Текст книги "Либертарианство. История, принципы, политика"

Почему государство становится слишком большим

Томас Джефферсон писал: «Если пустить дело на самотек, то свобода будет сокращаться, а государство расширяться». Двести лет спустя Джеймс Бьюкенен получил Нобелевскую премию по экономике за многолетние научные исследования, подтверждающие мысли Джефферсона. Совместно с Гордоном Таллоком Бьюкенен разработал основы теории общественного выбора. В ее основе лежит фундаментальное положение: подобно всем остальным людям, чиновники и политики действуют исходя из личных интересов. Однако множество ученых верили и верят в обратное, и именно поэтому в учебниках пишут, что люди, работающие в частном секторе экономики, эгоистичны, а государство действует в общественных интересах. Заметили небольшую подмену в последнем предложении? я сказал «люди, работающие в частном секторе экономики», а затем «государство действует». Переключение с индивидуального на коллективное создает путаницу. Поскольку на самом деле государство не действует. Действуют определенные люди, олицетворяющие государство. Почему парень, после окончания колледжа устроившийся работать в Microsoft, должен вести себя эгоистично, а его бывший сосед по общежитию, работающий в Министерстве жилищного строительства и городского развития, вдруг должен проникнуться альтруизмом и действовать в интересах общества?

И оказывается, что простое экономическое допущение, что политики и чиновники действуют так же, как все остальные, а именно в своих собственных интересах, имеет огромную объясняющую силу. Модель общественного выбора гораздо лучше объясняет распределение голосов избирателей, лоббистские усилия, дефицитное бюджетное финансирование, коррупцию, экспансию правительства и сопротивление лоббистов и членов Конгресса ограничению сроков пребывания в должности, чем упрощенная модель из книг по гражданскому праву, исходящая из того, что государственные чиновники действуют в общественных интересах. Кроме того, модель общественного выбора объясняет, почему эгоистичное поведение имеет положительные результаты в условиях конкурентного рынка, но приносит такой вред в политическом процессе.

Разумеется, политики и чиновники действуют в своих собственных интересах. Одна из ключевых концепций теории общественного выбора – сконцентрированные выгоды и рассеянные издержки. Это означает, что выгоды всякой государственной программы достаются немногим, тогда как издержки распределены среди множества людей. Возьмем в качестве примера субсидии для производства этанола, получаемые компанией ADM. Если по этой программе ADM получает 200 млн долл. в год, значит, каждому американцу это обходится примерно в 1 долл. Вы об этом знали? Скорее всего, нет. Теперь знаете. И что вы сделаете, будете писать вашему конгрессмену и жаловаться? Скорее всего, нет. Полетите в Вашингтон, пригласите вашего сенатора на обед, пожертвуете в его политический фонд 1000 долл. и попросите не голосовать за этаноловую субсидию? Разумеется, нет. Однако будьте уверены, председатель правления ADM Дуэйн Андреас делает все это и многое сверх того. Подумайте, сколько бы вы потратили, чтобы получить от федерального правительства субсидию в размере 200 млн долл.? Уверен, что, если бы понадобилось, не пожалели бы и 199 млн долл. Итак, кого же будут слушать члены Конгресса? Средних американцев, которые не знают, что каждый из них платит доллар Дуэйну Андреасу? Или Андреаса, который составляет список и дважды проверяет его, чтобы увидеть, кто голосует за его субсидию?

Конечно, если б дело было только в этаноле, проблема не стоила бы выеденного яйца. Но ведь по такому принципу устроено большинство федеральных программ. Возьмите хотя бы программу помощи фермерам: несколько миллиардов долларов для субсидируемых фермеров, составляющих около 1 % населения США; несколько долларов в год с каждого налогоплательщика. Эта программа устроена еще более хитро. Многие связанные с ней издержки спрятаны в растущие цены на продовольствие, поэтому потребители финансируют ее, не подозревая об этом.

Каждый год в Вашингтоне тратятся миллиарды долларов, чтобы получить кусочек от триллионов долларов налогоплательщиков, ежегодно расходуемых Конгрессом. Посмотрите на эту рекламу из «Washington Post»:

«Ифраструктура… новое модное словечко вашингтонского жаргона, означает:

A. Рассыпающееся материальное богатство Америки? Для ремонта автострад, мостов, канализации и т. д. требуется 3 трлн долл.

