Текст книги "Часовые Запада"

– Я бы сказал, что твоя жена тоже переливает супа в твою тарелку, – усмехнулся Дарник в ответ.

– А что, это уже заметно? – спросил Хеттар.

Дарник с серьезным видом кивнул.

– Чуть-чуть, – сказал он.

Хеттар придал своему лицу скорбное выражение, а потом хитро подмигнул Эрранду. Эрранд и Хеттар всегда ладили друг с другом, возможно, потому, что ни на того, ни на другого не давила необходимость поддерживать беседу, когда наступало молчание.

– Ну, разрешите мне вас покинуть, – сказал Брендиг. – Приятное было путешествие. – Он поклонился Полгаре и кивнул Хеттару. Затем повернул своего коня в сторону Мургоса, а за ним, побрякивая доспехами, отправился его отряд.

– Мне будет что сказать Фулраху, – мрачно произнес Белгарат, обращаясь к Хеттару, – и твоему отцу тоже.

– Такова цена бессмертия, Белгарат, – мягко возразил Хеттар. – Люди окружают тебя вниманием и заботой, даже когда тебе этого не хочется. Поехали?

Горы в восточной Сендарии были не столь высоки, чтобы затруднить передвижение и доставить неприятности нашим путешественникам. Сопровождаемые свирепого вида алгарийцами, которые ехали спереди и сзади фургона, они неторопливо продвигались по Великому Северному Пути через густые зеленые леса и вдоль бурлящих горных потоков. Один раз, когда они остановились, чтобы дать передохнуть лошадям, Дарник вышел из фургона и, подойдя к обочине, внимательнейшим образом оглядел глубокое озерцо у подножия пенистого водопада.

– Мы никуда не торопимся? – спросил он у Белгарата.

– Нет. А что?

– Я просто подумал, что хорошо было бы здесь остановиться и пообедать, – бесхитростно произнес кузнец.

Белгарат огляделся по сторонам.

– Если хочешь, давай остановимся.

– Прекрасно. – С несколько отрешенным выражением лица Дарник прошел к фургону и вынул из мешка сверток тонкой, пропитанной воском бечевки. Он тщательно привязал к одному ее концу крючок, украшенный яркого цвета нитками, и принялся за поиски молодого гибкого деревца. Через пять минут он уже стоял на валуне, вдававшемся в озеро, и размашистыми движениями закидывал удочку в воду.

Эрранд тоже спустился к озеру, он обожал наблюдать, как Дарник ловко обращается со снастями. Его неуемная страсть к рыбалке находила в душе мальчика самый живой отклик.

Прошло около получаса, и Полгара крикнула им:

– Эрранд, Дарник, обед готов.

– Да, дорогая, – рассеянно отвечал Дарник. – Сейчас идем.

Эрранд послушно поплелся к фургону, хотя глаза его неотступно следили за потоком падающей воды. Полгара бросила на него понимающий взгляд и положила приготовленные для него куски мяса и сыра на хлеб, чтобы он мог отнести свой обед на берег озера.

– Спасибо, – поблагодарил он. Дарник продолжал рыбачить, сосредоточенно глядя на воду. Полгара спустилась к нему.

– Дарник, – окликнула она. – Обедать.

– Да, – ответил тот, не отрывая глаз от воды. – Иду. – Он снова закинул удочку. Полгара вздохнула.

– Ну, что же, – проговорила она. – Видимо, у каждого мужчины должен быть по крайней мере один недостаток.

Прошло еще полчаса, и Дарник пришел в недоумение. Он перепрыгнул с валуна на берег и, почесывая голову, стоял, в замешательстве уставившись на бурлящую воду.

– Я знаю, что она здесь есть, – сказал он Эрранду. – Я ее нутром чувствую.

– Вот она, – произнес Эрранд, указывая на водоворот рядом с берегом.

– По-моему, она должна быть дальше, Эрранд, – с сомнением в голосе отвечал Дарник.

– Вот, – повторил Эрранд, указывая туда же. Дарник пожал плечами.

– Ну, если ты так считаешь, – сказал Дарник и, поколебавшись, опустил наживку в водоворот. – Хотя я все-таки думаю, что она должна быть посередине.

И тут удилище резко согнулось, превратившись в тугую дрожащую дугу. Одну за другой Дарник вытащил четыре форели, толстые, мясистые форели с пятнистыми, отливающими серебром боками.

– Почему ты так долго не мог найти нужное место? – спросил его Белгарат уже вечером, когда они снова выехали на дорогу.

