Текст книги "Прощай, детка, прощай"

8

После ухода от Фила и до того, как мы стали любовниками, Энджи встречалась с продюсером из ТНТНА – кабельной новостной телесети Новой Англии. Я его однажды видел, и особого впечатления он на меня не произвел. Помню только, что поразил меня тонким вкусом в выборе галстуков. И еще злоупотреблял лосьоном после бриться. И муссом. И к тому же с Энджи встречался. Поэтому шансов поладить с ним, играя поздно вечером в Нинтендо и потом в субботний софтбол, с самого начала было немного.

Этот продюсер, правда, в дальнейшем оказался нам полезен, поскольку Энджи время от времени при необходимости одалживала через него на телевидении кассеты с записями местных новостей. Меня всегда поражало, как это у нее получается – поддерживать отношения, даже дружеские, и принимать одолжения от парня, которого два года назад она отшила. Я бы считал себя счастливчиком, если бы удалось договориться с бывшей подружкой о том, чтобы можно забрать у нее мой тостер. Возможно, мне следует поработать над технической стороной разрыва отношений с женщинами.

На следующее утро, пока Энджи принимала душ, я спустился вниз к почтальону и расписался за посылку от Джоэла Калзада из ТНТНА. У нас в городе восемь каналов, которые передают новости: филиалы крупных телесетей, четвертый, пятый, седьмой, ТНТНА и частный независимый на самой большой частоте принимаемого диапазона. Из этих восьми все выходят с выпусками новостей в полдень и в восемнадцать часов, три – в семнадцать, два – в семнадцать тридцать, четыре – в двадцать два и четыре заканчивают работу последними известиями в двадцать три. Вещание начинается в разное время, но не ранее пяти утра, и каждый канал по нескольку раз в течение дня дает в эфир минутный выпуск последних событий.

Джоэл по просьбе Энджи доставал нам с каждого канала записи новостей, в которых упоминалась Аманда, начиная с вечера ее исчезновения. Как ему это удавалось, не спрашивайте. Возможно, телепродюсеры вообще приторговывают записями. Может быть, Энджи удалось как-то умаслить телевизионное начальство. Или сработали связи Джоэла.

Вчера вечером я несколько часов перечитывал газетные статьи об Аманде, но только перепачкал руки типографской краской, да так, что перед тем, как лечь, разукрасил лист бумаги отпечатками своих пальцев. Иногда, если случай не поддается, не раскалывается, кажется твердокаменным, как мрамор, только и остается, что попытаться увидеть дело свежим взглядом, попробовать подход, по крайней мере кажущийся новым. Оставалась надежда, что просмотр записанных на пленку выпусков новостей натолкнет нас на какие-нибудь идеи.

Я достал из посылки восемь кассет для домашнего видеомагнитофона и сложил их в стопку на полу в гостиной возле телевизора. Мы с Энджи завтракали за кофейным столиком, сравнивали свои записи и пытались сочинить план действий на день. Надо было принять меры по поиску Рея Ликански и еще раз встретиться с Хелен, Беатрис и Лайонелом Маккриди, но что еще можно сделать, мы не понимали. В нас все же теплилась надежда, что родственники Аманды вспомнят что-то существенное о вечере ее исчезновения, чего нам до сих пор не сказали.

Я забрал у Энджи грязную тарелку.

– И потом, – сказала она, – иногда вот думаешь: и что это я не согласилась на работу в электроэнергетической компании? – Она взглянула на меня. Я как раз ставил ее тарелку в свою. – Сплошная выгода.

– Пенсия большая будет. – Я отнес тарелки на кухню и поставил в посудомоечную машину.

– Нормированный рабочий день, – услышал я ее голос из гостиной и щелчок зажигалки. Энджи закуривала первую на сегодня сигарету. – Шикарное зубоврачебное обслуживание.

Я заварил кофе и принес чашки в гостиную. Густые волосы Энджи еще не просохли после душа, а в мужских тренировочных штанах и футболке – обычный ее утренний наряд – она казалась меньше, чем была на самом деле.

– Спасибо. – Она забрала у меня чашку, не поднимая головы от блокнота.

– Убьют они тебя, – сказал я.

Не отрываясь от заметок, Энджи взяла сигарету из пепельницы.

– С шестнадцати лет курю.

– Давненько уж.

Она перевернула страницу.

