Текст книги "«Странная война» в Черном море (август – октябрь 1914 года)"

Эсминцы «Лейтенант Зацаренный», «Капитан Сакен» и плавмастерская «Кронштадт» в Севастополе

Укрепление морских сил эвентуального противника потребовало пересмотра взглядов на задачи Черноморского флота в будущей войне, заставив российское военное руководство умерить свои наступательные амбиции. В 1911 г. на особом совещании в Одессе, рассматривавшем вопрос о подготовке к высадке морского десанта в район Босфора в связи с напряженной обстановкой на Балканах, командование флота признало, что господство на море «недостижимо для Черноморского флота при его современном состоянии даже в том случае, если противником нашим явится одна Турция. Флот не может гарантировать обладание морем даже в течение 12 суток, так как превосходство его над турецким флотом весьма незначительно»[39]39
  Цит. по: Флот в первой мировой войне. Т. 1. С. 323.


[Закрыть]. К подобным выводам пришло и состоявшееся в том же году совещание в Главном управлении Генерального штаба с участием представителей Генмора: «Десантная экспедиция к Босфору при современном соотношении морских сил наших и турецких невыполнима»[40]40
  Журнал особого совещания по вопросу об организации десантной экспедиции на Черном море 13 июля 1912 года // Военно-исторический журнал. 1995. № 1. С. 62.


[Закрыть]. Это обстоятельство, по-видимому, вполне осознавали и у Певческого моста. В июле 1911 г. советник Министерства иностранных дел А. А. Гирс, предлагавший отказаться от отстаивания принципа закрытия проливов и инициировать их нейтрализацию, писал, что до «занятия и укрепления нами Верхнего Босфора» дело дойдет не скоро[41]41
  См подробнее: Кострикова Е. Г. Указ. соч. С. 271–274.


[Закрыть].

Между тем перспективы пополнения турецкого флота линкорами английской постройки, первый из которых должен был вступить в строй двумя годами головного российского черноморского дредноута, придавали ситуации на Черном море угрожающий для России характер. В январе 1914 г. морской министр генерал-адъютант адмирал И. К. Григорович, расписавшись в бессилии своего ведомства «соответственно ответить» на рост османских морских вооружений, просил министра иностранных дел С. Д. Сазонова «дипломатическими путями добиться задержки их (двух строящихся для Турции линкоров. – Д. К.) в Англии при заводах по крайней мере на год, то есть с расчетом, что они появятся в Константинополе не ранее осени 1915 года»[42]42
  АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 461. Л. 32.


[Закрыть]. Через два месяца С. Д. Сазонов, адресуясь к послу в Лондоне А. К. Бенкендорфу с поручением выяснить возможность конфискации или хотя бы задержки английским правительством турецких кораблей, указывал на опасность «нарушения равновесия морских сил на Черном море, которое могло бы оказаться у Турции относительно нашего флота»[43]43
  Там же. Д. 326. Л. 6.


[Закрыть].

В 1912 г. Морским генеральным штабом были разработаны основания для составления нового плана войны с Турцией, в которых учитывалось усиление ее флота. Исходя из оценки изменившейся обстановки Генмор посчитал блокаду Босфора, которая красной нитью проходила через все оперативные планы Черноморского флота в предшествующие годы, невозможной и предложил ограничиться эпизодическими действиями корабельных сил в предпроливной зоне. «Эта операция (блокада пролива. – Д. К.) не по силам нашему флоту, потому что наша база Севастополь слишком удалена от Босфора и флот больше проводил бы времени на переходах от места блокады к порту для погрузки угля, чем нес бы блокадную службу. Кроме того, наш флот не имеет достаточного преимущества в силах, чтобы рисковать боем с германо-турецким в непосредственной близости от его порта, то есть при обстоятельствах, явно благоприятствующих неприятелю», – писал в январе 1915 г. Д. В. Ненюков, состоявший перед войной помощником начальника Морского генерального штаба[44]44
  РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 550. Л. 156.


[Закрыть].

Таким образом, впервые с 1881 г. вопрос о «десантной экспедиции» к Босфору был вовсе снят с повестки дня, причем по причинам не только оперативно-стратегическим, но и сугубо техническим. Осенью 1912 г. возникла реальная угроза захвата Константинополя болгарскими войсками, и новому морскому министру адмиралу И. К. Григоровичу было высочайше предписано быть готовым к высадке пятитысячного десанта для защиты христианского населения в случае анархии в турецкой столице. Выяснилось, однако, что Черноморский флот не располагает количеством транспортов, потребным для перевозки даже столь незначительного воинского формирования[45]45
  Кострикова Е. Г. Указ. соч. С. 287–288.


