Текст книги "Кровь как лимонад"

Из-за музыки говорить приходилось громко.

– Давай на твой выбор.

– Ты любишь долма? – с акцентом Фрунзика Мкртчяна спросил Жека.

– Нормально, если недолго.

– У них тут все недолго. Что пить будешь?

Настя изучила стоящие на полке бутылки. Вот он – «джеймсон». Как старый знакомый, с которым можно подвиснуть до утра.

– Я тоже возьму сорок «джеймсона», составлю компанию.

Они дождались виски, взяли толстостенные бокалы, пригубили. Сладость, немного горечи и перца на языке.

– Не боишься, что остановят гаишники?

– Да пускай останавливают, – пожал плечами Жека, – хотя лучше, конечно, не надо… У меня в багажнике под запаской лежит комплект финских регистрационных номеров, все как полагается – со значками Евросоюза. Когда нужно выпить и сесть за руль, я меняю свои настоящие номера на финские – и привет. Кто захочет останавливать финна? Один раз, правда, тормознули. Он мне: «Права и техпаспорт», я ему в ответ набор финских слов, вроде «хауска тутустуа». Он – громче говорит. Я ему по-английски: «Во сколько у вас начинается завтрак?» Махнул рукой и отпустил.

– Ты, кстати, похож на финна. Выпьем? И где же наша еда?.. Будьте добры, повторите «джеймсона».

– Резво взяла старт.

– Конец рабочей недели. Хочу поесть, выпить и потанцевать.

– Тогда ты в правильном месте. О, а вот и наша долма!..

Настя подцепила вилкой кусочек долмы, обмакнула в плошку со сметаной и покрошенным зеленым луком и отправила в рот. Пожевала, зажмурилась и сказала:

– Очень вкусно. Только теперь луком изо рта будет пахнуть.

– Собралась с кем-то целоваться?

– Еще не вечер, – сделала неопределенную мину Настя.

Они обменялись долгими красноречивыми взглядами.

Покончив с едой и взяв по еще одной порции «джеймсона», они уступили свое место у стойки другим страждущим. Утряхивая съеденное и выпитое, присоединились к танцующим. На импровизированный танцпол между стойкой и столиками у стены набился народ, и там было правильно – тесно, потно и весело.

Позже они вышли остудиться на ночную улицу. После громких колонок в «Глотке перед битвой» было так тихо, что они слышали свои шаги, возвращаясь к Жекиной «астре». Достав припрятанные под запаской в багажнике номера, Жека показал их Насте.

– «WTF 418»? – рассмеявшись, прочитала Настя. – Это то, о чем я думаю? В смысле – «вот зе фак»?

– Не удержался, в Иматре с какого-то «форда» снял, – признался Жека, беря в руки отвертку.

Через десять минут возни с крепежом номеров «астра» приняла респектабельный европейский вид.

– Ну как? – повернулся Жека к Насте.

Та невпопад ответила:

– Поехали ко мне, – и взяла Жеку за руку. – Только не сбегай сегодня, ладно?

Они садятся в машину и целуются. В глазах девушки горят пьяные звезды, от нее пахнет алкоголем, а язык переплетается с языком Жеки. Они отрываются друг от друга и продолжают уже у нее дома.

* * *

Приглушенный свет. Недопитый кофе на столе. Странная, даже по Жекиным понятиям, музыка. С утра Настя скажет ему, что это – голландцы «Kilimanjaro Darkjazz Ensemble». А сейчас он стягивает с девушки через голову водолазку, трогает губами ее груди. Молния на ее джинсах. Оранжевые трусики «Bjorn Borg» с надписью вдоль резинки: «Holland» (что у неё там случилось, в этой Голландии?) сняты в два движения – с попы и затем по приподнятым и согнутым в коленях ногам. Короткие колючие волосы на ее лобке. Влага на его пальцах. Снова губы Насти – сначала целующие его, а потом обхватившие его член. Упругая топография ее тела под его жадными руками.

Он сажает Настю на широкий подоконник, чуть не скинув с него вазу, в которой застыла охапка мумифицированных роз. Кто это, интересно, подарил их ей? Опавшие лепестки, ломкие, как чипсы, хрустят под его ладонями. И тут Жека понимает, что он забыл – о чем вспоминал еще на Старо-Петергофском.

– У тебя есть презервативы? – прерывистым шепотом спрашивает он девушку.