– И все это время тебе было наплевать.

– Твой организм, твоя воля, – сказал я.

Она кивнула.

– Но теперь мы спим вместе, так что неким образом этот организм отчасти и твой. Или нет?

За последние полгода я уже привык к ее дурному настроению по утрам. Случались у Энджи и приливы энергии – она успевала сделать аэробную зарядку и вернуться после прогулки по Крепостному острову еще до моего пробуждения. Но даже в лучшие дни на болтушку Кэти[13]13
  Болтушка Кэти – кукла, выпускавшаяся компанией «Маттел» в 1959 – 1965 годах.


[Закрыть] по утрам она нисколько не походила. И если Энджи казалось, что накануне вечером она показала себя с такой стороны, которую показывать не следовало, проявила уязвимость или слабость, что, по ее мнению, было одно и то же, холодный туман заволакивал ее, как низины на рассвете. Энджи зримо присутствовала, но стоило на секунду отвернуться, и она исчезала, скрывалась за белой пеленой и некоторое время из нее не показывалась.

– Я опять придираюсь? – спросил я.

Энджи оторвалась от блокнота и холодно улыбнулась.

– Немного. – Она отхлебнула кофе и снова посмотрела в блокнот. – Ничего тут нет.

– Терпение. – Я включил телевизор и вставил в видеомагнитофон первую кассету.

Ведущий сосчитал от семи до одного, черные и слегка нерезкие цифры сменяли друг друга на синем фоне, мелькнул заголовок – дата исчезновения Аманды, затем появилась картинка: в студии – известные ведущие пятого канала Гордон Тейлор и Таня Билоскирка. Гордона донимал падавший на лоб темный чуб, что в наш век ведущих, высушенных в замороженном состоянии, практически не встречается. У него был пирсинг, взгляд праведника, а в голосе, читал ли он сообщение об огоньках на рождественской елке или о привидениях в Барни, слышалась дрожь возмущения, что вполне компенсировало непорядок с прической. Таня с труднопроизносимой фамилией была в очках, придававших ей вид весьма интеллектуальный, но все мои знакомые считали ее сексуальной милашкой, и, по-моему, этот аспект ее образа имел гораздо большее значение.

Гордон поправил манжеты, Таня ритуально поерзала, усаживаясь на стуле, пошелестела бумагами и приготовилась читать с телесуфлера. На заднике студии между головами ведущих появились слова «Разыскивается ребенок».

– В Дорчестере пропал ребенок, – строго сказал Гордон. – Таня?

– Благодарю, Гордон. – Камера наехала на Таню и показала ее крупным планом. – Исчезновение четырехлетней девочки в Дорчестере поставило в тупик полицию и обеспокоило жителей. Произошло это всего несколько часов назад. Аманда Маккриди пропала из дому на Сагамо-стрит без, как говорят в полиции, – Таня чуть подалась вперед и понизила голос, – следа.

Оператор взял в кадр Гордона, который этого не ожидал. Его рука замерла на полпути к рассыпавшейся по лбу челке.

– За подробностями мы обратимся к Герт Бродерик. Герт?

На экране появилась Герт Бродерик с микрофоном в руке на фоне толпы соседей и любопытных и повторила примерно то же, что говорили Гордон и Таня. Метрах в шести позади Герт, по другую сторону от желтой ленты и цепи полицейских в форме у входа в подъезд, Лайонел удерживал бьющуюся в истерике мать пропавшего ребенка. Хелен кричала что-то, что невозможно было разобрать в шуме толпы, гудении генераторов, дававших электричество для осветительных приборов съемочных групп, и репортажа Герт, который она вела, с трудом переводя дыхание.

– …и это – то немногое, что известно на данный момент полиции. – Герт уставилась в камеру, стараясь не моргать.

– Герт, – раздался на фоне уличного шума голос Тейлора.

Герт приложила руку к левому уху:

– Да, Гордон. Гордон?

– Герт.

– Да, Гордон. Слышу тебя.

– Это – мать девочки у тебя за спиной у подъезда?

Камера показала крупным планом Лайонела и Хелен, сначала расплывчатое изображение, затем оператор навел на резкость. Рот Хелен был открыт, по щекам текли слезы, голова странно ходила вверх-вниз, как у младенца, который еще не научился держать головку.

