Текст книги "Либертарианство. История, принципы, политика"

Неспособность понять это ведет к тому, что Фридрих Хайек назвал пагубной самонадеянностью, – идее, что умные люди могут спланировать экономическую систему, которая будет лучше, чем непланируемый неупорядоченный рынок. Это представление удивительно живуче.

Государство и война

Апофеоз государственной власти – война. В войне сила государства не скрыта и не завуалирована; она вся на виду. Война творит ад на земле, кошмар разрушения в масштабах, немыслимых при иных обстоятельствах. Не имеет значения, сколько ненависти иногда одни люди могут испытывать к другим, – трудно постичь, почему страны так часто идут войной друг на друга. Но расчеты правящего класса могут отличаться от расчетов простых людей. Война часто распространяет власть государства на завоеванные народы. Однако она в состоянии усилить государственную власть и без захвата новых территорий. (Конечно, проигрыш в войне может свалить правящий класс, так что развязывание войны – это азартная игра, но стоящий на кону приз достаточно хорош, чтобы привлечь игроков.)

Классические либералы давно поняли связь между войной и государственной властью. Томас Пейн писал: наблюдение за деятельностью британского правительства заставляет сделать вывод, что «не налоги повышаются, чтобы вести войну, а войны развязываются, чтобы продолжать собирать налоги». То есть английское и другие европейские правительства создавали видимость конфликта для того, чтобы «налогами обчистить карманы своих подданных». Либерал начала XX в. Рэндольф Боурн выразился просто: «Война – это здоровье государства», единственный способ пробудить стадный инстинкт в свободных людях и лучший способ расширить полномочия правительства.

История США служит тому прекрасной иллюстрацией. Во время войн, в первую очередь в период Гражданской войны, затем Первой мировой и Второй мировой, происходил серьезный рост федеральных расходов, налогообложения и регулирования. Война угрожает самому существованию общества, поэтому даже американцы, либертарианцы от природы, в такое время проявляют бо́льшую склонность мириться с требованиями государства – и суды соглашаются санкционировать неконституционное расширение федеральной власти. После того как чрезвычайная ситуация заканчивается, правительство уже не отдает захваченные полномочия, а суды соглашаются, что прецедент был создан, и государство с комфортом обустраивается в новых, более обширных владениях. Во время крупных американских войн федеральный бюджет возрастал в 10 или 20 раз, после окончания войны уменьшался, но никогда не доходил до первоначального уровня. Возьмите, к примеру, Первую мировую войну: в 1916 г. федеральные расходы составляли 713 млн долл., а в 1919 г. выросли до почти 19 млрд долл. и в дальнейшем никогда не падали ниже 2,9 млрд долл.

Дело, однако, не только в деньгах. Во время войны расширение власти государства принимает такие формы, как призыв в армию, подоходное налогообложение, непосредственное удержание налогов из начисляемых доходов, регулирование цен и ставок заработной платы, регулирование арендной платы за жилье, цензура, подавление инакомыслия и «сухой закон», законодательно оформленный в 1917 г. Первая мировая война стала одной из величайших катастроф в истории: в Европе она прервала период относительного мира, длившийся 99 лет, остановила беспрецедентный экономический прогресс и привела к подъему коммунизма в России и нацизма в Германии, а также стала прологом к еще более масштабной катастрофе – Второй мировой войне. Для США последствия были гораздо менее драматичными, но все равно заслуживают внимания: всего за два года участия США в войне президент Вудро Вильсон и Конгресс создали Совет национальной безопасности, Администрацию США по продовольствию, Администрацию США по топливу, Совет военной промышленности, Чрезвычайную военно-морскую корпорацию, Корпорацию США по зерну, Корпорацию США по жилью и Корпорацию по военному финансированию. Кроме того, Вильсон национализировал железные дороги. Это был грандиозный скачок к мегагосударству, под гнетом которого мы сейчас страдаем, и без войны он был бы невозможен.