Настя поднимает голову и отвечает:

– Нет. Наплевать. Рано или поздно все равно все умрем.

Рисковое мероприятие, думает Жека и оборачивается назад, словно ищет поддержку у… Только сейчас он замечает картину над кроватью.

– Черт! Это что, ты?.. – смотрит он на Настю.

– Слушай, ты разговаривать будешь или трахаться? Зачем сюда приехал?

И в самом деле.

– Все, заткнулся… – говорит он и больше ни о чем не думает.

Изнутри Жеки, как из ридлискоттовской Рипли, разрывая кожу, рвется зверь. Внутри Настя узкая и горячая. Снаружи – податливая и громкая. Жеке начинает казаться, что она своими криками перебудит всех соседей. Капкан ее ног, сомкнутых над его поясницей. Позже – ее груди под его ладонями, когда она сверху. Еще позже – его напор, когда он сзади.

Они словно творят историю. А потом расцветает мимолетная вселенная гармонии.

Жека прикрывает глаза и тут же получает болезненный тычок под ребра.

– Даже не вздумай засыпать, – шепчет ему Настя.

9. Коммунистический кейдж

Клаустрофобия внутри, агорафобия снаружи. Грязный поток кокаинового отходняка, льющийся через обессилевшее тело. Тошнота, цепко сжимающая внутренности. Ледяной пот. Дневной свет сквозь незашторенное окно – осколки гранаты, в клочья рвущие закрытые веки. Он закрывает лицо руками, как скорбящий, и новая попытка заснуть, как ни странно, увенчивается успехом.

Через два часа позывы мочевого пузыря заставляют его вновь вынырнуть из вязкой мутной субстанции, которую вряд ли можно назвать сном. Скорее, это похоже на тревожный обморок, не столько подкрепивший его, сколько ослабивший.

Из туалета Марк попал в ванную комнату, включил душ и встал под теплые струи воды, спустя несколько минут давшие колючую иллюзию того, что абстинентный синдром прошел. Что если сейчас не все хорошо, то скоро наладится. Закрыв глаза, он вспоминал события прошлой ночи. Двойное убийство. Приступ. Тайком провожавший его Костров. «Firewall», уехав из которого, он долго колесил по ночным улицам, вглядывался в случайных прохожих, словно пытаясь опознать в ком-то из них того, кто ему нужен. Орал на диджея ночного радио, угрожал, будто тот мог услышать его через колонки машины.

На кухне Марк вскипятил чайник и заварил крепкий, из двух пакетиков «липтона», чай. Борясь с вновь подступающей тошнотой, делал маленькие глотки горячей сладкой жидкости. Выпив половину кружки, он почувствовал, что больше не может удерживать чай в желудке. Его вывернуло в раковину проглоченным чаем, резко пахнущим желчью и ощущением вины. И едва остались силы, чтобы все смыть.

Возвратившись в комнату, Марк завалился на тахту. Подушка пахла Алькой, ее волосами, до которых хотелось дотронуться дрожащими пальцами.

Как она умерла? Внезапно навалилась темнота? Или реальность сузилась до сферы яркого, манящего к себе света? Его вдруг заполнила ненависть ко всему миру. Как умерла? Да наплевать. Главное, что это случилось в постели чужого человека, мелкого дагестанского торгаша. Фрибейсовая шлюха, оказавшаяся не в том месте и не в то время.

Или все-таки он, Марк, страдающий пристрастием к спиртному и подверженный регулярным приступам, очутился не там, где нужно, в ту пьяную загульную пятницу – в «Реалити-шоу»? Появление Альки нарушило его глубоко похороненный в подсознании план по самоуничтожению с помощью алкоголя. Нашедшая Марка в дерьме и принявшая его таким, Алька спутала расчеты его экс-жены. Когда Вера открыла дверь квартиры оставшимися у нее ключами, чтобы забрать остатки своей косметики и озвучить претензии на жилплощадь, Алька внезапно оказалась в коридоре. Только что не дававшая Марку вставить слово Вера внезапно потеряла дар речи.

– Твоя бывшая? – спросила Алька у Новопашина, приобнимая его сзади за предплечье правой руки.

– А ты что за штучка? – изумилась Вера, разглядывая девушку.

– Что, сложно догадаться? – в свою очередь удивилась Алька. – Мы уже три года встречаемся. Оставь ключи и двигай отсюда!