– По нашему мнению, это – мать Аманды, – сказала Герт, – хотя к настоящему моменту это официально не подтверждено.

Хелен застучала кулаками по груди Лайонела, взвыла и закинула левую руку ему на плечо, указательный палец при этом был направлен на что-то, находящееся за кадром. Мы стали свидетелями переживания страшного горя, вторжения в частную жизнь безутешной матери.

– Она кажется расстроенной, – сказал Гордон. Ну, Гордон, красавец, ни малейшей подробности не упустит!

– Да, – согласилась Таня.

– Поскольку время имеет сейчас первостепенное значение, – сказала Герт, – всех, видевших маленькую Аманду, полиция просит сообщить.

– Маленькую Аманду? – сказала Энджи и покачала головой. – Какой же еще ей быть в четыре года? Огромной, что ли? Взрослой?

– …всех, располагающих какой-либо информацией об этой маленькой девочке…

Показали фотографию Аманды во весь экран.

– …просят сообщить в полицию по телефону, указанному ниже.

Под фотографией на несколько мгновений появился телефонный номер отдела по борьбе с преступлениями против детей, затем передача продолжалась из студии. Вместо слов «Пропал ребенок» между головами ведущих появилась Герт Бродерик в прямом эфире, на этот раз она была дана меньшим планом, крутила в руках микрофон и смотрела в камеру пустым, слегка растерянным взглядом на ничего не выражающем, слегка растерянном лице, между тем как Хелен по-прежнему выходила из себя у подъезда, а Лайонел теперь уже вместе с Беатрис пытался ее удержать.

– Герт, – сказала Таня, – тебе не удалось поговорить с матерью?

Герт вдруг напряженно улыбнулась, стараясь скрыть выражение досады, прошедшее как облачко по ее безмятежному лицу.

– Нет, Таня. Полиция пока не разрешает заходить за ленту, которую вы видите у меня за спиной, поэтому, повторяю, еще предстоит уточнить, является ли эта плачущая женщина у меня за спиной у подъезда Хелен Маккриди.

– Ужасное происшествие, – сказал Гордон, в это время Хелен снова набросилась на Лайонела с кулаками и взвыла так громко, что Герт вздрогнула.

– Ужасное, – согласилась Таня. На экране на полсекунды снова появилось лицо Аманды и телефон отдела по борьбе с преступлениями против детей.

Камера снова показала Гордона.

* * *

– Другое важное событие, – сказал он. – В результате стрельбы, открытой грабителями, вломившимися в частный дом в Лоуэлле, два человека погибли и один ранен. Все подробности у Марты Торсни, которая сейчас находится в Лоуэлле. Марта?

На долю секунды изображение исчезло, пошел «снег», затем на мгновение экран стал черным. Мы решили досмотреть кассету до конца в полной уверенности, что Гордон и Таня укажут нам, как следует относиться к событиям на экране, и как-то заполнят в передаче пустоты, недостаточно насыщенные эмоциями.

* * *

Через восемь кассет и полтора часа полученные результаты сводились к затекшим ногам и еще более угнетающему впечатлению от тележурналистики, чем было у нас раньше. Репортажи походили друг на друга как две капли воды, если не считать ракурса съемки. По мере того как поиски Аманды затягивались, в новостных выпусках показывали одуряюще похожие интервью с самой Хелен, материалы о доме Хелен, о Бруссарде и Пуле, делающих заявления, о соседях Хелен, расклеивающих объявления, о полицейских, склоняющихся над разложенной на капоте автомобиля картой и освещающих ее фонариками или сдерживающих ищеек. Все эти видеоматериалы сопровождались одними и теми же «содержательными» слащаво-сентиментальными комментариями, все той же заученной озабоченностью и осуждающей наставительностью в выражении глаз, губ и лбов ведущих. А теперь вернемся к нашим программам, заявленным в расписании…

– Ну, – сказала Энджи и так энергично потянулась, что позвоночник у нее хрустнул, как зажатый в щипцах грецкий орех, – мы научились узнавать в лицо соседей Хелен, которых показали по телевизору. Чего мы еще сегодня добились?

Я выпрямился, и в шее у меня тоже затрещало. Скоро можно будет исполнять такую музыку дуэтом.

– Немногого. Я видел Лорен Смит, а раньше думал, что она отсюда переехала. – Я пожал плечами. – Наверное, просто избегала меня.

