Текст книги "Ушедший мир"

Да, у всех в их кругах есть враги, однако, то проваливаясь в сонную дремоту, то выныривая из нее, Тереза никак не могла решить, кто же враг Джо Коглина. Ведь это все равно что убить гусыню, несущую золотые яйца.

За окном автобуса по дну пересохшей канавы промелькнула змея. Черная, длинная, ростом с Терезу. Змея скользнула из канавы под куст, а Тереза провалилась в полусон, в котором эта змея поползла по полу ее комнаты в Бруклине, где она жила, когда ей было десять лет и семья их только что приехала в Америку. Тереза еще подумала, что змея там пригодится, потому что там житья не было от крыс, а змеи питаются крысами. Но потом змея исчезла из виду, и Тереза ощутила, как та ползет по постели. Она не видела змеи, но чувствовала движение, а сама не могла шелохнуться, потому что все это было во сне. Когда змея добралась до горла, чешуя оказалась жесткой и холодной. Змея сдавила Терезино горло кольцом, и ее металлические звенья впились в горло.

Тереза взмахнула рукой и вцепилась Саре Нез в ухо – вцепилась с такой силой, что запросто оторвала бы, если бы только хватило времени. Но она уже задыхалась. Сара душила ее цепью наручников, которой они были связаны. И тихо сопела, закручивая ее как ворот.

– Если ты примешь Христа, – шептала она, – если примешь Христа как Спасителя нашего, Он встретит тебя у порога. Он полюбит тебя. Прими Его и ничего не бойся.

Тереза развернулась лицом к окну, сумела упереться ногами о стенку автобуса. Она резко дернула назад головой, услышала, как сломался нос Сары, и одновременно оттолкнулась от стенки. В итоге обе они упали в проход, а хватка Сары ослабла, так что Тереза умудрилась издать хрип, похожий на крик о помощи, и ей показалось, будто один из охранников двинулся в их сторону, но перед глазами все расплылось. Все расплылось, потом поблекло и почернело.

Через две недели она все еще не могла нормально говорить – только хриплым, сдавленным шепотом. Синяки вокруг шеи лишь недавно превратились из фиолетовых в желтые. Было больно глотать, а от кашля слезы наворачивались на глаза.

Второй раз ее пытались убить металлическим подносом, украденным из лазарета. Заключенная ударила этим подносом Терезу по затылку, когда Тереза принимала душ, и удар оказался не намного слабее, чем у Тони. Ошибка большинства людей, когда они дерутся – и мужчины, и женщины, – состоит в том, что они делают паузы. Та женщина не была исключением. Как будто она сама удивилась силе удара, который сбил с ног Терезу, и звуку, с которым та рухнула на пол. Она глазела на Терезу чересчур долго, прежде чем опустилась на колени и еще раз замахнулась подносом. Если бы она была хорошей убийцей – как, например, Тереза, – она не стала бы мешкать, наклонилась бы в ту же секунду, бросила бы поднос и разбила бы ей голову о кафельный пол. Но она замешкалась, и, когда замахнулась, Тереза вскинула кулак, выставив скрюченный средний палец. И ткнула им женщине в горло. Не один, не два, а четыре раза подряд. Поднос выпал, и Тереза поднялась, опираясь на тело женщины, которая хватала ртом воздух, задыхаясь посреди душевой.

Когда появилась охрана, женщина уже посинела. Позвали врача. Первой прибежала медсестра, но к тому моменту женщина и сама уже начала делать судорожные, отчаянные вдохи. Тереза спокойно наблюдала за этой картиной из угла душевой. Потом вытерлась, натянула синюю тюремную робу. Стрельнула сигарету у одной из девчонок, пообещав в уплату научить ее приему, которым только что уложила Тельму – ей сказали, что так зовут незадачливую убийцу.

Когда охранники подошли к Терезе и спросили, что случилось, она все им рассказала.

Один из них поинтересовался:

– Вы понимаете, что могли ее убить?

– Судя по всему, – сказала она, – нужно было бить резче.

Остальные охранники ушли, и она осталась с тем, кто задал вопрос, самым молодым.

