Текст книги "Восьмой цвет Радуги"

Лабиринт

– Дружный, дружный. – Механически согласился Толик и пытливо взглянул на Марину. Что-то она скажет?

– У нас здесь семья. Никого лишнего. – Марина тут же спохватилась. – Нет, ты тоже теперь член семьи, не обижайся, если я не так выразилась.

– Да ничего. – Сергей поправил волосы, но это никак не повлияло на очаровательный беспорядок на его голове. – В принципе, выразиться «не так» невозможно. Можно только не так понять.

– В каком смысле? – Сергей затронул сферу недосказанности, настолько близкую к духовному, что Анатолий сразу оживился. Он здесь поставлен для того, чтобы оберегать эту область, заботиться о ней, наполнять содержанием. Он бодрствует, как и сказано в Писании, стоит на стороже, чтобы кто не прельстил «малое стадо».

– Да так. – Сергей пожал плечами. – Все зависит от восприятия. Кто-то в ответ на хамские слова разгневается, и даст хаму в глаз. Не лучший выход из положения, но, во всяком случае, справедливый. Значительно хуже, когда обиженный человек не может ответить обидчику. Тот сильнее него, или занимает более высокую должность. И тогда несчастный начинает срывать зло на более слабых, кто зависит от него: накричит на жену, даст подзатыльник сыну, пнет собаку, изобьет алкоголика-соседа, который на ватных ногах идет домой или буянит за стенкой. Так и накапливается в мире зло.

Пока Бельченко раздумывал, какую позицию занять в диалоге с новым сотрудником, к стилю общения которого еще не привык, Марина откровенно заинтересовалась подходом Сергея.

– А вы сами, как поступаете в таких случаях? – Она посмотрела сначала на Сергея, а потом, почему-то, на Толика, который уже готовился вмешаться в дискуссию. Наткнувшись на ее прямой взгляд, он неожиданно сник. Сергей ничего не замечал, да и откуда ему было знать обо всех скрытых нюансах взаимоотношений между новыми коллегами.

– Тоже по-разному. В идеале, стараюсь каждую обиду воспринимать, как подарок. Это не только библейский закон, – он бросил на Бельченко короткий быстрый взгляд, – но и хороший жизненный принцип. Человека, думающего обидеть или сделать мне зло, можно представить учителем, который меня экзаменует. А еще лучше марионеткой, не осознающей, что и зачем она делает в тот или иной момент своей жизни. Если он учитель, я стараюсь выдержать экзамен, улыбнувшись в ответ на грубость. Я выдержал, сберег нервы, поэтому должен быть благодарен за урок. Абсолютно бесплатный, заметьте, и очень эффективный. Так легче полюбить врагов, которые в миг превращаются в меценатов, оказывающих тебе бесплатные услуги. – Сергей запнулся, пытаясь прочитать в глазах Марины: понимает ли она, о чем речь.

Девушка кивнула, словно подтверждая: понимает. Он продолжил.

– Тех, кого дергают за ниточки невидимые для них силы, я искренне жалею. Мне грустно видеть, как они страдают и не могут вырваться из замкнутого круга собственной боли. Тогда я начинаю их любить. Так устроены люди, мы всегда начинаем любить слабых, измученных, обреченных на страдания у нас на глазах, в то время как мы сами радостны и полны оптимизма. Тогда не только любишь, стараешься помочь.

– Вы прямо пророк. – Вступил, наконец, Анатолий. – Только не нужно приписывать себе авторство этой методики. То же самое нам говорил Христос 2000 лет назад.

– Да я и не приписываю. – Сергей рассмеялся. – Наоборот, всегда с радостью узнаю, что я не один так думаю, а многие подлинно великие люди учили об этом же. К тому же, пророк из меня никакой, их надо поискать в храмах или духовных школах. А я в лотерею никогда больше двух номеров не угадывал, слабоватая интуиция для пророка.

