Текст книги "Часовые Запада"

Глава 6

– Для начала лучше всего положить ему на спину тунику или куртку, – объяснял Хеттар. Высокий алгариец, неизменно одетый в черную кожу, стоял вместе с Эррандом на пастбище к западу от дома Полгары. – Главное, чтобы у этой вещи был твой запах. Нужно приучить его к твоему запаху. Надо, чтобы он понял: если у него на спине есть что-то, пахнущее тобой, то все в порядке.

– Но разве он еще не привык к моему запаху? – спросил Эрранд.

– Это немного другое, – возразил Хеттар. – Объездка лошадей – не игрушки. Коня нужно приучать постепенно. Его нельзя пугать. Если испугаешь, то он тебя сбросит.

– Мы друзья. – попытался объяснить Эрранд. – Он знает, что я не могу причинить ему боли, так почему ему может вздуматься причинить мне боль?

Хеттар покачал головой.

– Делай так, как я объяснил, Эрранд, – терпеливо сказал он. – Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

– Ну, если ты так хочешь, – ответил Эрранд, – но я думаю, что это пустая трата времени.

– Поверь мне.

Эрранд послушно положил на лошадиную спину одну из своих старых туник, а конь с любопытством глядел на него, недоумевая, очевидно, что же он делает. Они уже потратили добрую половину утра, следуя осторожным наставлениям горбоносого алгарийца о том, как нужно объезжать коня. Если бы они сразу взялись за дело, то Эрранд уже мог бы скакать на коне по простиравшемуся перед ними пространству, по холмам и долинам.

– Может, хватит? – не выдержал наконец Эрранд. – Теперь можно мне на него сесть?

Хеттар вздохнул.

– Как видно, придется тебе учиться старинным способом, – сказал он. – Ну что ж, давай залезай на него, если хочешь. Только будь готов к тому, что он тебя сбросит. Так что постарайся выбрать местечко помягче, когда будешь падать.

– Он этого не сделает, – уверенно ответил Эрранд. Он положил руку на шею гнедого и повел его к белевшему среди травы валуну.

– Может, ты все-таки наденешь на него сбрую? – спросил Хеттар. – Так хоть будет за что уцепиться.

– Нет, не надо, – ответил Эрранд. – Боюсь, что сбруя ему не понравится.

– Как хочешь, – сказал Хеттар. – Только не сломай себе что-нибудь, когда будешь падать.

– Нет, я не упаду.

– Слушай, тебе не кажется, что ты слишком рискуешь?

Эрранд рассмеялся и взобрался на валун.

– Ну, – сказал он, – поехали. – Он перекинул ногу через спину коня. Жеребец дернулся.

– Все хорошо, – тихо успокоил его Эрранд. Конь повернулся и удивленно поглядел на него своими большими влажными глазами.

– Держись хорошенько за гриву, – предупредил Хеттар, на лице его было написано недоумение, да и голос звучал не совсем уверенно.

– Он молодец. – Эрранд вытянул ноги, даже не касаясь пятками боков гнедого.

Конь неуверенно шагнул вперед и, оглянувшись, вопросительно взглянул на него.

– Да, да, вот так, – подбодрил его Эрранд. Конь сделал еще несколько шагов, затем, остановившись, снова оглянулся.

– Хорошо, – сказал Эрранд, хлопая его по спине. – Очень хорошо.

Конь восторженно загарцевал.

– Осторожно! – крикнул мальчику Хеттар.

Эрранд склонился к лошадиной шее и указал на поросший травой холмик в нескольких сотнях ярдов от них к юго-западу.

– Поскакали туда, – шепнул он в навостренное ухо.

Жеребец весь содрогнулся от удовольствия, сгруппировался и во весь опор понесся к холму. Когда через несколько мгновений они взобрались на вершину, он замедлил бег и гордо загарцевал.

– Прекрасно, – сказал Эрранд, смеясь от удовольствия. – Давай-ка теперь доскачем вон до того дерева.

– Этого не может быть, – хмуро произнес Хеттар, когда вечером того же дня все собрались за столом.

– Они, кажется, прекрасно друг с другом ладят, – сказал Дарник.