– Это которая с ножом на тебя кидалась?

– С ножницами, – поправил я. – Мне приятней думать, что это была любовная прелюдия. Они у нее неважно получались.

Энджи шлепнула меня по плечу.

– Ну-ка, посмотрим. Я видела Эйприл Нортон и Сьюзан Сьерсму. Не встречала их со школьных времен. Потом Билли Борана и Майка О'Коннора, он здорово облысел, ты заметил?

Я кивнул.

– И еще изрядно похудел.

– Да кого это волнует?! Он же лысый!

– Иногда мне кажется, что ты еще легкомысленнее, чем я.

Она пожала плечами и закурила.

– Кого мы еще видели?

– Дэниела Гентера, – сказал я. – Бэбса Керниса. Этот чертов Крис Маллен все крутился перед камерой.

– Это я тоже заметила. В начале выпусков.

Я отпил холодного кофе.

– А?

– В начале выпусков. Терся на заднем плане в начале каждой кассеты, но ни разу не показался после середины.

Я зевнул.

– Старина Крис – человек заднего плана. – Опустевшие чашки я подцепил пальцем за ручки. – Еще будешь?

Она покачала головой.

Я поставил ее чашку в посудомоечную машину и налил себе кофе. Энджи вошла, когда я открывал холодильник, чтобы достать сливки.

– Тебе Крис Маллен в нашем квартале когда последний раз попадался?

Я закрыл дверцу холодильника и взглянул на нее.

– Ты когда видела хоть половину из тех, кого мы видели на кассетах?

Она покачала головой:

– Забудь об остальных. Они здесь постоянно. А Крис переехал подальше от центра, купил дом где-то рядом с Девонширскими башнями, кажется, на Восемьдесят седьмой.

Я пожал плечами:

– Снова тебя спрашиваю: и что из этого?

– Чем он на жизнь зарабатывает?

Я поставил картонную упаковку со сливками на стойку рядом с чашкой.

– Работает на Сыра Оламона.

– Который как раз сидит.

– Нашла чем удивить.

– За?..

– Что?

– За что его посадили?

Я взялся за пакет со сливками.

– За что ж еще? – Я повернулся, услышал то, что только что сказал, и пакет замер у моего бедра. – За торговлю наркотиками, – медленно проговорил я.

– Ох, до чего ж ты прав, черт возьми!

9

Аманда Маккриди не улыбалась. Он смотрела на меня неподвижными пустыми глазами, светлые, какого-то мышиного оттенка волосы сосульками свисали по щекам. У нее был такой же безвольный подбородок, как у Хелен, слишком прямоугольный и маленький для ее личика, желтоватые мешки под глазами наводили на мысли о неправильном питании.

Она не хмурилась, не казалась сердитой или печальной, но просто присутствовала, как будто ее нервная система не знала иерархической системы реакций на раздражители. Сфотографироваться для нее было то же, что поесть, или одеться, или посмотреть телевизор, или пойти погулять с мамой. Любая ее реакция из числа тех, что она успела обнаружить за свою недолгую жизнь, если представить их графически, ложилась на горизонтальную прямую без максимумов, минимумов, безо всего.

Ее фотография лежала чуть-чуть не по центру белого листа бумаги для официальных документов. Под фотографией перечислялись приметы. Еще ниже было написано: УВИДИТЕ АМАНДУ – ПОЖАЛУЙСТА, ПОЗВОНИТЕ ПО ТЕЛЕФОНУ – и далее телефонный номер Лайонела и Беатрис с их именами, а также отдела по борьбе с преступлениями против детей – обращаться к лейтенанту Джеку Дойлу. Еще ниже помещался номер 911, и уже в самом низу был указан телефон и имя Хелен.

На кухонном столе в доме Лайонела лежала стопка объявлений, лежала на том самом месте, где он оставил ее, придя домой сегодня утром. Он всю ночь расклеивал их на фонарные столбы, на станциях метро, на оградах строек и заколоченных зданиях. Он обклеил ими центр Бостона и Кембридж, пока Беатрис и еще человек тридцать соседей делали то же, поделив между собой остальные станции метро. К рассвету в радиусе двадцати миль вокруг Бостона со всех поверхностей, на которые законно или незаконно можно было наклеить листовку, смотрело лицо Аманды.