B. Миллиарды федеральных долларов на восстановление? Налог на бензин 5 центов с галлона – это только начало.

C. Ваш путеводитель по выделению государственного финансирования на инфраструктуру – куда деньги идут и как получить вашу долю – в кратком, выходящем два раза в неделю информационном бюллетене?

ОТВЕТ: Все вышеперечисленное. Подпишитесь сегодня».

Бесчисленное множество таких бюллетеней информируют заинтересованных лиц, какие деньги государство раздает и как получить к ним доступ.

В 1987 г. рекламное объявление в газете «Herald», выходящей в городе Дюранго, штат Колорадо, расхваливая проект по строительству плотины Animas – La Plata и орошению, продемонстрировало публике обычно скрытые расчеты тех, кто пытается получить доступ к федеральным долларам: «Почему нам следует поддерживать проект Animas – La Plata: потому что не нам платить по векселям! Мы получим воду. Мы получим водохранилище. А счет получат другие».

Экономисты называют этот процесс погоней за рентой или погоней за трансфертом. Это еще одна иллюстрация предложенного Оппенгеймером разделения экономических и политических средств. Одни люди и предприятия создают богатство. Они производят пищу, или создают вещи, которые люди хотят покупать, или предоставляют полезные услуги. Другие находят, что легче поехать в Вашингтон, столицу штата или в здание мэрии и получить субсидию, таможенную пошлину, квоту или ограничение для своих конкурентов. Это примеры политических средств приобретения богатства, и, к сожалению, они растут быстрее, чем экономические.

Конечно, в современном мире, когда государство раздает триллионы долларов, как Санта Клаус, становится все труднее отделить производителей от искателей трансфертов, хищников от жертв. Государство пытается сбить нас с толку, как сдающий в трехкарточном монте, пытаясь как можно незаметнее забрать наши деньги, а затем частично отдать нам обратно с пышными церемониями. В результате все мы жалуемся на налоги, но потом требуем программу бесплатной медицинской помощи «Медикэр», дотируемый общественный транспорт, фермерские программы, бесплатные национальные парки и т. д. и т. п. Еще в XIX в. Фредерик Бастиа провидчески заметил: «Государство – это громадная фикция, посредством которой все стараются жить за счет всех». В целом мы все проигрываем, однако трудно определить, кто в конкретных обстоятельствах только проигрывает, а кто только выигрывает.

В книге «Демосклероз» журналист Джонатан Раух описывает процесс погони за трансфертом: «В Америке только несколько классов людей могут забрать ваши деньги, если вы не в состоянии от них отбиться. Первый – это класс преступников. Те, кто забирается в вашу машину или грабит ваш дом (или пробивает отверстия в его крыше), – это участники паразитической экономики в классическом смысле: они присваивают ваше богатство, если вы не даете им должного отпора. Такие люди стоят обществу дорого, и в эту цену входит не только то, что они забирают, но и высокая стоимость защиты от них. Они заставляют нас покупать замки, сигнализации, железные ворота, страховку, нанимать охранников, полицейских и т. д… Однако не только уголовники играют в распределительные игры. Легальная, некриминальная погоня за трансфертами, бесспорно, возможна – при одном условии. Здесь необходима помощь закона. Нужно убедить политиков или суды вмешаться от вашего имени».

Поэтому, продолжает он, все группы общества ищут подходы к государству, чтобы оно либо помогло им, либо наказало их конкурентов: коммерческие компании стремятся получить таможенные пошлины или добиться небольших изменений в государственном регулировании, которые наносят больше вреда их конкурентам, чем им самим, профсоюзы просят ввести законы о минимальной заработной плате (что делает наем высокооплачиваемых квалифицированных работников более экономичным, чем наем менее производительного низкоквалифицированного персонала), почтовые работники убеждают Конгресс запретить частную конкуренцию. А поскольку выгоден каждый такой нормативный акт всего нескольким людям, в то время как расходы распределяются среди множества потребителей или налогоплательщиков, немногие получают прибыль за счет многих и вознаграждают помогающих им политиков.