– Но Эрранд все делал не так, – возразил Хеттар. – Конь должен был прийти в бешенство, когда он так вот, без предупреждения, взобрался на него. И лошади не говорят, куда надо ехать. Просто правят ею. На то и поводья.

– Эрранд – необычный мальчик, – ответил ему Белгарат. – И конь этот тоже необычный. Какая разница, если они друг друга прекрасно понимают?

– Этого не может быть, – недоуменно повторил Хеттар. – Я ждал, когда же конь взбрыкнет, но он был абсолютно спокоен. Я знаю, о чем думают лошади, но единственное, что чувствовал этот жеребец, когда Эрранд сел ему на спину, – любопытство. Любопытство! Все неправильно. – Он мрачно покачал головой, и длинный черный вихор у него на макушке тоже покачался в такт этому движению. – Этого не может быть, – снова пробормотал он, как будто не мог найти больше подходящих слов.

– По-моему, ты уже в третий раз это говоришь, Хеттар, – сказала ему Полгара. – Лучше расскажи мне о малыше Адары.

Жесткое ястребиное лицо Хеттара приняло выражение дурацкого блаженства.

– Это мальчик, – произнес он, переполненный отцовской гордости.

– Мы это поняли, – отозвалась Полгара. – А какого роста он был, когда родился?

– Ну… – смешался Хеттар. – Где-то вот такого. – Он развел руки на пол-ярда в стороны.

– Разве никто не потрудился его измерить?

– Ну, этим занималась моя мать и все остальные женщины.

– А сколько он весит?

– Примерно столько же, как взрослый заяц – крупный заяц или, может, как головка сендарийского сыра.

– Понятно, приблизительно полтора фута и восемь-девять фунтов – ты это хочешь сказать? – Она не отводила от него взгляда.

– Да, что-то вроде того.

– Что же ты сразу прямо так и не сказал?

Он удивленно уставился на нее.

– А что, неужели это так важно?

– Да, Хеттар, очень важно. Женщины всегда хотят знать такие подробности.

– Надо будет это запомнить. Все, что меня интересовало, это все ли у него в порядке с руками, ногами, ушами, носом и так далее. И конечно, я проследил, чтобы первой его пищей было молоко кобылицы.

– Да уж, – едко заметила она.

– Это очень важно, Полгара, – убежденно произнес он. – Первый глоток каждого алгарийца – лошадиное молоко, этим устанавливается связь между ними.

– Ты для этого подоил кобылицу? Или младенец сразу же пополз к своей кормилице?

– Ты очень необычно все воспринимаешь, Полгара.

– Можешь списать это на мой возраст, – произнесла она угрожающим голосом.

Он сразу же уловил ее интонацию.

– Нет, лучше не буду.

– Разумное решение, – прошептал Дарник. – Ты говорил, что направляешься в Улгские горы?

Хеттар кивнул.

– Помнишь хруглов? – Алгариец с радостью сменил тему.

– Это кони, питающиеся мясом?

– У меня есть одна идейка. Взрослого хругла укротить, конечно, невозможно, но если я поймаю жеребенка, то…

– Это очень опасно, Хеттар, – предупредил Белгарат. – На защиту жеребенка встает весь табун.

– Есть некоторые способы отделить жеребят от табуна.

Полгара неодобрительно поглядела на него.

– Даже если тебе это удастся, что ты собираешься делать с этими зверюгами?

– Укрощать их, – ответил Хеттар.

– Их нельзя укротить.

– Просто никто не пытался. А если даже я не смогу их укротить, то, может быть, получится скрестить их с обыкновенными лошадьми.

Дарник смотрел на него с удивлением.

– Зачем же тебе нужны лошади с клыками и когтями?

Хеттар задумчиво уставился на огонь, пылавший в очаге.

– Они быстрее и сильнее обычных лошадей, – ответил он. – Они умеют высоко прыгать и к тому же… – Он замолчал.

– И к тому же ты не можешь вынести мысли о том, что есть на свете лошади, на которых ты еще не ездил, – докончил за него Белгарат.

– Возможно, и поэтому тоже, – согласился Хеттар. – И они были бы незаменимы в бою.

– Хеттар, – сказал Дарник, – ведь самое главное богатство Алгарии – это скот, так?