[Закрыть]. 14 (27) марта 1913 г., когда С. Д. Сазонов вновь возбудил вопрос о «посылке отряда» в связи с успехами болгар во Фракии, командующий морскими силами Черного моря вице-адмирал А. А. Эбергард доложил: «Надлежит иметь в виду, что в указанном случае я могу двинуть лишь 750 человек на транспорте «Кронштадт». Через две недели начальник Морского генерального штаба вице-адмирал светлейший князь А. А. Ливен сообщил, что флот способен перевести в Константинополь 2 тыс. человек и еще 3 тыс. через пять – шесть дней[46]46
  Там же. С. 289, 290; Таубе М. А. «Зарницы»: Воспоминания о трагической судьбе предреволюционной России (1900–1917). М.: Памятники исторической мысли, Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. С. 167.


[Закрыть]. И это притом, что минимальный состав только первого эшелона «босфорского» десанта оценивался в один армейский корпус трехдивизионного состава численностью около 40 тыс. человек[47]47
  Калачев В. Указ. соч. С. 28.


[Закрыть].

Адмирал А. А. Эбергард – командующий морскими силами (1911–1914) и флотом (1914–1916) Черного моря

Несмотря на это, замысел Генмора, предоставлявший неприятелю возможность беспрепятственного ввода своего флота в Черное море и предполагавший «переход в наступление» только в случае «ослабления флота противника миноносцами, подводными лодками и минами заграждения»[48]48
  РГАВМФ. Ф. 418. Оп. 1. Д. 1045. Л. 5–9.


[Закрыть], не встретил поддержки со стороны А. А. Эбергарда[49]49
  Эбергард Андрей Августович (1856–1919) – адмирал (1913). Окончил Морское училище (1878). После шести лет корабельной службы на Балтике и в Тихом океане (фрегат «Князь Пожарский», канонерская лодка «Дождь», корвет «Скобелев», фрегат «Герцог Эдинбургский», клипер «Наездник») прикомандирован к Главному морскому штабу, после чего стал исправляющим должность флаг-офицера, а затем адъютантом управляющего Морским министерством адмирала И. А. Шестакова (1886). Морской агент (атташе) в Турции (1894–1896). Исполняющий обязанности начальника штаба Черноморского флота (1896), старший офицер канлодки «Донец» (1896–1897), эскадренных броненосцев «Екатерина II» (1897–1898) и «Чесма» (1898–1899). В должности командира канонерской лодки «Манджур» (1899–1901) участвовал в подавлении «боксерского восстания» в Китае. Временно командующий крейсером «Адмирал Нахимов», временный градоначальник в Инкоу (1901). Флаг-капитан штаба начальника эскадры Тихого океана (1903). В Русско-японскую войну состоял флаг-капитаном, а затем исправляющим должность начальника морского походного штаба адмирала Е. И. Алексеева – наместника императора на Дальнем Востоке и главнокомандующего всеми вооруженными силами, действующими против Японии. Командир эскадренных броненосцев «Император Александр II» (1905–1906) и «Пантелеймон» (1906). Помощник начальника Главного морского штаба, начальник Отдельного отряда судов, назначенных для плавания с корабельными гардемаринами (1906–1908). Начальник Морского генерального штаба (1908–1911). Командующий морскими силами (с августа 1914 г. – флотом) Черного моря (1911–1916). Член Государственного совета (1916) и Адмиралтейств-совета (1917). Уволен со службы в декабре 1917 г. Работал заведующим общим отделом управления по заведованию мостовыми комиссариата городских хозяйств в Петрограде. Летом 1919 г. арестован в качестве заложника, но вскоре освобожден. Умер в Петрограде. Награжден Золотой саблей с надписью за «За храбрость» (1904).


[Закрыть]. Последний настаивал на идее «закупорки» Босфора минами и блокировании пролива корабельными силами. Принципиальный спор между Генмором и черноморским командованием по поводу основной идеи «плана операций» так и не был разрешен до начала военных действий[50]50
  См. подробнее: Золотарев В. А., Козлов И. А. Российский военный флот на Черном море и в Восточном Средиземноморье. С. 110, 111.


[Закрыть].

Весьма вероятно, что трансформация позиции Морского генерального штаба в «босфорском вопросе» была обусловлена и обстоятельством субъективного характера – смертью первого начальника Генмора вице-адмирала Л. А. Брусилова. Лев Алексеевич в 1889 г. планировался к назначению на проектируемою должность морского агента в Турции[51]51
  Кондратенко Р. В. Морская политика России 80-х годов XIX века. С. 263.


[Закрыть], в 1890-х годах состоял адъютантом главного командира Черноморского флота и портов Черного и Каспийского морей вице-адмирала Н.В. Копытова, лично занимался изучением прибосфорского района, стоял у истоков подготовки десантной экспедиции и являлся одним их наиболее последовательных апологетов идеи овладения Черноморскими проливами.

Проект оперативного плана на 1914 г., разработанный оперативной частью штаба морских сил Черного моря во главе со старшим лейтенантом И. А. Кононовым и утвержденный адмиралом А. А. Эбергардом 15 (28) декабря 1913 г., исходил из предположения, что война будет наступательной со стороны Турции и оборонительной для России при нейтралитете Румынии и Болгарии, во всяком случае на начальном этапе войны. Командование флота предполагало, что превосходящие турецкие морские силы для обеспечения действий своих сухопутных войск на Кавказе попытаются предварительно нанести поражение русскому флоту или заблокировать его в Севастополе. Поэтому А.А. Эбергард видел свою задачу в «борьбе за господство на море», для чего предполагал всеми вверенными силами «занять выгодную позицию для боя вблизи своей главной базы и на этой позиции дать решительный бой»[52]52
  Цит. по: Флот в первой мировой войне. Т. 1. С. 324.


