Текст книги "Восьмой цвет Радуги"

Марина

Когда она поняла, что осталась одна, Марине Коневой едва исполнилось восемнадцать лет. Ее одиночество не было тотальным: мать, отчим, сестра, а теперь еще и дочь. Маленькая Галя родилась в тот день, когда ее отец, Маринин односельчанин, выпил на радостях по случаю пополнения в семье и затеял пьяную драку с поножовщиной. Такие события в деревне не редкость, нечто вроде разминки, своеобразный вариант рефлексии. Опасный, конечно, и адреналин качает литрами, но разве можно стать настоящим мужчиной, так и не пройдясь по лезвию бритвы? Не зависая над черной бездной обрыва, не мча со скоростью сто восемьдесят километров в час по мокрой трассе на друговом мотоцикле? Леха испытал все это, он был рисковым парнем. Однажды вместе с ним рискнула и Марина. Но выпить шампанского через девять месяцев молодым так и не пришлось. Вместо него была лишь горькая водка без тоста и серый хлеб.

В драке Леху жалели, хотя он и лез на рожон. Его старались успокоить, вырубить, но мягко, без последствий. Ничего не вышло, парень словно с цепи сорвался. Он как будто искал смерти. Искал в тот день, когда сам подарил миру жизнь.

Возможно, он просто испугался ответственности. Или задумал спрятаться в омуте буйного веселья от страха перед будущим. Неопределенным, голодным и нищим. Где кроме него и Марины появлялся еще один человечек, о котором надо заботиться. Трудно заботиться о ком-то, когда тебе всего восемнадцать, и ты не в состоянии позаботиться даже о себе самом.

«Мы в ответе за тех, кого приручили», – пытались учить в сельской школе, но о тех, «кого родили», ничего не говорилось. Леха знал это точно, хотя и бросил ходить на бесполезные занятия еще в пятом классе.

А потом он умер. Напоролся на острые вилы, и сразу отдал Богу душу. Без мучений. По крайней мере, так говорят очевидцы. А Марине мучения еще предстояли.

Она поклялась, что будет обходить мужчин десятой дорогой. Поклялась торжественно, глядя на образа. И как все торжественные клятвы, эта продержалось недолго. В селе появился он, Валера.

Высокий парень из столицы приехал навестить дальнюю родню. Поговаривали, что мать специально сослала его на время, чтобы дать почувствовать, какова жизнь в глубинке.

У Валеры была одна беда: он не хотел работать. Сам парень бедой это не считал: ему вполне сносно жилось при матери и отце, получающих приличную пенсию, зачем же тратить собственные силы на что-то несущественное, когда можно лежать на диване и копить энергию. Копить для чего-то великого, хотя бы для любви.

Энергия ему пригодились, потому что влюбился Валера без памяти. Марина, еще не успевшая зализать свежие раны, держалась с необычайным упорством. Хотя соблазн был велик. Мать с отчимом убеждали, что такое счастье, как Валерик, да еще и с московской пропиской с неба больше не упадет. И нужно брать парня в оборот, пока он не передумал. Практичные сельчане сразу сообразили: если Валера вырвется на свободу и в Москве поделится своими намерениями с родителями, больше они его не увидят. И вместе с некрасивым, но воспитанным парнем, исчезнет всякая надежда на облегчение тяжкой ноши в виде старшей дочери с ребенком. А тут еще младшая подрастает.

Так или иначе, Марина сдалась, а затем капитулировал и Валерик. Паспорт был при нем, а в сельсовете с выполнением обрядов не тянули, особенно, когда родные невесты принесли за услугу полпоросенка и пятилитровую бутыль самогона.

В Москву Валерий Филиппов приехал уже не один, а с семьей. Чего это стоило его родителям, трудно даже описать. Но хуже всего пришлось самой Марине. Пятимесячный ребенок постоянно болел, капризничал, а помощи не было ни от вновь обретенных свекра со свекровью, ни от мужа, который, насытившись первыми неделями неутомимой любви, снова впал в диванный анабиоз.

