Текст книги "Проект «Новый Берлин». Apertio veritatis"

Глава III

13.07.2024. Секретная Международная космическая станция «Горизонт»

«Электрический стул, разве что не металлический», – такой была первая мысль, которая посетила меня при взгляде на кресло с крепежами на рельсах, после того, как я, спланировав в условиях невесомости в дверной проем, оказался в наблюдательном отсеке лаборатории №3. Я огляделся. Рядом с черным креслом – небольшая коммутационная консоль с коробкой мыслефона компании «Neuralink», несколько видеокамер и монитор внутренней видеосвязи – вот и все техническое оснащение помещения, залитого ярким галогенным светом. Покоящийся на небольшой высоте от пола перед стулом додекаэдр, размером с крупное яблоко, притягивал к себе взгляд. Полупрозрачный, с каким-то матово-серебристым отливом, он казался живым и притаившимся. Возникло странное ощущение, что если я осмелюсь сделать еще одно движение в сторону таинственного тела, потревожив его покой, из двенадцати граней вырвется нечто – какой-то световой луч, пламя или еще Бог невесть что, и поразит меня насквозь, испепелив тело. Но ничего не происходило. Я парил, ждал и додекаэдр.

Наконец, мягко оттолкнувшись рукой от стены, я спланировал к креслу, не выпуская из поля зрения многогранник. Невесомость для планируемой работы была очень некстати – чувствовалась некоторая ватность в ушах и какое-то легкое ощущение распухания головы. Устроившись в кресле, я застегнул крепежи и еще раз взглянул на теперь казавшийся нереальным двенадцатигранник. Страха не было. Прежнего изумления тоже. Геометрическое тело безмятежно покоилось в пространстве на расстоянии вытянутой руки. Что же ты такое? Откуда ты?.. Одновременно с этими мыслями зажегся экран монитора.

– Ну что, Влад? Приступим? – взволнованный голос Буланова и красные уставшие глаза говорили о том, что полковник провел бессонную ночь. – Делай все по инструкции. И.. не переживай, сломать его не удастся.

– Ну конечно. Все по инструкции, – равнодушно ответил я.

– Ну… – штабист уже знакомо пожевал губами. – Удачи, Влад!

Я не ответил. Налепив на виски присоски датчиков, я включил мыслефон. Первая же моя мысль отобразилась на дисплее строкой бегущих цифр. Протянув правую руку вперед, казавшуюся из-за невесомости удивительно легкой, я коснулся двенадцатигранника. Додекаэдр загорелся матовой, теплой и ласкающей глаз люминесцентной сиренью. В какой-то момент даже показалось, что он стал излучать тепло. Осторожно подтолкнув его пальцами к себе, я принял тело в свои ладони, которые засветились таким же волшебным фиолетовым светом. Удивительно, но двенадцатигранник был абсолютно неосязаемым! Тем не менее, он послушно крутился в руках, как самый обычный земной предмет. Полюбовавшись сказочной красотой свечения и покрутив додекаэдр в руках, немного поколебавшись, я нажал на одну из граней…

…..

Устало пульсирующие фосфорицирующие огни колдовского зеленого цвета наконец зависли в блекнущем небе над ближайшими скалистыми отрогами, то показываясь, то исчезая в чернеющих клочьях туч. Заходящее полярное солнце катилось слева над самым гребнем хребта, тускло освещая сквозь завесу снежную равнину, окрашивая ее в красноватый цвет. Общая картина снеговой пустыни и таинственных огней в холодном небе была пугающей и в тоже время поразительной, приковывала к себе взгляд. Изучение огней в бинокль все также не приносило желаемой определенности. Кроме того, разглядеть их мешали грязно-серые клоки низких туч, скрывавших небо и опускающихся на черные, не укрытые снежным одеялом, гребни хребта. Заметно усилился ледяной поток ветра, задувающий в спину, и зарядил мелкий колючий снег.