На красивое породистое лицо Веры налипла озлобленная гримаса. Бывшая супруга Марка несколько мгновений смотрела на Альку, потом развернулась и вышла. Ключи она так и не отдала. Алька пожала плечами и вернулась обратно на кухню, вновь погрузившись в страницы потрепанного «Сингл энд Сингл» в мягкой обложке. Назавтра она вызвала мастера, сменившего замки.

А тогда Марк сел рядом с ней.

– Три года?

Девушка молчала. Он не дождался ответа и поинтересовался:

– Так у нас с тобой серьезные отношения? Или как?

Алька вздохнула, отложила книгу и ответила:

– Да.

Что-то в ее глазах заставило Марка покачать головой.

– Я хочу тебе верить, но… Не знаю даже…

– Любовь все равно не имеет никакого отношения к правде.

Фраза, которую она наверняка вычитала в какой-то своей книге.

– Зачем ты здесь?

Алька достала сигарету из лежащей на столе пачки, закурила.

– Честно? – спросила она. – Думаю, ты сможешь дать, что мне надо.

– Что, например?

Прозвучавший ответ удивил его.

– Защищенные тылы.

Держа его руку в своей, Алька рассказала ему про свою идею.

«Red Cage».

Иногда, пребывая в легком и веселом настроении, Алька называла ее «Коммунистическим кейджем». Но с какого-то момента Алькино хорошее настроение и «Red Cage» стали вещами несовместимыми.

«Красная клетка».

Современное монолитное здание втиснули между двумя бывшими доходными домами, построенными еще в конце девятнадцатого века. Глассфрендли дизайн «Клетки» вел непрекращающуюся войну с серо-желтыми фасадами четырехэтажных приземистых соседей. Абракадабра на вывеске «Hotel IV Maxx LC» лишь отчасти являлась конспирацией. На первом этаже расположились ресепшен и лобби, как в дорогом отеле (который не указан ни на одном из сайтов гостиничных брокеров), серьезная охрана в дорогих костюмах и «сожалею, но свободных номеров сейчас нет» для посторонних. Несколько этажей вверх занимали технические помещения и люксовые номера для гостей. Собственно «Red Cage» – это два верхних этажа здания. Самый, наверное, духовный в городе вид из панорамных окон – на Александро-Невскую лавру, а внутри – грехи и пороки. Похожие на клетки (и давшие название заведению), небольшие комнаты. Приватность – как у Железной Маски. Клиенты – влиятельные люди. Бизнесмены, политики, медийные персонажи. Обслуживающий персонал – работающие посменно девушки с верхних строчек топов секс-индустрии. И тем и другим попасть сюда – сложно и престижно.

Не просто элитное заведение для дорогого удовлетворения похоти. В «Red Cage» атмосфера миллеровского «Sin City»: социальные пищевые цепочки и химия тела формировали причудливые сочетания тестостерона и эндорфинов.

– Полгорода из-за него жжет бензин в пробках, а он с кордебалетом развлекается, – рассказывала Алька про одного клиента.

Идеальное место для сбора компромата, поэтому любые гаджеты и электронные девайсы вышколенная служба безопасности отбирала на входе.

Защита от дураков.

Но не от человека, не по разу прочитавшего шпионские романы бывшего разведчика Ле Карре.

* * *

Самочувствие Марка, весь день менявшееся с регулярностью приливов и отливов, к вечеру наконец стабилизировалось. Тремор почти прошел, не тошнило, но вернулась фантомная боль, до этого прятавшаяся за кокаиновой анестезией. За ней следом – «овощное» состояние. Марк казался себе отравленным лекарствами червем-паразитом во внутренностях квартиры.

Чтобы вернуться к жизни и начать параллельное расследование двойного убийства, требовалось болеутоляющее посильнее аспирина или кетанова.

Под Сортировочным мостом лежали вечерние фиолетовые сумерки, как на поверхности чужой планеты. Марк поставил «БМВ» у колонки с оторванным пистолетом, выбрался из машины. В стороне от заправки за высоким бетонным забором лязгнула вагонная сцепка. В домах за путями в окнах последних этажей дрожал сюрреалистичный закатный свет окоченевшего солнца. С карьера у Белевского проспекта дунул холодный ветер. Марк быстрым шагом двинулся к кафе «24 часа» под похожий на рыболовные крючки, просто так не отцепишься, взгляд настороженных Семиных глаз. Дарджилинг сидел все за тем же столиком, в той же одежде, с тем же планшетом. Что он хоть ненадолго отлучался со своего рабочего места, выдавали только гладко выбритые щеки и подбородок. Или он и брился прямо тут, где-нибудь в туалете?