Уже тогда Марина поняла, что ее единственный шанс выжить в большом городе – это работа. Работа с достаточным уровнем заработной платы и перспективами карьерного роста. А заодно и шансами встретить того единственного, кем так и не стали ни легкомысленно ушедший Леха, ни регулярно впадающий в оцепенение Валерик.

Судьба занесла ее в «Откровенный разговор» после трех кратковременных и неудачных попыток закрепиться на одном из мест работы.

В первый раз она нарвалась на откровенный лохотрон. После месяца бесплатной стажировки, где каторгу в качестве курьеров отбывали вместе с ней пять других девчат, им сообщили, что кампания сворачивает свою деятельность, так что их должности подпадают под сокращение. Впрочем, это не мешало предприимчивым дельцам на следующий же день дать новое объявление: «В связи с расширением сферы деятельности международной корпорации требуются десять молодых сотрудников для постоянной работы. Опыт работы и образование значения не имеют. Зарплата высокая». Ни один уважающий себя москвич на подобную неприкрытую аферу никогда бы не клюнул, но расчет то делался на приезжих. Они, если что, и в милицию не сунутся, у всех регистрация просрочена, да и вообще, пусть радуются, что опыт на халяву получили.

На следующем месте деньги, хотя и небольшие, платили честно и вовремя. Но работа продавцом в круглосуточном гастрономе для молодой мамы с маленьким ребенком – не лучший вариант. Особенно, когда ребенок все время находится во враждебном окружении, а на Валерика нет никакой надежды.

Ей пришлось со слезами уйти из гастронома, к которому Марина начала понемногу привыкать. Благо, к тому времени она уже вошла в касту счастливых обладателей московской прописки, так что смогла встать на учет на биржу труда и за счет государства отучиться на бухгалтерских курсах. Учили молодежь скверно, но сертификат какой-никакой, а выдали.

С этой верительной грамотой Марина Филиппова промыкалась около месяца, пока не устроилась в полиграфическую фирму «Полицвет», где ее непосредственным начальником стала Людмила Васильевна Безрукова.

Сработались они здорово. Молодая Марина бегала по инстанциям и налоговым управлениям, а Людмила Васильевна грамотно подводила баланс и составляла отчеты. Вот только дела у «Полицвета» шли с каждым днем все хуже. Фирма не выдерживала конкуренции с мощными, хорошо отлаженными бизнес – машинами. Ее попросту выдавливали из рынка.

Первой обеспокоилась более опытная и обросшая связями Людмила Васильевна. Она и была инициатором перехода сладкой бухгалтерской парочки в начинающее, но перспективное глянцевое издание «Откровенный разговор».

Работа на новом месте Марине понравилась, даже увлекла. Конечно, не все получалось и навыки, приобретенные на курсах, абсолютно не соответствовали требованиям современного бухгалтерского дела. Но Людмила Васильевна не ругалась. Наоборот, главный бухгалтер старалась быстрее натаскать помощницу, научив ее практической стороне дела, столь непохожей на теорию. У самой Безруковой тоже росла дочь, но ее бухгалтерская наука не интересовала. Дочь в этом году заканчивала факультет парикмахерского искусства при Университете культуры, поэтому к цифрам относилась с прохладцей.

Разумеется, работая с таким большим количеством мужчин, Марине регулярно приходилось выслушивать свою порцию комплиментов, замечать недвусмысленные намеки и мягко отказываться от приглашений «сходить куда-нибудь вечерком». Все-таки работать и так приходилось допоздна, а дома ждали голодные муж, свекр и свекровь. Да еще маленькая дочь – единственная радость, которую из садика зачастую тоже приходилось забирать Марине, отпрашиваясь с работы.