Опустив бинокль, оберштурмфюрер СС Франц Штейгер взглянул на молодого бойца, сидящего позади на санях с упряжкой собак и с тем же знакомым внутренним напряжением всматривающегося в мерцающие за пеленой туч таинственные огни. Тот же норвежский полярный костюм, меховая рубашка мехом внутрь с капюшоном для головы, меховые шаровары и сапоги на меху. Но на левом рукаве шеврон с символикой двенадцатой танковой дивизии СС «Гитлерюгенд». Парню едва ли стукнуло семнадцать. И каким лихим ветром его занесло на этот замерзший и забытый Богом континент? Оберштурмфюрер усмехнулся своим мыслям. Еще в сороковом по приказу высшего партийного руководства Третьего Рейха в Новую Швабию были тайно переправлены несколько десятков инженеров, строителей и других специалистов различных профессий для строительства «Нового Берлина» – подземного города с заводами по переработке полезных ископаемых, лабораториями для биогенетических экспериментов, инфраструктурой, способной обеспечить жизнедеятельность значительных масс людей. В Антарктиду было доставлено горнопроходческое оборудование, рельсовые дороги, вагонетки и прочая техника для прокладки тоннелей. И уже в апреле прошлого года на ледяной материк были переправлены тысячи узников концлагерей, способных к тяжелому физическому труду. А в ноябре того же сорок второго база уже встречала лучших учёных, лётчиков, обслуживающий персонал, а также молодых парней из гитлерюгенд, призванных стать генофондом самой «чистой расы»3131
  Источник информации: http://www.base211.ru/?mn=def&mns=la63gnp6cyji


[Закрыть]. Чистая раса… Ироническая ухмылка исказила обветренное солнцем и морозами суровое лицо оберштурмфюрера. По мнению Генриха Гиммлера и Рудольфа Гесса, чистую арийскую расу можно воспитать в условиях изолированных колоний, расположенных в северных и даже полярных районах. Вот какой ветер занес этого голубоглазого, с еще не померкнувшей во взгляде юношеской наивностью, жизнерадостного парня в эту безжизненную холодную пустыню.

Тем временем погода ухудшалась. Северный ветер приволок тяжелые снежные тучи, скрывшие своими рваными хлопьями хребет, над которым светились двумя треугольниками зеленоватые огни, и стал настойчивее бросать в наблюдателей горсти сухих снежинок. Тусклое полярное солнце почти растворилось в густых тучах, оставляя разведчиков один на один с вихрем крутящихся в воздухе кристалликами снега в сгущающемся холодном мраке.

– Что со связью? – спросил офицер молодого эсэсовца, звавшегося Мартином, натягивая на глаза маску. Холодный февральский ветер неприятно уколол лицо. Температура понижалась, и нужно было в срочном порядке принимать решение. Не монетку же бросать?

Портативная УКВ-радиостанция «Фридрих» снова ответила прерывистым кашлем при очередных попытках рядового выйти на связь с базой, оставшейся далеко за спиной. Мрак опускающейся ночи позднего лета быстро растекался по снежной равнине, растворяя в своих объятиях унылый антарктический пейзаж. И лишь только трансцендентные треугольники пульсирующего света вдалеке разбавляли иссиня-черную гуашь ночи.

– Ветер усиливается, герр оберштурмфюрер, – заметил обескураженный потерей связи и видом колдовских фонарей в небе эсэсман. – И собаки нервничают.

Мартин включил фонарь. Полярные псы, породы аляскинский маламут, действительно, пригнув хвосты, встревожено ерзали в упряжке.

– До базы при хорошей погоде и видимости около часа. Не вижу смысла в пустой трате сил наших собак в попытке дойти до ближайшего контрольного пункта. Укроемся до утра возле тех скал, – офицер вглядывался в темень опустившийся ночи, разглядывая чернеющие силуэты стены ближайших отрогов, уже прихваченных снегом, – и попробуем еще раз связаться с базой. Зимняя палатка в санях, с пайком на два дня.

Вечный снег лежал в этих местах нетолстым слоем и накопился сугробами только вокруг естественных препятствий. Направив в сторону «стены» свет фонаря, вырвавший из темноты блестящие огоньки глаз собак и струи мчавшихся крупиц снега, разведчики в санях быстро заскользили в направлении разбросанных невдалеке скалистых холмов.