– Да.

– Ты что, в самом деле хочешь вывести породу лошадей, которые будут смотреть на корову как на еду?

Хеттар нахмурился и почесал подбородок.

– Я об этом не подумал, – признался он.

Теперь, когда у Эрранда появился конь, он проводил с ним все свободное время. Молодой жеребец был поистине неутомим и мог без устали скакать весь день. Поскольку Эрранд оказался нетяжелой ношей для сильного и жизнерадостного животного, они весь день разъезжали по холмам южной Алгарии и по просторам Долины Алдура.

Мальчик вставал рано утром, наскоро завтракал и бежал к своему гнедому. И они скакали галопом по густой зеленой траве, сверкающей каплями росы под косыми лучами утреннего солнца, топча пологие склоны холмов, обдуваемые прохладным сладковатым утренним воздухом. Полгара понимала, как необходимо этим двоим быть вместе. Она не ворчала, когда Эрранд проглатывал еду, сидя на самом краешке стула так, чтобы в ту же секунду, как опустеет тарелка, ринуться к двери навстречу открывавшемуся перед ним дню. Она глядела на него нежным взглядом и только улыбалась, когда он просил извинить его и убегал.

Однажды туманным утром, когда лето уже подходило к концу и высокая трава пожелтела и склонялась под тяжестью созревших семян, Эрранд вышел из двери дома и, как всегда, нежно погладил своего друга по высокой холке. Конь затрепетал от восторга и сделал несколько нетерпеливых шагов в предвкушении скачки. Рассмеявшись, Эрранд запустил руку в гриву гнедого и одним легким движением перекинул ногу через его сильную лоснящуюся спину. Не успел мальчик сесть на коня, как тот уже пустился вскачь. Взобравшись на пологий холм, они остановились, чтобы оглядеть расстилавшуюся перед ними открытую степь, а затем обогнули лощину, в которой стоял их каменный дом с черепичной крышей.

В тот день, в отличие от многих других, это была не просто прогулка по окрестностям безо всякой цели. Уже несколько дней Эрранд чувствовал присутствие в Долине чего-то странного, таинственного. Это нечто, казалось, обращалось к нему, и, выйдя из дома, он вдруг твердо вознамерился выяснить, что его исподволь так притягивает.

Продвигаясь по тихой Долине мимо мирно пасущихся оленей и забавных крольчат, Эрранд чувствовал, что ощущение тайны усиливается. Словно нечто, пробудившись от тысячелетнего сна, посылало какие-то неясные тихие призывы.

Когда они поднимались на вершину высокого холма в нескольких милях к западу от башни Белгарата, по траве промелькнула быстрая тень. Эрранд вскинул голову и увидел ястреба с голубой лентой, беззвучно парящего в прогретой солнцем вышине. Как только мальчик заметил его, ястреб склонился на одно крыло, а затем, описывая большие изящные крути, спустился вниз. Когда до пушистых метелок пожелтевшей травы оставалось не более нескольких дюймов, он сложил крылья, приземлился на свои когтистые лапы и превратился в сияющий шар. Когда же сияние померкло, ястреб исчез, а в высокой траве стоял горбатый Белдин. С любопытством приподняв брови, он спросил без всякого предисловия:

– А ты что здесь делаешь, малыш?

– Доброе утро, Белдин, – приветствовал волшебника Эрранд, отклоняясь назад, чтобы дать коню понять, что хочет на несколько минут остановиться.

– Пол знает, что ты уезжаешь так далеко от дома? – спросил горбун, не обращая внимания на вежливое приветствие Эрранда.

– Вообще-то нет, – сознался Эрранд. – Она знает, что я отправляюсь верхом на прогулку, но ей, видимо, неизвестно, какое расстояние мы можем проехать.

– У меня есть дела поинтереснее, чем целый день за тобой следить, – раздраженно проворчал старик.

– Ну и не надо.

– Да нет, к сожалению, надо. В этом месяце мой черед.

Эрранд недоуменно уставился на него.

– Разве ты не знаешь, что кто-нибудь из нас обязательно следит за тобой всякий раз, когда ты уходишь из дому?

– Зачем?

– Ты что, не помнишь Зедара?