Валера же, напротив, «сходить куда-нибудь вечерком» не предлагал. Он все так же философствовал на диване, изредка вставая, чтобы переключить на телевизоре каналы, так как пульт дистанционного управления вышел из строя, а нести его в мастерскую и платить деньги никто из Филипповых не хотел.

Была и другая беда, муж пристрастился к креветкам, которые Марина однажды с дуру принесла домой, еще работая в гастрономе.

Не наркотики, слава Богу, и здоровью не вредят, зато семейный бюджет подрывают столь же основательно.

Короче говоря, в довесок к бухгалтерской службе Марине пришлось взять работу уборщицы. Лишние сто пятьдесят долларов за двести с небольшим квадратных метров серьезно выручали, и, устройся нерадивый супруг хотя бы охранником, они смогли бы даже откладывать.

Но у Валеры на сей счет было особое мнение. Он все также не очень понимал потребность в собственном трудоустройстве. В конце концов, денег худо-бедно хватает, и не для того он, коренной москвич, женился на провинциалке, да еще и с ребенком, чтобы теперь ради них прожигать молодые годы на заводе или в дурацкой конторе.

Марина боролась, как могла, а потом сдалась. Теперь постоянные задержки на работе мало ее волновали, наоборот, хотелось лишний раз приехать домой попозже, чтобы не встречаться в коридоре со свекрами, и желательно застать мужа спящим. Секс с Валериком никогда не доставлял ей удовольствия, превращаясь в обычное отбывание супружеской повинности.

А потом начался роман с Ветровым, короткий, но достаточно бурный. Никаких далеко идущих перспектив у него быть не могло: он женат, она замужем, у обоих по ребенку.

Причем подтолкнул Марину к измене ни кто иной, как сам супруг-обломовец.

Дело было так: у друга Ветрова Саши Бровкина случился день рождения, который решили праздновать в тесном кругу: именинник, Денис и курьер «Откровенного разговора» Игорь Ларич. Без женского общества было скучно, поэтому Ветров пригласил на сабантуй Марину и ее подругу Татьяну, которая жила по соседству с семьей Валерика и успела сдружиться с его молодой женой.

Отпраздновали восхитительно: катались на катере по Москве реке, танцевали, пили коньяк и веселились. Закончилось тем, что полностью женская компания, расположившаяся напротив, решила забрать с собой пьяного в стельку именинника, не желающего оказывать ни малейшего сопротивления. Ветров с Ларичем уже решили перепоручить друга женскому взводу, но потом, приглядевшись к девицам повнимательнее, пошли на попятную. Дело в том, что самая маленькая из великолепной восьмерки была выше метра семидесяти, а самая легкая весила за шестьдесят.

– Деня, это же гренадерши. – Пьяно шептал Игорь Ларич. – Они ж его до смерти… – Далее в ход пошли такие изысканные выражения, живописующие гипотетические мучения Бровкина, что Ветров тоже переосмыслил ситуацию.

В это время от группы гренадерш отделилась их лидер, самая маленькая и при этом самая широкая, поправила на голове белую мужскую кепку, какие часто носят подростки, и решительно потянула Ларича на себя.

– А ты не хочешь поехать с нами, красавчик?

Ларич решительно замотал головой и попытался избавиться от цепких объятий, но сделать это оказалось не легче, чем вырваться из плотно сжатых тисков.

Гренадерша схватила несчастного курьера за отворот рубахи и резко рванула вниз. Рубашка враз выплюнула ряд пуговиц и распахнулась, словно хищная птица, обнажая торс Игорька. После этого он уже не пытался защищать Бровкина, но Ветров не сдавался.

После пятиминутных переговоров с восьмеркой амазонок, кампании удалось откупиться двумя бутылками водки, которые девушки обязались выпить за здоровье именинника.

Последнего быстро усадили в такси и отправили спать, пока гренадерши не передумали.

– Просто террористки, блин. – Возмущался осмелевший Ларич. – Взяли заложника и выкуп потребовали. Представляешь, сколько они так пузырей за вечер зарабатывают. Ящик, как минимум.