Когда мы пришли, Беатрис в гостиной занималась утренними делами: обзванивала полицейских и журналистов, занимающихся исчезновением Аманды, узнавала, нет ли новостей. Затем снова – госпитали и коммерческие учреждения, которые отказались поместить листовку с портретом Аманды у себя в комнате отдыха или кафетерии: объясните причины отказа.

Понятия не имею, когда она спала, да и спала ли вообще.

Хелен была с нами на кухне. Она сидела за столом и, страдая с похмелья, ела из миски хлопья «Эппл-джэкс». Лайонел и Беатрис, возможно почувствовав что-то в одновременном появлении нас с Энджи и Пула с Бруссардом, прошли вместе с нами на кухню. Волосы Лайонела еще не высохли после дождя, капельки влаги рассыпались по его камуфляжной куртке. Детское лицо Беатрис было усталым, как у беженки во время войны.

– Сыр Оламон, – медленно произнесла Хелен.

– Да, Сыр Оламон, – сказала Энджи.

Хелен почесала шею в том месте, где небольшой сосуд пульсировал, как жук, оказавшийся под кожей.

– Я не знаю.

– Не знаете чего? – спросил Бруссард.

– Имя вроде знакомое. – Хелен взглянула на меня и прикоснулась пальцем к слезе, упавшей на пластиковую поверхность стола.

– Вроде знакомое, – сказал Пул. – Вроде знакомое, мисс Маккриди? Вы позволите мне цитировать это ваше высказывание?

– Что? – Хелен провела рукой по своим жидким волосам. – Что? Я сказала: звучит вроде знакомо.

– Имя вроде Сыр Оламон, – сказала Энджи, – никак не звучит. Либо вы его знаете, либо нет.

– Я думаю. – Хелен слегка прикоснулась к носу, потом отняла от него руку и уставилась на пальцы.

Пул взял стул, протащил его ножками по полу, поставил перед Хелен и сел на него.

– Да или нет, мисс Маккриди? Да или нет?

– Да или нет – что?

Бруссард шумно вздохнул, покрутил обручальное кольцо и притопнул ногой.

– Вы знаете мистера Сыра Оламона? – В шепоте Пула слышалось поскрипывание гравия и стекла.

– Яне…

– Хелен! – сказала Энджи до того резко, что даже я вздрогнул.

Хелен посмотрела на нее, и жучок под кожей на горле судорожно забился. Она попробовала выдержать взгляд Энджи, но через десятую долю секунды сдалась.

– Знаю Сыра. Чуть-чуть.

– Чуть-чуть или как следует? – Бруссард достал палочку жевательной резинки, зашелестела обертка из фольги, и от этого шелеста стало казаться, что чьи-то зубы вонзаются мне в спину.

Хелен пожала плечами:

– Я его знала.

Впервые с момента нашего прихода на кухню Беатрис и Лайонел двинулись со своих мест вдоль стены: Беатрис между мною и Бруссардом к плите, Лайонел сел в углу по другую сторону стола от своей сестры. Беатрис сняла чайник с плиты и поставила его под кран.

– Кто такой Сыр Оламон? – Лайонел схватил сестру за руку. – Хелен! Кто такой Сыр Оламон?

Беатрис обернулась ко мне:

– Торгует наркотиками или чем-то таким, я правильно понимаю?

Она говорила так тихо, что из-за шума воды эти слова услышали только мы с Бруссардом.

Я развел руками и пожал плечами.

Беатрис отвернулась к крану.

– Хелен, – повторил Лайонел дрогнувшим голосом.

– Ну, просто парень, Лайонел. – Голос Хелен был усталым, бесцветным.

Лайонел обвел взглядом наши лица.

Мы с Энджи отвернулись.

– Сыр Оламон, – сказал Реми Бруссард и прочистил горло, – среди прочего, мистер Маккриди, торгует наркотиками.

– А еще что? – спросил Лайонел с выражением детского любопытства на лице.

– Что?

– Вы сказали «среди прочего». Что у него «прочее»?

Беатрис поставила чайник на плиту, зажгла газ.

– Почему не отвечаешь на вопрос брата?

– А ты почему у негра не отсосешь, Беа?

Лайонел стукнул кулаком по столу с такой силой, что по дешевому пластику побежала трещинка, как ручеек по каньону.

Хелен запрокинула голову, это движение отбросило волосы от лица.