Марина рассмеялась, да и Толик улыбнулся. Сдается, этот парень не так плох. Если он действительно делает то, что говорит, из него может получиться достойный человек. Придется, естественно, над этим поработать, но в целом…

– А любовь между мужчиной и женщиной? – Неожиданно спросила Марина. – Не та, которая к ближнему или врагу, а та, когда «даже смерть не разлучит вас».

– Да, что с любовью? – Резко спросил Бельченко и чуть не поперхнулся. Еще мгновенье назад он совершенно не собирался ничего говорить. Тем более спрашивать. Еще не хватало, чтобы кто-то его учил. Обычно он учит сотрудников, наставляет их, назидает. Они редко слушают, но он верит, что рано или поздно семена упадут на благодатную почву и расцветут подобно роскошному дереву с изобильными плодами.

Вся троица обосновалась вокруг Марининого стола в кабинете бухгалтерии. Людмила Васильевна засела у Ветрова, видимо обсуждая предстоящие проплаты по текущему номеру, так что разговору никто не мешал.

– А с любовью ничего. Она есть, и это главное. – Сергей развел руками, как бы сообщая, что тема исчерпана, и говорить здесь больше не о чем.

– Уверен, что есть? – Спросили Марина и Анатолий в один голос. Получилось настолько спонтанно, что все расхохотались.

– Разумеется, уверен. А то вы сами никогда не были влюблены? – Вопрос, казавшийся риторическим, таковым не был, поэтому Сергей поочередно посмотрел на Марину и на Анатолия. Девушка опустила глаза и покраснела. Мужчина махнул рукой и пробормотал что-то невнятное.

– Думаю, были. – Ответил Сергей за всех. – Я точно был. Да я и сейчас влюблен. – На мгновенье его лицо омрачилось, словно темная тучка скользнула по кристальной голубизне небосклона и быстро исчезла. Ни Конева, ни Бельченко не заметили секундной перемены. Казалось, они оба погружены в собственные мысли.

– Иной раз нам внушают, что любовь бесполезна. – Продолжал Сергей. – И те, кто это делает, даже сами не подозревают, насколько они правы.

Заметив недоумение на лицах собеседников, златокудрый литредактор быстро пояснил.

– Для людей смысл имеет только то, что помогает двигаться к цели. Не важно к какой, настоящей или пустышке, временной или отдаленной. У каждого десятки собственных целей, а есть еще общественные, групповые. Но любовь никак не приближает вас к целям. Она просто есть, и вы счастливы. Даже цели все пропадают, вы забываете о них, меняете собственный привычный распорядок, приоритеты, меняетесь сами. Но пользы в традиционном понимании нет никакой, поэтому любовь бесполезна. Хотя, если перевернуть понимание вверх тормашками, то как раз одна любовь по-настоящему и имеет пользу. А все остальное, банальные иллюзии.

– А как же работа, дети, Бог, в конце концов. – Возразил Бельченко, но, не дожидаясь реакции, ответил сам себе. – Хм, в принципе все они часть любви. Любимая работа, любимые дети, любовь к Творцу – только так все это становится живым. – Толику неожиданно стало легко и радостно на душе. Как будто он только что, сию секунду понял нечто, о чем раньше даже не подозревал и теперь захотел поделиться этим открытием с окружающими. Нет, он естественно читал обо всем в умных книгах, анализировал, запоминал, даже выписывал цитаты в отдельную тетрадь, но чтобы вот так: взять и понять самому! Особенно после Снежанны.

Неизвестно, умел ли Сергей читать мысли, но его следующие слова, Толик почувствовал это сразу, были обращены именно к нему.