– Ты Генри, верно? – спросила она.

– Да, мэм.

– Генри, ты не можешь взять бинт из сумки медсестры? У меня кровь идет.

– Откуда вы знаете, что в сумке бинт?

– А что там еще может быть, Генри? Комиксы?

Он улыбнулся, кивнул, сходил к медсестре и принес бинт.

Этим же вечером, когда погасили свет, Генри пришел к ней в камеру. Она уже бывала в тюрьме и раньше и потому знала, что рано или поздно это произойдет. Этот хотя бы молодой, относительно симпатичный и чистый.

Потом она сказала, что ей необходимо передать на волю несколько слов.

– Угу, сейчас, как же, – отозвался Генри Эймс.

– Только несколько слов, – сказала Тереза, – ничего больше.

– Ну, не знаю.

Генри Эймс, расставшийся наконец с невинностью две минуты назад, теперь мог бы пожалеть об этом.

– Генри, – сказала Тереза, – один очень влиятельный человек пытается меня убить.

– Я смогу тебя защитить.

Она улыбнулась ему. Она гладила его по щеке правой рукой, и Генри казался себе выше, сильнее, живее, чем был когда-либо за все двадцать три года своей жизни.

Левой рукой Тереза поднесла к его уху лезвие. Оно было двустороннее, обоюдоострое – такими лезвиями Генри брился, вставляя в латунный станок, подаренный отцом на окончание школы. Во время войны, когда металлических изделий не хватало, Генри пользовался лезвиями, пока они не становились тупыми, как край ложки, но Терезино лезвие оказалось острым, и она чиркнула им по мочке его уха. Генри не успел даже ахнуть, когда она уже выхватила из кармана его рубашки носовой платок и промокнула ранку.

– Генри, – прошептала она, – ты даже себя не способен защитить.

Он так и не увидел, куда она спрятала лезвие, оно просто исчезло. Он посмотрел ей в глаза. Глаза у Терезы были большие, темные, теплые.

– Видишь ли, Генри, – сказала она нежно, – если я не сообщу кое-кому о своем затруднительном положении, я и месяца здесь не протяну. А мой сын окажется в приюте. А вот этого я допустить не могу. Понял?

Он кивнул. Тереза продолжала стирать кровь с его уха. К своему стыду и изумлению, он почувствовал, что опять ее хочет. И Генри Эймс из Окалы, штат Флорида, сын фермера, спросил у заключенной номер 4773, кому она хочет передать несколько слов.

– Поезжай в Тампу, в главный офис «Сахар Суареса» на Говард-авеню, иди к вице-президенту компании Джозефу Коглину и скажи, что мне необходимо с ним увидеться. Объясни, что речь идет о жизни и смерти. Его и моей.

– Я способен тебя защитить.

Генри и сам слышал отчаяние в своем голосе, но все равно хотел, чтобы она поверила ему.

Тереза вернула ему носовой платок. Еще немного посмотрела на него.

– Как мило, – сказала она. – Так запомни: Тампа, Говард-авеню, «Сахар Суареса». Джо Коглин.

Глава вторая
Рысак

Пятница была у Генри Эймса законным выходным, и потому в четверг вечером, как только закончилось его дежурство, он сел за руль и отправился в Тампу. За несколько часов ночной поездки у него было предостаточно времени, чтобы поразмыслить о своих грехах. Его мать и отца, которые были настолько высокоморальными, насколько вообще могут быть существа без крыльев, хватил бы удар, узнай они, что их старший сын прелюбодействовал с убийцей, находившейся под его опекой. И если другие охранники сделали вид, будто в упор не видят, что между ним и заключенной номер 4773 что-то есть, то лишь потому, что у них у самих совесть нечиста и занимаются они тем же, если не хуже, и так же нарушают закон. И как подозревал Генри Эймс, закон не только людской, но и Божий.

И все-таки…

И все-таки…

С какой радостью он прокрадывался в ее камеру после каждой смены на прошедшей неделе, и она принимала его.

