Текст книги "Лунная миля"

Глава 10

До своего исчезновения три недели назад Аманда Маккриди посещала школу для девочек имени Кэролин Говард Гилман. Здание школы находилось в Кембриджпорте, в проезде за Мемориал-драйв, чуть ниже Массачусетского технологического по течению реки Чарльз. Изначально Гилман была школой для дочерей аристократов и прочих сливок общества. Ее основатели в далеком 1843 году обещали «превратить вашу дочь в юную леди, обладающую безупречными светскими манерами. В день свадьбы ее будущий муж пожмет вам руку, благодарный за то, что ему досталась столь образованная и воспитанная жена».

С тех пор школа Гилман слегка изменилась. Учились там по-прежнему дочки обеспеченных родителей, но вот славились они не столько воспитанием и манерами, сколько полным их отсутствием. Если у вас хватало денег и связей, чтобы устроить чадо в Уинзор или Сент-Пол, но у самого чада напрочь отшибло всякую охоту учиться или, не дай бог, имелись отклонения в поведении, последним приемлемым вариантом для вас оставалась Гилман.

– Как бы нас ни превозносили в этом качестве, мы вовсе не «школа коррекции», – рассказывала мне директор, Май Нгьем, пока мы шли к ее кабинету. – Мы предпочитаем считать себя последним оплотом нормального школьного образования. Многие из наших выпускниц поступают в колледжи Лиги Плюща или Семи Сестер; разница только в том, что их путь чуть менее традиционен, чем у остальных школьниц. А поскольку мы знаем, что делаем, то проблем с финансированием не возникает и мы можем себе позволить брать под свое крыло умных девушек из не самых привилегированных слоев общества.

– Таких, как Аманда Маккриди.

Май Нгьем кивнула и провела меня в свой кабинет. Ей было лет тридцать с небольшим – низкого роста, с длинными, иссиня-черными волосами, она двигалась так, словно пол под ее ногами был мягче и глаже, чем тот, по которому ступал я. Одета она была в белоснежную блузку и черную юбку. Усаживаясь за стол, она указала мне на кресло.

Когда Беатрис позвонила ей прошлым вечером, чтобы договориться об этой встрече, Май поначалу заколебалась, но я по своему опыту знал, что разрушать сомнения Беатрис удавалось довольно быстро.

– Беатрис – та мать, какой у Аманды не было, а должна была быть, – сказала Май Нгьем. – Святая женщина.

– Вот с этим спорить не стану, так и есть.

– Вы только не обижайтесь, но, пока мы разговариваем, мне еще кое-что надо сделать. – Май Нгьем скривилась, кивнула в сторону монитора и щелкнула по паре клавиш на клавиатуре.

– Ничего страшного, – улыбнулся я.

– Нам позвонила мать Аманды, сказала, что дочери придется пропустить пару недель занятий – она уехала навестить отца.

– Я и не подозревал, что она вообще знала, кто ее отец.

Май на секунду оторвала свои темные глаза от монитора и невесело ухмыльнулась:

– Ничего она не знает. И вся история Хелен – вранье от первого до последнего слова, но у нас руки связаны. Мы и вмешаться-то можем только в том случае, если родители склонны к насилию по отношению к ребенку и у нас есть документы, это подтверждающие. В противном случае нам только и остается, что верить им на слово.

– Как вы считаете, могла Аманда сбежать из дома?

Она задумалась, затем покачала головой.

– Убегать не в ее духе, – ответила она. – В ее духе получать награды, побеждать в конкурсах и в конце концов добиться стипендии для поступления в отличный колледж. Преуспевать. Вот это больше похоже на Аманду.

– Значит, здесь она преуспевала?

– В плане учебы? Безусловно.

– А помимо учебы?

Ее глаза вернулись к экрану, она одной рукой набрала несколько фраз на клавиатуре.

– Что конкретно вас интересует?

– Все. Все что угодно.

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

– Похоже, с мозгами у нее был полный порядок.

– Более чем.

– Не истеричка?

– Нет, она очень разумный ребенок. Крайне.

– Хобби?

– Прошу прощения?

– Хобби. Чем она увлекалась помимо того, что была крайне разумной?

Щелкнув по клавише, директриса откинулась на спинку кресла. Постучала ручкой по столу, взглянула на потолок.

– Она любила собак.

– Собак.