Ветров не отвечал. Он страстно целовался с Мариной, которую алкоголь окончательно лишил остатков здравого смысла.

Время подходило к полуночи. Разъезжаться не хотелось, но девушек ждали дома. Ветров с Ларичем, напротив, никуда не спешили. Жили он недалеко друг от друга. К тому же супруга политического обозревателя укатила вместе с дочерью в санаторий, так что возможность скандала с традиционным битьем посуды на сегодня исключалась.

Ребята уже попивали пиво у Ветровского подъезда, когда у Дениса зазвонил телефон.

Звонила Марина. Полупьяным-полузаплаканным голосом она сбивчиво сообщила, что муж отказался открывать двери и предложил ей отправиться туда, где она напилась. «Никого я не пущу», – ехидно сообщил он, покачивая пальцем. Ни мольбы, ни слезы не помогли. Валерик решил таким способом продемонстрировать, кто в доме хозяин. К тому же, чтобы открыть дверь ему пришлось подняться с дивана, так как родители уже спали. А этого Филиппов ветреной супруге простить не мог.

Тане, которую Ларич почему-то прозвал «Покемоншей» домой тоже не хотелось, родители не одобряли употребление спиртного, так что проще было предупредить их, будто она осталась ночевать у одной из подруг в Выхино, на окраине цивилизации. Короче, ночевать девушкам было негде, а вот мужского общества им захотелось с удвоенной силой.

Ветров и Ларич переглянулись. Судьба ночи была решена.

После этого Конева и Ветров уединялись периодически в офисе, когда выпадала свободная минутка. Роман из искрометного экспромта медленно превращался в некое подобие обязательной программы, которая начала постепенно угнетать обоих участников. Отношения медленно угасли, снова вернувшись в категорию «приятельски-деловых».

Нельзя сказать, чтобы в коллективе кто-то кроме Ларича точно знал об адюльтере. Но догадывались многие. К несчастью, в их число входил и Толик Бельченко, главный блюститель моральной чистоты и традиционных духовных ценностей. Такое плохо скрытое прелюбодеяние выбивало его из колеи само по себе. Но была и другая причина.

***

Анатолий

Толик Бельченко родился и вырос в небольшом военном городке под Москвой. Его родители готовили сыну судьбу военного. Стабильность и уважение: эти качества всегда ходили с советскими офицерами рука об руку. Отец Толика, вскоре погибший на одной из необъявленных войн между СССР и Штатами где-то в Африке, успел привить сыну любовь к дисциплине и чувство долга.

Скорее всего, из Бельченко получился бы превосходный солдат. Без искорки, но зато исполнительный и послушный, знаток Устава и апологет субординации. Но судьба распорядилась иначе. И не только с ним. Советский Союз перестал существовать. Сбережения доверчивых граждан, не умевших вкладывать деньги в оборот и запускать собственные бизнес процессы, превратились в голые бесплотные цифры. Цены поползли вверх, а зарплаты и пенсии вовсе перестали платить.

Анатолий бросил училище, когда до окончания оставался всего год. Парню нужна была работа, причем любая, смотреть на мучения матери он уже не мог.

Так и мыкался, то разгружая вагоны, то укладывая тротуарную плитку. И лишь по вечерам, когда городок засыпал, Бельченко погружался в мир, о котором мечтал. Мир книг. Справедливый, логичный, понятный, со своими морально-нравственными критериями, которые свято блюлись главными героями, а нарушителей рано или поздно ждало неминуемое возмездие.

– Сынок, тебе бы с девушкой какой познакомиться. – Причитала мать. – Время ведь идет.

– И куда я ее приведу? – Отвечал Анатолий вопросом на вопрос, оглядывая двухкомнатную хрущевку с ее изъеденными молью коврами и стареньким черно-белым телевизором. – Все девушки любят деньги. – Отрубил Бельченко. – Когда заработаю миллион, тогда и займусь поисками. И выберу ту, которая мне нравится, а не ту, которая согласится.