Вообще-то, Генри ухаживал за Ребеккой Холиншед, дочерью врача из Лейк-Батлера, городка, где жил Генри, расположенного в двенадцати милях к западу от тюрьмы. К этим ухаживаниям его подтолкнула тетушка, которая тоже жила в Лейк-Батлере и которой ее сестра, мать Генри, поручила приглядывать за сыном. Ребекка Холиншед была хорошенькой блондинкой, с кожей такой белой, словно ее нарочно отбеливали. Она заявила Генри своим милым голоском, что человек, за которого она выйдет замуж, должен обладать амбициями, а не довольствоваться должностью охранника, стерегущего каких-то мерзких теток, у которых напрочь отсутствует моральное начало, как у мерзких шимпанзе. Ребекка Холиншед вообще часто употребляла слово «мерзкий», и всегда так тихо, словно не решалась его произнести. А еще она никогда не смотрела Генри в глаза – ни разу за все время их знакомства. Если бы кто-нибудь понаблюдал за их прогулками ранними вечерами, то наверняка пришел бы к ошибочному убеждению, что Ребекка общается не с Генри, а с дорогой, крыльцом и окрестными деревьями.

Потому Генри, желая доказать, что амбиции у него имеются, записался на вечерние курсы по уголовному праву, для чего съездил в Гейнсвилл. И в свободные вечера, вместо того чтобы пропустить кружку-другую пива с другими охранниками в закусочной «У Дикки», постирать или, прости господи, просто отдохнуть, Генри тратил по полтора часа на дорогу туда и обратно, чтобы, изнемогая от духоты в маленькой аудитории на задах университетского кампуса, слушать профессора Бликса, пьяницу, лишенного адвокатской лицензии, и пытаться запомнить, что такое «введение в заблуждение» и «ходатайство» о вызове свидетеля.

Впрочем, Генри и сам понимал, что делает это для своего же блага. Понимал и то, что Ребекка – подходящая для него партия. Из нее получится хорошая мать. Генри надеялся, что в один прекрасный день она даже, наверное, позволит себя поцеловать.

А вот заключенная номер 4773 уже целовала Генри Эймса много раз и во все места. Она рассказывала ему о своем сыне Питере, о том, что мечтает вернуться к нему через пять лет и, может быть, уедет с мальчиком на свою родину, в Италию, если только закончится эта война и Муссолини с его чернорубашечниками не будет у власти. Генри понимал, что она его использует, – он пусть простой парень, но не дурак, – однако она использовала его, чтобы обезопасить себя и ребенка, а в этом нет ничего плохого. И не требовала от него, чтобы он стал тем, кем быть не хотел, – адвокатом, – она просто попросила его о помощи, чтобы спасти свою жизнь.

Да, переспав с ней, он совершил ошибку. Наверное, самую большую ошибку в жизни. Если она раскроется, ему ее не простят. Он потеряет семью. Потеряет Ребекку. Работу. Возможно, его сразу отправят на войну, несмотря на его плоскостопие. И он погибнет в какой-нибудь разбомбленной деревне у провонявшей реки, названия которой никто не знает. Не оставит после себя ни потомства, ни памяти о себе. Жизнь пройдет зря.

Так почему же он все время улыбается?

В Тампе Джо Коглин, бизнесмен с сомнительным прошлым и длинным списком пожертвований разным приютам городка Айбор, ставшего для него новой родиной, тем утром встречал в офисе компании «Сахар Суареса» Мэтью Байела, лейтенанта военно-морской разведки.

Байел был молодой человек со светлыми волосами, подстриженными так коротко, что сквозь них просвечивала розовая кожа. На нем были безупречно отутюженные брюки защитного цвета, белая рубашка и черное пальто с рукавами в контрастную серую клетку. От него пахло крахмальной рубашкой.

– Если хотите сойти за штатского, – сказал ему Джо, – полистайте несколько каталогов «Джей-Си Пенни».

– Вы покупаете у них одежду?

Джо хотелось сказать этому болвану, что он думает о «Джей-Си Пенни» – сам он был в костюме, сшитом на заказ в Лиссабоне, – но он удержался и вместо того налил Байелу в чашку кофе, обогнул стол и поставил перед ним.