– Любых, любого размера и породы. Помогала в питомнике в Восточном Кембридже. Добровольная работа – необходимое требование для получения хорошего аттестата.

– А как насчет отношений с одноклассницами? Она ведь совсем из другого мира. Здесь школьницы водят папины «лексусы», а ее предок даже на Магнитку расщедриться не смог.

Она кивнула:

– Если я правильно помню, поначалу некоторые одноклассницы ее невзлюбили. Издевались, что у нее украшений никаких нет, дразнили из-за одежды.

– Одежды?

– Нет-нет, не поймите меня неправильно, все было в рамках дозволенного. Но она одевалась в дешевых магазинах, а не в дорогих бутиках. Темные очки – купленные в супермаркете «Полароид», а не «Мауи Джим» или «Дольче и Габбана», как у ее одноклассниц. Сумочка оттуда же…

– А у других – «Гуччи».

Она улыбнулась и покачала головой:

– Скорее «Фенди» или «Марк Джейкобс», может «Джуси Кутгар». «Гуччи» они начинают носить чуть позже.

– Прискорбно сознавать, насколько я отстал от моды.

Снова улыбка:

– Вот в этом-то все и дело – мы с вами можем шутить по этому поводу. Для нас это все глупости. А для пятнадцати-шестнадцатилетних подростков?

– Вопрос жизни и смерти.

– Именно.

Я подумал о Габби. Неужели в таком мире ей придется расти?

Она сказала:

– А затем все прекратилось.

– Вот так просто взяли и перестали ее дразнить?

Она кивнула:

– Аманда – одна из немногих девочек, которые выглядят так, будто им и в самом деле все равно, что вы о них думаете. Критикуйте ее, отвешивайте комплименты – в ответ получите один и тот же ровный взгляд. Возможно, другим девочкам просто надоело пытаться ее задеть.

Раздался звонок, и на секунду Май Нгьем уставилась в окно, мимо которого пробежала дюжина подростков.

– Знаете, вначале я, возможно, не совсем верно выразилась.

– В каком смысле?

– Я сказала, что Аманда не стала бы убегать из дома. И я верю, что действительно убегать она бы не стала. Но… в каком-то смысле она только и делала, что убегала. И именно поэтому она оказалась здесь. Именно поэтому была круглой отличницей. Каждый день своей жизни она все дальше и дальше убегала от своей матери. Вы в курсе, что Аманда сама устроила свое поступление сюда?

Я покачал головой.

– Она написала заявление, заполнила все необходимые формы о предоставлении финансовой помощи, даже подала заявки на получение некоторых редких и малоизвестных федеральных грантов. Она начала готовиться в седьмом классе. Мать вообще была не в курсе планов своей дочери.

– Эти слова можно выбить Хелен на надгробии.

Услышав это имя, она слегка закатила глаза:

– Когда я впервые встретилась с Амандой и ее матерью, Хелен, представьте себе, была недовольна. Ее дочь соглашались принять в престижную частную школу, причем платить ей не надо было ни цента, но Хелен только оглядела мой офис и сказала: «Для меня и обычной школы было достаточно».

– Ага, наша Хелен просто блестящий пример успеха бостонской школьной системы.

Май Нгьем улыбнулась:

– Финансовая помощь, стипендии – они могут покрыть практически все затраты, если знать, куда обратиться. И Аманда знала. Преподавание, учебники – все оплачено. Все, кроме обязательного школьного взноса. И долги за него имеют свойство незаметно накапливаться. Аманда платила каждый семестр, наличными. Помню, однажды она часть суммы – долларов сорок, не меньше – внесла мелочью. Чаевые, которые она получила, подрабатывая в забегаловке. Я за всю свою карьеру мало встречала учеников, для которых родители не делали фактически ничего, но которые так упорно трудились, что сразу было понятно – их ничто не остановит.

– Но что-то ее остановило. Во всяком случае, недавно.

– Вот это-то меня и беспокоит. Ей светило поступление в Гарвард, на полную стипендию. Или в Йель. Или в Браун. Ей было из чего выбирать. А теперь, если она не вернется, не компенсирует три недели пропущенных экзаменов и лабораторных работ, не восстановит свой средний балл до уровня «отлично», куда ей податься? Она снова покачала головой. – Она не сбежала из дому.

– Жаль.