– Такое озеро нужно обрабатывать методически, Белгарат, – объяснил Дарник. – Начинаешь с одной стороны, а затем бросаешь удочку в разные места по всей площади.

– Понятно.

– Только так точно знаешь, что прошел все озеро.

– Конечно.

– Хотя я и без этого знал, где они спрятались.

– Естественно.

– Я просто хотел все сделать по правилам. Надеюсь, ты понимаешь.

– Безусловно, – с серьезным видом ответил Белгарат.

Перевалив через горы, они повернули на юг и очутились на широких степных просторах Алгарийской равнины, где паслись стада лошадей и коров, утопая в огромном зеленом травяном море, по которому, пуская рябь и волны, пробегал дувший с востока ветер. И хотя Хеттар настаивал, чтобы они заехали в крепость алгарийских кланов, Полгара отказалась.

– Скажи Хо-Хэгу и Силар, что мы, возможно, навестим их позже, – сказала она. – Сейчас же нам действительно нужно ехать в Долину. Может статься, нам понадобится почти все лето, чтобы сделать матушкин дом пригодным для жилья.

Хеттар сдержанно кивнул и, помахав на прощание рукой, повернул свой отряд на восток, где на краю зеленого травяного моря стояла похожая на гору крепость его отца Хо-Хэга, Верховного предводителя алгарийских кланов.

Усадьба, некогда принадлежавшая матери Полгары, располагалась в низине среди холмов, окаймлявших с севера Долину Алдура. Через низину протекал хрустально чистый ручей, а чуть поодаль росли березовые и кедровые рощи. Дом был сложен из камней, серых, кирпично-красных и темно-коричневых, тщательно подобранных друг к другу. Это было широкое низкое здание – настоящая усадьба. В нем уже больше трех тысяч лет никто не жил, поэтому и кровля, и двери, и оконные рамы давно уже были разрушены временем и непогодой, и лишь голые стены, поросшие ежевикой, высились под открытым небом. И тем не менее от них исходило необъяснимое ощущение гостеприимного дома, как будто Поледра, жившая здесь когда-то, приказала даже камням дожидаться возвращения ее дочери.

Они прибыли сюда в самый разгар жаркого полдня, и Эрранд, убаюканный скрипом колес, разморился и задремал. Когда фургон остановился, Полгара осторожно потрясла его за плечо.

– Эрранд, – сказала она, – приехали.

Он открыл глаза и впервые увидел то, чему предстояло навсегда стать его домом. Он увидел каменные стены, скрытые в зарослях кустарников и высокой густой траве. Рощи, где белоснежные стволы берез выделялись на фоне темно-зеленых кедров. Он увидел ручей и сразу понял, сколько здесь таится возможностей. В ручье, конечно, можно будет пускать кораблики, бросать камушки и, если ничего больше не придет в голову, прыгнуть в него самому.

Несколько деревьев было, казалось, специально создано для того, чтобы по ним лазать, а при взгляде на большую старую березу, нависшую над ручьем, у него просто дух захватило при мысли о том, какой это прекрасный трамплин для прыжков в воду.

Фургон остановился на вершине пологого холма, плавно спускающегося к усадьбе. По такому холму мальчишки могут бегать с утра до вечера, если небо такое же, как сегодня, – голубое-голубое, с рассыпанными по нему облаками-одуванчиками. Густая трава по колено и влажная земля под ногами; пьянящий поток сладковатого воздуха бьет в лицо, когда бежишь вниз под горку.

И вдруг Эрранд почувствовал какую-то особую, сжимающую сердце грусть, грусть, остававшуюся неизменной на протяжении веков, и, повернувшись, он увидел, как скупая слеза проползла по морщинистой щеке Белгарата и спряталась в белой окладистой бороде.

Но тоска Белгарата по своей ушедшей жене не заслонила того глубокого и всепоглощающего восторга, который охватил Эрранда при виде этой маленькой зеленой ложбины, деревьев, ручья и густой травы. Он улыбнулся и проговорил:

– Дома, – пытаясь ощутить вкус и аромат этого слова.

Полгара серьезно взглянула ему в лицо. Цвет ее лучистых глаз менялся вместе с ее настроением – от бледно-голубого, почти серого, до темно-фиолетового.

– Да, Эрранд, – ответила она своим густым гортанным голосом, – да, мы дома. – Затем она нежно обняла его, и в этом объятии выразилась вся ее тоска по дому, по родному очагу, переполнявшая ее в течение долгих веков, которые они с отцом провели, выполняя свою бесконечную миссию.