[Закрыть]. Замысел командующего морскими силами предусматривал совместное применение разнородных сил, поэтому удаление позиции от Севастополя определялось возможностью использования подводных лодок, гидроавиации и старых маломореходных миноносцев. Постановки минных заграждений у Одессы, на подходах к Керченскому проливу и у Босфора оценивались как «вспомогательные операции», не имеющие решающего значения. Постановка заграждения в предпроливной зоне должна была по возможности иметь упреждающий характер, то есть выполняться до выхода в Черное море главных сил неприятеля. Это заграждение, по мнению командования флота, должно было в дальнейшем затруднить неприятельское грузовое судоходство, а в случае успешного для русских боя у Севастополя препятствовать возвращению турецкого флота в Босфор.

Первый начальник Морского генерального штаба вице-адмирал Л. А. Брусилов

Очевидно, что суждения о политической обстановке, положенные командованием морских сил Черного моря в основу «плана операций» на 1914 г., совершенно не соответствовали реальному положению дел. Это относится прежде всего к основному постулату документа, согласно которому «Россия, не усилив своей армии параллельно с усилением в 1913 году германской и австрийской армий, не имея на Черном море ни сильного флота, ни достаточных средств для перевозки крупного десанта, также боясь внутренних потрясений, сама войны не начнет (выделено мной – Д. К.)»[53]53
  Цит. по: Петров М. Подготовка России к мировой войне на море. С. 242.


[Закрыть]. Эти «ошибочные, но логичные» рассуждения стали следствием неспособности высшего государственного руководства ориентировать военное и военно-морское командование в своих внешнеполитических приоритетах, иными словами – «поразительного несоответствия политики и стратегии»[54]54
  Там же. С. 247.


[Закрыть].

При рассмотрении оперативной сущности документа обращает на себя внимание то обстоятельство, что сформулированной в нем цели действий флота – завоеванию господства на море – не соответствовал замысел, предусматривавший не активные действия по поиску и поражению неприятельских сил, а ожидание турецкого флота на позиции вблизи своей главной базы. При этом других вариантов решения разработано не было, хотя идея о непреклонной решимости противника «наступать к Севастополю» и дать сражение в невыгодных для него условиях являлась явно предвзятой.

Наконец, «план операций» не предусматривал никакого взаимодействия с действующими на Кавказе сухопутными войсками, не планировалось выделение сил и средств для обороны побережья вне районов базирования сил флота, в чем, прочем, следует упрекать не столько командование флота, сколько высшее военное руководство империи. Весьма показательна в этом смысле выдержка из телеграммы командующего флотом наместнику на Кавказе графу И. И. Воронцову-Дашкову от 8 (21) сентября 1914 г.: «Сожалею о скудости средств флота, которому до войны никаких требований не ставилось, почему теперь приходится уделять из средств, назначенных для других целей»[55]55
  РГВИА. Ф. 2100. Оп. 1. Д. 763. Л. 58.


[Закрыть].

Не удалось создать условий и для организации эффективного взаимодействия с военно-морскими силами союзных держав, сосредоточенными в Средиземном море. После подписания 3(16) июля 1912 г. русско-французской морской конвенции[56]56
  Русско-французская морская конвенция, 3 (16) июля 1912 г. // Мировые войны ХХ века: В 4 кн. Кн. 2: Первая мировая война. Документы и материалы. М.: Наука, 2002. С. 28.


[Закрыть] российский МГШ приступил к обмену информацией с морским генштабом Франции, в зону ответственности которой входило, по соглашению с англичанами, Средиземное море. Результатом совещаний светлейшего князя А. А. Ливена с его французским коллегой вице-адмиралом К. Обером стало взаимное признание необходимости заблаговременной подготовки к координации действий союзных флотов путем «непосредственных сношений» морских генеральных штабов, включая ежегодные встречи их начальников, систематический обмен сведениями и даже согласование оперативно-стратегических планов; механизм этих контактов регулировался специальным соглашением.

Вице-адмирал светлейший князь А. А. Ливен, возглавлявший Морской генеральный штаб в 1911–1914 гг.

Тем не менее сотрудничество российских и французских морских генштабов, как и в целом подписание конвенции 1912 г., существенных результатов не принесли. Так, председатель Совета министров В. Н. Коковцов, ознакомившись с протоколом первого обмена «стратегическими взглядами», счел необходимым отметить, что «изложение это страдает в некоторых своих частях недостаточной определенностью и может при известных условиях дать повод к различному пониманию»[57]57
  АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 374. Л. 356; Копия с собственноручной заметки г. Председателя Совета Министров, С.-Петербург, 28 Июля 1912 года // Материалы по истории франко-русских отношений за 1910–1914 гг. Сборник секретных дипломатических документов бывш. императорского российского министерства иностранных дел. М.: Издание Народного комиссариата по иностранным делам, 1922. С. 232.