– Случается, наши любимые покидают нас. Уходят к другим, умирают, совершают поступки, которые кажутся нам ужасными. И это убивает в нас веру. Веру в то, что любовь на самом деле существует, что это не миф, выдуманный поэтами, которые слишком много лгут. Это очень тяжелый момент, ведь мы начинаем ненавидеть наших возлюбленных, ненавидеть через силу, ненавидеть сквозь любовь. Двойственность сводит с ума, лишает энергии, толкает в бездну, заставляет принимать судьбоносные решения под влиянием порыва. Эти люди разбивают наши сердца, но, слава Богу, они у нас есть или были. Именно они сделали нас избранными, уникальными. Ведь многие никогда не испытывали любви, они даже не представляют природу этого чувства, смеются над нами, и не знают, что такое счастье. Они могут быть богаты, обладать огромной властью, вершить судьбы, но они не были счастливы. А мы были, и счастье нам подарили именно те, кого мы любили. Так что стоит, пожалуй, простить их и поблагодарить, даже если они сильно разочаровали нас когда-то. Счастье больше и ценнее любой обиды. Но главное, мы совершенно отчетливо знаем, каково это: быть счастливым. И в следующий раз уже не упустим своего шанса.

За время монолога Сергея, ни Толик, ни Марина не проронили ни слова. Девушка даже прикрыла глаза, воспринимая не только звуки, но и образы, которые они с собой принесли.

Бельченко снова вспомнил Снежанну. Лицо представлялось нечетко, расплывчатый образ, контурные очертания. Хорошо прорисовывались только локоны, и смех звучал отчетливо. Как если бы она сидела рядом с ними и слушала этот странный разговор, одновременно похожий на лекцию и на исповедь. Но ее нет здесь. И в сердце, пожалуй, тоже нет. А была ли это любовь вообще?

Он зажмурился, а потом резко открыл глаза и уставился на Марину. Она оперлась на руку и смотрела куда-то вдаль, сквозь Сергея, сквозь стену, сквозь пространство и время. На девичьих губах застыла блаженная полуулыбка, совсем непохожая но улыбку Джоконды, но такая же необъяснимо загадочная. У Анатолия по спине пробежали мурашки.

Сергей еще не закончил. Похоже, у него накопилось слишком много того, чем стоит поделиться с остальными.

– Главное, что этот шанс будет. Я абсолютно уверен. Любящее сердце поможет найти нить Ариадны и пройти сквозь лабиринт. И может так случиться, что сама Ариадна, это кто-то хорошо знакомый, кого ты раньше просто не замечал, слепо проходил мимо и стремился к чему-то неведомому, вместо того, чтобы просто оглядеться по сторонам. Но и горевать о времени, потраченном на поиски, не стоит. Это напоминает историю того парня, которому в старой разрушенной церкви приснился сон о сокровищах, спрятанных возле пирамид. Много дней он провел в странствиях, рисковал жизнью, и десятки раз был готов бросить все, плюнуть на свою мечту и остановиться. Но он не сдался, и в итоге нашел сокровище в той самой церкви, где увидел сон. Только тогда это сокровище приобрело для него настоящую цену. В дни путешествий он нашел свою любовь, свое место на земле, своих друзей, многое понял и осознал. Найди он золото сразу, не пошло бы в прок.

Так и у влюбленных: странствия, мучения, испытания. Возможно, это лишь прелюдия к великому чувству, которое нам по силам будет вместить, только пройдя огонь и воду. И найдем мы его не за морями в неведомых странах, а около себя, просто оглянувшись и посмотрев на мир другими глазами. Глазами свободного человека.

– Вас что, освободили от работы? Или у нас обеденный перерыв перенесли на двенадцать дня? – Резкий окрик Ветрова нарушил очарование момента. Денис не скрывал недовольства, скорее наоборот, старался, чтобы его заметили и ощутили на себе волны тяжелой энергии, исходящие от И.О. шефа. – Бельченко, Марина, займитесь работой. А ты, Радуга, зайди ко мне. Введу в курс дел и расскажу, как здесь принято работать.

Сергей смущенно улыбнулся, извиняясь перед собеседниками за прерванный разговор. Хотя, разве он не сказал, что хотел? Нужно ли добавлять что-то еще.