– Не думал поставить вместо себя торговый автомат? – после приветствия спросил Марк. – А самому только приходить заряжать его да забирать деньги.

– Сема задолбается кукушат от него гонять. А так все знают: у меня строгий возрастной ценз. Клиентам до двадцати одного я не продаю.

– Процент от выручки в благотворительный фонд не передаешь?

Вопрос прозвучал излишне агрессивно.

Дарджилинг внимательно посмотрел на Марка.

– Типа – толкай дрянь и не лезь в борьбу за гражданские права панд?.. Думаешь, у меня детей нет?.. Бесы отходняковые это в тебе елозят, так что я не обижаюсь. Я вообще, ты знаешь, веселый, спокойный и необидчивый… Ты ведь намутить приехал?

– Да, возьму еще вес.

Он надеялся, что грамма ему хватит.

– Омолаживаешься? – понимающе кивнул Дарджилинг, принимая у Марка деньги (из тех, от Джонни И. Деппа), и крикнул: – Сема! Один! И от меня на опохмелку ему.

У стойки Сема выдал Марку наркотик, подождал, пока тот уберет его в карман. Потом поколдовал под стойкой и протянул Новопашину полусжатый кулак с небольшой порцией порошка на ногте чуть отставленного в сторону большого пальца. Палец был чистым, ноготь – коротко постриженным, но неприятно кривым, будто Сема совсем недавно залечил грибок. На фалангах синели тюремные наколки.

– Нет, спасибо, – отказался Марк.

Не хватало ему еще, как собаке, есть с рук драгдилера.

– Да чего ты? – не понял его реакции Сема. – Ты же сейчас и дорогу-то ровную не выложишь. Ветками трясешь, как мельница.

– Спасибо, обойдусь, – повторил Марк.

– Если бы не видел тебя вчера разнюханного в тачке, подумал, что ты тут устраиваешь контрольную закупку, – от столика подал голос Дарджилинг.

– Воспользуюсь вашим туалетом? – спросил Новопашин.

– Сколько угодно, – ухмыльнулся Сема.

Освещение в туалете было в синем спектре, чтобы нельзя было сделать укол в вену. Весельчаки, подумал Марк, доставая из кармана чек.

* * *

Бросив «бэху» недалеко от выезда из «кармана» на Искровский, он нашел вчерашний бар.

Прошедшие сутки, казалось, добавили похожему на Пьера Ришара бармену еще несколько лет. Глубокие тени залегли под глазами, лицо прорезали резкие морщины. Или они были и вчера, просто Марк их не заметил?

Бармен внимательно посмотрел на Марка, узнал.

– Привет, – сказал Новопашин, присаживаясь к стойке. – Кофе.

– Разве я не говорил, что это неправильные инвестиции? Особенно для вечера, – покачал головой Пьер Ришар.

Он отвернулся к кофеварке. Марк оглядел небольшой зальчик, битком набитый по случаю пятницы. Все столики были заняты. Несколько человек выпивали стоя, уставив рюмками подоконник окна, за которым горел один из немногих в округе фонарей. Под ногами выпивох на поводке беспокойно сновал мечтающий выбраться наружу терьер. Женщина лет сорока пяти из разряда «угостите даму спичкой» сидела на коленях у типа в паленом «адидасе», откусывала от его бутерброда, смеялась нетрезвым сальным шуткам его приятелей. Трое за стойкой, задрав головы на экран телевизора, азартно смотрели бокс, который и спортом назвать сложно: похожий на гибрид танка и доисторического ящера громила в одну калитку вышибал мозги из своего соперника, во внешности которого динозавра было ровно столько же, а вот танка поменьше. Сполохи от экрана вспыхивали и гасли на лицах болельщиков тайным кодом. За их спинами под потолком натужно вращались лопасти большого вентилятора, похожие на винт идущего на посадку вертолета.