Этатистов всегда восхищала война и открывающиеся возможности, даже если они иногда на нее и не решались. Правители и придворные интеллектуалы понимают, что у свободных людей свои заботы – семья, работа, отдых – и непросто побудить их добровольно участвовать в крестовых походах и интригах правителей. Придворные интеллектуалы постоянно призывают к «объединению усилий нации» для решения той или иной задачи, но большинство людей не обращают на них внимания, продолжая работать на благо своих семей и пытаясь усовершенствовать мышеловку. Однако во время войны – вот тут-то уже можно организовать общество и заставить всех плясать под одну дудку. Еще в 1910 г. Уильям Джеймс выдвинул идею «морального эквивалента войны» в эссе, предлагавшем, чтобы молодые американцы призывались в «армию на срочную службу вопреки природе», что «выбьет из них ребячество и вернет в общество с более здоровыми наклонностями и более трезвыми мыслями».

Для коллективистов война и ее «моральный эквивалент» до сих пор сохраняют свою привлекательность. В 1977 г. президент Картер воскресил фразу Джеймса, чтобы описать политику в области энергетики с ее акцентом на государственном регулировании и снижении уровня жизни. В мирное время это должно было стать эквивалентом жертв и деспотизма войны. В 1988 г. Совет демократического лидерства предложил фактически принудительную программу национальной службы, предусматривавшую «жертвенность» и «самоотречение» и направленную на возрождение «американской традиции гражданского долга». Нигде в материалах совета по этому вопросу ни разу не упоминалось об американской традиции прав человека. Данное предложение описывалось как способ «расширить политическую базу поддержки новых государственных инициатив, которые иначе были бы невозможны в нынешнюю эру бюджетных ограничений». Другими словами, государство получало возможность распределять выгоды от квазимобилизации дешевой рабочей силы. Название последней главы этого материала – вы будете смеяться – «Моральный эквивалент войны».

Позже, в 1993 г., председатель совета Билл Клинтон стал президентом и предложил свой план национальной службы, и провалиться мне на месте, если он не выглядел как «моральный эквивалент войны». Клинтон хотел, чтобы «осознание того, что ты американец, вновь вызывало чувство волнения» и «объединило мужчин и женщин всех возрастов и рас и повысило дух нации» в «борьбе с проблемами нашего времени». В конце концов, по-видимому, на службу будут призываться все молодые люди. А пока президент представляет себе «армию из 100 000 молодых людей… служащих здесь, дома… служащих нашей стране».

В 1982 г. лидера британской лейбористской партии Майкла Фута, известного левого интеллектуала, попросили привести пример социализма, осуществленного на практике, который, на его взгляд, мог бы «послужить реальной моделью будущего Британии», на что он ответил: «Лучшим примером демократического социализма, действовавшего в этой стране, свидетелем которого я являлся, был период Второй мировой войны. Тогда мы управляли Великобританией очень эффективно, у всех была работа… Трудовая повинность была лишь небольшой составной. Это было демократическое общество с общей целью».

Американский социалист Майкл Харрингтон писал: «Первая мировая война показала, что, несмотря на заявления идеологов свободного предпринимательства, государство способно эффективно организовать экономику». Он превозносил Вторую мировую войну за то, что она «дала основание провести поистине массовую мобилизацию людских и материальных ресурсов, которые в противном случае были бы использованы непроизводительно», и сетовал, что «достижения [Совет военного производства] страна решила забыть как можно быстрее». «Во время Второй мировой войны, – продолжает он, – страна пережила беспрецедентный рост социальной справедливости по сравнению с любым [другим] периодом американской истории. Регулирование ставок заработной платы и цен использовалось для устранения различий между социальными классами… Кроме того, имелся мощный моральный стимул, подстегивавший рабочих: патриотизм».

Таких коллективистов, как Фут и Харрингтон, влечет, конечно, не смерть, сопутствующая войне, а то влияние, которое война оказывает на страну: централизация, рост полномочий правительства и усиление позиций придворных интеллектуалов и плановиков с научными степенями (причем последнее не является случайным совпадением). В наше время общество менее склонно мириться с лишениями и опасностями настоящей войны, и это побуждает государство и его союзников-интеллектуалов искусственно фабриковать чрезвычайные ситуации и «моральные эквиваленты войны», чтобы собрать граждан под свои знамена и убедить их уступить часть своей свободы и имущества в пользу планов государства. Отсюда и война с бедностью, война с наркотиками, а также всевозможные кризисы и чрезвычайные ситуации, разыгрываемые плановиками на суперкомпьютерах. Все эти «моральные эквиваленты войны» имеют одно важное преимущество: настоящие войны всегда заканчиваются, а войны с бедностью и наркотиками могут продолжаться до бесконечности. Таким образом, в войне или ее моральном эквиваленте альянс государства и обслуживающих его интеллектуалов достигает своего апогея.