Еще одна причина роста государства – это то, что Милтон и Роуз Фридмены назвали «тиранией статус-кво». Когда предлагается новая государственная программа, она подвергается горячему обсуждению. (По крайней мере если мы говорим о таких крупных программах, как фермерские субсидии или «Медикэр». Множество более мелких программ просачиваются в бюджет после краткого обсуждения или вообще без оного, но некоторые из них через несколько лет становятся достаточно большими.) Однако как только программа принята, споры о ней практически прекращаются. В дальнейшем Конгресс просто ежегодно рассматривает, насколько увеличить бюджет. Споров, должна ли программа существовать, больше не ведется. На решение этой проблемы направлены такие реформы, как бюджетирование с нулевой базой и законы «заходящего солнца»[35]35
  бюджетирование на нулевой базе – процесс разработки бюджета, предполагающий, что каждому подразделению предоставляется возможность начинать расчет потребности в ресурсах на новый бюджетный период, исходя из будущих приоритетов, а не показателей прошлого периода.
  законы «заходящего солнца» – законы о проведении той или иной программы, автоматически теряющие силу в срок, обычно указанный в самом законе («солнце его заходит»). Для продления срока действия закона и сохранения ведомств, которые проводят его в жизнь, необходимо специальное решение законодательного органа. Пересмотр и оценка действенности закона обычно проводятся в сроки от 3 до 10 лет. Первый такой закон был принят в 1976 г. в штате Колорадо в целях борьбы с бюрократизмом. К середине 1980-х гг. такие законы существовали уже в большинстве штатов. [ «Американа».]


[Закрыть], но особых результатов они не принесли. Когда в 1979 г. федеральное правительство решило упразднить Управление гражданской авиации, оно обнаружило, что процедура упразднения правительственного учреждения нигде не прописана – такого просто никогда не случалось. Даже инициированный самим президентом Клинтоном Доклад о национальной эффективности – хваленый проект по «переизобретению правительства» – констатировал, что «федеральное правительство не способно отказаться от старого и отжившего. Оно знает, как добавить, но не знает, как вычесть». Вы можете долго копаться в бюджете Клинтона и не найти ни одного предложения закрыть какую-либо программу.

Важный элемент тирании статус-кво – то, что вашингтонцы называют железным треугольником, защищающим каждый орган или программу. Железный треугольник состоит из комитета или подкомитета Конгресса, осуществляющего надзор за исполнением программы, чиновников, занимающихся ее непосредственным выполнением, и заинтересованных групп, получающих от нее выгоду. Эти группы соединены вращающейся дверью: работник аппарата Конгресса разрабатывает регулирующее мероприятие, затем переходит на работу в исполнительную власть и там занимается его осуществлением потом уходит в частный сектор и зашибает большие деньги на лоббировании среди своих бывших коллег от имени заинтересованной в регулировании группы. Бывают случаи, когда корпоративный лоббист ради создания нового регулирующего органа делает взнос в избирательный фонд конгрессменов, после чего получает пост в руководстве этого органа, поскольку кто еще так же хорошо понимает данную проблему?

Если чиновники и политики, подобно всем прочим людям, в своей деятельности преследуют личные интересы, как они будут действовать в правительстве? Нет, безусловно, иногда они и впрямь будут стараться служить интересам общества. Большинство людей верят в стремление делать добрые дела. Вот только стимулы в правительстве не добрые. Чтобы заработать деньги в частном секторе экономики, вы должны предлагать людям то, что они хотели бы иметь. Если вы это делаете, вы привлечете клиентов; если не делаете, то вылетите из бизнеса, лишитесь работы или потеряете инвестиции. Именно это и заставляет коммерческие компании быть активными, искать способы угодить клиентам. Но у чиновников нет клиентов. Они не зарабатывают больше денег оттого, что удовлетворят больше клиентов. Чиновники концентрируют деньги и власть посредством укрупнения ведомств. Что «максимизируют» чиновники? Чиновников! Таким образом, их стимул – искать способы принять в штат как можно больше людей, расширить их власть и потратить больше долларов налогоплательщиков. Найдите новую проблему, над которой могло бы работать ваше ведомство, и Конгресс, возможно, выделит вам дополнительный миллиард, введет должность очередного заместителя и создаст в вашем ведомстве еще одно управление. Даже если вы не сумеете обнаружить новой проблемы, не беда – просто объявите, что проблема, вверенная вашим заботам, становится гораздо серьезнее, и есть надежда, что вы получите больше денег и власти. Но если вы решите проблему, например дети станут набирать при тестировании большее число баллов или все получатели пособий устроятся на работу, то Конгресс или законодательный орган вашего штата, пожалуй, сочтет, что вы не нуждаетесь в дополнительном финансировании. (Более того, они могут даже принять решение об упразднении вашего ведомства, хотя это, скорее всего, пустая угроза.) Какая восхитительная система стимулирования! Сколько проблем будет решено, если система стимулирования наказывает за решение проблемы?