Байел принял кофе с благодарным кивком и сказал:

– Для человека вашего положения у вас на редкость скромный офис.

Джо уселся за свой стол:

– Вполне соответствует положению вице-президента сахарной компании.

– Но ведь вы владеете еще тремя крупными предприятиями, разве не так?

Джо отхлебнул кофе.

Байел улыбнулся:

– Два винокуренных завода, фосфатный концерн и еще разные доли в кое-каких компаниях вашего родного Бостона, включая банк. – Он снова окинул офис взглядом. – Потому-то и странно, что здесь вы так поскромничали.

Джо поставил кофейную чашку на стол:

– Может быть, расскажете, какое дело привело вас во мне, лейтенант?

Байел подался к нему:

– Накануне вечером в порту Тампы, в доках, избили одного парня. Вы ничего об этом не слышали?

– В порту Тампы каждый вечер кого-нибудь бьют. На то они и доки.

– Да, но этот парень был из наших.

– Кого «ваших»?

– Разведка ВМФ. По-видимому, он слишком настойчиво кое о чем спрашивал ваших парней и…

– Моих парней?

Байел на мгновение прикрыл глаза, вздохнул, открыл:

– Ладно. Парней вашего друга Диона Бартоло. Профсоюз портовых грузчиков. Это вам ни о чем не говорит?

Это точно были ребята Диона.

– Значит, из одного вашего морячка вышибли сопли. И вы хотите, чтобы я оплатил ему химчистку?

– Нет. Спасибо, он уже идет на поправку.

– О, теперь, когда вы сказали об этом, я буду спать спокойно.

– Дело в том, – продолжал лейтенант Байел, – что подобные истории происходят по всей стране: в Портленде, Бостоне, Нью-Йорке, Майами, Тампе, Новом Орлеане. Черт, в Новом Орлеане наш человек едва не погиб! Он остался без глаза.

– Ничего удивительного, – сказал Джо. – Лично я просто не стал бы связываться с тамошними докерами. Передайте вашему парню, ему еще повезло: без глаза, зато живой.

– Мы не можем внедрить в доки своего человека, – сказал Байел. – Каждый раз, когда мы отправляем кого-нибудь туда, его обнаруживают. Теперь-то мы понимаем, что доками владеете вы, вы заправляете всем в порту. Мы ничего не имеем против. Но мы охотимся там не за вами. Не за вашими.

– Кто такой я? – спросил Джо. – Кто эти «наши»? Я обычный бизнесмен.

Байел поморщился.

– Вы консильери[5]5
   Советник семьи мафии, человек, которому доверяет босс (дон), к чьим советам прислушивается.


[Закрыть] – я правильно выговариваю это слово? – Семьи Бартоло, мистер Коглин. Вы представитель криминального синдиката Флориды. Кроме того, вы с Мейером Лански контролируете торговлю на Кубе и каналы сбыта наркотиков от Южной Америки и примерно до Мэна. Неужели нам обязательно играть в эту игру: мол, вы «удалились от дел», а я полный болван?

Джо сверлил его взглядом, пока молчание не сделалось совсем уж неловким. В тот миг, когда Байел наконец не выдержал и раскрыл рот, чтобы заговорить, Джо произнес:

– За кем же вы там охотитесь?

– За саботажниками, поддерживающими нацистов и японцев, за шпионами, которые могут проникнуть к нам с моря, чтобы организовать беспорядки.

– Ну, по-моему, о японских шпионах можно не беспокоиться. Они сразу бросались бы в глаза, даже в Сан-Франциско.

– Верно.

– Я бы больше волновался о наших доморощенных фрицах, – продолжал Джо, – которые могут сойти за выходцев из ирландских или шведских семей. Вот это действительно проблема.

– Значит, подобные типы могут к вам внедриться?

– Я же только что сказал, что могут. Не стану утверждать, что это уже происходит, но вероятность имеется.

– Что ж, в таком случае дяде Сэму нужна ваша помощь.

– А что дядя Сэм предложит взамен?

– Слова благодарности от признательной нации и никаких притеснений.