– Ой, сынок, – мать покачала головой, – смотри, чтобы тебя самого не нашли. Худо будет, если влюбишься и не будешь к этому готов.

Толик усмехнулся, еще не зная, что слова матери окажутся пророческими. И не в отдаленной перспективе, а уже на следующий день.

Он встретил ее на остановке. Надменный вздернутый подбородок, презрительно тонкие линии бровей и белокурые локоны. От таких девушек стоит держаться подальше, но именно к ним, почему-то, тянет сильнее всего.

Толик даже не заметил, как проехал свою остановку. Не задумался о праведном гневе прораба, который всегда штрафует опоздавших, а за неявку на работу может вообще уволить. Он смотрел в белокурый затылок, стараясь не выдать себя. Мысли путались, привычная картина мироощущения, где каждая эмоция лежит на отведенной ей полочке и дожидается своего часа, когда хозяин решит ею воспользоваться, рушилась со скоростью света. Света, который играл с ее волосами, путался в них, перекатывался по ямочкам на щеках и скрывался за воротником свитера, плотно облегающего точеную фигурку.

Толя все еще пытался мыслить логически объективно, прикидывая свои шансы.

– Раз она едет в автобусе, значит, не из богатой семьи. И парня бизнесмена у нее нет. Мужа, тем более, колец на пальцах хватало, но обручалки не наблюдалось. У меня есть шанс, есть, есть, есть…

Объективности этим рассуждениям явно не доставало, но Толик свято верил, что продолжает контролировать процесс. Наивный, он думал, что можно контролировать любовь.

Она работала в книжном магазине недалеко от метро «Сокол». Бельченко удостоверился в этом, лично прогулявшись между стеллажей и приобретя первую попавшуюся в руки книжку из исторического раздела. По иронии судьбы называлась она «Анатомия измены». Правда, описывались там вовсе не отношения между мужчиной и женщиной, а хроника предательства и убийства царской семьи, но знак заслуживал внимания, мигал красным светофором, гудел оглушающей сиреной, требуя задуматься. Да только Анатолий был не просто атеистом, который верит в добро и справедливость, но без всяких духовных штучек. Он был влюбленным атеистом. Поэтому единственный знак, который он заметил в то утро, выглядел как табличка с надписью: «Работаем с 9.00 до 20.00. Без перерывов. Выходной – воскресенье».

Сжимая в руках бесполезную книгу, Бельченко бросился к метро. Многое нужно было успеть, а времени почти нет. О работе он больше не переживал. Скажется больным, или придумает еще что-нибудь, главное, не упустить свой шанс.

Примчавшись домой, Анатолий вскрыл конверт, куда бережливо откладывал каждую лишнюю копейку, экономя буквально на всем. Они с матерью собирались сделать ремонт и купить новый телевизор, а заодно и стиральную машину – пожилой женщине становилось все труднее стирать вручную.

Сомнения подкрались неожиданно в виде тупой боли в сердце. Она усилилась, когда Толик отделил от толстой пачки несколько самых крупных купюр.

В мгновенье ока перед ним предстали два образа, две женщины, такие разные, разрывающие его естество напополам. У первой были больные усталые глаза и глубокие траншеи морщин, подрагивали руки, и не до конца разгибалось колено. У второй… У второй были прекрасные белокурые локоны.

– Хорошо, что мамы нет дома. – Толик вздохнул, облачаясь в свой единственный костюм, который купили по случаю еще тогда, когда думал, что закончит училище и продолжит путь отца.

– Не очень модный, зато добротный. – Бельченко снова вздохнул и перевел взгляд на похудевшую пачку купюр. – Хорошо бы гардероб обновить. – Но так далеко совесть зайти не позволила.

– В конце концов, по одежке только встречают, а провожают-то, по уму. – Успокаивал себя Анатолий, в одночасье превратившийся из монаха-отшельника в пылкого влюбленного, но еще не избавившийся от накопленных годами консервативных взглядов.