[Закрыть]. Премьер находил желательным, чтобы «последующий обмен мыслей имел своим предметов более точное изложение как состоявшихся постановлений, так и последующего их развития». Однако и в дальнейшем прикладное «военное» значение этих контактов оставалось весьма ограниченным. Показательно, что во время посещения Франции группой морских офицеров во главе с вице-адмиралом А. И. Русиным[58]58
  В состав делегации входили капитан I ранга В. К. Пилкин, капитаны II ранга М. И. Смирнов, А. А. Нищенков и В. Е. Егорьев и лейтенант Б. П. Апрелев.


[Закрыть] в июне 1914 г. «вопросов стратегического характера ни с той, ни с другой стороны почти не имелось; нас взаимно интересовали, главным образом, тактически-организационные принципы наших флотов и их технические особенности»[59]59
  Петров М. А. Обзор главнейших кампаний и сражений парового флота в связи с эволюцией военно-морского искусства. Л.: РИО В.-Морских Сил РККА, 1927. С. 537.


[Закрыть].

Правда, на состоявшемся в 1912 г. совещании начальников морских генеральных штабов французы взяли на себя обязательство в случае войны воспрепятствовать прорыву в Дарданеллы австрийских и итальянских морских сил. Однако, как было показано выше, на содержание нашего оперативного планирования на Черноморском театре обещания союзников сколь-нибудь существенного влияния не оказали. По существу, Черноморский флот, подобно Балтийскому, полагался лишь на собственные силы.

Оперативный план, подготовленный штабом морских сил Черного моря, не был утвержден морским министром, однако другого оперативного плана Генмор не разработал. В итоге к лету 1914 г. план применения Черноморского флота фактически не существовал, отсутствовали и единые взгляды на ведение войны на этом театре. Как следствие, флоту не были поставлены конкретные задачи на случай начала военных действий. «Это, с одной стороны, развязывало руки… Эбергарду, а с другой – характеризовало отсутствие вполне сложившихся идей в самом [Морском] генеральном штабе. Черноморскому флоту была поставлена условная задача и не дано определенного указания для составления плана кампании», – замечает по этому поводу выдающийся советский военно-морской историк и теоретик М. А. Петров[60]60
  См. подробнее: Золотарев В. А., Козлов И. А. Российский военный флот на Черном море и в Восточном Средиземноморье. С. 110, 111.


[Закрыть].

Черноморская эскадра в море. В кильватер линкору «Евстафий» идет однотипный «Иоанн Златоуст»

* * *

Итак, в ходе оперативного планирования на Черноморском театре в 1906–1914 гг. при сохранении неизменной цели действий, заключавшейся в завоевании и удержании господства на театре, способы ее достижения претерпели принципиальные изменения. В первые годы после окончания войны с Японией для обеспечения благоприятного оперативного режима предполагалось воспрепятствовать проникновению в Черное море неприятельского флота, будь то турецкого или коалиционного, путем захвата проливов или блокады Босфора. При этом наступательные действия в предпроливной зоне характеризовались Морским генеральным штабом (во всяком случае, влиятельной группой операторов – сторонников «похода на Константинополь» – М. И. Каськовым, Е. Н. Квашниным-Самариным, А. В. Немитцем и др.) как «главная» и «единственная» операция и «природная задача» Черноморского флота. В последние же предвоенные годы изменение соотношения морских сил не в пользу России привело к преобладанию точки зрения о «недействительности операции закупорки Босфора»[61]61
  АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 356. Л. 6–17.


[Закрыть]. В результате, как писал А. Н. Щеглов, «ясная историческая цель начала все более тускнеть и наконец вовсе поблекла»[62]62
  Там же. Д. 322. Л. 10.


[Закрыть]. Суть замысла «плана операций» эволюционировала от стремления упредить флот противника, то есть пресечь его вход в Черное море, к идее нанесения неприятелю поражения в эскадренном сражении на позиции вблизи Севастополя.

Отметим, что наши выводы вполне корреспондируются с периодизацией предвоенной «политики России в проливах», предложенной профессором К. Ф. Шацилло. Последний выделяет три «ясно заметных этапа» российской политики в «Босфорском вопросе». Первый этап (конец 1907 г. – весна 1909 г.) характеризовался активизацией политики Санкт-Петербурга, обусловленной главным образом соглашением с Англией, заключенным летом 1907 г. Основным содержанием второго этапа (апрель 1909 г. – конец 1911 г.) стал отказ от активной политики в Балканском регионе. Наконец, на третьем этапе обозначилась тенденция возвращения к силовой политике в отношении Турции, однако изменение режима проливов откладывалось на сравнительно отдаленное будущее (1917–1919 гг.) и мыслилось уже не как военное или политическое единоборство с Османской империей, а как один из актов общеевропейской войны[63]63
  Шацилло К. Ф. Русский империализм и развитие флота накануне первой мировой войны (1906–1914). С. 95–101.