Теория общественного выбора выносит приговор войне: плоха для народа, но хороша для правящего класса. Неудивительно, что все хотят, чтобы она кончилась, но никто не может ее остановить.

10
Современные проблемы

Одно дело согласиться, что да, теоретически свобода – это хорошо, и совершенно другое, наблюдая деградацию института семьи, загрязнение окружающей среды и преступления против личности, заявлять, что государство не должно заниматься решением конкретных проблем. Вот почему многие потенциальные либертарианцы бегут с корабля.

Однако им следовало бы оставаться на борту. Государство не способно решить эти проблемы. Более того, очень часто оно само порождает их. Либертарианство дает лучшую основу для решения проблем, чем принуждающее правительство.

Это, конечно, не полный перечень проблем государственной политики и либертарианских ответов; подробное обсуждение более широкого круга проблем можно найти в источниках, указанных в конце книги. Но даже эти книги не охватывают все возможные политические вопросы. Либертарианский подход к государственной политике следует рассматривать не как катехизис – собрание вопросов и ответов, а как набор методов, с помощью которых можно решать самые разнообразные проблемы. Многие предложения, сформулированные в данной главе, представляют собой попытки «превратить омлет обратно в яйца» – применить либертарианские принципы к проблемам реального мира, которые во многих случаях созданы избыточным правительством. Тем не менее мы хотим не просто сформулировать цели либертарианства, но и наметить путь к свободному обществу.

Три фактора заставляют людей скептически относиться к либертарианским идеям и поддерживать использование государства для достижения социальных и экономических целей:

• Непонимание, как многого достигло либеральное общество. Легко указывать на проблемы – бедность, загрязнение окружающей среды, расизм и т. д., но следует учитывать и реальные выгоды, экономические и не только, полученные нами благодаря свободным рынкам и принципу господства права.

• «Моментальный снимок» реальности. Слишком часто мы выхватываем какой-то миг из жизни общества и требуем решить замеченную проблему. Однако необходимо понимать процессы протекания экономического и социального обмена. Мы беспокоимся, что компания AT&T собирается уволить 40 000 рабочих, не замечая, что за предшествующие 12 месяцев американские компании – постепенно, одно за другим, день за днем, компания за компанией – создали 2 млн рабочих мест.

• Патернализм. Очень распространена точка зрения, что другие люди не способны принимать хорошие решения. Мы редко требуем, чтобы государство принимало решения, касающиеся нашей жизни, однако многих из нас беспокоит, что другие люди не могут выбирать хорошие школы для своих детей и подходящие лекарства или принимать рациональные экономические решения.

Учитывая эти заблуждения и руководствуясь принципом ответственности людей за свои решения, правом собственности, принципом господства права и принципом конкурентного принятия решений, мы можем приступить к анализу текущих политических проблем и методов их решения.

Возобновление экономического роста

Крупнейшая проблема для большинства американцев в 1990-х годах – поддержание и ускорение экономического роста. Говоря о процветании в современной Америке, необходимо отметить два важных факта. Во-первых, мы располагаем бо́льшим богатством – включая более хорошее здоровье и более комфортабельную жизнь, – чем любой другой народ в человеческой истории. (В других странах, устроенных на принципах капитализма и демократии, люди также наслаждаются беспрецедентно высоким уровнем жизни, однако если сравнивать в единицах жилой площади и потребительских товаров, то окажется, что средний житель Германии и Японии потребляет на 30 % меньше, чем средний американец.) Во-вторых, вмешательство государства, приводя к раскоординации рыночного процесса, делает нас менее богатыми, чем бы мы могли быть, и эта потеря особенно остро ощущается теми, кто располагает наименьшими доходами и богатством.