Пульсирующие фосфорицирующие огни, зависшие двумя зелеными треугольниками в затянутом тучами ночном небе, казались посланниками потустороннего мира – настолько открывающаяся глазам двух эсесовцев картина была фантастической. Мозг отказывался находить объяснение увиденному. Разложив палатку в быстро найденной ложбине среди скал, укрывающих место ночевки от ветра и снежных потоков, оберштурмфюрер оставил юного сослуживца наедине с радиостанцией в надежде установить потерянную связь с центром, а сам, надежно укрывшись от ветра, устроился у скалы, направив бинокль в сторону таинственного свечения.

Предательская темень, тучи и мчавшиеся потоки снега, конечно же, не позволили мало-мальски хоть что-нибудь рассмотреть. Ясно было одно – застывшие фонари в небе, уложившиеся в два правильных треугольника, были внеземного происхождения. Или Советы разработали принципиально новые летательные аппараты, что, конечно же, было маловероятным, учитывая сложившуюся ситуацию на Восточном фронте, проигрышную для Сталинской империи, – если верить последним скудным сводкам «пропагандистской машины Геббельса». Да и что делать русской разведке на шестом континенте, принимая во внимание, что реализация проектов «Новая Швабия» и «Новый Берлин» имели самый высокий уровень секретности? К тому же, немецкий подводный флот был единовластным хозяином Атлантики. Стоп! Откуда у оберштурмфюрера – офицера среднего начальствующего состава – может быть такая уверенность? Но, в любом случае, зеленые огни над хребтом вдали не могли принадлежать аппаратам ни Иванов, ни Томми, ни даже Янки3232
  Во Вторую мировую войну русские получили у немцев прозвище Иванов, от распространенного в России имени Иван, англичане, соответственно – Томми, американцы – Янки (существует несколько версий происхождения этого прозвища).


[Закрыть].

Между тем, над утонувшими во тьме февральской ночи отрогами хребта что-то происходило. Внеземные светила забились в лихорадочной пульсации фосфорицирующего света. Укрытые снегом пологие вершины хребта украсились пятнами зеленоватого и розового цветов, отраженных снежным покрывалом от бьющихся в световой агонии таинственных треугольников. Около трех минут длилось это феерическое представление, как вдруг небо над хребтом прорезал ослепляющий столб света, устремившийся куда-то внутрь отрогов. Полотно низколетящих туч и снежная равнина озарились призрачно-зеленоватым цветом. С задержкой в несколько секунд послышался приглушенный вибрирующий низкочастотный гул. Выливая струящийся и ослепляющий фонтан света в единый поток, треугольники несколько сблизились в пламенеющих зеленым тучах над хребтом и…

И представление закончилось так же мгновенно, как и началось. Мрак ночи рванулся на свои прежние позиции с удвоенными силами (по крайней мере, так показалось оберштурмфюреру после увиденной фантасмагории) и поглотил расстилающуюся перед отрогами равнину, как мифический Манегарм, жаждущий проглотить Луну3333
  В скандинавской мифологии, согласно преданиям о Рагнарёке (конце света), движение солнца и луны по небосводу объясняется тем, что за небесными светилами гонятся два чудовищных волка; тот, что преследует Солнце, зовется Сколл, а тот, что жаждет проглотить Месяц – Манегарм.


[Закрыть]. Треугольники пульсирующего света в один миг взмыли в далекую высоту и исчезли во тьме ночного неба. На этом световое шоу, поражающее воображение своей ирреальностью, закончилось. Плотные кулисы темноты закрылись.

Прошло еще несколько минут, прежде чем офицер смог придти в себя и, вернувшись взглядом и мыслью в реальность холодного бытия антарктической ночи, уложить в своем сознании факт увиденного. Отвернувшись от пустоты равнины, ожившей от ветра, Штейгер наткнулся на своего юного сослуживца, едва не сбив его с ног в тяжелой темноте. Мартин включил фонарь.

– Герр Штейгер. Что это было? – лицо рядового было перекошено от ужаса. – Вы видели? Что это было?

– Без паники, солдат.

Штейгер окинул взглядом не на шутку испуганного парня: учащенное дыхание, глаза, выкатившиеся из орбит, бегающий луч фонаря в дрожащих руках.

– Мартин… Я не знаю, что это было, – командиру стало жаль съежившегося юношу, – но это точно не земное и… Оно ушло. Ты же сам видел. Пошли в палатку. Холодно здесь. Завтра доложим в Центр. – Офицер взял «трясущийся фонарь» и зашагал к ложбине, укрывающей палатку от ветра и снега.