Пьер Ришар поставил перед Марком кофе. Песка в сахарнице было на самом дне, со вчерашнего дня не досыпали. Марк поскреб ложкой, набрал себе на порцию, размешал и сделал глоток. Тем временем бармен налил рюмку «трофейного» и порезал лимон одному из болельщиков. Следующим обслужил вынырнувшего из темного угла кафе неказистого старичка в кителе с железнодорожной символикой. Держа в руке графинчик со ста пятьюдесятью граммами «журавлей», старичок в предвкушении облизал сухим языком бледные губы и убрался обратно в темноту. Напоследок подмигнув бармену.

– Трезвыми мы сегодня больше не увидимся.

– Смотри у меня там, Егорыч! – со строгой шутливостью крикнул ему вслед бармен.

Марк поставил пустую чашку на стойку. Цитируя буфетчицу «Метрополя» из «Места встречи», Пьер Ришар обратился к нему:

– Что-нибудь еще, молодой человек, желаете?

Новопашин встретился с ним взглядом, достал из кармана пятисотрублевую купюру, положил перед барменом и поманил его пальцем, призывая наклонить голову.

– Нужен варщик, живет где-то в этих домах, – отчетливо произнес он в подставленное Пьером Ришаром ухо. – Знаешь его?

Бармен, отпрянув, покачал головой и попытался выпрямиться, но Марк успел схватить его за ворот рубашки. Без резких движений, не привлекая внимания посетителей.

– Тихо, не дергайся! – прошипел он, удерживая Пьера Ришара. – Ты не знаешь – знает кто-то другой. Кто?

– Отпусти, парень. Все эти наркозаморочки – мимо меня. Ты не видишь, какая здесь клиентура? Синяя тема.

Марк скользнул взглядом по редеющей шевелюре бармена.

– Точно?

Бармен закивал головой.

Один из болельщиков посмотрел на них, приоткрыл было рот, собираясь вмешаться, но раздумал. По телевизору начался новый раунд. Боксеры ринулись в бой, и болельщики снова уткнулись в экран.

– Вчера, – произнес Марк. – Вчера тут произошло убийство. Слышал, да?

Пьер Ришар кивнул. У него на лбу некрасиво запульсировала вена.

– Мужики говорили…

– Убили кавказца и девушку. Убили, пока я пил здесь твой гребаный кофе. Девушка – моя подруга. Копы в ауте. Но есть свидетели. Пара наркош. Вчера во дворе сливали бензин из тачек. Крокодиловые, не иначе. Один с «розой» «Зенита». Хочу их найти, поговорить. Что-нибудь они да видели. Хоть какая-то зацепка. Только где их искать? А? Не бегать же по всему району? Как думаешь?

– Найти банкира. Он всех знает.

– Банкира?

– Варщика.

– Вот я и говорю. Где мне его найти?

– Я же ответил, не знаю, – голос Ришара вдруг истерично задрожал. Выглядело это нелепо – мужик в годах собрался устроить истерику, как девочка-подросток.

– Эй! – громко, перекрикивая бокс, сказали от столиков. – Ты что там Валеру прессуешь? А ну-ка отвали!

Марк услышал звук отодвигаемого стула.

Он рывком оторвал пуговицу на рубашке Валеры-Ришара и задрал рукав к локтю, обнажая бледную кожу с алыми струпьями вдоль глубоко спрятавшейся вены.

– Это их ты гепарином мажешь? – спросил он. – Я еще вчера тебя унюхал.

Марк почувствовал руку, схватившую его за плечо. Он выпустил бармена, развернулся и увидел небритого типа в «адидасе». Судя по его внешнему виду, король плохих привычек. Марк сделал движение, освобождая плечо.

– Пойдем-ка выйдем, – предложил тип и попытался повторно схватить Марка. – Не будем мешать людям отдыхать.

Полученный Новопашиным в «Firewall» Тульский Токарева со спиленными номерами прятался у Марка под ремнем за спиной. Две секунды – и тип в «адидасе» смотрел в зрачок направленного ему в лицо ствола.

– Эй-эй-эй! – отшатнулся тип. – Все в порядке!

– Точно, в порядке, – подтвердил Марк. – Садись обратно, бухай. Я поговорю с ним, – кивок в сторону бармена, судорожно прячущего под рукав следы инъекций, – и уйду.

Выставив руки перед собой, тип в «адидасе» отступил. Парочка болельщиков, не желая ни во что вмешиваться, одновременно отвалила от стойки. Третий, загашенный серьезной дозой алкоголя, остался на месте.