[Закрыть].

Безусловным положительным достижением российского Морского ведомства следует полагать почти ежегодную корректировку планов применения флота с учетом изменений военно-политической обстановки в регионе, что придавало оперативному планированию известную гибкость. Серьезнейшим же недостатком в деятельности Морского генерального штаба стало отсутствие к началу военных действий утвержденного оперативного плана Черноморского флота, что поставило его командование в весьма затруднительное положение.

Особого внимания заслуживают последствия снятия с повестки дня вопроса о проведении десантной операции в районе Босфора, которое было, по существу, окончательно оформлено решением особого совещания, созванного по инициативе министра иностранных дел 8 (21) февраля 1914 г.[64]64
  АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 462. Л. 87.


[Закрыть]. На наш взгляд, «сухой остаток» состоявшихся на совещании прений аккумулирован в словах помощника начальника Морского генерального штаба капитана I ранга Д. В. Ненюкова: «Самая возможность десантной операции отпадает, пока наши морские силы не приобретут перевеса».

Оставив в стороне общеполитические, культурно-религиозные и иные аспекты проблемы «возвращения креста на Святую Софию», отметим важное обстоятельство военно-экономического характера. Отказ от планов овладения проливами в случае войны с Турцией неизбежно вел к прекращению российских экономических перевозок через Босфор и Дарданеллы, которые имели колоссальное хозяйственное значение. Накануне войны через Черное и Азовское моря осуществлялось 44,1 % внешнеэкономического оборота страны, причем особенно велика была роль южных морей в российском экспорте, так как именно причерноморские губернии являлись основными производителями зерна и муки – главной экспортной статьи. Не следует приуменьшать роль этого торгового пути и для российской добывающей промышленности – Донецкого каменноугольного бассейна, Кавказского нефтепромышленного и рудоносного районов[65]65
  Кострикова Е. Г. Указ. соч. С. 254, 255.


[Закрыть]. Достаточно сказать, что в 1913 г. через порты Черного и Азовского морей было вывезено товаров на 630,4 млн руб., что составило 56,5 % российского экспорта[66]66
  См. подробнее: Жерве Б. Значение морской силы для государства. Пг.: Госиздат, 1921. С. 12.


[Закрыть]. Зависимость экономики России от бесперебойного мореплавания через Босфор и Дарданеллы была наглядно продемонстрирована во время итало-турецкой войны 1911–1912 гг. и Балканских войн 1912–1913 гг., когда проливы временно закрывались Портой. Это, как выразился капитан I ранга А. Н. Щеглов, состоявший в то время морским агентом в Турции, «подняло вопль по всей России»[67]67
  АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 322. Л. 6.


[Закрыть]. По подсчетам российского Министерства финансов, паралич хлебной торговли наносил стране ежемесячные убытки в размере около 30 млн руб.[68]68
  Мартиросян Д. Г. Российско-турецкий фронт Первой мировой войны. Дисс. … канд. ист. наук. Саратов, 2006. С. 39.


[Закрыть].

Кстати, закрытие проливов создавало множество проблем и для союзников России. В годы мировой войны, лишившись основного источника снабжения зерном, государства Антанты вынуждены были импортировать его главным образом из США и Аргентины, что, естественно, многократно увеличивало протяженность экономических коммуникационных линий и делало их весьма уязвимыми от воздействия неприятельских военно-морских сил. Последнее обстоятельство, по наблюдению германского историка Э. Хайделя, стало «существенной поддержкой для подводной войны»[69]69
  Heydel E. Die Grundlagen für die Führung des Seekriegs // Der Grosse Krieg 1914–1918, in zehn Bänden. Vierten Band: Der Seekrieg. Der Krieg um die Kolonien. Die Kampfhandlungen in der Türkei. Der Gaskrieg. Der Luftkrieg. Leipzig: Auslieferung für den Buchhandel durch Johann Ambofius Barth, 1922. S. 14.


[Закрыть]. Наконец, с закрытием проливной зоны Россия лишалась наиболее удобного пути получения военных материалов от союзников.

Несмотря на очевидные последствия такого положения, весьма опасные с точки зрения обеспечения экономической безопасности государства и поддержания его способности вести войну, важность этой проблемы не была в полной мере осознана высшим государственным и военным руководством. «Задача завладения Босфором для обеспечения наших морских сообщений через проливы (выделено мной. – Д. К.) ни правительством, ни Главным управлением Генерального штаба нашему Морскому ведомству ни в какой форме перед войной и не ставилась», – свидетельствует А. Д. Бубнов[70]70
  Бубнов А. Д. В царской ставке. С. 119.


[Закрыть]. В самом же Морском генеральном штабе полагали возможным перевести вопрос о захвате проливов в практическую плоскость в лучшем случае к 1918–1919 гг.[71]71
  АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 309. Л. 39–42.


[Закрыть].

Важно иметь в виду и то, что отказ от проведения каких-либо заблаговременных (в мирное время) подготовительных мероприятий к десантной «экспедиции» привел к тому, что в ходе войны, когда идея проведения операции была вновь поставлена на повестку дня, многие проблемы организационного, технического и иного характера приняли весьма серьезный, а в некоторых случаях неразрешимый характер.