Выход на первый взгляд лежит на поверхности – изменить систему стимулирования. Однако это проще сказать, чем сделать. У государства нет клиентов, которые могут выбирать – пользоваться его продукцией или попробовать продукцию конкурента, поэтому трудно решить, когда государство выполняет работу хорошо. Если от года к году количество отправляемых писем растет, значит ли это, что Почтовая служба США хорошо обслуживает своих клиентов? Не обязательно, поскольку ее клиенты – пленники. Желая послать письмо, они вынуждены делать это через Почтовую службу (если они не готовы платить минимум в 10 раз больше за срочную доставку). До тех пор пока какое-либо учреждение получает деньги за счет принуждения, получая законодательно установленные платежи, затруднительно, если вообще возможно, оценить его успехи на ниве обслуживания клиентов. Между тем заинтересованные группы в рамках этой системы – политики, чиновники, профсоюзы – борются за добычу и сопротивляются любым попыткам оценить их продуктивность и эффективность.

Чтобы удостовериться в эгоистичной природе людей, составляющих государство, достаточно просто заглянуть в любую ежедневную газету. Сравните, насколько пенсионная система федеральных государственных служащих лучше, чем система социального обеспечения. Посмотрите на двухмиллионные пенсии, которые будут накоплены уходящими на покой членами Конгресса. Заметьте, что, когда Конгресс и президент временно приостанавливают деятельность федерального правительства, они продолжают получать свое жалованье, тогда как рядовые сотрудники должны ждать.

Политолог Джеймс Пейн изучил материалы четырнадцати разных бюджетных слушаний, заседаний комитетов, где члены Конгресса решали, какие программы финансировать и в каких размерах. Он обнаружил, что из 1060 выступавших 1014 высказались за предлагаемые расходы и только 7 были против (остальные не имели твердой позиции «за» или «против»). Другими словами, только в половине слушаний хотя бы один выступающий высказался против программы. Сотрудники аппарата Конгресса подтверждают, что то же самое верно и в отношении офиса любого конгрессмена: соотношение числа людей, приходящих попросить конгрессменов потратить деньги, к числу тех, кто возражал против какой-то конкретной программы, было «несколько тысяч к одному».

Как бы отрицательно ни относился к конкретной программе государственных расходов новый член законодательного органа, постоянные, изо дня в день, из года в год, просьбы выделить деньги делают свое дело. Он все чаще будет говорить: «Нам следует сокращать расходы, однако данная программа необходима». Исследования действительно показывают, что чем дольше человек является членом Конгресса, тем значительнее государственные расходы, за которые он голосует. Вот почему Пейн говорит, что Вашингтон пропитан Культурой государственных расходов, где требуются почти сверхчеловеческие усилия, чтобы помнить о благе общества и голосовать против программ, которые будут выгодны конкретному человеку, посетившему ваш офис или дававшему показания перед вашим комитетом.

Примерно сто лет назад группа блестящих итальянских ученых взялась за изучение природы государства и его финансов. Один из них, Амилькаре Пувиани, попытался ответить на такой вопрос: если бы государство захотело выжать из населения максимальное количество денег, как бы оно действовало? Он выделил 11 стратегий, которые правительство могло бы взять на вооружение. Они заслуживают того, чтобы их рассмотреть.

1. Использование косвенных, а не прямых налогов, чтобы налог скрывался в цене товаров.

2. Инфляция, посредством которой государство сокращает ценность денег всех других экономических субъектов.

3. Заимствования, чтобы отсрочить необходимое налогообложение.

4. Налоги на дарение и предметы роскоши, когда налог сопровождает получение или покупку чего-то особенного, что снижает неприятность налога.

5. «Временные» налоги, которые впоследствии не отменяются, хотя критическая ситуация проходит.

6. Налоги, паразитирующие на социальном конфликте: обложение бо́льшими налогами непопулярных групп (состоятельных людей, курильщиков или тех, кто получает случайные прибыли).

7. Жупел угрозы социальной катастрофы или прекращения предоставления услуги, в настоящий момент составляющей государственную монополию.