Доложим в Центр? Доложим о чем? Как описать командованию Базы «Новый Берлин» увиденную картину? Вспышка демонического света и огни в небе?..

Ворох беспорядочных мыслей, как встревоженная стая птиц, разлетевшихся в разные стороны, мешал адекватно воспринимать сложившуюся ситуацию и трезво оценивать последствия завтрашнего раппорта, которые неминуемо последуют. Запечатлевшаяся в памяти, как на фотопленке, фантасмагорическая картина обескураживала и одновременно распахивала двери для вырвавшегося из глубин подсознания суеверного страха. Действительность, за которую судорожно цеплялся офицер, начинала таять и неумолимо растворяться в воскресших в памяти языческих мифах и преданиях, так любимых высшим руководством Третьего Рейха.

Лихорадочный поток мыслей нарушил чертыхающийся Мартин, наступивший в темноте на собак (Штейгер уже и забыл о парне).

– Ты как? Мартин? Ты в порядке? – оберштурмфюрер направил луч фонаря на подошедшего эсесмана – юноша смотрел невидящим взглядом в сторону. – Эй, парень! Я тебя спрашиваю!

– Да, герр оберштурмфюрер. Кажется, да. Но…

– Что но? – Штейгер почувствовал слабые нотки раздражения. – Солдат, возьми себя в руки! Связь с базой получилось установить?

– Нет, герр оберштурмфюрер. Связи нет… мы довольно далеко отошли от базы. И эти тучи…

– Привяжи собак подальше от палатки. Там, в глубине, среди камней, и дуй в свой спальный мешок. Приказ понял?

– Jawohl!3434
  Jawohl (нем.) – так точно / слушаюсь.


[Закрыть]

Штейгер проводил засуетившегося эсесмана лучом фонаря, пока тот не привязал собак в указанном месте и, втащив оба спальных мешка в палатку, еще раз окинул взором посвистывавшую ветром бездну равнины. Взгляд утонул в кромешной тьме. Никаких огней. Никаких вспышек. Забравшись в палатку, офицер подсел к радиостанции. Ожидаемый хриплый кашель и треск немного раздосадовал, но, с другой стороны, Штейгеру не хотелось сейчас ничего объяснять командованию, подыскивая нужные слова, которых у него не было, хотя служебный долг требовал оперативно сообщать обо всех подозрительных явлениях. Сейчас ему хотелось просто забыться в объятиях Морфея,3535
  В греческой мифологии – божество сновидений.


[Закрыть] что ему очень быстро удалось. Усталость, эмоциональная возбужденность, потеря контроля над реальностью навалились всей своей тяжестью, и заставили оберштурмфюрера провалиться в небытие.

Гусеницы среднего танка Panzer III увязли в снегу, который был почему-то скорее похожим на измятую бумагу, чем на недавно выпавший снег. Да и на ощупь он был, как только что выпавшие и разлетевшиеся в разные стороны листы раппорта из его полевой папки. Но Штейгер не придал этому никакого значения, так как все его мысли были заняты этим самым раппортом начальству. Кстати, а о чем собственно он рапортовал? Штейгер никак не мог вспомнить. Подняв голову и взглянув в ультрамариновую необъятную высь, он удивился потрясающей глубине летнего неба. Так глубоко. И тепло. Почему он раньше никогда не обращал внимания на изумительную красоту небосвода над головой? А вон, где-то в синеве, парит крупная белая чайка… С какими-то странными мерцающими треугольниками на груди…

– Франц. Для чего ты здесь? – вдруг спросил детский девичий голос.

Штейгер опустил и голову и…

Никого не увидел перед собой, кому бы мог принадлежать вопрос и этот детский голос. Обернувшись, он увидел маленькую девочку с букетиком полевых цветов – девочка увлеченно перебирала цветы в своих беленьких ручках, склонившись над букетом.

– Для чего ты здесь? Франц? – Ее взгляд оказался не по ее возрасту тяжелым и серьезным. – Франц? – голос вдруг преобразился и затрещал, как радиоприемник, который настраивают на искомую волну.