Несмотря на недовольный вид Ветрова и его раздраженный тон Толик не спешил покидать бухгалтерию, а Марина не гнала его.

Каждый из них чувствовал, что нельзя молчать, нужно сказать что-то очень важное, почти невесомое, замыкающее цепочку.

– Удивительный парень. – Прошептала Марина. – Я никогда не слышала, чтобы кто-то так говорил о любви.

Она ждала, что Бельченко начнет, как всегда спорить, обличая мирскую суетность подобных рассуждений, но он удивил ее.

– Да. Необыкновенный. Настоящий человек.

Наверное, сегодня особенный день, подумала Марина.

– Слушай, Мариша, – он никогда не называл ее Маришей, а чаще вообще обращался по фамилии. – Ты не хочешь во время обеда вместе съесть по пирожному в кафе на углу? Я угощаю. – Он сжал руку в кулак, словно римский император, раздумывающий поднять или опустить большой палец, решая судьбу гладиатора. – И плевать мне на то, что ты замужем. Мне хочется тебя пригласить, и я это делаю.

Марина засмеялась, тоненько, по-детски.

– Знаешь, а мы вчера развелись.

***

Вызов

– Проходи, Сергей, присаживайся.

У меня достаточно просторный кабинет, и то, что я занимаю его один, говорит о статусе журналиста Ветрова в «Откровенном разговоре» лучше любых слов. К моему столу, на котором стоит компьютер и в беспорядке разбросаны бумаги по текущим статьям, приставлен еще один, длинный с офисными стульями по бокам. Получается миниатюрная модель зала для совещаний, тоже представляющего собой букву «Т», но больших размеров.

С посетителями, которые мне симпатичны, важны, либо равны по статусу, я общаюсь лицом к лицу, занимая место с одной стороны длинного стола. С литредактором Сергеем Радугой говорил со своего обычного места, так что ему пришлось сидеть в пол оборота. Не слишком удобно, но не заслужил он еще права беседовать с Денисом Ветровым лицом к лицу.

– Так – так, – произнес я с начальственным видом, углубляясь в чтение резюме Радуги, которое по моему требованию принесла главный бухгалтер Людмила Васильевна, и для пущего официоза перешел на «вы». – Значит, участвовали в контртеррористической операции в Чеченской Республике?

Именно так было написано в графе «опыт работы». По возрасту он чуть старше меня, недавно отпраздновал тридцатилетие, а на вид не дашь больше двадцати. Образование – средняя школа маленького городка российской глубинки. Потом служба в армии, участие в военных действиях. Там, если верить Радуге, он почувствовал вкус к журналистской деятельности и активно работал в одной из военных газет, занимаясь в основном приведением прямых и незамысловатых генеральских интервью к удобоваримому литературному виду.

Затем учеба в литературном институте. Приняли, наверное, без экзаменов как участника боевых действий. После этого работал в двух газетах, названия незнакомые. Последний год – пусто. Плохой знак. Так же, как и равнодушный прочерк в графе «Семейное положение». Что это может означать? Холост, разведен?

Владеет английским языком. Имеет водительские права категории В и С.

Я закончил чтение документа.

– Повоевать довелось? Тяжко приходилось?

– Да так. – Сергей пожал плечами. – Несладко, но и жаловаться не на что. Я же сам Чечню выбрал, добровольно.

– Зачем? – Этот вопрос совершенно не касался рабочих моментов, так что Радуга мог меня просто послать. И был бы прав. Но Сергей ответил, даже интонации не изменились.

– Молодой был, горячий, ощущений жизненных не доставало. И долг Родине хотелось отдать, сразу, чтобы потом не дергаться. Решил: по молодости заплачу стране за то, что она меня на ноги подняла и сделала человеком, а потом займусь тем, о чем всегда мечтал, семьей, детьми, любимой работой, начнется настоящая жизнь, не такая, как в армии. А война – это не просто другая жизнь, это жизнь за жизнь, если можно так выразиться. – Он взял со стола карандаш и уместил его между пальцев. – Да и себя хотелось на прочность испытать. Одни на мотоциклах гоняют, по горам лазают или боевыми искусствами занимаются, а я воевать пошел.