– Слушай меня. – Лайонел выставил трясущийся палец перед носом сестры. – Не смей оскорблять мою жену и не позволяй себе расистских высказываний у меня на кухне.

– Лайонел…

– У меня на кухне! – И он снова ударил по столу. – Хелен!

Это был вовсе не прежний его голос. Лайонел впервые поднял голос у нас в офисе, и это мне было знакомо. Но сейчас я слышал нечто совсем иное. Гром. От которого крошится бетон и содрогаются дубовые балки.

– Кто, – сказал Лайонел, ухватив свободной рукой угол стола, – кто такой этот Сыр Оламон?

– Торговец наркотиками, мистер Маккриди. – Пул полез в карман и достал пачку сигарет. – Порнограф. Сутенер. – Он достал сигарету, поставил ее вертикально на стол, нагнулся и понюхал табак. – А также уклоняется от уплаты налогов.

Лайонел, который, по-видимому, видел табачный ритуал Пула впервые, на мгновение остолбенел, поморгал, но потом сосредоточился на Хелен:

– Водишься с сутенером?

– Я…

– С порнографом, Хелен?

Она отвернулась, положила правую руку на стол и, избегая наших взглядов, посмотрела в окно.

– Что вы для него делаете? – спросил Бруссард.

– Дурь иногда перевожу. – Хелен закурила, потушила спичку в ладони и затрясла ею, как будто намазывала мелом бильярдный кий.

– Дурь, значит, перевозите, – сказал Пул.

Она кивнула.

– Откуда куда? – спросила Энджи.

– Отсюда в Провиденс. Отсюда в Филли. Туда, где не хватает. – Она пожала плечами. – От спроса зависит.

– И за это получаете что? – спросил Бруссард.

– Наличные. Ну… и еще кое-что про запас. – Она снова пожала плечами.

– Героин? – спросил Лайонел.

Хелен обернулась к брату. В ее пальцах дымилась сигарета.

– Да, Лайонел. Иногда. Иногда кок, иногда экс, а иногда… – Она покачала головой и обернулась к остальным: – Что велят.

– Следы, – сказала Беатрис, – мы бы видели следы уколов.

Пул похлопал Хелен по коленке.

– Она нюхала. – Он расширил ноздри и провел под носом сигаретой. – Правда?

Хелен кивнула.

– Когда нюхаешь, не так привыкаешь, – сказала она.

Пул усмехнулся:

– Ну, разумеется.

Хелен убрала его руку со своего колена, встала, прошла к холодильнику, достала банку пива «Миллер» и с резким щелчком ее открыла. Из отверстия пошла пена. Хелен, запрокинув голову, заливала пиво в рот. Я взглянул на часы. Было только пол-одиннадцатого.

Бруссард позвонил детективам из отдела по борьбе с преступлениями против детей и попросил немедленно отыскать Криса Маллена и установить за ним слежку. Теперь, считая двоих сотрудников, направленных по следу Рея Ликански, поисками, так или иначе связанными с исчезновением Аманды, сверхурочно занимался весь отдел.

– Вся информация строго для служебного пользования, – сказал Бруссард в трубку. – В настоящее время только я буду знать, чем вы заняты. Ясно?

По окончании телефонного разговора мы прошли вслед за Хелен и ее утренним пивом на заднюю террасу. По небу плыли плоские кобальтовые облака, серое утро замерло, и ставший более плотным влажный воздух предвещал дождь во второй половине дня.

Пиво, по-видимому, позволило Хелен сосредоточиться, что на трезвую голову у нее получалось неважно. Она облокотилась о перила террасы, посмотрела нам в глаза без страха или жалости к себе и ответила на вопросы о Сыре Оламоне и его правой руке, Крисе Маллене.

– Давно знаете мистера Оламона? – спросил Пул.

Она пожала плечами:

– Лет десять-двенадцать. Он из нашего квартала.

– А Криса Маллена?

– Примерно столько же.

– Где началась ваша совместная деятельность?

Хелен опустила банку с пивом.

– Что?

– Где ты нашла этого сырного типа? – спросила Беатрис.

– В «Филмо», – сказала Хелен и отхлебнула из банки.

– Когда вы стали на него работать? – спросила Энджи.

– Все эти годы понемногу. – Хелен опять пожала плечами. – Года четыре назад мне понадобились деньги. На Аманду…

– Господи боже мой! – ужаснулся Лайонел.