Открыв глаза, офицер рывком приподнялся на локте, пытаясь понять происходящее, а главное – где он в данный момент находится. Зрение постепенно привыкало к темноте, из которой стали проступать силуэты вещей, уложенных в палатке, но перед глазами все еще была леденящая душу девочка с букетом и… это бездонное чистое небо! Вот так сон!.. Штейгер, не расстегивая спальник, принял сидячее положение и потянулся рукой в сторону спящего Мартина. Рука наткнулась на расстегнутый и пустой спальный мешок. Мартина в палатке не было! Сжав в недоумении пуховое одеяло мешка, офицер буравил взглядом темноту и почувствовал, как к горлу подкатывается ком. И хотя еще веских причин для беспокойства, как такового, не было, – парень мог просто выйти по нужде, – он решил, что с него на сегодня хватит. Отдавшись всецело во власть накатившей смеси из раздражения, злости и страха одновременно, он остервенело дернул собачку молнии, расстегивая спальник и желая задать рядовому хорошей взбучки, как вдруг хрюкнул радиопередатчик.

– Франц, для чего ты здесь? – «Фридрих» выдавил из своего динамика голос из сна, искаженный радиопомехами.

Оберштурмфюрер, цепенея, медленно повернул голову в сторону включившегося радиопередатчика. Сердце бешено заколотилось, и зазвенело в ушах. Плеснувший невидимой волной гнетущий страх холодным спазмом в момент сдавил грудь. Голос из динамика не мог быть слуховой галлюцинацией: «Фридрих» шипел, оставаясь в рабочем режиме. На сон весь этот кошмарный бред тоже не был похож: Штейгер явственно ощущал запах керосиновой горелки и обволакивающий лицо холодный воздух в палатке.

– Франц?! – «Фридрих» издевался.

Едва удерживая рассудок в сознании, офицер СС судорожно натянул меховые рукавицы и яры, накинул капюшон и выскочил из палатки. Брызнувший пылью снежинок морозный воздух быстро остудил разгоряченное сознание офицера. Пощипывающий лицо холод летней антарктической ночи отрезвлял и приводил мысли в порядок. Небо немного очистилось, проглядывали искры звезд. Оглядевшись по сторонам вокруг палатки, Штейгер не сразу заметил в сумраке отсутствие собак и уводящий из ложбины свежий след меховых сапог рядового. По какой причине отвязались собаки, что парню пришлось уйти за ними? Цепенеющий страх снова напомнил о себе. Да что же здесь, в конце концов, происходит!? Мысли снова приобрели панический характер, разлетаясь в разные стороны. Бросившись бежать из ложбины по следу товарища, Штейгер выскочил, огибая разбросанные заснеженные массы камней, на равнину и… остановившись как вкопанный, уткнулся взглядом в Нечто.

Оно излучало мягкий, мерцающий зеленым, свет и висело в нескольких метрах над землей. Определить размеры зависшего в воздухе Нечто не представлялось возможным из-за изливающихся потоков света, который слепил после пребывания в темноте и не позволял рассмотреть что-то еще за пределами источника сияния. Но, судя по размерам лучившегося поля, Нечто было огромным. Отступив на несколько шагов назад к ложбине, которые дались со значительным трудом из-за вдруг ставших ватными ног, Штейгер, наконец, увидел Мартина. Юноша стоял лицом к стене света всего лишь в нескольких шагах от нависшей над ним массы. Задрав голову кверху и уронив нижнюю челюсть, он был похож на мастерски вырубленную в камне статую, которой скульптор, дурачась, придал не совсем естественную позу.

Перед глазами поплыли круги. Неосознанно офицер потянул обе руки к лицу, чтобы протереть глаза. Бредовый сон или вот так сходят с ума? Отняв руки от глаз и снова взглянув на сверкающее Нечто, он с запозданием в несколько секунд понял, что Мартина уже не было на прежнем месте. Его не было нигде. Просто исчез, без единого шума, ни оставив и намека на какие-нибудь следы своего недавнего пребывания в этом злополучном месте. Ни демонстративного хлопка, ни фейерверка, ни других фокусов. Испарившийся мираж. Сделав неуверенный шаг назад, Штейгер попятился, с трудом преодолевая ватность собственных ног. «Быстрее! Быстрее!» – крутилось у него в голове. Но с каждым шагом назад, к спасительной ложбине, ноги наливались слабостью. Спрятаться в палатку! Ничего этого не видеть! Проснуться от кошмарного сна! Бежать без оглядки куда-нибудь, лишь бы подальше от этого ужасного видения!