Она кивнула:

– Потому что теперь вам нужно будет исходить из предположения, что ее похитили. Опять.

– Именно. Как и тогда.

Компьютер тихо пикнул, сообщая о пришедшем письме. Май взглянула на экран и почти незаметно тряхнула головой. Снова посмотрела на меня:

– Знаете, я ведь сама в Дорчестере выросла. Рядом с Авеню, между Сэвин-Хилл и Филдс-Хорнер.

– Я тоже неподалеку оттуда.

– Я знаю. – Она пару раз щелкнула по клавиатуре и откинулась в кресле. – Я училась на третьем курсе в Маунт-Холиок, когда вы ее в первый раз нашли. Я этим расследованием просто одержима была. Каждый вечер торопилась в общежитие, чтобы не пропустить шестичасовые новости. Мы все думали, что она умерла, всю зиму и весну тоже.

– Я помню, – сказал я, в душе жалея, что не забыл.

– А затем – раз! – и вы ее нашли. Столько времени спустя. И вернули ее домой.

– Что вы об этом думаете?

– О том, что вы сделали?

– Ага.

– Вы поступили так, как и должны были поступить, – сказала она.

– О. – Я почти улыбнулся от благодарности.

Она посмотрела мне в глаза:

– Но вы все равно ошиблись.

Открыв школьный шкафчик Аманды, я уставился на учебники, тщательно рассортированные по высоте и разложенные в аккуратные стопки. На вешалке висела куртка «Ред Соке» – темно-синяя, с красной каймой и красным номером «19» на спине. Кроме нее и книг – ничего. Ни фотографий, ни наклеек, никаких батарей помады или браслетов.

– Значит, она любит собак и «Ред Соке», – сказал я.

– «Ред Соке»? – переспросила Май.

– На моей фотографии она одета в куртку с их логотипом.

– Я ее часто видела в этой футболке. И в другой, но с тем же логотипом. И куртку эту помню. Знаете, я ведь тоже за них болею. Могу до посинения говорить о фарм-клубах и о логике – точнее, ее отсутствии – в действиях Тео на последнем драфте, все такое.

Я улыбнулся:

– Как и я.

– Но Аманда… Ничего подобного. Я с полдюжины раз пыталась ее разговорить на эту тему, пока не поняла: она даже стартовый состав назвать не может. Не знает, сколько сезонов Уэйкфилд играет в команде и даже сколько раз они выиграли с начала года.

– Стало быть, она болеет за них просто потому, что они местные?

– Хуже. Для нее эта футболка – просто одежда. Цвета нравятся, вот и носит. Не более того.

– Язычница, – сказал я.

– Она была идеальной ученицей, – сказала Стефани Тайлер. – Я серьезно: и-де-аль-ной.

Мисс Тайлер преподавала историю Европы, продвинутый курс. Ей было лет двадцать восемь. Светлые, с пепельным оттенком волосы она затягивала в пучок, где каждая прядь находилась на своем строго определенном месте. Она выглядела ухоженно – и так, словно этот уход был чем-то само собой разумеющимся.

– Никогда не вызывалась отвечать, но, если спросишь, всегда была готова. В классе никогда не перекидывалась эсэмэсками, не гоняла игры на своем «блэкберри», ничего такого.

– У нее был смартфон?

Она задумалась.

– У Аманды? Хм, нет. Обычный старый мобильник. Вы не поверите, у скольких из этих девочек есть смартфоны. Даже у пятиклассниц. А у некоторых – и мобильные, и смартфоны. Учатся в последнем или предпоследнем классе, а в школу приезжают на БМВ пятой серии и «ягуарах». – От негодования она заговорщически склонилась ко мне: – Средняя школа теперь совсем новый мир, не то что раньше, вам так не кажется?

Я постарался сохранить нейтральное выражение лица. Я не был уверен, что школа так уж сильно изменилась; разве что навороченных аксессуаров добавилось.

– Так Аманда…

– Идеальная ученица, – повторила мисс Тайлер. – Не прогуливала, всегда отвечала, и обычно правильно, после занятий отправлялась домой и делала уроки. О большем и просить нельзя.

– Друзья у нее были?

– Только Софи.

– Софи? – переспросил я.

– Софи Корлисс. Ее отец – местный фитнес-воротила, кажется? Брайан Корлисс. Иногда дает советы зрителям на пятом канале, в новостях.