Марк посмотрел на Валеру.

– Либо сдаешь варщика, либо я сейчас всем вламываю, что ты мажешься. Долго ты здесь после этого проработаешь?.. Выбирай.

Напуганный перспективой, Валера-Ришар назвал номер дома, подъезд и дал пояснения, как его найти.

– Какая квартира?

– Я не знаю, честно.

– Разнести тебе весь бар? – спросил Марк. – Легко.

– У Жирафа домофон сломан, номер квартиры не нужен, – объяснил бармен. – Караулишь, чтобы с кем-нибудь войти. На третьем этаже, дверь направо, зеленая, там еще клок обивки вырван.

– Поверю, – Марк убрал ТТ под мешковатую куртку и вспомнил, что они с Алькой хотели на этих выходных поехать в «Мегу» купить ему новую («Сейчас такие, как у тебя, не носят, Марка», – отмела она все его возражения).

Он двинулся к выходу. По телевизору бокс сменился рекламным блоком. Выходя, Марк слышал счастливые голоса, пытающиеся продать телезрителям депрессию, избыточный вес и лобовые столкновения.

Возле нужного подъезда Марк достал из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой. Кровь, наполненная кофеином и взятым у Дарджилинга кокаином, будоражила, заставляла нервно переминаться с ноги на ногу, потирать ладонями немеющие щеки и нос. Повезло, что ждать пришлось недолго. Марк не успел докурить сигарету, как дверь подъезда открылась и на улицу выкатилась упитанная женщина в светлом плаще и с сумкой в руках. Не оглядываясь, она решительно направилась в сторону проспекта.

Марк рукой придержал дверь, которую не успел закрыть неторопливый доводчик, скользнул в подъезд. Лампочки на лестнице горели через одну, третий этаж скрывался в сумраке. Дверь с вырванным из обивки треугольным клоком находилась не справа, как говорил бармен, а слева. Забыл? Перепутал право и лево? Или в последний момент наивно попытался пустить Марка по ложному следу? Кроме выдранного клока, обивка была изрезана в нескольких местах. Словно кто-то, кому не открыли дверь, в отместку поработал над ней лезвием или ножом.

Звонок отсутствовал. Марк наудачу дернул за ручку. Дверь приоткрылась. Ни на секунду не задумываясь, Марк распахнул ее шире и шагнул в темный коридор, в густой запах химии и медицины. В голове откуда-то всплыло: «Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ». Будто строчка из песни.

Со стен свисали лохмотья наполовину отклеившихся обоев. Марк завернул на кухню, откуда раздавались приглушенные звуки и отвратительно, до рези в глазах, жарко воняло лекарствами и бензином. Тускло светила шестидесятиваттная закопченная лампочка. Большую часть горизонтальных поверхностей в маленькой – пяти квадратов нет – кухне занимали пара кастрюль, разнообразные пластиковые бутылки, целые и с обрезанными горлышками, полупустая канистра, оранжевая «пшикалка» с «Мистером Мускулом». На убавленной до минимума конфорке газовой плиты стояла сковородка с насыпанной в нее крупной солью. Посреди всего этого хозяйства медленно ворочался тощий варщик. Он внезапно обернулся на шаги и замер, увидев незнакомца.

Вытаращенные, чуть сонные глаза. Давно не мытые сальные волосы. Длинная кадыкастая шея, усыпанная родинками. Жираф, понял Марк. Его поиски вчерашних возможных свидетелей закончились. Периферийным зрением он углядел синий зенитовский шарф, валявшийся на подоконнике. На нем, как драгоценности на бархатной подушке, устроилась подготовленная «машинка» с расчехленной иглой. Еще одна такая же лежала в пачке из-под чая «Принцесса Нури».

– Эй! – быстро произнес Жираф. – Ты кто такой?

– Я от Валеры, – ответил Марк, сделал шаг, сократив расстояние между собой и Жирафом до полуметра. – Твоя «роза»? – кивнул он на шарф за спиной повара.

– Моя. Не продам, даже не предлагай, – затряс Жираф головой. – И что за Валера?

– Из бара. Шарф мне не нужен. Хочу спросить одну тему.