«Франц. Для чего ты здесь?» – в голове отчетливо прозвучал голос девочки из сна.

Штейгер упал на колени в снег, который, вопреки всем ожиданиям, не был холодным. «Бумажный снег из сна» – пронеслось у него в голове. Опустившись руками в ставшую эфемерной снежную массу, покрывающую мерзлую землю, оберштурмфюрер с трудом поднял голову, собирая в фокус зрение. Перед ним стояла девочка с букетом полевых цветов.

«Франц. Для чего ты здесь?» – Ни единый мускул на лице вопрошающей девочки не шелохнулся. – «Тебе это не нужно, Франц».

Но Штейгер уже не услышал ее. Офицер СС, рухнув лицом в неосязаемый снег, потерял сознание.

Глава IV

13.07.2024. Секретная Международная космическая станция «Горизонт»

Кто я? Я часто задавал себе такой вопрос. Но именно сейчас, в этой глухой темноте, он стал для меня тем библейским камнем преткновения, который, либо я перешагну, уверовав, либо до конца своих дней буду об него спотыкаться, так и не войдя в храм. Холод антарктической ночи медленно отступал. Откуда-то издалека, из пустоты бесчувствия, возвращалось ощущение своего тела и наполнение его теплыми жизненными потоками. В свою очередь, и окутывающая меня темнота переставала быть беззвучной. Рядом кто-то ритмично, звонко икал.

Я приоткрыл глаза. Ослепляющий поток солнечных лучей бесцеремонно и напористо устремился в мое сознание, расплавляя последние куски льда в моем существе. Ошеломленный ярким светом, и, не справившись с вдруг возникшей каменной тяжестью в глазах, я снова уронил веки, которые захлопнулись со странным щелчком. Собрав себя в единое целое, и окончательно скинув с себя оковы онемения, я с величайшим усилием снова открыл глаза. И… внешний мир вдруг вошел в меня.

– Ну, вот и хорошо, Владислав Александрович. Вы справились! – услышал я незнакомый голос. – Как вы себя чувствуете?

Я приподнял голову. Справа материализовались два медика в белых халатах. Слева ритмично отбивал удары звуковой датчик мозговых импульсов – эти звонкие сигналы и показались мне в состоянии забытья икотой, наполнявшей последние минуты моего полусна.

– Нормально, – ответил автоматически. – Что со мной произошло?

– Потеря сознания.

Один из лекарей, высокого роста, наклонился над панелью датчиков слева у кресла, положив на язык дисковода золотистый диск, и, нажав что-то на панели кейборда, внимательно посмотрел на меня.

– Ответьте на этот вопрос, пожалуйста. – Второй белый халат поднес к глазам планшет с простой логической задачей. В речи врача слышался немецкий акцент.

– Превращение не полное, – ответил я. – Демократическая страна не одобряет терроризм.

– Ну что же. Мы рады за вас, что все обошлось, – похлопал меня по плечу первый медик. – Не спешите вставать пока.

– Сколько я был без сознания?

– Двенадцать минут, – с немецкой точностью ответил второй.

Присев в кресле (которое сначала мне показалось стоматологическим), я адресовал на немецком вопрос второму врачу:

– Я в медицинском корпусе, все верно?

– Именно так, – улыбнулся рыжеволосый.

– Что именно произошло там, в зале, во время сеанса?

– Потеря сознания, мы же сказали вам.

– И все?

– И все. Двенадцать минут бессознательного состояния, из которых три вы пролежали с открытыми глазами. Зрачок был расширен. Активность мозга снижена. Вы это хотели знать?

Я пошевелил пальцами ног. Бессмысленность дальнейших расспросов была очевидной.

– Наверное. Простите, не спросил, как вас зовут?

– Доктор Альберт Дамиц. А это мой коллега – невропатолог, доктор Вацлав Хорак, – немец склонил голову в сторону своего рослого сотрудника средних лет. Как можно было заключить, исходя из озвученного имени, невропатолог был чехом.

– Я не ошибусь, если осмелюсь предположить, что вы из Баварии? У вас южный акцент.