Я покачал головой:

– Я смотрю только «Ежедневное шоу» с Джоном Стюартом.

– А откуда же тогда новости узнаете?

– Из газет.

– Ясно, – проговорила она, и глаза ее остекленели. – В любом случае он довольно известная личность.

– О’кей, – сказал я. – И его дочь?..

– Софи. Они с Амандой как близнецы были.

– Настолько похожи?

Стефани Тайлер слегка склонила голову.

– Нет, но мне приходилось постоянно напоминать себе, кто из них кто. Странно, да? Аманда была пониже ростом и более светлокожая, Софи – более загорелая и значительно выше, но мне приходилось держать эти различия в уме.

– Значит, они были не разлей вода.

– С первого дня первого семестра первого года.

– И что же их так объединяло?

– Ну, они обе были нонконформистками, хотя для Софи это скорее был вопрос моды, чем убеждений. Аманда была белой вороной просто потому, что не умела вести себя иначе, и дети это уважали. Ну а Софи… она сама выбрала для себя эту роль, и для нее это было…

– Позерством?

– Да, в какой-то степени.

– Значит, другие дети уважали Аманду?

Мисс Тайлер кивнула.

– Любили ее?

– Ну, никто ее не ненавидел.

– Но?

– Но они и не знали ее толком. Ну, кроме Софи. Во всяком случае, больше никто на ум не приходит. Аманда – что остров в океане, сама по себе.

– Блестящая ученица, – сказал Том Даннал.

Даннал преподавал продвинутый курс макроэкономики, хотя выглядел скорее как тренер по футболу.

– Таких, как она, – одна на миллион, честно скажу. Именно такими нам всем хочется видеть своих детей, понимаете, о чем я? Вежливая, сосредоточенная, схватывает все на лету. И при этом никаких истерик, никаких конфликтов.

– Вот все мне это говорят, – сказал я. – Идеальный ребенок.

– Так и есть, – сказал он. – Вот только кому такое счастье всралось?

– Томми! – одернула его Май Нгьем.

– Нет, я серьезно. – Он поднял ладонь. – Я хочу сказать, Аманда – да, очень хорошая ученица. Вежливая, приятная в общении, если этого требует ситуация. Знаете фразу про маску без лица? Вот это как раз про Аманду. В прошлом году она у меня училась, и в этом тоже, и тогда, и теперь – лучшая в своем классе. И при этом спросите меня о ней, а мне и сказать нечего. Вообще. Спросишь у нее что-нибудь о ее жизни, а она обернет все на тебя. Спросишь, как у нее дела, она ответит: «В полном порядке. А у вас?» И всегда выглядела так, словно у нее все в порядке, словно она всем довольна. Но посмотришь ей в глаза, и кажется, что она только прикидывается. Как будто изучает человеческие повадки, учится говорить и вести себя как окружающие, но при этом сама – не часть этого общества, а существует где-то вне его.

– Хотите сказать, что она вела себя странно?

– Я хочу сказать, что более одинокого, чем она, человека еще не встречал.

– А что насчет ее друзей?

– Софи? – Он горько усмехнулся. – Друзья – это громко сказано.

Я взглянул на директора Нгьем. Та пожала плечами.

– Одна из учительниц сказала мне, что Аманда и Софи были не разлей вода.

– А я этого и не отрицаю. Я просто хочу сказать, что «друзья» – это не то слово, каким бы я описал их взаимоотношения. Тут скорее что-то в духе фильма «Одинокая белая женщина».

– С чьей стороны?

– Со стороны Софи, – сказала Май Нгьем, кивая самой себе. – Да, вот Том об этом сказал, похоже на то. Думаю, Аманда этого даже не замечала, но Софи явно ее боготворила.

– И чем меньше Аманда это замечала, – добавил Том Даннал, – тем выше Софи ее превозносила.

Я вздохнул:

– Ну, думаю, теперь настало время для вопроса на миллион долларов.

Том кивнул:

– Где Софи, да?

Я взглянул на директора Нгьем.

– Она бросила школу.

Глаза мои округлились.

– Когда?

– В начале школьного года.

– И вам не показалось, что между этими двумя событиями есть связь?

– Между тем, что Софи Корлисс решила бросить школу в сентябре, и исчезновением Аманды Маккриди после Дня благодарения?