8. Увеличение общего налогового бремени относительно небольшими приращениями (налог с продаж или налог, взимаемый путем вычетов из дохода в момент его получения) вместо единовременной суммы, выплачиваемой раз в год.

9. Налоги, точный размер которых нельзя предсказать заранее, т. е. удерживание налогоплательщика в неведении о том, сколько он платит.

10. Чрезвычайно сложная структура бюджета, чтобы общество не могло разобраться в бюджетном процессе.

11. Использование агрегированных категорий государственных расходов, таких как «образование» или «оборона», чтобы непосвященным было трудно оценить отдельные статьи бюджета.

Вам этот список ничего не напоминает? Американское государство использует все перечисленные стратегии; то же самое происходит и в большинстве других стран. Циничный наблюдатель мог бы сказать, что государство действительно пытается выкачать из налогоплательщиков максимальное количество денег, вместо того чтобы, к примеру, собирать ровно столько, сколько требуется для выполнения надлежащих функций. Все это способствует разрастанию врожденного инстинкта государства: оно берет на себя больше задач, захватывает больше власти, вытягивает больше денег из граждан. Видимо, Джефферсон был прав: «Если пустить дело на самотек, то свобода будет сокращаться, а государство расширяться».

Большое правительство и придворные интеллектуалы

Конечно, власть государства всегда основывалась не только на законах и способности силой обеспечить их исполнение. Гораздо эффективнее убедить людей добровольно признать правителей, чем принуждать силой. Правители всегда использовали жрецов, магов и интеллектуалов, чтобы добиваться согласия подданных. В древности жрецы убеждали народ, что царь сам является божеством; еще во времена Второй мировой войны японцы верили, что их император – прямой потомок Солнца.

Правители часто давали деньги и привилегии интеллектуалам, содействовавшим их владычеству. Иногда такие придворные интеллектуалы действительно жили при дворе, пользуясь роскошью, недоступной простым людям. Другие назначались на высокие должности, устраивались в государственных университетах или финансировались Национальным фондом гуманитарных наук.

В эпоху Просвещения правящие классы поняли, что ссылки на божественное происхождение власти уже недостаточно для поддержания лояльности народа. С тех пор они пытаются заключить союз со светскими интеллектуалами от художников и сценаристов до историков, социологов, градостроителей, экономистов и технократов. Порой интеллектуалов приходилось уговаривать; иногда они сами стремились прославлять государство, как профессора Берлинского университета в XIX в., провозгласившие себя «интеллектуальными телохранителями династии Гогенцоллернов» (правителей Пруссии).

В современной Америке на протяжении жизни по крайней мере двух поколений большинство интеллектуалов твердят простому народу о необходимости расширить сферу деятельности государства: чтобы справиться со сложностью современной жизни, чтобы помочь бедным, чтобы стабилизировать деловой цикл, чтобы ускорить экономический рост, чтобы искоренить расовую дискриминацию, чтобы защитить окружающую среду, чтобы создать систему общественного транспорта, а также для множества других целей. По случайному совпадению такое постоянное умножение функций государства означает рост числа рабочих мест для интеллектуалов. В стране с минимальным правительством, которое, по словам Джефферсона, «оградит людей от нанесения вреда друг другу [и] предоставит им свободу для самостоятельного выбора пути обустройства и улучшения своей жизни», вряд ли нашлась бы работа для людей, склонных планировать и разрабатывать модели; в свободном обществе, скорее всего, не было бы особого спроса на социологов и специалистов по городскому планированию. Таким образом, многие интеллектуалы просто действуют в интересах своего класса, когда штампуют книги, результаты исследований, кинофильмы и газетные статьи о необходимости расширить правительство.

И пусть вас не обманывает демонстративно «непочтительная» поза некоторых современных интеллектуалов, направленная против истеблишмента и даже против государства, – многие из них финансируются самим государством. Присмотритесь повнимательнее, и вы увидите, что «истеблишмент», против которого они выступают, – это капиталистическая система производительного предпринимательства, а не вашингтонский левиафан. Храбро критикуя правительство, они обычно ругают государство за то, что оно делает слишком мало, или выставляют на посмешище государственных деятелей, занимающих выборные должности, как только те делают слабые попытки принять во внимание требования общественности относительно уменьшения правительства. Провокационные документальные фильмы на каналах Frontline и P.O.V., принадлежащих Государственной (прошу прощения, «Общественной») вещательной системе (SBS), постоянно обвиняют американское государство в бездействии. Какой правящий класс отказался бы финансировать инакомыслящих интеллектуалов, которые неустанно требуют, чтобы правящий класс расширил сферу своих полномочий?