– Что вы называете притеснениями, если по морде регулярно получают ваши разведчики? Да ради всего святого, притесняйте меня так каждый день.

– В данный момент ваш легальный бизнес существует благодаря государственным подрядам, мистер Коглин.

– Да, в какой-то мере.

– Мы можем несколько усложнить их получение.

– Лейтенант, через полчаса у меня встреча с одним джентльменом из военного министерства, который хочет не сократить количество наших контрактов, а увеличить их. Так что, сынок, если хочешь блефовать, нужно владеть информацией.

– Хорошо, – сказал Байел. – Скажите, чего вы хотите.

– Вам известно, чего мы хотим.

– Нет, – возразил Байел. – Не уверен.

– Мы хотим освобождения Чарли Лучано[6]6
   Чарльз Лучано (1897–1962) – Сальваторе Лукания по прозвищу Счастливчик, американский преступник сицилийского происхождения, один из лидеров мафии в США.


[Закрыть]. Все просто.

Типично американская физиономия Байела побагровела.

– Это не обсуждается. Везунчик Лучано будет гнить в Даннеморе до конца своих дней.

– Ясно. Он, кстати, предпочел бы, чтобы вы называли его Чарли. Везунчиком его зовут только самые близкие друзья.

– Как бы он себя ни называл, амнистия ему не светит!

– Мы не просим об амнистии, – сказал Джо. – После войны – если только ваши ребята не оплошают и мы действительно победим – пусть его депортируют из США. И ноги` его здесь больше не будет.

– На каких условиях?

– На тех условиях, – сказал Джо, – что он волен отправиться куда пожелает и зарабатывать на жизнь как пожелает.

Байел покачал головой:

– Рузвельт на это не пойдет.

– Но ведь решение не за ним.

– Когда речь идет о таком резонансном деле? Конечно за ним. Лучано заправлял самым безжалостным криминальным синдикатом в истории страны. – Байел еще немного подумал, потом выразительно помотал головой. – Попросите о чем-нибудь другом. О чем угодно.

Вот тебе и правительство. Настолько привыкли расплачиваться за все не своими деньгами, что понятия не имеют, как прийти к настоящему деловому соглашению. «Мы хотим чего-нибудь за просто так, поэтому дайте нам это сейчас же и еще поблагодарите за честь».

Джо рассматривал открытое, типично американское лицо лейтенанта. Наверняка в старших классах был квотербеком. И все девчонки хотели поносить за ним его куртку с эмблемой школы.

– Ничего другого мы не хотим, – сказал Джо.

– Значит, на этом все? – Байел казался по-настоящему огорошенным.

– Все. – Джо откинулся на спинку стула и закурил сигарету.

Байел поднялся:

– Вам не понравится то, что мы предпримем.

– Вы правительство. В число моих слабостей никогда не входило одобрение ваших поступков.

– Не говорите, что вас не предупреждали.

– Я назвал нашу цену, – произнес Джо.

Байел остановился у двери, опустил голову:

– Мистер Коглин, у нас заведено на вас досье.

– Я так и предполагал.

– Оно не такое толстое, как некоторые другие, потому что вы очень, очень хорошо маскируетесь. Никогда еще не встречал более скользкого типа. Знаете, как вас называют у нас в ведомстве?

Джо пожал плечами.

– Рысак. Потому что вы возглавляете список дольше, чем кто-либо другой. Кажется, у вас есть казино в Гаване?

Джо кивнул.

– Значит, вы понимаете, что в конце концов полоса ваших удач может закончиться.

Джо улыбнулся.

– Приму к сведению, лейтенант.

– Неужели? – произнес Байел, выходя из кабинета.

Через десять минут после ухода Байела зазвонил телефон внутренней связи.

Джо нажал на кнопку ответа:

– Слушаю, Маргарет.

Маргарет Туми, его секретарь, сообщила:

– Здесь один человек хочет вас видеть. Он говорит, что служит охранником в Рейфорде. Уверяет, что ему необходимо с вами поговорить.

Джо снял с рычага трубку.

– Скажи, чтобы убирался ко всем чертям, – проговорил он благодушно.