Дарник-кузнец задумчиво обозревал лежавшую внизу под теплым солнцем лощину, размышляя, прикидывая, сопоставляя и переставляя что-то в уме.

– Нелегкая работа нам предстоит, Пол, если мы хотим все здесь обустроить по-своему, – обратился он к жене.

– У нас с тобой в запасе целая вечность, – ответила Полгара с мягкой улыбкой.

– Я помогу вам разгрузить фургон и поставить палатки, – сказал Белгарат, рассеянно почесывая бороду. – А завтра мне нужно будет спуститься в Долину – поговорить с Белдином и близнецами, заглянуть в башню, ну и все такое.

Полгара окинула его долгим, пристальным взглядом.

– Ты слишком торопишься уехать, папочка, – сказала она ему. – С Белдином ты говорил в Риве месяц назад, а в свою башню ты, бывает, веками не наведываешься – и ничего. Я заметила, что всякий раз, когда нужно поработать, у тебя сразу возникают неотложные дела где-то в другом месте.

Лицо Белгарата приняло выражение оскорбленной невинности.

– Ну, знаешь ли, Полгара… – запротестовал было он.

– Не поможет, отец, – отрезала она. – Если ты останешься на пару недель, или на месяц, или на два помочь Дарнику, это тебе не повредит. Или ты хочешь, чтобы мы зимовали в палатках?

Белгарат неприязненно покосился на голые стены, возвышавшиеся у подножия холма, на которых словно было написано, сколько часов тяжелого труда понадобится, чтобы сделать усадьбу пригодной для жилья,

– Ну что ты, конечно, Пол, – поспешно произнес он. – Я рад буду остаться и помочь вам.

– Я знала, отец, что на тебя можно положиться, – улыбнулась она.

Белгарат окинул Дарника оценивающим взглядом, словно пытаясь прочесть его мысли.

– Надеюсь, ты не собираешься все делать вручную, – осторожно начал он. – Я хочу сказать, ну, ты же знаешь, что у нас есть другие возможности.

Дарник чувствовал себя несколько неловко, на его простое, честное лицо легла тень неодобрения.

– Я, э-э, я прямо не знаю, Белгарат, – с сомнением в голосе выговорил он. – Мне, наверное, будет от этого не по себе. Если я все сделаю своими собственными руками, я буду уверен, что работа сделана как следует. Я все еще чувствую неловкость, когда вы действуете по-другому, мне это кажется вроде как надувательством, если ты меня правильно понимаешь.

Белгарат вздохнул.

– Я боялся, что ты так на это посмотришь. – Он покачал головой и расправил плечи. – Коли так, давай поскорей спустимся к дому и начнем.

Понадобилось около месяца, чтобы выгрести из углов накопившийся за три тысячелетия мусор, поставить новые дверные косяки и оконные рамы, положить балки и настелить крышу. На это бы ушло в два раза больше времени, если бы Белгарат не мошенничал всякий раз, когда Дарник поворачивался к нему спиной.

Все сложные работы выполнялись сами собой, когда кузнеца не было поблизости. Однажды, например, Дарник взял фургон и отправился за бревнами; как только он скрылся из виду, Белгарат откинул в сторону тесло, которым он обтесывал балку, с серьезным видом поглядел на Эрранда и достал из куртки глиняный кувшинчик с элем, который успел стащить из запасов Полгары. Отхлебнув из кувшина, он направил свою энергию на упрямую балку и, не произнеся ни слова, высвободил ее. Во все стороны разлетелась туча белых древесных стружек. Когда балка была гладко отесана, старик самодовольно усмехнулся и проказливо подмигнул Эрранду. Ничуть не изменившись в лице, Эрранд подмигнул ему в ответ.

Мальчик и раньше видел, как творят волшебство: и Зедар-Отступник, и Ктучик были чародеями. И в самом деле, на протяжении всей его жизни мальчика окружали люди с каким-то необычным даром. Однако никто другой не был так искусен в этом деле и не творил его с такой уверенной легкостью, как Белгарат. Как истинный виртуоз, старик проделывал невозможное так, что это казалось самым обычным делом. Эрранд, конечно, знал, как это делается. Нельзя, проведя столько времени в обществе разных чародеев, не поднатореть по крайней мере в теории. Та непринужденность, с которой действовал Белгарат, иногда вызывала у него искушение попробовать самому, но всякий раз, поразмыслив, он понимал, что пока лучше без этого обойтись.