– А, Валера… Он редко заходит, не эвридэй. Обещал горючкой подогреть на днях… Позавчера… Или… Не, не помню, – Жираф говорил быстро, глотая окончания. Паузы между словами были похожи на пузыри воздуха, поднимающиеся с глубины к поверхности воды. – Не принес… Да хватит уже капать! – он резко дернулся в сторону раковины, заваленной стеклянными фуриками с остатками темно-красной жидкости и одноразовой посудой, и принялся яростно крутить барашки совершенно сухого крана.

– Ты вчера вечером с корешем бензин сливал в соседнем дворе. Уже в темноте.

– А? – уставился Жираф на Марка. – Где девку с черным грохнули? Да.

– Кого-нибудь видели?

– Кого? – непонимающе смотрел нарик.

– Кто мог убить, – терпеливо объяснил Новопашин. – Кто-нибудь входил – выходил из подъезда?

Жираф поднял руку и на излете показал на Марка пальцем, чуть не коснувшись его.

– Выходил, – ответил он.

– Кто?

– Не знаю кто, не разглядел. Я с бензобаком возился. А Жесткий, может, что и видел. Он на стреме был.

– Где Жесткий? – спросил Марк.

– Тут, в комнате. Гнет его вовсю…

– Покажи.

– Да вот же комната, она одна тут, – пробормотал Жираф. – Смотри сам.

Поворачиваться спиной к крокодильному? Чтобы в тебя ни с того ни с сего воткнули инсулинку с парой-тройкой букв гепатита на конце иглы? Нет, уж лучше вы к нам.

– Показывай.

– Ну, блин…

Жираф протиснулся мимо Марка, обдав его аптечным запахом. Открыл дверь в комнату, откуда пахнуло гнилью, как из холодильника с испорченным мясом. Марка замутило. Он зажал нос рукой и, вдохнув ртом, вошел в комнатку следом за Жирафом. Продавленный диван, шкаф, ковер на стене, стул, голый линолеум на полу, торчащие из стены провода там, где раньше висел светильник, и украденная где-то энергосберегающая лампа без абажура под потолком. Занавесок нет, окна заклеены черными, кое-где порванными мусорными мешками. Мертвящий свет наполнял комнату, как вода аквариум. Раскиданный хлам, полиэтиленовые пакеты, кружки, тряпье. В углу – скомканный продранный спальный мешок. И осязаемая, давящая на обоняние вонь.

На диване – воткнувшийся подбородком себе в грудь человек в несвежих трусах и футболке с Микки Маусом. Дикий контраст билборда с социальной рекламой – радостно улыбающаяся мышь на покрытой бурыми пятнами ткани, сочащиеся гноем раны на руках наркомана и его опухшая и почерневшая, будто сгоревшая утка по-пекински, правая ступня.

Человек со стоном поднял лицо – оплывшее, со скособоченной от остеомиелита челюстью.

– Сварил, Жира? – не обращая внимания на Марка, с надеждой спросил он у варщика.

– Нет, – ответил тот. – Не из чего. Белыч еще не вернулся с драгстора.

– Бля-а-а, болит все, – скривился Жесткий. – Хоть бы вмазаться…

Не глядя, он нащупал рулон туалетной бумаги, лежавший рядом с ним, потянул и оторвал кусок. Подрагивающей рукой неверным движением провел почти мимо своих язв, то ли размазывая, то ли вытирая гной пивного цвета. Бросил использованный клочок бумаги к другим, снегом засыпавшим пол вокруг него. Потянулся, чтобы оторвать новый. Не удержал рулон. Тот упал на пол и, разматываясь, закатился под диван.

– С-с-су-у-ука, – проскулил Жесткий.

Переставил больную ногу, чтобы подняться с дивана, и Марк ощутил новую одуряющую волну смрада от гангренозной плоти. Перемещаясь в пространстве как космонавт, Жесткий опустился на колени, в блямбу старой засохшей рвоты. Не глядя, зашарил под диваном. Мусоропроводы исколотых вен под его коленями покрывали глубокие струпья.

– Может, тебе йодом ногу помазать? – озабоченно предложил Жираф. – Сейчас Белыч притащит из Красного Креста…

– Пройдет, наверное… Еще сварить не хватит… Ляпнуться надо, Жира, а то ведь… Блядь, коней сейчас двину… У-у-у…

Черные пальцы на зараженной ноге Жесткого подогнулись, хрустнули. Марку показалось, что они сейчас отвалятся, останутся лежать на полу маленькими угольками. Он отвернулся и сказал Жирафу:

– Спроси у него, кого он видел у подъезда. Я на кухне подожду.