Глава 2
Оттоманский флот на пороге мировой войны

С началом Первой мировой войны – 21 июля (3 августа) 1914 г. – турецкое правительство объявило о своем нейтралитете[72]72
  Сборник дипломатических документов. Переговоры от 19 Июля до 19 Октября 1914 года, предшествовавшие войне с Турциею. С. 6.


[Закрыть], однако эта декларация имела не более чем формальный характер. Османская империя готовилась взяться за оружие и извлечь из разгорающегося общеевропейского военного конфликта свои выгоды – об этом говорили сведения, поступавшие с берегов Босфора в Россию как по разведывательным, так и дипломатическим каналам.

20 июля (2 августа) командующий флотом Черного моря адмирал А. А. Эбергард телеграфировал морскому министру генерал-адъютанту И. К. Григоровичу: «Из перехваченной радиограммы: Турция объявила полную мобилизацию и примкнула к нашим противникам. От посла ни слова. Прошу сообщить отзыв министерства иностранных дел»[73]73
  Цит. по: Алексеев М. Военная разведка России. Первая мировая война. Книга III, часть первая. М.: Издательский Дом «Русская разведка», 2001. С. 9.


[Закрыть]. В тот же день великий визирь (глава Высокой Порты – оттоманского правительства) принц Саид Халим-паша заверил российского посла в Константинополе М. Н. Гирса в том, что мобилизация ограничена сосредоточением войск во Фракии и на Босфоре, то есть направлена исключительно против «возможного движения» Болгарии. Однако турецкий сановник явно лукавил: вектор внешнеполитического движения Османской империи к этому времени вполне определился. В тот же день в резиденции великого визиря Саид Халим-паша и германский посол в Турции барон Г. фон Вангенхайм в присутствии младотурецкого триумвирата (Энвер – Талаат – Джемаль) подписали тайное соглашение, обязывающее Порту объявить войну России, в случае если Петербург вмешается в австро-сербский конфликт и Германия выступит на стороне Австро-Венгрии[74]74
  Международные отношения 1870–1918 гг. Сборник документов. М., 1940. С. 277.


[Закрыть]. Одновременно турецкий военный министр и по совместительству начальник генштаба Энвер-паша подписал конвенцию, по существу передающую оттоманскую армию под германское командование[75]75
  Шеремет В. И. Колебания младотурок преодолены // За балканскими фронтами Первой мировой войны. М.: Индрик, 2002. С. 94.


[Закрыть]. Поэтому последовавшее 23 июля (5 августа) обращение Энвера к российскому, а затем к великобританскому и французскому послам с предложением военного союза в обмен на гарантии возвращения Турции Западной Фракии и островов в Эгейском море было не более чем отвлекающим политическим маневром.

Для военно-политического руководства России прогерманская ориентация младотурецкой верхушки не являлась откровением. Еще в феврале 1912 г. в докладе на имя начальника Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) генерала от кавалерии Я. К. Жилинского генерал-квартирмейстер ГУГШ генерал-лейтенант Ю. Н. Данилов указывал на то, что «Турция под давлением Германии может выступить… в числе наших активных противников»[76]76
  Архив ИВИ МО РФ. Ф. 215. Оп. 257. Д. 2. Л. 13.


[Закрыть]. Как значилось в Записке о силах и вероятных планах наших западных противников, составленной в отделе генерал-квартирмейстера в апреле 1914 г., «в этом государстве, как известно, в настоящее время весьма сильно влияние Германии; работа последней вероятно приведет к тому, что в случае Европейской войны Турция будет на стороне Тройственного союза; и если Турция, по каким-либо причинам, не выступит активно, то, во всяком случае, державам этого союза будет обеспечен ее дружественный нейтралитет»[77]77
  РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 36. Л. 134.


[Закрыть]. Однако боеспособность сухопутной армии оттоманцев оценивалась с некоторым скептицизмом и руководством российского военного ведомства, и военным агентом в Турции генерал-майором М. Н. Леонтьевым, который неоднократно докладывал об «относительной слабости» войск султана; о «неготовности турецкой армии» доносил в Министерство иностранных дел и посол М. Н. Гирс. Иное дело – османский флот, который буквально со дня на день должен был пополниться двумя новыми дредноутами английской постройки…

Энвер-паша, в годы Великой войны – военный министр и начальник генерального штаба турецкой армии

* * *

«Младотурецкая» революция 1908 г., свергнувшая феодально-теократический режим султана Абдул Хамида II, застала оттоманский флот в удручающем состоянии. Низложенный султан (по выражению лорда У. Гладстона – «убийца на троне») пренебрегал своими морскими силами, пришедшими за годы правления тирана в полный упадок. «Иттихадисты»[78]78
  Иттихадист (от турецкого «иттихад» – единение) – член партии «младотурок», именовавшейся «Османлы иттихад ве теракки джемиетти» («Единение и прогресс»).