– Испытал? – Меня откровенно заносило, и я прекрасно это осознавал, но остановиться уже не мог. Теперь я совершенно точно знал, чем так раздражает златокудрый «Есенин». Он во всем, абсолютно во всем выглядел лучше меня. Искреннее, смелее, умнее и глубже. Разумеется, так он только выглядел и настоящего испытания против Ветрова не выдержит, в этом я был абсолютно уверен. Но, привыкнув к роли неформального лидера редакции, (главный, не в счет, его статус обязывает), я не хотел терять этого положения ни на секунду. А сейчас передо мной сидел конкурент. И не простой, которого легко сломать, надавив в нужном месте. Радуга выглядел настолько цельным, что отыскать у него слабые места и продемонстрировать их окружающим стало моей идеей фикс.

И, что самое обидное: стоило на секунду утратить бдительность, он уже ухлестывает за Мариной, с которой у меня давно ничего не было, но все равно неприятно наблюдать, когда твое место занимает кто-то еще. Да еще на твоих глазах.

Плюс Толик, с которым нормальный человек вообще не выдерживает больше получаса. Начинаешь чувствовать себя духовно ущербным моральным инвалидом, которого уже ждет горящая путевка на долгосрочный отпуск в преисподнюю. Уволить Бельченко мы собирались раз десять, но свои рубрики он вел грамотно, добротно, и даже имел собственных читателей. Судя по всему, таких же обиженных жизнью учителей добродетели, так и не нашедших понимания у неблагодарных учеников.

– Да. – Если в словесных танцах с Мариной и Толиком вел он, то со мной отделывался легкими односложными ответами. Боится, чувствует, с кем имеет дело. – Думаю, я справился. – Сергей посмотрел мне в глаза с такой уверенностью, что я смутился. Враждебности во взгляде Радуги не было, он умел маскироваться.

– А семьей что? Не сложилось? – С моей стороны это был очередной удар ниже пояса, но я уже воспринимал наш разговор как бой, так что остановиться не мог.

Радуга на мгновенье смутился, или мне только показалось?

– Сложилось, просто не совсем так, как я планировал. – Просто ответил Сергей. – Думаю, с этим я тоже справлюсь.

– Надеюсь, справишься и со своими служебными обязанностями. – Ловко перешел я к основной теме беседы. – Но для начала запомни несколько правил. У каждого из сотрудников есть собственные функциональные обязанности, где четко написано что, как и в каком порядке он должен делать. Там же показано его место в табели о рангах, потому что субординацию в нашем коллективе уважают. Тебе, как человеку в прошлом военному, должно это понравиться. – Отличный ход с моей стороны. Сейчас он вынужден выложить карты на стол. Ха-ха! Знай наших.

– Естественно. Я внимательно изучу этот документ и буду полностью ему следовать. Уверен, там предусмотрены возможности для более полной творческой реализации каждого сотрудника в рамках существующих правил ради общего роста.

– Предусмотрены. – Я чуть не выматерился с досады. – Вывернулся, гад! – Обставил все так, будто готов уважать начальство, но при этом оставил за собой право на дальнейший выпендреж. Ладно, пойдем дальше!

– Мы привыкли ценить рабочее время каждого сотрудника, поэтому стараемся не отвлекать других посторонними разговорами, прямо не относящимися к работе. – С моей стороны это была чистейшая ложь, и Радуга сам вскоре в этом убедится. Наших сотрудников хлебом не корми, дай потрепаться о чем-нибудь. Особенно, если это не касается работы.

Во время перекуров на моем балконе, частенько затягивающихся, мы успевали обсудить все: машины, женщин, новинки кинопроката, политику, философские идеи, религиозные доктрины, наших знакомых и друг друга, сыпали анекдотами и поучительными историями из прошлого, делились планами на будущее. И чаще всего в центре редакционного вулкана страстей находился именно я, Денис Ветров.