Я оглядел пустой класс, стараясь не выдать собственного раздражения и разочарования:

– С кем-нибудь еще говорить есть смысл?

В школьной комнате отдыха собрали семерых одноклассниц Аманды и Софи. Директор Нгьем и я сидели в центре, школьницы – полукругом перед нами.

– Аманда была, ну, такая вся, – сказала Райли Мур. – Понимаете?

– Нет, не понимаю, – сказал я.

Хихиканье.

– Ну, ваще такая вся, понимаете, да?

Закатывание глаз. Снова хихиканье.

– А, – сказал я. – Ваще такая вся. Теперь понятно.

Пустые взгляды. Никакого хихиканья.

– Ну, типа, когда говоришь с ней, – сказала Бруклин Дун, – она такая вся типа слушает, да? Но если типа ждешь, чтоб она тебе чё-нить сказала, типа, ну, кто из парней ей нравится, или там какие приблуды у нее на айфоне, все такое? Ну, типа долго ждать придется, да?

Сидевшая рядом с ней девочка – то ли Корал, то ли Кристал – закатила глаза:

– Типа ваще до фига.

– Ваще да, – изрекла еще одна одноклассница, и все остальные дружно закивали, соглашаясь.

– А что насчет ее подружки, Софи? – спросил я.

– Буээ!

– Эта швабра?

– Да она ваще лохушка-точка-ком.

– Точка-орг.

– Реально ваще.

– Я слышала, она типа пыталась тебя зафрендить на Фейсбуке, да?

– Буэээ!

– Реально ваще, да?

Когда родилась моя дочь, я подумывал купить дробовик – чтобы лет этак через четырнадцать отгонять ее поклонников. А теперь, слушая этих девиц и представляя, что когда-нибудь и Габби будет говорить точно так же, корежа и бездумно обрекая английский язык на медленную и мучительную смерть, мне снова пришла в голову мысль купить дробовик. Чтобы засунуть его ствол себе в рот и вышибить к хреновой матери себе мозги.

Примерно пять тысяч лет цивилизации. Две с лишним тысячи со времен библиотек Александрии. Больше сотни лет с момента изобретения самолета. Невесомые, крохотные и доступные компьютеры, позволяющие каждому приобщиться к мировой сокровищнице знания. Но, судя по сидевшим в этой комнате девочкам, единственным нашим достижением со времен обретения огня было превращение «ваще» в универсальное слово, которое можно применять и как существительное, и как прилагательное, и как артикль, а порой и как все предложение в целом.

– То есть никто из вас толком ничего о них не знает? – поинтересовался я.

Семь пар глаз уставились на меня без всякого выражения.

– Значит, нет.

Тишину продолжительностью в тысячу лет нарушал только шорох.

– Помнишь еще чувака там? – сказала наконец Бруклин. – Типа на Джо Джонаса похож.

– Офигеть ваще, да?

– Чувак?

– Не, блин. Джо Джонас.

– Не, он лоховатый ваще какой-то.

– Да не.

– Да ваще.

Я попытался привлечь внимание Бруклин:

– Этот парень – бойфренд Аманды?

Она пожала плечами:

– А я не в курсах ваще.

– Но хоть что-то ты знаешь?

Было видно, что этот вопрос ее раздражал. Наверное, ее и солнечный свет раздражал точно так же.

– Да не, ну чё? Я один раз видела ее с каким-то перцем в Саут-Шор.

– Саут-Шор-Плаза? Торговый центр?

– Ну да. – Она уставилась на меня, раздосадованная моей тупостью.

– Значит, ты была в торговом центре, и…

– Ну, типа я, и Тиша, и Райли. – Она махнула в сторону двух своих подружек. – И вдруг натыкаемся на них, типа они из «Дизеля» выходили. Без покупок, правда.

– Без покупок, – сказал я.

Она взглянула на свои ногти, скрестила ноги, вздохнула.

– Еще что-нибудь помните? – спросил я у класса.

Ничего. Даже никаких пустых взглядов. Все дружно изучали свои ногти, или свои туфли, или свои отражения в окнах.

– Спасибо и на этом, – сказал я. – Вы очень мне помогли.

– Да без разницы, – ответили две из них.

Стоя на крыльце, я обменялся визитками с директором Нгьем и пожал ее маленькую, гладкую ладошку.