Конечно, не все придворные интеллектуалы коррумпированы. Многие из них действительно верят, что постоянный рост государства согласуется с общественными интересами. Но почему? Почему европейские и американские интеллектуалы изменяют отважному и мечтательному либертарианству Мильтона, Локка, Смита, Милля с невнятным и реакционным этатизмом, прежде всего, разумеется, Маркса, но и Т. Г. Грина, Джона Мейнарда Кейнса, Джона Ролза и Кэтрин Маккиннон? Один ответ мы уже рассмотрели: государство склоняет их на свою сторону и превращает в слуг с доступом к некоторым льготам, даруемым властью. Однако это не всё. Многие выдающиеся ученые пытались разгадать феномен привлекательности этатизма и планирования для интеллектуалов.

Позвольте и мне внести свою лепту. Во-первых, идея планирования весьма популярна среди интеллектуалов, поскольку они любят все анализировать и упорядочивать. Они с энтузиазмом разрабатывают системы и модели, посредством которых их разработчики могут сопоставить реальность с идеальной системой, и если отдельный человек или фирма получают выгоду от планирования своих действий, разве то же не будет верно и для всего общества? По мнению интеллектуалов, планирование – это применение интеллекта и рационального подхода к социальной системе. Что может быть более привлекательным для интеллектуала, главным активом которого как раз и являются интеллект и рациональность?

Интеллектуалы разрабатывают для государств всевозможные системы планирования, особенно активно они занимались этим в XX в. с его бурным ростом знаний и спроса на интеллектуалов. Марксизм представлял собой великий глобальный проект для всего общества, однако именно это многих отпугивало. Его ближайшим родственником был фашизм – система, в рамках которой производственные ресурсы остаются в частных руках, но их использование координируется согласно единому плану. В книге «Фашизм: доктрина и институты» Бенито Муссолини, правивший в Италии с 1922 по 1943 г. прямо противопоставляет фашизм индивидуалистическому либерализму: «Он противостоит классическому либерализму, который возник как реакция на абсолютизм и исчерпал свою историческую функцию, когда государство стало выражением сознания и воли народа. Либерализм отверг государство во имя отдельного человека; фашизм вновь утверждает права государства как выражение действительной сущности индивида».

В 1930-е годы некоторые американские интеллектуалы восхищались фашизмом, сокрушаясь о невозможности воплотить столь рациональную систему в такой индивидуалистской стране, как США. «Nation», к тому времени уже социалистский журнал, находил, что «Новый курс в США, новые формы экономической организации в Германии и Италии, а также плановая экономика Советского Союза» – это признаки тенденции, ведущей к тому, что «народы и группы, капитал и труд будут требовать большей безопасности, чем та, которую может дать система свободной конкуренции». После того как фашизм, ассоциирующийся с именами Гитлера и Муссолини, оказался дискредитирован, этатистские интеллектуалы придумали новые названия для централизованного планирования в системе формально частной собственности: французское «индикативное планирование» 1960-х годов, «национальное экономическое планирование», предлагавшееся экономистом Василием Леонтьевым и профсоюзным лидером Леонардом Вудкоком в 1970-х годах, «экономическая демократия» Тома Хейдена и Дерека Ширера, политика реиндустриализации Феликса Рогатина и Роберта Райха и политика «конкуренции», также расхваливавшаяся Райхом. По мере того как каждый из этих вариантов оказывался дискредитирован, интеллектуалы меняли названия и переходили к другому плану, отличавшемуся от предыдущих лишь внешними деталями. Но каждый план непременно предусматривал создание в государственном аппарате рабочих мест для интеллектуалов, которые должны были рационально определять, что нужно обществу, и соответствующим образом направлять экономическую деятельность каждого члена общества.