– Твоя вера в добро тебя погубит. – Частенько сетовала мать, удивляясь, как в сыне могут уживаться практичность и идеализм.

– Добро еще никого никогда не погубило. – Спорил Бельченко, зная, что ошибается.

В девять вечера с пышным букетом отборных роз он стоял через дорогу от книжного и нервно ожидал. Если белокурая нимфа выйдет сама, он сделает первый шаг. Но если поблизости нарисуется молодой человек, придется смириться, выкинуть из памяти, переломать свое чувство через колено. В тот момент он еще искренне верил, что способен на это.

Молоденьких продавщиц в большом книжном магазине было четверо, поэтому когда у входа появились двое молодых людей, шансы Бельченко сократились только наполовину.

Ребята, хотя и пришли по отдельности, поздоровались, как приятели и заговорили о чем-то, оживленно жестикулируя. Время от времени их разговор прерывали приступы громкого хохота.

На мгновенье Анатолий представил, как стоит рядом с ними, о чем-то рассказывает, смеется, советуется. В видении он был полноправным членом этой маленькой команды влюбленных юношей, ожидающих своих избранниц.

– Кстати оба без машин и одеты так себе. – Заметил Толя, отчего симпатия к незнакомым парням сразу усилилась. – Значит, не все девчонки в этом городе решили стать новыми русскими женами, остались еще те, кому достаточно просто любить и быть любимой.

Лицо Анатолия озарила блаженная улыбка, а потом на пороге появилась она.

Снежанна. Именно так звали его звезду. Впрочем, по-другому и быть не могло. Разве можно представить себе эти дивные белокурые локоны в комбинации с какой-нибудь Леной или Светой. Нет. На ум приходили только Лауры, Жозефины, Офелии. И вот теперь еще Снежанна.

Свое имя она сообщила не сразу, как не сразу взяла цветы. Толику понадобилось целых полчаса путаных объяснений, пока они медленно шли к станции метро. Парни, ожидавшие Снежанныных подруг, обогнали их еще на старте, на ходу заговорщически подмигнув Анатолию. Подруги напротив, не могли скрыть зависти, глядя на шикарный букет. Их «цветные» времена остались далеко в прошлом, а неромантичные бойфренды могли прийти разве что с пивом.

Все следующие вечера они проводили вместе. Днем Бельченко вкалывал на стройке, постоянно удваивая усилия. Работали по сдельщине, а запросы постоянно росли. Но, несмотря на героический труд, деньги таяли на глазах, пачка в конверте худела, превращаясь в сущий пустяк, а мать, которую поздние приходы сына взволновали не на шутку, никак не могла убедить его пригласить избранницу в гости.

– Нет никакой избранницы, – врал Анатолий, который раньше всегда был честен с мамой. – Просто работы много, да с ребятами иногда задерживаемся.

Женщина кивала головой, делая вид, что поверила. Но в сердце накапливалась необъяснимая тревога, росло нехорошее предчувствие: скоро случится что-то ужасное.

Снежанна постепенно привыкла к Анатолию, представившемуся ей курсантом последнего курса военной Академии. Он неумело соврал насчет отца-генерала, объясняя свою относительную свободу от казарменного режима. Разумеется, Толя собирался сказать девушке правду, но позже, еще не сейчас.

Они сидели в кафе, ходили в кинотеатры, и дважды она затянула его в ночные клубы, о внутренней жизни которых Толик раньше понятия не имел.

Несколько раз они целовались: он – неумело, но страстно, она – с равнодушием искушенной любовницы. Впрочем, равнодушия Анатолий не ощущал, в каждом ее слове, в каждом вздохе ему мерещилась взаимность.

О сексе, разумеется, разговоров не было. Толик даже не представлял, как она отреагирует, осмелься он предложить подобное до свадьбы. Снежанна эту тему вообще обходила стороной.