Иногда, когда шеф на короткое время заболевал «синдромом Андропова» и пытался улучшить трудовую дисциплину административными мерами, мне влетало, а сотрудников выгоняли курить на улицу. Но проходило несколько дней, и все возвращалось на круги своя. В конце концов, работа делалась, и делалась неплохо, журнал выходил регулярно без срывов и сбоев, поступления от рекламы росли, тираж увеличивался.

Радуга молча кивал, больше не пронзая меня острыми взглядами. Теперь его глаза блуждали по моему кабинету, словно оценивая его, стараясь понять, что за человек может тут работать.

Я заметил, как на несколько секунд его взгляд задержался на портрете Фридриха Ницше, висящем прямо у меня над головой. Философ моей бурной юности с ее поиском истины и войной против ценностей общества, погрязшего в собственном лицемерии. Тогда я верил, что смогу победить, и пророк Заратустра обращался прямо ко мне, предлагая, не медля, двинуться по мосту от зверя к сверхчеловеку. Этот портрет я заказал именно тогда, потратив половину первой в жизни зарплаты. Своеобразная дань кумиру, он подарил мне гораздо больше.

Сегодня, когда я превратился из юноши в молодого человека, мне больше подошел бы портрет кого-то помягкотелее, но Ницше оставался, напоминая о славных деньках, словесных баталиях в студенческих общагах обязательно под водку или портвейн, первых девушках и последних сомнениях относительно будущего жизненного пути.

– Для новичков на время испытательного срока у нас существует система еженедельной отчетности о проделанной работе. Отчеты сдаются непосредственно руководителю, в данном случае, мне. – Здесь я снова, мягко говоря, сымпровизировал. Во-первых, никакого определенного испытательного срока мы не устанавливали. Просто люди приходили и оставались, либо уходили, если не справлялись с обязанностями. Система еженедельной отчетности, против попыток введения которой я первый восстал, тоже выглядела глупо. Работу каждого из нас и так видно, достаточно взять любой номер «Откровенного разговора», и все становится ясно. Естественно, речь не идет об отчетах, связанных с поступлением или расходованием финансов, здесь все строго контролировалось бухгалтерами и лично шефом.

Так как Сергей продолжал хранить молчание, изображая «внимательное слушание», я решил закончить, не достигнув своей непосредственной цели: слабинку в характере Радуги найти пока не удалось.

– Официально мы работаем с девяти до восемнадцати, но часто приходится задерживаться допоздна, поэтому ориентируемся в основном не на время, а на результат. Твоя задача распределить собственный рабочий график так, чтобы успевать обработать все материалы, утвержденные к выходу. Для этого надо построить систему взаимоотношений с ведущими разделов и рубрик, а также с корреспондентами и внештатными авторами. Все понятно, или есть какие-то вопросы?

Учитывая предыдущую молчаливую оборону литредактора, я был уверен, что вопросы у Радуги отсутствуют. Но ошибся, как постоянно ошибался во всем, что касалось Сергея.

– Есть один вопрос личного характера. Можно?

– Давай. – Мне осталось только пожать плечами с деланным равнодушием. Ясное дело, мгновенье я боролся с искушением сказать «нет», демонстрируя таким образом начальственную отстраненность и указывая зарвавшемуся подчиненному на его место. Но любопытство оказалось сильнее: что же личного он может спросить у меня? Или просто не выдержал давления, и хочет напроситься на открытый конфликт? Прекрасно, будет отличный повод расстаться с «Есениным» раз и навсегда.

– Скажи. – Он выдержал паузу, не слишком затянутую, как раз достаточно, чтобы довести собеседника до точки кипения, и в последний момент выпустить пар. Станиславский хренов. – Когда ты в последний раз видел сон, в котором у тебя все хорошо?