Эрранд печально вздохнул.

– Помню.

– Не стоит его жалеть, – сказал Белдин. – Он получил по заслугам.

– Такого никто не заслужил.

Белдин злобно усмехнулся.

– Ему повезло, что его настиг Белгарат. Тот просто замуровал его в скалу. Я бы на его месте еще и не такое сотворил. Но это к делу не относится. Ты помнишь, почему Зедар нашел тебя и взял с собой?

– Чтобы украсть Шар Алдура.

– Верно. Насколько нам известно, ты единственный, не считая Белгариона, кто может, прикоснувшись к Шару, остаться в живых. Другим это тоже известно, так что тебе, видимо, придется свыкнуться с мыслью, что за тобой все время следят. Мы не позволим тебе бродить в одиночку там, где тебя может кто-нибудь сцапать. Но ты не ответил на мой вопрос.

– Какой вопрос?

– Что ты делаешь так далеко от дома?

– Я должен кое-что увидеть.

– Что именно?

– Я не знаю. Это находится где-то впереди. Что это вон там такое?

– Там только дерево.

– Значит, это оно и есть. Оно хочет меня повидать.

– Повидать?

– Может, это не совсем подходящее слово.

Белдин бросил на него хмурый взгляд.

– Ты уверен, что это и есть вон то дерево?

– Нет. Совсем не уверен. Мне известно лишь, что некая сущность где-то вон там… – Эрранд заколебался. – Я хочу сказать, приглашает меня зайти. Это подходящее слово?

– Она с тобой говорит, а не со мной, называй это, как тебе нравится. Ну ладно, тогда пошли.

– Ты не хочешь поехать верхом? – предложил Эрранд. – Конь может вынести нас обоих.

– Ты еще не дал ему имени?

– Пока я зову его просто «конь». Хочешь прокатиться?

– Зачем мне ехать, когда я могу лететь? Эрранд вдруг почувствовал любопытство.

– Что ты при этом чувствуешь? – спросил он. – Когда летишь?

Взгляд Белдина внезапно изменился, он сделался каким-то отрешенным и почти мягким.

– Ты даже представить себе не можешь, – сказал он. – Следи за мной. Когда я долечу до дерева, я сделаю круг, чтобы показать его тебе.

Он пригнулся к траве, расставил руки в стороны и ринулся вперед. Поднявшись в воздух, он покрылся перьями, вновь обернулся ястребом и бесшумно полетел.

Огромное дерево одиноко стояло посреди широкого луга, ствол его был больше дома какого-нибудь сендарийского крестьянина, широко расставленные в стороны ветви затеняли десятки акров, а крона поднималась вверх на сотни футов. Оно было невероятно старым. Корнями оно доставало до центра земли, а ветви его касались неба. Оно стояло, одинокое и молчаливое, словно связующая нить между небом и землей, значение которой было непостижимо для человеческого разума.

Когда Эрранд приблизился к обширному затененному пространству под деревом, туда же влетел и Белдин, на мгновение застыл в воздухе и камнем упал на землю, мгновенно приняв свое привычное обличье.

– Ну вот и оно, – изрек он. – И что теперь?

– Сейчас увидим. – Эрранд соскользнул с коня и прошел по мягкому упругому дерну к огромному стволу. Ощущение чьего-то присутствия теперь усилилось, и Эрранд с любопытством приблизился к дереву, все еще не до конца понимая, чего от него хотят.

Затем он вытянул руку и дотронулся до шершавой коры; дотронувшись, он в то же мгновение понял все. Он обнаружил, что может мысленно проникнуть взглядом сквозь многие миллионы дней в те времена, когда мир только что возник из первобытного хаоса, из которого его слепили боги. В одно мгновение он узнал, на протяжении какого невероятно долгого времени земля пребывала в молчании, ожидая появления человека. Он увидел бесконечную смену времен года и почувствовал, как по земле ступают боги. Эрранду передалось знание дерева о том, как ошибочны представления человека о природе времени. Человек расчленил время, разбил его на удобные в обращении кусочки: эры, века, годы и часы. Но это вечное дерево понимало, что время неделимо, что это не просто бесконечное повторение одних и тех же событий, а движение от самого начала к некой конечной цели. И для того, чтобы сообщить ему эту простую истину, дерево вызвало его сюда. И когда он это понял, дерево подарило ему свою дружбу.