– Я уже намекала, – сказала Маргарет, – и так и этак.

– В таком случае скажи прямо.

– Он просил передать: «Тереза Дель Фреско просит о встрече».

– Прямо так и сказал? – переспросил Джо.

– Прямо так и сказал, – подтвердила Маргарет.

Джо немного подумал и наконец вздохнул:

– Пусть войдет. Он болван или хитрец?

– Первое, сэр. Он уже идет.

Паренек, вошедший в кабинет, выглядел так, словно только что выбрался из детского манежа. У него были светлые, почти белые волосы, на лбу торчал вихор, словно отогнувшийся зубец короны. Кожа гладкая, словно он впервые натянул ее на себя только сегодня. Глаза зеленые и ясные, как у ребенка, а зубы такие же белые, как и волосы.

И этот младенец работает тюремным охранником? В женской тюрьме?

Тереза Дель Фреско наверняка с ним играет, как городская кошка с глупой деревенской мышью.

Джо пожал парню руку и жестом предложил стул. Тот сел, поддернув брюки на коленях.

Мальчик подтвердил, что действительно работает в Рейфорде охранником в женском подразделении тюрьмы штата и что заключенная под номером 4773 – или, как ее зовут на воле, Тереза Дель Фреско – попросила его съездить к мистеру Коглину, потому что его жизнь – и ее жизнь – в опасности.

– Твоя жизнь? – уточнил Джо.

Парнишка удивился:

– Нет же, сэр, ваша.

Джо засмеялся.

– Сэр? – окликнул его парень.

Джо засмеялся еще громче. Подобная мысль показалась тем смешнее, чем дольше он над ней размышлял.

– Вот, значит, в чем ее игра, – проговорил он, отсмеявшись.

– Ее игра, сэр? Не понимаю.

Джо утер глаза тыльной стороной ладони.

– О господи. Ладно, значит, миссис Дель Фреско считает, что мне грозит серьезная опасность?

– Ей тоже.

– Хорошо, что она хотя бы не пытается казаться бескорыстной.

– Я ничего не понимаю, мистер Коглин, и не боюсь сказать об этом вслух. Миссис Дель Фреско просила меня проделать этот неблизкий путь, чтобы предостеречь вас. Ваша жизнь в опасности, так же как и ее, а вы ведете себя так, будто я приехал вас разыгрывать. Сэр, это вовсе не смешно, заявляю вам как на духу.

Джо поглядел на парня через стол:

– У тебя все?

Парень переложил шляпу с одного колена на другое и нервно дернул себя за мочку правого уха.

– Честно говоря, не знаю, сэр.

Джо обошел вокруг стола и остановился перед парнем, предложил ему сигарету. Тот взял – рука у него немного дрожала, – Джо поднес ему зажигалку, затем прикурил сам. Поставил на стол рядом с собой пепельницу, хорошенько затянулся и потом снова заговорил с Генри Эймсом:

– Сынок, я не сомневаюсь, что миссис Дель Фреско, желая свести с тобой дружбу, одарила тебя всевозможными ласками. И я…

– Сэр, я не допущу, чтобы вы подозревали меня или миссис Дель Фреско в непристойном поведении.

– Да ладно тебе, – добродушно посоветовал Джо, потрепав мальчишку по плечу. – Так на чем я остановился? Ах да. Не сомневаюсь, что секс с миссис Дель Фреско на данный момент самое яркое событие в твоей жизни и, если судить исключительно по внешности, так и останется самым ярким до конца твоих дней.

Парень побледнел, хотя казалось, что быть бледнее просто невозможно. Он смотрел на Джо, потрясенный.

– Ты вот о чем подумай: чем стараться и помогать миссис Дель Фреско выбраться из тюрьмы, тебе бы лучше сделать все возможное, чтобы она осталась там подольше и привечала бы тебя по ночам, пока ей не надоест. – Он улыбнулся и снова потрепал парня по плечу, прошел вокруг стола к своему месту. – А теперь возвращайся домой, сынок. Ступай.

Джо уселся и нацелил на мальчишку палец.