Затем строительную бригаду, где трудился Бельчнко, перевели на другой объект в дальнем Подмосковье. Для него это было страшным ударом, но уволиться теперь, когда денег стало не хватать уже на самое необходимое, Толя не мог.

Теперь они могли видеться только по выходным. И разлука пошла на пользу обоим. Он смог больше сэкономить, а в ней неожиданно появилась веселость, блеск в глазах и какая-то необъяснимая радость, сквозившая в каждом жесте.

Толя решил, что время пришло. Он признается во всем, расскажет о стройке, подмосковной хрущевке и престарелой матери. А потом попросит ее руки. И пусть Снежанна решает сама. Он был уверен: она согласится. Она не была уверена ни в чем.

Все случилось в понедельник. Толику удалось выпросить у бригадира отгул. На выходных они пахали сверхурочно, готовили объект к сдаче, так что он не смог вырваться в Москву и справедливо требовал отдыха. Бригадир нехотя, но согласился, хотя внутренне сгорал от желания задержать парня и загрузить его работой выше головы. Ему нравился трудяга-Бельченко, так что объяснить природу странных ощущений бригадир не мог, списывая все на тяжелое похмелье, не залеченное нужным количеством пива.

О своем приезде Толик не предупредил. Полдня он слонялся по ювелирным магазинам, выбирая кольцо. Такое, чтобы покорить возлюбленную, но при этом не пойти по миру окончательно.

Выбор был сделан в пользу тоненького золотого колечка, украшенного прекрасным голубым камнем. Оно выглядело одновременно трогательно-нежным и аристократично-величавым, то, что нужно для такой девушки, как Снежанна.

Снова, как в день их знакомства, он стоял через дорогу от магазина, сливаясь с деревьями. Нельзя попасть на глаза Снежанне или кому-то из ее подруг, с которыми он успел познакомиться. В принципе, девушка представляла его сотрудницам неохотно, словно смущаясь.

– Ревнует, как бы кто не увел. – Обрадовался Толик. – Переживает за меня.

И так же, как в первый день, у магазина толклись молодые люди. На этот раз четверо, и на этот раз – абсолютно незнакомые.

Четверо. Это число Анатолию совершенно не понравилось. Четверо парней для четверых молодых продавщиц книжного. Арифметически все правильно, вот только одна из них – его невеста.

Парни прикладывались лбами к витрине и активно обсуждали кого-то. Бельченко понадобилось тридцать секунд, чтобы перебежать дорогу и приблизиться к четверке почти вплотную. Они даже не заметили незнакомца, все внимание было сосредоточено на девчатах. Анатолий услышал конец разговора, который стал и его концом.

– Да, Светочка классная, но не дает. Я вчера ее крутил и так, и сяк, пока вы в парилке сидели. – Распинался длинноволосый юнец.

– А Юлька мне сразу дала, без разговоров. Грудь у нее, что надо. – Похвастался брюнет с ощутимым кавказским акцентом. – Жалко, что они со Светкой после этого отвалили, а то бы мы и ее обломали.

– Ну, ничего, оттянулись все равно по полной. – Блондин был самым высоким. Да и одет лучше остальных. – Когда Машка напилась и начала рыгать, я думал кайф обломался, но Снежка – просто звезда.

Толик замер, ему хотелось бежать, немедленно, чтобы не услышать продолжения, но ноги словно вросли в асфальт.

– Да-да. – Дружно закивали пацаны, вбивая каждый по гвоздю в гроб Анатолия, погребенного заживо в трех метрах от них. Он даже перестал маскироваться, делать вид, будто разглядывает яркие бестселлеры, выставленные в витрине для всеобщего обозрения.

– Когда нам так фартило? – Блондин развел руками. – Нет, ну была та соска из Царицына, которую Русик с Гошей отымели, но чтобы четверых сразу.

– Да еще и по нескольку раз. – Восхищенно добавил кавказец.