Хорошие новости

В 1990-е годы постоянно раздаются жалобы на медленный рост заработной платы, упадок среднего класса и высказываются опасения, что уже люди, родившиеся в период послевоенного демографического бума, живут не так хорошо, как их родители, а представители поколения X будут жить хуже, чем беби-бумеры. Несмотря на то что определенные основания для беспокойства существуют и ниже мы будем о них говорить, не следует забывать, что со времени Промышленной революции капитализм обеспечивает широким массам людей уровень жизни, о котором более ранние поколения не могли не только мечтать, но и просто представить себе подобное.

Критики капитализма признают, что примерно до 1970 г. уровень жизни действительно рос; но на протяжении последних двух десятилетий, говорят они, заработная плата не растет, а уровень жизни за это время начал снижаться. Майкл Кокс из Федерального резервного банка Далласа и Ричард Олм из газеты «Dallas Morning News» критически проанализировали эти утверждения и пришли к несколько иным выводам. Верно, что с середины 1970-х годов средняя почасовая заработная плата немного упала, но общие выплаты продолжали медленно расти. В течение последних 20 лет работники получают все большую часть своего жалованья в форме медицинского страхования, пенсионных отчислений и других дополнительных пособий, которые не учитываются при расчете почасовой заработной платы.

Приходится ли нам больше трудиться, чтобы заработать эту небольшую прибавку? Нет. В 1950 г. средний американец работал 1903 часа в год, в 1973-м – 1743 и в 1990-м – 1562 часа. Кроме того, наша трудовая жизнь короче, поскольку мы начинаем ее позже и выходим на пенсию раньше, чем прежде, и после выхода на пенсию живем дольше, так как продолжительность жизни растет.

Теперь о потребительских товарах. В конце концов именно они – истинная цель экономического процесса. Мы работаем не для того, чтобы заработать доллары, а для того, чтобы приобрести больше товаров и услуг. Согласно Коксу и Олму, с 1970 по 1990 г. наш уровень жизни характеризовался следующими изменениями: средний размер нового дома увеличился с 1500 до 2080 квадратных футов; доля семей, имеющих цветной телевизор, выросла с 33,9 % до 96,1 %; количество абонентов кабельного телевидения выросло с 4 млн до 55 млн, а число семей, имеющих видеомагнитофон, – с 0 до 67 млн. В 1970 г. микроволновых печей не было практически ни у кого; в 1990 г. они были у 79 % американских семей.

А затронул ли этот прогресс бедных? По определению, малообеспеченные имеют меньше состоятельных. Вот почему люди стараются стать более преуспевающими. Однако по мере того, как новоизобретенные товары становятся дешевле, они распространяются в обществе. В 1971 г. 44,5 % всех семей имели сушилку для белья; в 1994 г. она была у 50,2 % малообеспеченных семей. В 1971 г. холодильник имели 83,3 % семей; в 1994 г. он был у 97,9 % малообеспеченных семей. В 1971 г. микроволновых печей и видеомагнитофонов не было ни у кого; к 1994 г. и то и другое было у 60 % малообеспеченных. Также к 1994 г. 92 % малообеспеченных семей имели цветной телевизор по сравнению с 43 % всех семей в 1971 г. В 1970 г. в 6,9 % американских жилищ не было полноценной водопроводно-канализационной системы; к 1990 г. – только в 1,1 %.

Сегодня американцы обладают более хорошим здоровьем и живут более богатой, безопасной и комфортабельной жизнью, чем любой другой народ в человеческой истории. Некоторые называют столь впечатляющий экономический рост «чудом», но именно это и происходит, когда людям разрешают производить и торговать в мире прав собственности и господства права. Этот рост кажется столь удивительным только потому, что на протяжении большей части истории в большинстве стран государственная власть подавляла и разрушала простую систему естественной свободы, сформулированную еще Адамом Смитом.

Плохие новости

Однако в 1990-е годы американцев стало посещать чувство тревоги. Они видят, что уровень жизни растет не так быстро, как можно было ожидать, и сегодняшние дети уже не будут жить так же хорошо, как их родители. Возможно, мы забыли, что рост уровня жизни обеспечивается не автоматически; его нужно произвести посредством усердной работы и накопления капитала.