Хелен взглянула на него, потом на Пула и Бруссарда.

– …так он отправлял меня затариваться несколько раз. Так, все больше по мелочам.

– Все больше, – повторил Пул.

Хелен поморгала и торопливо кивнула.

Пул обернулся к ней и оттопырил языком нижнюю губу. Бруссард переглянулся с ним и вытащил из кармана еще палочку жевательной резинки. Пул усмехнулся.

– Мисс Маккриди, вы знаете, в каком подразделении мы работали с детективом Бруссардом до перехода в отдел по борьбе с преступлениями против детей?

Хелен презрительно поморщилась:

– Меня это должно волновать?

Бруссард сунул жевательную резинку в рот.

– В общем-то вам это, конечно, все равно, но просто для протокола…

– Ловили наркодилеров, – сказал Пул.

– Отдел по борьбе с преступлениями против детей довольно мал, новичков там не очень жалуют, – сказал Бруссард. – Так что в основном мы общаемся с ребятами из отдела по борьбе с распространением наркотиков.

– Чтобы не отставать от жизни, – добавил Пул.

Хелен покосилась на него, пытаясь сообразить, к чему все это.

– Вы сказали, что поставляли дурь по филадельфийскому коридору, – сказал Бруссард.

– Ну, сказала.

– Кому именно?

Хелен покачала головой.

– Мисс Маккриди, – сказал Пул, – мы здесь не наркодилеров ищем. Скажите нам имя, чтобы мы могли убедиться, что вы действительно перевозили товар для Сыра Ол…

– Рик Лембо.

– Рики Член. – Бруссард удовлетворенно улыбнулся.

– Где именно заключались сделки?

– В отеле «Рамада», возле аэропорта.

Пул кивнул Бруссарду.

– В Нью-Гэмпшир Сыр вас посылал?

Хелен сделала большой глоток и покачала головой.

– Нет? – Бруссард удивленно поднял брови. – И возле мотеля «Нашуа» не продавали? И никаких распродаж байкерам?

Хелен снова отрицательно покачала головой:

– Нет. Я – нет.

– Сколько вы слупили с Сыра, мисс Маккриди?

– Простите? – не поняла Хелен.

– Три месяца назад Сыр нарушил условия, под которые его выпустили условно-досрочно. Получил от десяти до двенадцати лет. – Бруссард выплюнул жвачку через поручни. – На сколько вы его кинули, узнав, что он сел?

– Ни на сколько. – Хелен не сводила глаз с босых ног.

– Чушь собачья!

Пул подошел к Хелен, осторожно забрал у нее из рук пиво, перегнулся через перила, наклонил банку и вылил содержимое на асфальтированную дорожку под террасой.

– Мисс Маккриди, слышу я последние несколько месяцев, как говорится, на улице, что Сыр Оламон прямо перед самым арестом отправил хороший пакет каким-то байкерам в мотель «Нашуа». Во время облавы пакет конфисковали, а деньги – нет. Поскольку байкерам – а они все ребята крепкие – еще только предстоит отведать содержимое пакета, наши северные друзья, стоящие на страже закона и порядка, считают, что сделка состоялась буквально за несколько мгновений до появления полиции. Дальнейшие размышления привели многих к мнению, что курьер ушел с деньгами. Что, как говорят сейчас в городе, было полной неожиданностью для ребят Сыра Оламона.

– Где деньги? – спросил Бруссард.

– Не понимаю, что вы такое говорите.

– Желаете пройти испытание на полиграфе?

– Уже проходила.

– На этот раз вопросы будут другие.

Хелен повернулась к перилам и посмотрела на небольшую, залитую гудроном автостоянку, за которой стояло несколько засохших деревьев.

– Сколько, мисс Маккриди? – Голос Пула был тих, безо всякого намека на давление или стремление получить ответ побыстрее.

– Двести тысяч.

На минуту на террасе воцарилась тишина.

– Кто ездил туда с вами? – наконец спросил Бруссард.

– Рей Ликански.

– Где деньги?

Костлявая спина Хелен напряглась.

– Не знаю.

– На врунишке, – сказал Пул, – горят штанишки.

Хелен повернулась от перил.

– Не знаю. Богом клянусь.

– Она Богом клянется. – Пул подмигнул мне.