Рука Эрранда медленно скользнула вниз по коре, он повернулся и зашагал к тому месту, где стоял Белдин.

– Ну и что? – спросил горбатый волшебник. – Это все, чего оно хотело?

– Да. Это все. Мы можем отправляться назад.

Белдин пронзил его взглядом.

– Что оно сказало?

– Словами этого не передашь.

– Попытайся.

– Ну… вроде того, что мы слишком большое значение придаем годам.

– Очень полезная информация, Эрранд.

Эрранд напряг все свое воображение, стараясь выразить словами то, что он только что узнал.

– Все происходит в свое время, – наконец выговорил он. – И не имеет значения, как много или как мало лет, как мы их называем, прошло между событиями.

– О чем это ты?

– О важном. Ты что, и правда собираешься провожать меня до самого дома?

– Я должен за тобой присматривать. Даже не пытайся спорить. Ты сейчас домой?

– Да.

– Я буду вверху. – Белдин указал в направлении голубого небесного свода. Содрогнувшись, он принял облик ястреба и, несколько раз сильно взмахнув крыльями, взмыл в небо.

Эрранд взобрался на спину гнедому. Его задумчивое настроение каким-то образом передалось животному; вместо того чтобы скакать галопом, конь повернулся и неторопливо побрел по направлению к приютившемуся в лощине дому.

Обдумывая то, что сообщило ему вечное дерево, мальчик медленно ехал по золотистой, залитой солнцем траве и, погруженный в свои мысли, не замечал ничего вокруг. Поэтому он не заметил и фигуры, завернутой в накидку с капюшоном, которая стояла под разлапистой сосной, пока не подъехал к ней вплотную. Его вывело из задумчивости отрывистое ржание коня.

– Так, значит, вот ты какой, – прорычал голос, мало походивший на человеческий.

Эрранд присмирил коня, погладив его уверенной рукой по дрожащей шее, и взглянул на стоявшую перед ним темную фигуру. Он почувствовал исходящие от нее волны ненависти и понял, что эта темная тень – самое опасное из всего, с чем ему приходилось встречаться в жизни. И все же самому себе на удивление он оставался спокойным.

Фигура издала безобразный сухой звук, похожий на смешок.

– Ты глупец, мальчик, – сказала она. – Ты должен бояться меня, ибо придет день, когда я тебя обязательно уничтожу.

– Вовсе не обязательно, – спокойно ответил Эрранд. Он пристально вгляделся в затененный образ и понял, что, как и Цирадис, с которой он повстречался на вершине заснеженного холма, эта кажущаяся реальной фигура на самом деле была не здесь, а где-то далеко и через многие мили передавала свою злобную ненависть. – И кроме того, – добавил он, – я уже слишком большой, чтобы пугаться теней.

– Я встречусь с тобой во плоти, – прорычала фигура, – и тогда ты умрешь.

– Но ведь это еще не предрешено, так ведь? – сказал Эрранд. – Для этого мы и должны встретиться – чтобы решить, кто из нас уйдет, а кто останется.

Темный образ с шипящим свистом втянул воздух.

– Радуйся своей юности, мальчик, – прорычал он, – ибо больше у тебя в жизни ничего не будет. Ты погибнешь. – И темный образ исчез.

Эрранд глубоко вздохнул и поглядел на небо, где кружил Белдин. Он понял, что даже зоркий взгляд ястреба не проник через густую крону сосны, под которой стояла эта странная, закутанная в плащ фигура. Белдин ничего не узнал об этой встрече. Эрранд ударил коня по бокам, и он рысью поскакал прочь от одинокого дерева, направляясь к дому.