[Закрыть] же видели в мощном флоте эффективный инструмент вывода Османской империи из-под полуколониальной зависимости от великих держав – главной цели своей революции. Поэтому в том же – 1908 г. – Порта приняла десятилетнюю программу строительства нового флота из шести линкоров, 12 эсминцев, восьми подводных лодок, минного транспорта, двух минных заградителей, учебного и госпитального судов и шести транспортов, не считая десяти канонерских лодок для Красного моря, плавучих доков для Константинополя и Басры и «устройства искрового телеграфа»[79]79
  Сводка донесений военно-морского агента в Турции. 1909–1911 года. Издание Морского Генерального Штаба. СПб.: Типография Морского Министерства, в Главном Адмиралтействе, 1912. С. 38.


[Закрыть].

Турецкий линейный корабль «Барбаросс Хайреддин»

Эсминцы типа «Муавенет-И Миллийе», вошедшие в состав оттоманского флота в 1910 году

Линейный корабль «Евстафий»

Однако на первых порах туркам пришлось ограничиться покупкой в Германии старых, хотя и модернизированных в 1902–1904 гг. броненосцев «Вайссенбург» и «Курфюрст Фридрих Вильгельм» (1890 г. закладки, водоизмещение в полном грузу 10 670 тонн, вооружение – шесть 280-миллиметровых, по восемь 105-миллиметровых и 88-миллиметровых орудий, фактическая скорость -10 узлов), которые в сентябре 1910 г. вошли в состав оттоманского флота под названиями «Торгуд Рейс» и «Барбаросс Хайреддин» соответственно. Около этого времени турецкий флот пополнился четырьмя новыми эсминцами типа «Муавенет-и Миллие» (765 тонн, по два 75-миллиметровых и 57-миллиметровых орудия, три однотрубных торпедных аппарата, 26 узлов) – бывшими германскими «S165» – «S168», построенными в 1908–1910 гг. фирмой «Шихау» в Эльбинге. К началу мировой войны «шихауские» эскадренные миноносцы (в обиходе наши моряки называли их «милетами») являлись единственными сравнительно современными, хотя и довольно слабыми на фоне лучших представителей своего класса боевыми единицами флота султана. Шесть германских кораблей обошлись казне Османской империи в 25 млн марок.

Впрочем, весной 1911 г. в состав русского Черноморского флота вошли линейные корабли «Иоанн Златоуст» и «Евстафий», которые, хотя и являлись устаревшими еще на стапелях «долгостроями» доцусимских времен, с лихвой компенсировали усиление флота Порты устаревшими германскими броненосцами и вернули российскому флоту превосходство в силах. В этих условиях младотурки сделали ставку на покупку за границей крупных кораблей новейших типов. Предпринятая Портой в том же году попытка приобрести за 44 млн марок один из немецких «больших крейсеров»[80]80
  По германской классификации того времени, «большой крейсер» («grosse Kreuzern») – это крейсер водоизмещением более 5500 тонн.


[Закрыть] – во время предварительного зондажа речь шла о «Блюхере», а затем о строящихся линейных крейсерах «Фон дер Танн», «Мольтке» или «Гебен» – успехом не увенчалась[81]81
  Langensiepen B., Güleryüz A. Op. cit. P. 16, 17.


[Закрыть]. Не удалось Турции и перекупить у бразильцев строящиеся в Англии дредноуты «Минас Жерайс» и «Рио-де-Жанейро» – запрошенная фирмой «Армстронг» сумма оказалась неподъемной для бюджета Османской империи.

Тем не менее вскоре военно-морские амбиции младотурок начали, как казалось, претворяться в жизнь. Контракт на постройку первого линейного корабля дредноутного типа, названного «Мехмед Решад V» (еще на стапеле переименован в «Решадие»), был заключен Блистательной Портой с английской фирмой «Виккерс» 26 мая (8 июня) 1911 г., за два месяца до выдачи русским Морским ведомством наряда на строительство головного черноморского дредноута – будущего линкора «Императрица Мария». Потенциальный русский оппонент «Решадие» имел машины такой же мощности (26 500 л.с.) и, весьма вероятно, той же системы (заказывались тоже Виккерсу), почти равное водоизмещение (проектное нормальное «Марии» – 22 600 тонн, «Решадие» – 23 783 тонн) и одинаковую скорость (21 узел), однако существенно уступал турецкому кораблю в вооружении. Двенадцати 305-миллиметровым и двадцати 130-миллиметровым орудиям русского линкора турецкий «сверхдредноут»[82]82
  «Свехдредноуты» – собирательное название линкоров и линейных крейсеров с артиллерией калибром более 12 дюймов (305 мм). Заказанные турецким правительством корабли и их английские ровесники (начиная с заложенного в 1909 г. линкора «Орайон») вооружались 13,5-дюймовыми (343-миллиметровыми) орудиями. Британские линкоры, начиная с типа «Куин Элизабет» (головной заложен в 1912 г.), имели 15-дюймовую (381-миллиметровую) артиллерию.