То, чему мальчик научился от Дарника, было, конечно, не столь чудесным, но нисколько не менее значительным. Эрранд сразу же заметил, что не существует практически ничего такого, чего кузнец не мог бы сделать своими руками. Ему был знаком каждый инструмент. Он мог работать как с железом и медью, так и с камнем и деревом. Он с одинаковой легкостью мог построить дом и изготовить стул или кровать. Пристально наблюдая за работой Дарника, Эрранд перенял сотни маленьких хитростей и секретов, в которых как раз и заключается разница между мастером и незадачливым любителем.

Полгара занималась всеми домашними делами. Палатки, в которых они спали, пока строился дом, содержались в идеальном порядке. Постели ежедневно проветривались, готовилась еда, выстиранная одежда вывешивалась сушиться. Однажды Белгарат, явившийся поклянчить или украсть кувшин эля, окинул критическим взглядом свою дочь, которая, умиротворенно что-то напевая, разрезала на куски только что сваренное мыло.

– Пол, – едко произнес он, – ты самая могущественная женщина на свете. Ты сама не можешь сосчитать, сколько у тебя титулов, и нет в мире короля, который бы, встретившись с тобой, машинально тебе не поклонился. Ты можешь объяснить мне, зачем ты делаешь мыло подобным образом? Это тяжелая работа, оно горячее, да и воняет ужасно.

Полгара спокойно взглянула на отца.

– Я уже несколько тысяч лет, как самая могущественная женщина в мире, Старый Волк, – отвечала она. – Короли кланяются мне на протяжении нескольких веков, и я потеряла счет своим титулам. Но замужем я, однако, впервые. Мы с тобой все время были для этого слишком заняты. Но я очень давно хотела замуж и всю жизнь к этому готовилась. Я знаю все, что должна знать хорошая жена, и умею делать все, что хорошей жене необходимо делать. Пожалуйста, папа, не ворчи и, пожалуйста, не вмешивайся. Я еще никогда в жизни не была так счастлива.

– От варки мыла?

– Да, и от этого тоже.

– Это такая трата времени, – сказал он. Он презрительно взмахнул рукой, и к лежащим на столе кускам мыла присоединился еще один.

– Отец! – вскричала она, топнув ногой. – Прекрати сейчас же!

Белгарат взял в руку два куска мыла – один свой, один ее.

– Ты можешь сказать мне, какая между ними разница, Пол?

– Мое сделано с любовью, а твое – просто фокус.

– Но одежду оно выстирает так же чисто.

– Мою – нет, – отвечала она и, взяв у него кусок мыла, положила на ладонь. Затем дунула на него, и он тут же исчез.

– Глупышка ты маленькая, Пол, – сказал он.

– По-моему, иногда нужно быть глупышкой для блага семьи, – спокойно ответила она. – Принимайся-ка за свою работу, отец, а я возьмусь за свою.

– Ты не лучше Дарника, – обиделся он. Она кивнула с довольной улыбкой.

– Знаю. Наверное, поэтому я и вышла за него замуж.

– Пошли отсюда, Эрранд, – обратился Белгарат к мальчику. – Это может оказаться заразным, а я не хочу, чтобы ты заразился.

– Ах да, – вспомнила Полгара. – Еще кое-что, отец. Не ройся в моих припасах. Если тебе нужен кувшин эля, так и скажи.

Высокомерно фыркнув, Белгарат, не удостоив колкую реплику ответом, зашагал прочь. Но как только они завернули за угол, Эрранд извлек из-под туники коричневый кувшин и протянул его старику.

– Отлично, мой мальчик, – усмехнулся Белгарат. – Видишь, как это просто, стоит только втянуться.

Все лето и до поздней осени все четверо трудились, обустраивая дом и делая его пригодным для зимовки. Эрранд старался помогать чем мог, хотя чаще всего его просили пойти куда-нибудь поиграть и не путаться под ногами.

Когда пошел снег, весь мир, казалось, преобразился. Дом превратился в надежное теплое убежище. В центральной комнате, где они ели и собирались по вечерам, был сложен огромный очаг, дававший тепло и свет. Эрранд, который все свое время, за исключением особо жестоких морозов, проводил на улице, после ужина часто ложился на меховой коврик перед огнем и глядел на пляшущие языки пламени, пока глаза его не начинали слипаться. А позже он просыпался в прохладной темноте своей комнаты, завернутый до самого подбородка в теплые пуховые покрывала, и знал, что Полгара осторожно отнесла его в комнату и уложила в постель. Тогда он счастливо вздыхал и снова погружался в сон.

Дарник конечно же смастерил ему санки, на которых было очень здорово кататься с близлежащих холмов. Снег был не очень глубок, и полозья не тонули в нем, так что Эрранд так разгонялся на склоне, что мог по инерции проскользить почти через всю лощину.