Генри Эймс несколько раз мигнул и поднялся. По пути к двери он теребил подкладку своей шляпы, а у двери, остановившись, стал мять поля.

– Ее дважды пытались убить. Первый раз еще в автобусе, потом в душевой. Мой дядя всю жизнь проработал в Рейфорде. Он говорит, если они попытаются хотя бы раз, то обязательно доведут дело до конца. А значит… – Он поглядел на дверную ручку, потом на пол, на челюсти у него играли желваки. – Значит, ее убьют. Она сказала, что знает: они ее убьют. А потом убьют вас.

– Кто «они», сынок? – Джо стряхнул пепел в пепельницу.

– Это знает только она.

Мальчишка смотрел на Джо через весь кабинет. А этот Генри тверже, чем показалось Джо с первого взгляда.

– Она попросила меня назвать вам одно имя.

– Имя того, кто собирается меня убить? Или того, кто его нанял?

– Этого я не знаю, сэр. Она просто велела назвать вам имя.

Джо смял окурок. Он видел, что мальчишка хочет уйти, теперь, когда подцепил Джо на крючок, пусть и самый маленький. Была в Генри какая-то непокорность, какой, скорее всего, никогда в нем не видели друзья и родные. Этого парня можно гонять в хвост и гриву, но вот загонять его в угол – большая ошибка.

– Ну так что же? – поторопил Джо.

– Вы ей поможете? Если я назову имя?

Джо покачал головой:

– Я этого не сказал. Твоя подружка начинала с того, что мухлевала в карты, затем стала аферисткой, чертовски ловкой воровкой, а потом убийцей по найму. У нее нет друзей, потому что они боятся, что в какой-то момент она облапошит их, ограбит или убьет. Или сделает все сразу. Так что, сынок, прости, но можешь убираться ко всем чертям вместе со своим именем, меня это не колышет. Но если сам хочешь сказать мне, тогда…

Парень кивнул и вышел за дверь.

Джо не поверил своим глазам. Ишь какой смелый!

Он поднял телефонную трубку и позвонил вниз Ричи Кавелли, сидевшему у задней двери, через которую в здание доставляли все самые важные грузы. Попросил его подойти к парадному входу и задержать белобрысого парня, когда тот будет уходить.

Джо снял со спинки стула пиджак, надел и вышел из кабинета.

Однако Генри Эймс ждал его в приемной, все еще сжимая в руках шляпу.

– Вы согласны ее навестить?

Джо оглядел приемную: Маргарет щелкает по своей «Короне» и щурится от дыма зажатой в зубах сигареты; представитель оптового торговца зерном из Неаполя; подхалим из военного министерства. Джо дружелюбно кивнул всем – читайте дальше свои журналы, не на что здесь глазеть – и посмотрел парню в глаза.

– Конечно, сынок, – сказал он. Просто для того, чтобы тот ушел из конторы.

Парень кивнул, снова затеребил поля шляпы. Поднял глаза на Джо:

– Джил Валентайн.

Джо продолжал слегка улыбаться, хотя ледяная рука сжала разом и сердце, и мошонку.

– Значит, это имя она тебе назвала?

– Джил Валентайн, – повторил парень и надел шляпу. – Удачного дня, сэр.

– И тебе, сынок.

– Надеюсь на скорую встречу, сэр.

Джо ничего не ответил, парень прикоснулся к шляпе, прощаясь с Маргарет, и ушел.

– Маргарет, – сказал Джо, – позвони Ричи. Скажи, я отменяю свой последний приказ, пусть занимается своими делами. Он сейчас на телефоне у парадного входа.

– Слушаю, мистер Коглин.

Джо улыбнулся подхалиму из военного министерства:

– Вы Дэвид?

Тот поднялся:

– Да, мистер Коглин.

– Проходите, – сказал Джо. – Насколько я понимаю, дяде Сэму нужен спирт, и побольше.