У нас действительно возникли проблемы, и еще большие проблемы нас ждут впереди. Несмотря на появление все новых потребительских товаров, темпы экономического роста в США резко упали. С 1973 по 1990 г. ВНП на душу населения в США увеличивался всего на 1,5 % в год, тогда как рост ВНП Японии составлял 3,1 % в год. Реальная выработка на одного рабочего с 1947 по 1973 г. увеличилась вдвое, а затем практически перестала расти. Так, с 1973 г. совокупное вознаграждение на одного рабочего увеличилось всего на 20 %.

Чем вызвано замедление экономического роста? Экономисты и эксперты отвечают на этот вопрос по-разному, поскольку вопрос действительно сложный. Однако главная причина заключается в том, что правительство постоянно увеличивало налоговое бремя, все жестче регулировало и постоянно вмешивалось в производительный процесс рыночного обмена. На рынке все обмены ведут к более эффективному использованию ресурсов с точки зрения удовлетворения желаний потребителей. Любое действие, препятствующее добровольному обмену, снижает эффективность использования ресурсов. Когда посредством налогов ресурсы забираются у тех, кто их зарабатывает, чтобы быть потраченными государственными чиновниками, они не работают так же эффективно на удовлетворение желаний потребителей, как ресурсы, направляемые частными владельцами. Когда государственное регулирование запрещает людям производить обмен, который они считают ценным, экономика неизбежно становится менее эффективной.

Создают богатство – т. е. обеспечивают товарами и услугами всех членов общества – люди, занимающиеся производством и обменом на рынке. Государство может получить ресурсы, только забирая их у тех, кто их производит. В последние десятилетия государство забирает из частного сектора все больше и больше богатства. Оценить государственный грабеж продуктивного производительного сектора экономики можно разными способами. Можно посмотреть на ставку подоходного налога или на совокупные государственные расходы. Можно подсчитать государственные расходы как долю ВВП, однако, поскольку ВВП включает приобретение товаров и услуг государством как в числителе, так и в знаменателе, здесь имеет место двойной счет. Дин Стэнсел из Cato Institute предложил другой подход: он попытался измерить государственные расходы на всех уровнях (федеральном, штатном и местном) как долю от богатства, произведенного американским народом. Любые государственные расходы изымают деньги из продуктивного частного сектора экономики и осуществляются согласно политическим предписаниям, причем способ сбора средств – путем налогов или займов – не имеет значения. Расчеты Стэнсела приведены в табл. 1, которую можно назвать Индексом государственного грабежа. Неудивительно, что, когда государственный грабеж превысил 50 %, произошло резкое замедление роста экономики. Представьте себе, насколько сильнее и продуктивнее была бы наша экономика, если б государство перестало забирать больше половины богатства, производимого работающими членами общества.

Посмотрим на государственные расходы. В настоящее время в США государственные расходы разного уровня составляют около 2,6 трлн долл. в год – 2 600 000 000 000 долл., т. е. достаточно, чтобы купить все сельскохозяйственные земли США плюс весь акционерный капитал ста крупнейших корпораций страны. Или 24 000 долл. на семью в год. В табл. 2 показано, как это цифра росла (все данные приведены с поправкой на инфляцию). Трудно поверить, что какая-либо американская семья получает услуги, соответствующие потраченным деньгам. Однако не следует предполагать, что все эти деньги идут на «расточительство, мошенничество и злоупотребления», как говорил президент Рональд Рейган. Федеральные расходы финансируют как то, что имеет реальную ценность: национальную оборону, межштатные автострады, здравоохранение, метеопрогнозы и пенсионное обеспечение, так и некоторые поистине разрушительные программы: субсидии коммерческим компаниям, запрет наркотиков и дорогостоящее регулирование. Не следует думать, что, если резко сократить государственные расходы, у вас появятся тысячи долларов, которые можно будет потратить на машины, одежду и отдых. Например, если бы государство не занималось социальным страхованием – самая крупная федеральная программа, – каждый американец должен был бы решать, сколько сберегать на собственную пенсию. Если бы местные правительства не занимались школьным образованием, родителям пришлось бы тратить часть дополнительных доходов (больше не изымаемых путем налогообложения) на образование. Либертарианцы не утверждают, что все государственные расходы бессмысленны, они лишь говорят, что в условиях свободного рынка люди получают более качественные и дешевые товары, чем в условиях бюрократического контроля над производством и распределением.