– Мне вообще показалось, что она голодная. Мужика, наверное, пару лет не было. Странно, классная ведь подруга. – Вступил в разговор последний из четверки, ранее молчавший. – Она такое вытворяла, завелась, с пол оборота. А орала как!

– Да это я ее раздраконил. – Блондин громко расхохотался. – Я ж первый был. Подпоил и уболтал, чтобы на всех согласилась. Так что учитесь.

– Главное, чтобы она сегодня не отморозилась. – Длинноволосый закурил. – За сауну я уже заплатил. Ни дай Бог соскочат.

– Да кто там соскочит. – Блондин махнул рукой. – Она же сама предложила завтра продолжить. А тут и подружкам захочется. А если не захочется, нам и Снежки одной хватит. Она еще и саунщику даст, так что он нам скидку сделает, не переживай. – Блондин поежился. – Прохладно, блин, когда они уже закончат.

Дальнейшие события Толик помнил плохо. Сначала он просто старался о них не думать, а потом действительно забыл, стер из памяти, сохранив лишь обрывки киноленты, яркие эпизоды, бессвязные и бессодержательные.

Вот он вцепился в горло блондина, стараясь сдавить его как можно сильнее, чтобы услышать хруст шейных позвонков. А вот его, уже лежащего на пороге магазина, бьют ногами по почкам, груди, голове. Вот пьяная прокуренная забегаловка, где он, выменяв кольцо на литр водки и бутылку Спрайта, пьет и никак не может опьянеть. Кровь уже не идет, но один глаз заплыл, а два ребра разрываются от боли при каждом вдохе.

Вот, спустя месяц, он стоит на заснеженной площади у памятника Грибоедову в легкой желтой одежде и напевает «Харе Кришна, Кришна, Кришна…». А потом больница, двустороннее воспаление легких, реанимация, капельницы, священник из больничного храма, прибывший на всякий случай.

Вот и сам храм, маленький снаружи, но удивительно просторный внутри. От икон веет покоем и состраданием. Нет никого, кроме одной из матушек, но все равно храм полон жизни. Анатолий слышит голоса, обрывки неземных песнопений, тяжелых раскатистых молитв. Курсы для готовящихся к крещению, само крещение, паломничество по святым местам, и книги, книги, книги.

Снежанну он больше не видел. Возможно она все так же работает в книжном магазине, и кто-то другой дарит ей розы и водит в кино. Возможно, переехала куда-то, чтобы забыть прошлое. Это уже неважно. Зато теперь он знает: любви нет, и все женщины – просто сосуды для искушения, ничего больше. Взять хотя бы их сотрудницу, Марину Коневу. Симпатичная неглупая девушка, замужем, ребенок, а все равно строит глазки другим мужчинам, улыбается им своей ослепительной неземной улыбкой. Ему не улыбается, но ему этого и не надо. Пусть лучше с Ветровым заигрывает, тому только приятно будет, дамский любимец. Как же от всех них тошнит, как хотелось бы схватить каждого за грудки, встряхнуть и высказать ему все прямо в глаза. Нельзя. И не потому, что выгонят с работы, которая чудом нашла его. Причина другая – любовь. Не плотская, к женщинам, будь они неладны. К ближнему. Без нее не войти в Царство Божие. А как можно жить без него? Без мира, где нет несправедливости и измены, где каждому воздается по делам его, где только Бог определяет высших и низших. Там нет обмана и фальши.

– …Не было фальши. – Конец фразы вырвал его из потока воспоминаний. Анатолий не сразу понял, где он находится, и кто этот златоволосый парень, который объясняет что-то им с Мариной. С Мариной!

«Интересно, как я вообще оказался рядом с ней, и почему она по обыкновению не воротит нос»? Все девушки воротят.

– В самом деле, не было. – Продолжил златокудрый свою мысль, начало которой Толик не уловил. – Все такие искренние, настоящие. Похоже, у вас действительно дружный коллектив.

***