– Все верно, – снова улыбнулся голливудской улыбкой медик. – А теперь прошу простить меня. Должен вас покинуть.

Стеклянный портал выхода из палаты бесшумно распахнулся, и тучная фигура доктора Дамица так же бесшумно удалилась.

Я закрыл глаза. В сумраке опущенных век вновь нарисовался унылый антарктический пейзаж, прожженный студеным ветром, бросавшим в мои путаные мысли пригоршни колючих снежинок. Чем эти странные видения могли быть? Куда перенеслось мое сознание? Или, может быть, астральное тело? Чем же был по своей сути додекаэдр? Машиной времени? Или чем-то большим? Ведь увиденные мной образы были такими реальными!

– А ты не на шутку напугал нас, Влад! – вдруг я услышал над собой знакомый с хрипотцой голос.

Не открывая глаз, поняв, что в палату вошел полковник, я равнодушно спросил:

– Чем же я вас так напугал, Дмитрий Сергеевич? Вы первый раз проводите этот эксперимент?

Буланов промолчал. Его стесненность ощущалась кожей. Придвинув стул, офицер подсел ко мне. Смущенно кашлянув, Буланов, наконец, выдавил из себя:

– Влад, не первый, но…

Я посмотрел ему в глаза:

– Что «но»?

– Такого случая в нашей практике еще не было, – ответил вместо полковника оставшийся в палате невропатолог.

Скосив в недоумении взгляд в сторону врача, я поинтересовался:

– А как обычно было в вашей практике?

Переглянувшись с офицером, медик, со свойственной специалистам своего ремесла бесстрастностью, сообщил:

– После того как вы активировали объект, вы сразу же отключились. Потеряли сознание. Активность мозга практически свелась к нулю. Мыслефон не сделал ни одной записи после активации объекта.

– С морпехами было все иначе, – вставил Буланов.

Вацлав Хорак кивнул:

– Действительно. Ваш случай на сегодняшний день – исключительный. И, можно сказать, представляет научный интерес, Владислав Александрович.

– Научный интерес? – Я расхохотался.

Возможно, мой неожиданный смех был неуместным и вызывал недоумение, но ситуация, в которую я попал, казалась мне такой нелепой, что сдержаться я не смог.

– Научный интерес? – снова проговорил я сквозь приступы смеха. – Под каким номером я у вас подопытный объект?

Мои «сослуживцы» в замешательстве уставились на меня.

– Влад, ты все неверно понял, – полковник покачал головой. – Я с большим уважением к тебе отношусь как к ученому, как к спецагенту и как к личности. Пойми меня правильно. Идет межблоковая скрытая война. И за что именно, ты даже не представляешь. Даже я до конца не все понимаю! Поэтому… – Буланов тяжело вздохнул, разводя руками: – Жаль, что еще одна попытка провалилась. А я ведь был уверен, что ты – именно тот человек, который справится! Мы тебя готовили… Но, в любом случае, я рад, что с тобой все в порядке, – заключил Буланов после секундной паузы.

Полковник был искренен, я это чувствовал подсознательно, хотя его скупые эмоции плохо читались. Несомненно, многое для меня было неизвестным, но закрытая и выжидательная позиция Центра и всех его представлявших субъектов, в том числе и Буланова, порождала недоверие и, как минимум, сомнение в целесообразности дальнейшего сотрудничества. Безвыходность моего положения приобрела осязаемые черты. Что последовало бы за моим отказом? Я мысленно себе ухмыльнулся. Не нужно быть прорицателем и раскладывать карты Таро, чтобы понять, что повлечет за собой мой отказ, после стольких лет работы над секретными материалами и уж тем более, после пребывания на секретной орбитальной станции. Но нужно самому себе признать – я прекрасно понимал, еще там, в южноамериканской степи, в какие игры мне предстоит играть, приняв решение работать над проектом «Новый Берлин». И потом, даже если просто гипотетически предположить, что я смогу вернуться в Германию к своей прежней жизни университетского ученого, – смогу ли я смириться с тем фактом, что коснувшись тайн неизвестной истории человечества, я упустил возможность разгадать ребус подлинной истории, а может быть, и мироздания в целом? Нет! И без вариантов. Дух ученого и жажда познания были во мне сильнее даже инстинкта самосохранения! Рубикон был пройден3636
  Значение фразеологизма: решительный, бесповоротный шаг, который изменяет в корне всю дальнейшую жизнь человека


[Закрыть]. «Довести начатое до конца!» – таковым было мое жизненное кредо. Поэтому стоически приняв действительность и своеобразный вызов обстоятельств, я мысленно анализировал свой предстоящий «ход конем» в сложной партии каверзной игры.