– Спасибо, – сказал я. – Вы действительно очень мне помогли.

– Надеюсь, что так. Удачи вам.

Я начал спускаться по лестнице.

– Мистер Кензи?

Я обернулся. Выскочившее солнце сияло на полную катушку. Выпавший прошлой ночью снег оно превратило в ручеек, с журчанием сбегавший по канавке к канализационному стоку. Май подняла руку, защищаясь от солнца.

– Те экзамены, о которых я говорила… Лабораторные работы… Если вы вернете ее в ближайшее время, мы найдем способ наверстать упущенное. И она получит стипендию в отличный колледж, обещаю.

– То есть мне просто надо найти ее как можно скорее.

Она согласно кивнула.

– Ну значит, – сказал я, – найду. И скоро.

– Я в этом не сомневаюсь.

На прощание мы еще раз кивнули друг другу, отдавая дань вежливости, но я почувствовал, что между нами осталось недосказанным что-то еще. Что-то теплое и чуть печальное, что-то, о чем лучше не задумываться. Что-то, во что не следует вглядываться слишком пристально.

Она повернулась и снова вошла в здание школы, закрыв за собой тяжелую дверь зеленого цвета. Я пошел к своему джипу. Когда я щелкнул по кнопке брелока, отпирая двери, из-за машины вышла девочка. Одна из тех семи, с кем я только что разговаривал. У нее были темные, глубоко посаженные глаза, темные гладкие волосы и белая, как пенопласт, кожа. Во время нашей встречи она единственная из семи школьниц не произнесла ни слова.

– Что вы сделаете, если найдете ее?

– Верну домой.

– К кому домой?

– Нельзя же ей одной болтаться бог знает где.

– Может, она не одна. И может, «бог знает где» – не такое уж плохое место.

– Чаще всего оно оказывается довольно хреновым.

– Вы видели, где она живет? – Она прикурила сигарету.

Я покачал головой.

– Ну так вломитесь туда как-нибудь и сами посмотрите. А для начала загляните в микроволновку.

– Микроволновку?

Она выдула серию колечек:

– Ага. Ми-кро-вол-нов-ку.

Я посмотрел в ее темные глаза, обрамленные еще более темными тенями.

– Приглашать в дом гостей – как-то не похоже на Аманду.

– А я и не говорила, что это Аманда меня пригласила.

До меня дошло через несколько секунд:

– Ты там была с Софи?

Она ничего не ответила, только пожевала левую сторону верхней губы.

– Ладно. Значит, Софи еще там?

– Возможно, – процедила девочка.

– А Аманда? Где она?

– Честно, не знаю.

– Почему ты со мной разговариваешь, если не хочешь, чтобы я ее нашел?

Она скрестила руки, обхватив левой ладонью правый локоть, и снова затянулась. Россыпь розовых шрамов поднималась по ее руке, словно железнодорожные шпалы.

– Слышала я тут историю про Аманду и Софи. На День благодарения пять человек зашли в комнату. Пока все понятно?

– Ага, вроде пока все ясно.

– Двое в этой комнате померли. Но вышли оттуда четверо.

Я ухмыльнулся:

– Слушай, ты кроме табака точно больше ничего не куришь?

– Просто запомните, что я вам сказала.

– Может, хватить мистику нагонять?

Она пожала плечами, куснула ноготь.

– Мне пора.

Когда она проходила мимо, я спросил:

– Зачем ты мне вообще все это рассказала?

– Потому что Зиппо был моим другом. В прошлом году. Больше чем другом. Первым больше-чем-другом в моей жизни.

– Кто этот Зиппо?

Фасад безразличия рухнул. Она выглядела как девятилетний ребенок. Девятилетний, брошенный родителями в торговом центре ребенок.

– Вы серьезно?

– Да.

– Господи, – сказала она, и голос ее надломился. – Вы же ничего не знаете.

– Кто этот Зиппо? – повторил я вопрос.

– Звонок прозвенел. – Она выбросила сигарету. – Пойду обучаться. Следите за дорогой.

Она шла по улице, и талый снег продолжал свой бег по канаве, а небо приобрело сланцевый, серовато-синий цвет. Только когда она исчезла за той же дверью, что и директор Нгьем, до меня дошло, что я так и не спросил, как ее зовут. Дверь закрылась, я залез в свой джип и поехал прочь, назад через реку.