Глава 7

В последующие годы все в усадьбе было спокойно. Белгарат и Белдин часто подолгу отсутствовали, а когда они возвращались, измученные и пообтрепавшиеся, лица их выражали растерянность и недовольство, как у людей, которые не нашли того, что искали. Хотя Дарник проводил много времени на берегу ручья, пытаясь убедить невыловленных еще форелей, что кусочек отполированного металла размером с ноготь и тянущейся за ним красной ниткой не просто съедобен, но и на редкость приятен на вкус, он не забывал поддерживать в усадьбе безупречный порядок, который лучше всяких слов свидетельствовал, что ее хозяином является сендариец. Так, несмотря на то, что ограды по природе своей обычно зигзагообразны и имеют склонность повторять очертания рельефа, Дарник твердо стоял на том, чтобы его изгороди вытягивались в абсолютно прямые ровные линии. Очевидно, прямодушный характер кузнеца не позволял ему даже в мелочах идти в обход препятствия. Поэтому если на пути изгороди попадался холмик или канава, то из строителя ограды он превращался в землекопа.

Полгара с головой ушла в домашние дела. В доме всегда царили чистота и уют. Пол она не просто подметала, но и часто скребла. Грядки с фасолью, репой и капустой в ее огороде были не менее прямыми, чем ограды Дарника, а сорняки безжалостно истреблялись. Лицо ее, когда она возилась с этими, казалось бы, бесконечными делами, принимало мечтательно-довольное выражение, и за работой она всегда напевала старые песенки.

Мальчик Эрранд, однако, чем дальше, тем больше проявлял склонность к бродячей жизни. Не то чтобы он был лентяем, но монотонная и довольно утомительная работа в сельской усадьбе его нисколько не привлекала. Эрранд не слишком любил ходить за дровами. Полоть грядки казалось бессмысленным занятием, потому что на следующий день сорняки снова вырастали. А уж вытирать посуду было полнейшей глупостью, потому что посуда и так высыхала без посторонней помощи. Он сделал несколько попыток убедить Полгару разделить его соображения по этому вопросу. Она серьезно выслушала его, кивая в знак согласия, когда он с безупречной логикой и всем красноречием, на которое был способен, продемонстрировал ей, что посуду вытирать не нужно. Когда он закончил, блистательно подводя итог своим рассуждениям, она улыбнулась и, сказав: «Да, дорогой», неумолимо протянула ему кухонное полотенце.

Тем не менее Эрранд отнюдь не был придавлен непосильным бременем домашних забот. Не проходило ни дня, чтобы он не проводил несколько часов, сидя на спине гнедого жеребца, обгонял ветер, носясь по лугам вокруг дома.

Мир вокруг погрузившейся в бесконечную сладкую дремоту Долины продолжал жить своей жизнью. Хотя усадьба находилась в уединенном месте, гости здесь не были редкостью. Часто к ним заглядывал Хеттар, иногда в сопровождении своей высокой миловидной жены Адары и их младенца. Так же как и ее муж, Адара была алгарийкой до мозга костей, и в седле она чувствовала себя чуть ли не увереннее, чем на ногах. Эрранду она очень нравилась. Хотя лицо ее всегда казалось серьезным, даже печальным, сквозь это внешнее спокойствие проглядывал ироничный проницательный ум, приводивший его в полный восторг. Но дело было не только в этом. Вокруг этой высокой темноволосой женщины с тонкими чертами лица и мраморной кожей постоянно витал легкий нежный аромат, в котором было что-то неуловимое и вместе с тем неодолимо влекущее. Однажды, когда Полгара играла с малышом, Адара доехала вместе с Эррандом до вершины близлежащего холма и там рассказала ему о происхождении этого запаха.

– Ты ведь знаешь, что Гарион – мой двоюродный брат? – спросила она.

– Да.

– Однажды мы с ним ехали из крепости. Стояла зима, и все было сковано морозом. Трава была сухая и безжизненная, с деревьев опали листья. Я спросила его о волшебстве – что это такое и что с помощью его можно сделать. Я не верила в волшебство – просто не могла себя заставить поверить. Он взял прутик и обернул вокруг него клочок сухой травы; и прямо у меня на глазах превратил его в цветок.

Эрранд кивнул:

– Да, похоже на Гариона. И что, после этого ты сразу поверила?

Она улыбнулась.

– Нет, не сразу. Я хотела, чтобы он еще кое-что сделал, но он сказал, что не может.

– Что это было?

Она залилась розовым румянцем, а потом рассмеялась.

– Я все еще не могу думать об этом без смущения, – сказала она. – Я просила его сделать так, чтобы Хеттар полюбил меня.