Решительно взглянув на офицера, я усмехнулся:

– Провалилась?

Приподняв правую бровь, я про себя потешался над вопрошающим, с нескрываемым недоумением, выражением лица штабиста. Буланов молча уставился на меня, бегая взглядом между моими глазами. Спустя какое-то время, он констатировал:

– Ты сразу потерял сознание. Ты был в отключке. Мыслефон ничего не записал.

Осмотрев с интересом палату, и незаметно кивнув в сторону стоящей рядом аппаратуры, я вполголоса протянул:

– Возможно и так.

Полковник продолжал сканировать мое лицо.

– Хотелось бы немного расслабиться за чашкой кофе, – доверительно признался я.

Поняв мой намек, Буланов выпрямился на стуле и улыбнулся:

– Понимаю тебя, Влад. Могу тебе предложить хороший кофе. Ты как? В состоянии добраться до моего жилого отсека?

– Да, – просто ответил я.

– Итак, Влад. Рассказывай. Что произошло? – начал полковник, когда я уселся в кожаное кресло в уже знакомом мне кабинете, наполненном благоухающим ароматом жареного кофе. Буланов тем временем подвинул мне такую желанную сейчас цилиндрическую ёмкость.

Я обернулся и кинул взгляд в портал открытого иллюминатора.

– Закрой, наверное, окно. Отвлекает. Спиной чувствую эту бездну.

Штабист нажал невидимую клавишу на сенсорной плоскости пульта, вмонтированного в стол, и иллюминатор бесшумно зашторился.

Сфокусировав все свое внимание на мне, Буланов демонстративно медленно отпил кофе. Я молчал, подбирая нужные слова и собираясь с мыслями. Не торопился с вопросами и офицер.

– Сложно все выразить словами. И у меня нет подходящих слов, но могу заверить в одном – попытка не провалилась, несмотря на то, что мыслефон не записал ни единой моей мысли, – таким я сделал пролог, после долгих раздумий. – Я где-то был. Понимаю, в это сложно поверить.

Перед глазами снова вспыхнул колдовской зеленый свет в застывшей тишине снежной пустыни. Явившийся образ, леденящий кровь, босой маленькой девочки с букетом полевых цветов, выпадал ярким пятном из увиденной сюрреальной картины, запечатлевшейся в памяти. Мысль осторожно потянулась к ней и, коснувшись ее серебристых вьющихся волос, в ужасе отпрянула, забившись в углы моего сознания.

– Продолжай, Влад, – спокойный голос офицера вернул меня к реальности.

Буланов все с той же артистичной медлительностью поглощал напиток. «Навряд ли он сейчас ощущает вкус», – словил я себя на мысли. В задумчивости, теряясь взглядом в кофейной глубине, я покрутил в руках чашку и продолжил:

– Как будто бы я видел все со стороны и при этом был единым с ним. Ощущал. Слышал его мысли. Видел его глазами, но при этом, я, как зритель в зале, смотрел со стороны. Был «я» и был «он»… – не справившись с нахлынувшими на меня странными эмоциями, я обреченно вздохнул и, облокотившись о подлокотник, опустил голову в раскрытую ладонь, закрыв глаза рукой.

– Кто – он, Влад? – тихо, с расстановкой, спросил полковник.

Снова тяжело вздохнув, я в полголоса выдавил из себя:

– Оберштурмфюрер СС Франц Штейгер.

Мне было не до смеха, но сейчас, в этой анекдотической ситуации, я чувствовал себя полным идиотом.

– Не знаю, как я это понял. И… – каждое слово мне давалось уже с трудом, – по всей видимости, я был в Новой Швабии… Февраль сорок третьего… – Шумно сглотнул, с трудом протиснув слюну сквозь горло. – Кажется, в нескольких километрах к юго-востоку от засекреченной военной научно-исследовательской базы двести одиннадцать «Новый Берлин», – поднял я глаза на офицера.