Несмотря на растущее разочарование в большом правительстве, легенда о Граале планирования в кругах интеллектуалов еще жива. Чем, как не централизованным планом для 1/7 части американской экономики, была реформа здравоохранения, предложенная Клинтоном? И это не единственный пример того, как президент Клинтон был очарован идеей планирования. В одном оставшемся незамеченным комментарии в ходе кампании 1992 г. он высказал поразительный взгляд на способность и обязанность государства планировать экономику: «Следует сказать прямо сейчас, что мы должны провести инвентаризацию производственных возможностей всех… промышленных предприятий США: всех авиационных заводов, всех малых предприятий-субподрядчиков, всех работающих в оборонной промышленности. Мы должны знать, какими производственными фондами располагаем, какова квалификация рабочих, чтобы сравнить с тем, чего мы должны достичь через 20 лет, и принять решение, как попасть из пункта А в пункт Б. От того, что у нас есть, к тому, что нам нужно сделать».

После выборов советник президента Айра Мэгазайнер конкретизировал это общее видение: конверсия оборонной промышленности потребует составления двадцатилетнего плана, разработанного правительственными комитетами, «детализированного организационного плана… чтобы спланировать, как конкретно такого рода предложение может быть реализовано». Как вы помните, пятилетние планы в Советском Союзе не оправдали ожиданий; может, для этой задачи будет достаточно двадцатилетнего плана.

Вторая причина привлекательности государственной власти для интеллектуалов связана с представлением, что для строительства утопии на земле не существует никаких естественных преград; Томас Соуэл называет это представлением о безграничных возможностях человека. После двух веков непрерывного и быстрого развития знания, увеличения продолжительности и уровня жизни, не имеющих аналогов в истории человечества, распространенность подобных взглядов в конце XX в. вполне объяснима. Это отношение выражено в популярной фразе: «Если мы можем отправить человека на Луну, почему мы не можем излечивать рак, покончить с расизмом, платить учителям больше, чем кинозвездам, остановить загрязнение окружающей среды?» В конце концов, за последние 200 лет изобретательность человека перенесла нас из жизни «отвратительной, жестокой и короткой» в общество, победившее множество страшных болезней, открывшее простор для путешествий и аккумулировавшее невероятный запас знаний. Однако, чтобы добиться всего этого, одного желания было недостаточно; требовалось приложить усилия, физические и интеллектуальные, а кроме того, все это возникло в условиях социальной системы, в значительной степени основанной на принципе господства права, частной собственности и свободе личности.

В качестве примера вульгарной версии представления о безграничных возможностях человека можно привести надпись на бамперной наклейке, попавшуюся мне на глаза в окрестностях Вашингтона: «Требуйте лекарства от СПИДа». Ну разумеется, как жестоко со стороны корпораций, общества, государства и кого там еще до сих пор не подарить нам лекарство от СПИДа. Давайте требовать его. Если мы можем отправить человека на Луну, мы сможем найти лекарство от СПИДа. Более утонченные сторонники представления о безграничных возможностях человека посмеются над столь наивной убежденностью; в конце концов, они же интеллектуалы. Однако и они не могут понять, что существуют границы человеческого знания, которые не позволяют нам решить все проблемы сразу. Их широковещательным планам чужды какие-либо компромиссы.

Ну и наконец, многие отказывают либертарианским представлениям о свободном обществе в рациональности, так как не верят в достаточность сил саморегулирования. Карл Маркс, блестящий, хоть и глубоко заблуждавшийся ученый, сетовал на «анархию капиталистического производства». Однако, похоже, все так и есть. В великом обществе миллионы людей занимаются своими повседневными делами без всякого единого плана. Каждый день одни фирмы открываются, другие закрываются, одних людей принимают на работу, других увольняют. В одно и то же время несколько разных компаний разрабатывают схожие или даже совершенно одинаковые продукты, чтобы предложить их потребителям: Интернет-браузеры, рестораны быстрого питания или лекарства, снимающие боль в сердце. Может, было бы разумнее, чтобы центральная власть выбирала одну компанию для выполнения каждого проекта и следила за тем, чтобы все компании вкладывали ресурсы в действительно важные проекты, а не в производство клонов кукол Барби или новых оттенков для «шевроле»? Нет, не разумнее, и именно это так трудно понять интеллектуалам. Рыночный процесс координирует экономическую деятельность гораздо лучше всякого плана. И это еще слишком мягко сказано. Ни один план не мог бы дать нам того уровня жизни, которым мы наслаждаемся сегодня. Только кажущийся хаотичным рыночный процесс может координировать желания и возможности тысяч, миллионов, миллиардов людей, обеспечивая постоянно повышающийся уровень жизни для всего общества.