– Но ведь в этом не было необходимости, – сказал Эрранд. – Хеттар и так тебя любил.

– Да, но ему нужно было помочь это понять, а я не знала как. Когда мы поехали обратно в крепость, я забыла цветок, оставив его на холме. Через год весь холм был покрыт кустиками цветущей лаванды. Сенедра называет этот цветок роза Адары, а Ариана считает, что он обладает каким-то лекарственным действием, хотя мы еще не смогли обнаружить, что же он лечит. Мне нравится аромат этого цветка, и я знаю, что это мой запах, поэтому разбрасываю лепестки по сундукам, где храню одежду. – Она издала короткий торжествующий смешок. – Это очень привлекает Хеттара, – добавила она.

– Я думаю, что дело тут не только в цветке, – сказал Эрранд.

– Возможно, но я предпочитаю не рисковать. Если запах делает меня еще неотразимее, то я, безусловно, им пользуюсь.

– Да, это разумно.

– Эх, Эрранд, – рассмеялась она, – ты просто прелесть.

Визиты Хеттара и Адары носили не только дружеский характер. Отцом Хеттара был король Хо-Хэг, Верховный предводитель алгарийских кланов, и Хо-Хэг, будучи ближайшим к ним алорийским монархом, чувствовал себя обязанным держать Полгару в курсе событий, происходящих за пределами Долины. Время от времени он посылал сообщения о продолжении бесконечной кровавой войны в южном Хтол-Мургосе, где Каль Закет, император Маллореи, продолжал свой беспощадный поход по равнинам Хагги в великие леса Горута. Короли Запада отчаялись найти объяснение безумной ненависти Закета к своим родственникам мургам. Ходили слухи о каких-то давних личных счетах, но это касалось больше Таур-Ургаса, а Таур-Ургас погиб в битве при Тул-Марду. Однако враждебное отношение Закета к мургам не изменилось после смерти правившего ими безумца, и теперь он возглавил маллорейцев в безжалостной и зверской войне, очевидно имевшей своей целью истребить всех мургов и стереть с лица земли все следы их существования.

В Толнедре император Рэн Боурун XXIII, отец королевы Ривской Сенедры, был уже слаб здоровьем, и поскольку у него не было наследника на императорский трон в Тол-Хонете, великие семьи в империи вели ожесточенную борьбу за первенство. Из рук в руки переходили огромные взятки, ночью по улицам Тол-Хонета пробирались наемные убийцы с остро заточенными кинжалами, а у змееловов из Найса раскупили все пузырьки с ядом. Однако коварный Рэн Боурун, к великой ярости и скорби высокопоставленных семейств Хонетов, Вордов и Хорбитов, назначил своим регентом генерала Вэрену, герцога Анадильского, и Вэрен, державший войско в своем полном подчинении, предпринял решительные шаги, чтобы обуздать излишнее рвение знатных домов в их борьбе за власть.

Но междоусобные войны ангараканцев, равно как и не менее яростная борьба Великих герцогов Толнедрийской империи, представляли для королей Алории лишь мимолетный интерес. Монархи Севера были гораздо сильнее озабочены подъемом Медвежьего культа, а также печальным, но уже не подвергаемым сомнению фактом, что драснийский король Родар увядал прямо на глазах. Родар, несмотря на свое грузное телосложение, продемонстрировал поразительные способности в военной кампании, кульминацией которой стала битва при Тул-Марду, но теперь Хо-Хэг с грустью сообщал, что за последние годы пышнотелый драснийский монарх сделался забывчивым и даже начал впадать в детство. Из-за своего огромного веса он уже не мог стоять без посторонней помощи и часто засыпал, даже во время важных государственных приемов. Его жена, хорошенькая юная королева Поренн, делала все возможное, чтобы облегчить бремя, налагаемое на него короной, но всем, кто его знал, было совершенно очевидно, что король Родар уже долго не протянет.