– Ну что ж, в таком случае, – сказал Бруссард, – мне кажется, мы должны поверить.

– Мисс Маккриди. – Пул поправил манжеты. Говорил он небрежно, почти нараспев.

– Послушайте, я…

– Где деньги? – Чем небрежней и распевней говорил Пул, тем явственнее угадывалась исходящая от него угроза.

– Я не… – Хелен провела рукой по лицу и повисла на поручнях. – Я была совсем никакая, понимаете? Выходим мы из мотеля, идем по автостоянке. Через две секунды мимо нас проносится вся полиция Нью-Гэмпшира. Рей прижался ко мне, мы сквозь них и прошли. Аманда плакала, они, видно, решили, что мы – семья, просто мимо проезжаем.

– Аманда была с тобой? Там? – сказала Беатрис. – Хелен!

– Что? – ответила Хелен. – В машине надо было ее оставить?!

– Итак, вы уехали, – сказал Пул. – Вы были никакая. И что потом?

– Рей заехал к другу. Пробыли у него примерно час.

– Где в это время находилась Аманда? – спросила Беатрис.

– Да я почем знаю, Беа? В машине или в доме вместе с нами. Одно из двух. Говорю тебе, я была совсем никакая.

– Когда вышли из дому, деньги были при вас? – спросил Пул.

– Вряд ли.

Бруссард открыл блокнот.

– Где дом?

– В переулке.

Бруссард закрыл глаза.

– Где именно? Адрес, мисс Маккриди.

– Я вам говорю, я была совсем никакая. Я…

– Ну, тогда хоть город назовите, вашу мать, – сказал Бруссард сквозь зубы.

– Чарлстаун, – сказала Хелен, склонила набок голову и задумалась. – Да. Почти точно. Или Эверетт.

– Или Эверетт, – сказала Энджи. – Это значительно сужает круг поисков.

– Чарлстаун – это там, где большой памятник, Хелен, – сказал я и ободряюще улыбнулся. – Вы понимаете, о чем я говорю. Похож на памятник Вашингтону, но только на холме Банкер.

– Он надо мной что, смеется? – обратилась Хелен к Пулу.

– Я бы не рискнул делиться своими предположениями, – сказал Пул. – Но мистер Кензи прав. Если б вы были в Чарлстауне, вы бы запомнили памятник. Ведь верно?

Наступила очередная долгая пауза, Хелен изо всех сил напрягала то, что осталось от ее мозга. Я уж подумал, не принести ли ей еще банку пива для стимуляции мышления.

– Точно, – очень медленно проговорила она. – На обратном пути мы проехали по большому холму рядом с памятником.

– Значит, дом, – сказал Бруссард, – был на восточной стороне города.

– Восточной? – повторила Хелен.

– Вы были ближе к району Банкер-Хилл, к Медфорд-стрит или Банкер-Хилл-авеню, чем к Мейн-стрит или Уоррен-стрит.

– Ну, раз вы так говорите…

Бруссард склонил голову, потер ладонью щетину на щеке, коротко вздохнул.

– Мисс Маккриди, – сказал Пул, – вы еще что-нибудь о доме помните, кроме того, что он стоял в конце переулка? Это был дом на одну семью или на две?

– Он был очень маленький.

– Будем считать, что на одну семью. – Пул сделал пометку в блокноте. – Какого цвета?

– Они были белые.

– Кто?

– Друзья Рея. Женщина и мужчина. Оба белые.

– Отлично, – сказал Пул. – Но – дом. Какого он был цвета?

Она пожала плечами:

– Я не помню.

– Поехали искать Ликански, – сказал Бруссард. – Можно поехать в Пенсильванию. Черт, я сяду за руль.

Пул выставил руку:

– Дайте нам еще минутку, детектив. Мисс Маккриди, пожалуйста, вспомните. Вспомните тот вечер. Запахи. Музыку, ведь у Ликански в машине стереосистема. Вспомните все, что угодно, только бы снова почувствовать себя в той машине. Вы ехали из «Нашуа» в Чарлстаун. Это примерно десять часов, может, чуть меньше. Вы были никакая. Вы свернули в этот переулок, и вы…

– Мы – нет.

– Что?

– Мы в переулок не сворачивали. Остановились на улице. В переулке стояла старая сломанная машина. Пришлось колесить минут двадцать, пока нашли, где ее оставить. Там это непросто.