Смысл вопроса я постиг не сразу, он доходил постепенно, порциями. А когда дошел, я понял, что не могу ответить. Вопрос получился из разряда тех, которые выбивают из колеи. Совершенно не по теме предыдущего разговора, но при этом попадающий в точку. Как назло, сегодняшний сон никак нельзя было отнести в категорию положительных. Более того, я отдал бы на несколько недель свою самую хлебную рубрику «гость номера», чтобы больше не видеть ничего подобного.

Возможно, для кого-то подобная прогулка за спиной убийцы, хладнокровно расстреливающего людей, выглядела забавной, ведь сны всегда разные. Как у любого нормального человека, у меня было, с чем сравнивать. Ведь мне тоже снились когда-то добрые, невесомые сны, после которых просыпаешься с легким сожалением, и сердце переливается грустной радостью оттого, что все закончилось, но было здорово. И разум наполняется уверенностью, что все будет хорошо, невзгоды обойдут стороной, решатся проблемы, в реальности казавшиеся неразрешимыми, и счастье зайдет в гости на чай с пряниками.

Всем людям снятся такие сны, но не все помнят о них. Я бы тоже не вспомнил, если бы не странный вопрос литредактора Радуги. У меня вообще нечасто появляется время на воспоминания. А уж если и выкраиваешь свободную минутку, то в голову лезет один негатив: вечные скандалы с женой, слезы дочери, которой совсем не хочется уходить «к чужому папе», потому что она любит родного, своего.

Вспоминались иногда и горькие разочарования, всякий раз настигавшие меня, когда птица счастья, казалось, вот-вот приземлится на плечо и запоет веселую песню.

В самом деле, когда же мне снился счастливый сон, от которого на душе становится светло, как днем, и жизненная энергия начинает бить фонтаном, обдавая окружающих разноцветными сверкающими брызгами?

Я молчал, не зная, что ответить. Понимал, что выгляжу слабым, что Радуга специально загнал меня в тупик, переиграл, вышиб из седла и теперь будет объявлен победителем рыцарского турнира с правом выбрать королеву красоты.

Литредактор смотрел куда-то в сторону. Странно, что он не наслаждается мучительной чехардой мыслей, отражающихся на моем лице. И не требует немедленного ответа, намеренно повторяя вопрос, будто я его недослышал или недопонял.

Правда в том, что я не мог не только ответить Сергею. Я не мог ответить самому себе. Это угнетало больше всего, и уже вопль к небесам о спасении готов был сорваться с моих уст. Но небеса, видимо, внимательно наблюдали за нашим диалогом, потому что спасение появилось само, распахнув двери кабинета, ввалилось, заставляя все вокруг дрожать и сжиматься. Оно могло быть послано только с небес, потому что звали его Максимом Дзержинским.

Вечный искатель, крупногабаритный оппонент Толи Бельченко и гроза западных демократий, Макс показался мне бесконечно родным. И даже его бесцеремонное вторжение и повышенные тона не ослабили этого ощущения.

– Ветров, вроде ты сейчас главный. Опять Толик статью мою зарубил, предлагает перекроить так, что ничего не останется. Я к нему с вопросами, а он сидит какой-то потерянный, глупо улыбается, и по делу ничего не говорит. Или давай вместе разбираться, или я увольняюсь.

Увольнялся Макс ежедневно, а иногда по нескольку раз на день, так что за это я особенно не переживал. Другое дело, у меня появилась прекрасная возможность решить собственную проблему за чужой счет.

– Знаешь что, Максим, вот наш новый литературный редактор. Пусть посмотрит твой материал, а потом то, что предлагает Толик. И уже с его выводами зайдете ко мне.

Я знал, что Толя Бельченко каким-то удивительным образом сдружился с Радугой, или, во всяком случае, наладил контакт, так что решение литредактора будет явно в его пользу. Это немедленно сделает Дзержинского моим союзником. А иметь союзника, в котором сто тридцать килограммов живого веса помножены на энергию десятка атомных электростанций – дорогого стоит.

***