Когда суровая зима, во время которой на севере выпал такой глубокий снег, какого никто уже не мог припомнить, подходила к концу, королева Поренн послала в Долину гонца, чтобы попросить Полгару испытать на драснийском короле свое искусство целительницы. Гонец прибыл в один из непогожих вечеров, когда усталое солнце опустилось на постель из багрового облака, лежащего на вершине Улгских гор. Хотя он был плотно закутан в роскошные собольи меха, его сразу же выдал длинный острый нос, высовывавшийся из теплых подкладок капюшона.

– Шелк! – воскликнул Дарник, когда маленький драсниец спешился на заснеженном дворе усадьбы. – Что ты здесь делаешь?

– Совсем замерзаю, – ответил Шелк. – Меня может спасти только горячий ужин, глинтвейн и место около очага.

– Пол, погляди, кто к нам приехал, – позвал Дарник, и Полгара открыла дверь, чтобы посмотреть на гостя.

– Так, принц Хелдар, – сказала она, улыбаясь человечку с беличьим лицом, – ты уже что, обобрал до нитки весь Гар-ог-Надрак и теперь приехал сюда, искать, кого бы еще пограбить?

– Нет, – ответил Шелк, тяжело опуская на землю свои полузамерзшие ноги. – Я сделал ошибку, заехав в Боктор по дороге в Вал-Алорн. Поренн не отстала от меня до тех пор, пока я не согласился на эту поездку.

– Заходи в дом, – пригласил его Дарник. – О твоей лошади я позабочусь.

Сбросив соболью шубу, Шелк стоял перед полукруглым очагом с протянутыми к огню руками.

– Я уже неделю как не могу отогреться, – пожаловался он. – Где Белгарат?

– Они с Белдином уехали куда-то на восток, – отвечала Полгара, приготавливая для Шелка кружку горячего вина с пряностями, чтобы он согрелся.

– Впрочем, это не важно. Я, собственно, приехал к тебе. Ты слышала, что мой дядюшка занемог?

Она кивнула и, взяв докрасна раскаленную кочергу, погрузила ее в вино, так что оно зашипело и запузырилось.

– Прошлой осенью Хеттар привез нам эту новость. Врачи уже определили, что у него за болезнь?

– Возраст, – пожал плечами Шелк, с благодарностью беря у нее напиток.

– Но Родар не так уж стар.

– В нем слишком много лишнего веса. Рано или поздно это сказывается. Поренн в отчаянии. Она послала меня просить тебя, нет, умолять тебя приехать в Боктор и посмотреть, что можно сделать. Она просила передать тебе, что, если ты не поспешишь, Родар уже не увидит, как гуси полетят на север.

– Неужели все и в самом деле так плохо?

– Я не врач, – ответил Шелк, – но выглядит он неважно, да и мозги его подводят. Он даже начал терять аппетит, а это дурной признак для человека, который обычно ел семь раз в день и помногу.

– Конечно, мы немедленно выезжаем, – поспешила ответить Полгара.

– Дай мне сначала согреться, – жалобно произнес Шелк.

Их на несколько дней задержал у южного Алдурфорда страшный ураган, который, спустившись с Сендарийских гор, со свистом пронесся по открытым равнинам северной Алгарии. К счастью, как только началась буря, они наткнулись на лагерь кочевых скотоводов и отсиделись несколько дней, пока снаружи завывал ветер и мела вьюга, в удобных фургонах гостеприимных алгарийцев. Когда небо прояснилось, они снова поспешили в путь, переехали через реку и по широкой гати, пролегавшей сквозь занесенные снегом болота, приблизились к Боктору.

Королева Поренн, все еще хорошенькая, несмотря на темные круги под глазами, красноречиво говорившие о бессонных ночах и тяжелых думах, приветствовала их у ворот королевского дворца Родара.

– Ах, Полгара, – произнесла она с облегчением и благодарностью и обняла волшебницу.

– Поренн, дорогая, – сказала Полгара, заключая изнуренную заботами драснийскую королеву в свои объятия. – Мы бы и раньше приехали, но нас застала непогода. Как Родар?

– С каждым днем все больше слабеет, – ответила Поренн с отчаянием в голосе. – Даже Хева стал ему в тягость.

– Ваш сын?

Поренн кивнула:

– Будущий король Драснии. Ему только шесть лет – он слишком юн, чтобы занять престол.

– Что ж, давай посмотрим, чем тут можно помочь.