Государственное регулирование также способствует замедлению темпов экономического роста, о чем говорилось в главе 8. Если к Индексу государственного грабежа добавить 600 млрд долл. – сумму, в которую экономист Томас Хопкинс из Университета Рочестера оценивает потери от государственного регулирования экономики, то окажется, что государство уменьшает реальное богатство общества более чем на 55 %. Восстановить прежние темпы экономического роста (а соответственно дать толчок росту зарплат, поднять уровень жизни и вернуть каждому американцу уверенность, что будущее будет лучше, чем настоящее) можно только одним способом: сократить размер государства и вернуть богатство Америки людям, которые его создают. Некоторые конкретные способы сокращения размера государства будут обсуждаться в этой главе, однако общее направление понятно:

1. Приватизировать услуги, предоставляемые государством.

2. Сократить государственные расходы, государственные заимствования и налогообложение.

3. Дерегулировать рыночный процесс.

4. Вернуть людям право принимать важные для их жизни решения.

Это путь как к свободе личности, так и к экономическому росту. Как далеко следует продвигаться по этому пути? Это зависит от того, насколько мы уверены в гражданском обществе и рыночном процессе. Либертарианцы утверждают, что мы можем и должны пройти длинный путь к минимальному государству; помимо защиты наших прав с помощью полиции, судов и национальной обороны, трудно представить, какие товары и услуги могут более эффективно производиться государственной бюрократией, чем на конкурентном рынке.

Одна и та же политика – снижение налогов – демонстрирует и уважение к достоинству работающих людей и добродетели производства, и максимизирует экономический рост. Правительства и придворная интеллигенция часто пытаются ввести налогоплательщиков в заблуждение, перемещая налоговое бремя с одного налога на другой или с одной группы налогоплательщиков на другую и пытаясь утаить последствия налогообложения, о чем мы говорили в главе 9. Пропорциональный налог, прогрессивный налог, налог с продаж, налог на предметы роскоши – несмотря на все их различия[36]36
  См.: Ротбард М. Власть и рынок. Челябинск: Социум, 2010.


[Закрыть], суть либертарианской налоговой политики выражается буквально в нескольких словах – снизить налоги, для всех.

Насколько их можно сократить? Цель либертарианства – общество, свободное от принуждения. Если вы полагаете, что налогообложение не является принудительным, попробуйте представить, сколько налогов соберет федеральное правительство, объявив, что не будут преследовать по закону решивших не платить налоги – ни проверками, ни штрафами, ни заключением в тюрьму. Милые люди, защищающие налогообложение, не выдвигают столь приятной программы именно потому, что уверены: американский народ не отдаст по доброй воле государству половину заработанных денег. Поскольку налогообложение представляет собой принуждение, конечная цель либертарианства – ликвидировать его. Как же тогда финансировать необходимые функции государства – полицию, суды и национальную оборону? Предлагались разные способы, но ни один из них не удовлетворяет полностью. Самое лучшее, что мы можем здесь предложить, – существенное сокращение государственных расходов и налогообложения до уровня поддержания необходимых функций государства. Добившись этого, нам, возможно, удастся найти способ устранить и оставшееся принудительное налогообложение. Быть может, в процветающем либертарианском обществе люди охотно будут жертвовать, скажем, 5 % своих доходов государству, которое защищает их права, а в остальном оставляет их в покое. Пожалуй, великое множество организаций гражданского общества – коммерческие компании, церкви, объединения по месту жительства – сумеют обеспечить необходимый объем государственных доходов. Если нет, то – поскольку либертарианство имеет целью максимизировать свободу людей и минимизировать принуждение – государство, облагающее наши доходы по ставке 5 %, чтобы защитить нас от агрессии сограждан или внешних сил, будет гораздо ближе к либертарианским представлениям, чем современное экспансионистское государство.