Все время, пока у него сидел посетитель из военного министерства, а потом тот другой, из «Оптовых поставок Вайли», Джо не мог отделаться от мысли о Джиле Валентайне. Джил Валентайн был у них примером для подражания. Он поднялся, как почти все остальные, в славные времена сухого закона как чертовски удачливый мастер перегонки и бутлегер. Но его главным талантом был музыкальный слух. Джил мог сидеть на эстрадном представлении в последнем ряду и безошибочно сказать, кто из двадцати певичек-танцовщиц на сцене станет настоящей звездой. Он мотался по ночным клубам и дансингам всей страны: Сент-Луис, Сент-Пол, Сисеро, Чикаго и дальше в глубинку, Хелена, Гринвуд и Мемфис, и снова в сверкающий огнями Нью-Йорк и блистательный Майами, – и он возвращался, представляя публике очередного великого артиста и его пластинки. К тому времени, когда сухой закон был отменен, Джил оказался одним из немногих, как и Джо, кто подготовился к плавному переходу в самый что ни на есть легальный бизнес.

Джил Валентайн тогда перебазировался на запад. По прибытии в Лос-Анджелес он уплатил положенную мзду Микки Коэну и Джеку Дранге, хотя больше почти не занимался ничем незаконным. Он основал студию звукозаписи «Стрела купидона» и принялся выпускать казавшуюся бесконечной вереницу шлягеров. Он продолжал выплачивать долю людям из Канзас-сити, которые помогали ему на начальном этапе, отфутболивая представителей всех других семей и контролируя клубы, где находил своих звезд. Весной тридцать девятого он организовал гастроли, в которых участвовали сразу сестры Харт с оркестром Джонни Старка, негритянские певцы Элмор Ричардс и Тутс Макгикс и два самых главных шансонье, от пения которых таяло сердце: Вик Бойер и Фрэнки Блейк. Во всех городах, где они побывали, приходилось давать по два дополнительных концерта. То был величайший гастрольный тур в истории Северной Америки, и все парни из Канзас-сити и все остальные по всей стране, кто вложил в это дело – не важно, много или мало, – все получили свою долю.

Джил Валентайн был как монетный двор США, только с вращающейся дверью вместо бронированного сейфа – он делал для своих друзей деньги со скоростью машины. Друзьям оставалось брать их и тратить. У Джила не было врагов. Он вел тихую жизнь в Холмбай-Хиллз со своей женой Мейзи, двумя дочерями и сыном, который участвовал в соревнованиях по бегу от школы Беверли-Хиллз. У Джила не было любовниц, не было вредных привычек, не было врагов.

Летом сорокового года кто-то умыкнул Джила Валентайна с парковки на западе Лос-Анджелеса. Полгода люди Коэна, люди Дранги и гангстеры со всей страны обшаривали Лос-Анджелес в поисках всеобщего золотого мальчика. Ломали руки, выбивали зубы, вышибали коленные чашечки, но никто ничего не узнал.

И однажды, когда почти все поверили пришедшему неизвестно откуда слуху, что Джила Валентайна видели попивающим пивко в Пуэрто-Нуэво, мексиканской рыбацкой деревне к югу от Тихуаны, его сын, забежав утром домой, обнаружил отца в холщовых мешках, расставленных по всему заднему двору их дома в Холмбай-Хиллз. Были отдельные мешки для руки, для кисти. В большом мешке лежала грудная клетка, в мешке поменьше – голова. Всего было тринадцать мешков.

Никто – ни боссы из Канзас-сити, ни боссы из Лос-Анджелеса, ни сотни людей, искавших Джила, ни его коллеги по законным и незаконным предприятиям – не понимал, за что его убили.

Через три года лишь немногие вспоминали его имя. Произнести его вслух означало признать, что существуют некие вещи, неподвластные самым могущественным синдикатам. Потому что смысл убийства Джила Валентайна сделался ясен лишь с течением времени, и он был прост: убить можно любого. В любой момент. По любой причине.

Представитель «Оптовых поставок Вайли» ушел, а Джо все сидел в кабинете, глядя в окно на свои многочисленные цеха и склады на территории порта. Затем поднял телефонную трубку и велел Маргарет поискать такое окно в его расписании на следующей неделе, чтобы он успел съездить в Рейфорд.