Но в один погожий морозный вечерок, когда солнце начало погружаться в пучину багровых облаков на западном горизонте и небо окрасилось ледяным бледно-бирюзовым светом, сезон катания на санках увенчался знаменательным событием: Эрранд взобрался на вершину холма, таща за собой санки. Внизу, среди сугробов, виднелась черепичная крыша дома, все окна были ярко освещены, струйка бледно-голубого дыма, прямая, как стрела, поднималась в неподвижный воздух.

Эрранд улыбнулся, лег животом на санки и оттолкнулся. Ветер свистел у него в ушах, когда он стремительно пронесся через долину и прямо-таки влетел в березово-кедровую рощу. Он мог бы проехать и дальше, если бы не ручей на его пути. Но и такое завершение спуска привело его в восторг, так как берег возвышался над ручьем на несколько футов, и санки Эрранда описали над темной водой изящную длинную дугу, резко закончившуюся великолепным ледяным всплеском.

Когда он добрался до дому, трясясь от холода и с ног до головы покрытый сосульками, у него состоялся обстоятельный разговор с Полгарой. Полгара, как он уже успел заметить, имела слабость к театральным жестам, особенно когда ей представлялась возможность указать кому-то на его недостатки. Она наградила его долгим взглядом и немедленно принесла какое-то отвратительное на вкус лекарство, которое насильно влила ему в рот. Потом она принялась стаскивать с него замерзшую одежду, отпуская едкие и почти обидные замечания по поводу любителей зимнего плавания на санках. У нее был прекрасно поставленный голос, и она умела подбирать точные слова. Интонации и ударения делали ее речь чрезвычайно выразительной. Но Эрранд предпочел бы более короткое и не столь утомительное обсуждение случившегося с ним происшествия, особенно если учесть, что и Белгарат, и Дарник не очень успешно пытались спрятать широкие улыбки, пока Полгара разговаривала с ним, одновременно растирая его жестким полотенцем.

– Замечательно, – заметил Дарник, – по крайней мере, на этой неделе ванна ему не понадобится.

Полгара прервала растирание и медленно повернулась, чтобы поглядеть на мужа. В ее лице не было ничего угрожающего, но глаза смотрели холодно и строго.

– Ты что-то сказал? – спросила она.

– M-м, нет, дорогая, – поспешно ответил он. – Ничего особенного. – Он несколько настороженно взглянул на Белгарата и поднялся на ноги. – Пойду-ка принесу еще дровишек, – добавил он.

Полгара подняла бровь и перевела взгляд на отца.

– Ну? – вопросительно произнесла она. Тот недоуменно заморгал.

Выражение ее лица не изменилось, но молчание сделалось давящим и угрожающим.

– Давай-ка я помогу тебе, Дарник, – наконец предложил старик, поднимаясь на ноги.

И оба они вышли из комнаты, оставив Эрранда наедине с Полгарой.

Она снова повернулась к нему.

– Ты проскользил по всему холму, – спокойно спросила она, – а затем прямо через долину?

Он кивнул.

– А потом через рощу?

Он снова кивнул.

– А потом к берегу и в ручей?

– Да, – подтвердил он.

– Как я понимаю, тебе не пришло в голову скатиться с санок до того, как они полетели в воду?

Эрранд не отличался разговорчивостью, но тут он почувствовал, что без объяснений не обойтись.

– Ну, – начал он, – я и в самом деле об этом не подумал, но вряд ли бы я с них скатился, даже если бы мне и пришла в голову такая мысль.

– Что-то я не совсем тебя понимаю.

Он серьезно поглядел на Полгару.

– До этого момента все шло так замечательно, ну, и казалось просто глупым не закончить такой потрясающий спуск.

Последовала долгая пауза.

– Понятно, – наконец вымолвила она с очень озабоченным видом. – Значит, это было сознательное решение – влететь в ручей на полной скорости.

– Да, можно и так сказать.

Она некоторое время не отрывала от него пристального взгляда, а затем опустила голову на руки.

– Я не уверена, что у меня хватит сил опять через все это пройти, – произнесла она срывающимся голосом.

– Через что? – обеспокоенно спросил он.

– Я столько сил потратила, воспитывая Гариона, – отвечала она, – но даже он не смог бы найти более неразумного объяснения своему поступку. – Затем она снова поглядела на него, тихо рассмеялась и обняла. – Ах, Эрранд, – сказала она, крепко прижимая его к себе, и все опять встало на свои места.