Он поспешно вышел, прикрыв за собой дверь, и шумно вдохнул. Не помогло, все еще тошнило. Нашел, как включается свет в туалете, приблизился к унитазу и увидел, что тот засорен: в стоячей воде плавала коричнево-серая взвесь, на поверхности, как бревна в реке, – колбаски дерьма. Закрыв глаза, Марк ощутил рвотный спазм, и его стало тошнить. Когда внутри него кончилась даже желчь, он вытер губы и выскочил из туалета. Новая диета: кружка чая, полка кокоса и дважды в день проблеваться.

В коридоре столкнулся с Жирафом.

– Э-э-эй! А я решил, ты ушел.

– Вы охуели такой грязью ставиться? Хмурого на улицах полно, а вам, гурманам, не вырубить?

– Хмурого?.. На него денег нужно сколько… А тут бабка с соседнего подъезда свои рецепты продает, как клубнику с грядки. Недорого.

– Тогда скоро полторы ноги на двоих останется, а зубы уже и так в баночке носите.

Жираф заулыбался жуткой улыбкой, в которой не хватало половины зубов:

– Нормально все. У меня руки прямые. Я лакосту когда варю, чищу и содой отбиваю, без солянки… Как думаешь, может, вызвать Жесткому врача?..

– Да не надо. Ты ему йодной сеткой ногу разрисуй и жди, пока сдохнет.

– Чтобы Жесткий от дезы скопытился? Ты что, этот живучий… Помнишь, он одно время винтился вместе с тусовкой Сварного?.. Они все там – кто абэвэгэдейку поднял, кто кинулся. У одного колпак потек, сел у зеркала и всю ночь прыщи пассатижами давил, а Жесткому хоть бы что, все еще ползает, молодчик!..

– Он сказал тебе про человека из подъезда?

– Говорит, душман это был.

– Душман?

– Черножопый. Вышел из дома, поозирался немного, сел в тачку, повозился в ней, потом завел и съебал.

– Что за машина?

– Говорит, здоровая такая. Джип или… Этот, как его…

– Кроссовер?

Жираф пожал плечами.

– Наверное.

– Это все?

– Ну да… Темно же было… Да и думать Жесткий сейчас ни о чем не может. Все хнычет, дозняк просит… Ты заходи потом. Может, он еще что-нибудь вспомнит, на приходе, – сказал Жираф уже вслед Марку.

Прохладный уличный воздух загазованного города показался Новопашину свежим океанским бризом. Он вдохнул полной грудью, достал сигарету. Из открытой форточки квартиры на первом этаже доносилась ругань. Какая-то баба трахала мозг своему мужу на предмет его вечных пьянок-рыбалок.

Марк не обращал внимания на крики. Он молча ждал, пока яд в его крови (не тот, каким убивались в своем вонючем гнезде крокодильщики, а другой, переводящий сознание на новый уровень) выстраивал логическую цепочку. Потом достал телефон и нашел в нем номер Артемьева.

Опер долго не брал трубку. Нехотя выслушав Марка, он сказал:

– Вечер пятницы, я на дне рождения у тещи, а ты трезвонишь по поводу мертвого чурки.

– Там еще моя девушка была, Олегыч, – напомнил Марк.

Артемьев досадливо засопел, и Новопашин почувствовал его невысказанную фразу, что он думает про девушек такого рода.

– Если забыл, ты больше не работаешь в органах. Не могу сливать тебе служебную информацию.

– Коммерческая тайна? Не можешь или не хочешь?

Артемьев не успел ответить. Марк услышал в трубке, как его зовут к столу.

– Ладно, в последний раз, – решительно сказал Артемьев. – Больше не звони. Машина у дага была, новый «Субару-Форестер»… Откуда деньги у черных берутся, не знаешь? Возле дома она не стояла, мы проверяли. Пробили салон, где ее брали. Там сказали, что на «субарик» устанавливали иммобилайзер со сканером отпечатков пальцев.

– Да ну… – помолчав, произнес Марк. – Хочешь сказать, весь замут из-за тачки? Убили, отрезали палец, чтобы забрать машину? И каким боком тут Алька? Случайная жертва? Так машины не угоняют.