[Закрыть] мог противопоставить десять 343-миллиметровых и шестнадцать 152-миллиметровых орудий – «Решадие» весьма походил архитектурой и составом артиллерии на своих британских ровесников – корабли типа «Кинг Джорж V». На практике это означало превосходство в поражающей способности снарядов: английский 13,5-дюмовый снаряд весил 565,5 кг, а русский 12-дюймовый – 470 кг. Правда, за счет меньшего количества орудий вес бортового залпа главного калибра будущего турецкого линкора не столь существенно превосходил аналогичный показатель русского корабля – 5675 кг («Решадие») против 5640 кг («Императрица Мария»)[83]83
  Грибовский В. Ю. Линейный корабль «Императрица Мария» // Цитадель. Вып. 10 (2002). С. 125.


[Закрыть]. Но особенно опасным было то обстоятельство, что завод Виккерса обязался закончить корабль постройкой к апрелю 1913 г., то есть более чем двумя годами ранее готовности «Марии». Как не без оснований полагали в российском Морском генеральном штабе, «Турция старается получить господство в Черном море, основывая свой расчет на необорудованности русских заводов, плохой и медленной постройке судов русскими»[84]84
  Сводка донесений военно-морского агента в Турции. 1909–1911 года. С. 33.


[Закрыть].

Схема наружного вида линейных кораблей «Решадие» и «Императрица Мария»

Через несколько месяцев после «Решадие» был заказан, на сей раз Армстронгу, второй однотипный дредноут – «Решад и Хамисс». Кроме того, имелись сведения о планах Германии передать Турции в случае войны линейный крейсер и один – два современных легких крейсера[85]85
  Петров М. Подготовка России к мировой войне на море. С. 241.


[Закрыть]. Из агентурных источников в Петербурге стало известно и о том, что турецкое морское министерство по настоянию главы британской военно-морской миссии адмирала Вильямса приступило к отбору и подготовке офицеров и команд для будущих дредноутов[86]86
  АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 461. Л. 4.


[Закрыть]. Однако войны с Италией, а затем с Балканским союзом истощили и без того не богатую казну султана, так что в 1912 г. Турции пришлось отказаться от второго линкора. А строительство «Решадие», прерванное с началом первой Балканской войны, было возобновлено в мае 1913 г. лишь благодаря великобританскому правительству, которое гарантировало Виккерсу покупку корабля английским адмиралтейством в случае отсутствия денег у оттоманцев.

После поражения в первой Балканской войне в Турции появилась новая, куда более скромная и реалистичная, программа военного кораблестроения – речь шла о двух 5500-тонных крейсерах, четырех эсминцах по 1000 тонн, двух подводных лодках и минном заградителе. Некоторые члены младотурецкой верхушки вновь обратили свои взоры к Германии, которая была не прочь продать два оставшихся броненосца типа «Бранденбург». Командование флота, однако, предпочитало ориентироваться на приобретение современных кораблей, и вскоре положение в черноморском регионе вновь приобрело весьма угрожающий для России характер.

В январе 1914 г. воинственные младотурки при посредстве Дрезден-Банка все же перекупили за 2 725 000 фунтов стерлингов линкор «Рио-де-Жанейро», строящийся на верфи Армстронга в Ньюкасле[87]87
  Jane's Fighting Ships of World War I. London: Studio Editions, 1990. P. 38.


[Закрыть]. Корабль, получивший название «Султан Осман I», имел полные водоизмещение 27 500 тонн был оснащен главной энергетической установкой производства фирмы «Виккерс Лтд.» мощностью 34 000 л.с. (проектная скорость – 22 узла) и вооружен четырнадцатью 305-миллиметровыми и восемнадцатью 152-миллиметровыми орудиями. «Рио-де-Жанейро», заложенный в сентябре 1911 г., в январе 1913 г. был спущен на воду, однако через год проблемы политического и экономического характера заставили правительство Бразилии продать недостроенный линкор. Кстати, в борьбе за бразильский дредноут Порта одержала верх над греческим и итальянским правительствами во многом благодаря тому, что предоставило Армстронгу право строительства верфи на территории Турции и гарантировало ему дальнейшие контракты на постройку военных кораблей. Действительно, в мае 1914 г. британская фирма получила заказы на два крейсера-скаута и две подводные лодки, а два из четырех 1100-тонных эсминцев, переданных Армстрогном своим субподрядчикам, предполагалось строить в Турции. Кроме того, шесть эсминцев турки заказали во Франции, еще четыре – в Италии. «В настоящее время Россия утрачивает свое господство над Черным морем, которое переходит к Турции на несколько лет и из которого Турция не замедлит извлечь все происходящие отсюда политические и стратегические выводы», – констатировал в декабре 1913 г. морской агент в Константинополе А. Н. Щеглов[88]88
  АВПРИ. Ф. 138. Оп. 467. Д. 322. Л. 10.


[Закрыть]. Однако вопрос о том, смогла бы казна Османской империи оплатить эти корабли, так и не перешел в практическую плоскость – в августе 1914 г. контракты на постройку крейсеров, эсминцев и подводных лодок были аннулированы.