Текст книги "Белый Волк"

– Сначала в Мелликан, а потом – не знаю.

– Да пребудет с тобой Исток, куда бы ты ни направился.

– Боюсь, что мы с ним раззнакомились. Всего тебе хорошего.

Глава 5

Рабалин лежал тихо, зная, что если шевельнется, дракон увидит его. Он чувствовал огненное дыхание плечом, грудью и левой стороной лица. Оно обжигало. Рабалин зажмурился, чтобы самому не видеть дракона, и лежал, изо всех сил сдерживая крик. Потом его затрясло. Дракон куда-то подевался, и Рабалина сковал жестокий холод, значит, место дракона занял демон мороза. Тетя Атала рассказывала ему об этих созданиях, живущих на дальнем севере. Они подкрадываются к домам и замораживают больных и слабых. Холод, если на то пошло, был хуже драконьего жара – он пробирал до костей.

Рабалин привстал на колени и открыл глаза. Маленькую ложбину окружали кусты и деревья. Сквозь ветки просачивался слабый солнечный свет. Рабалин подобрал с земли толстый сук и огляделся, ища демона. Пот стекал ему в глаза.

Демона не было. Дракона тоже. В горле пересохло, лицо и руки отчаянно болели.

– Приснилось, – сказал Рабалин вслух. Дрожь усилилась. Легкий ветерок холодил его нагое, мокрое от пота и росы тело, как зимняя буря. Рабалин поднялся на нетвердые ноги, присел под кустом и застонал. На бедре вздулись пузыри, кожа там лопнула. Он лег. Здесь как будто было теплее. На несколько мгновений ему стало почти совсем хорошо. Потом тепло стало расти, и он заново облился потом.

Перед глазами стояли нож, бьющий Тодхе в шею, и мертвая тетя Атала у горящего дома.

Дракон вернулся, но теперь Рабалин смотрел на него без страха. Туловище золотое, чешуйчатое, голова длинная и плоская. Огонь, обжигающий Рабалина, шел не из пасти, а из глаз. Какие они яркие, смотреть больно.

– Уйди, – прошептал Рабалин. – Оставь меня.

– Бредит, – сказал дракон.

– Ожоги воспалились, – отозвался другой голос.

Рабалину снилось, что он плавает в прозрачном озере. Вода приятно освежала кожу, но солнце сильно припекало лицо и руку. Он хотел нырнуть поглубже, но не смог. Там сидела на стуле тетя Атала. Да это и не озеро вовсе, понял Рабалин, просто мелкое корыто.

– Где ты был, мой мальчик? – спросила тетя. – Уже поздно.

– Прости, тетя. Я сам не знаю, где я был.

– Думаешь, он умрет? – спросил кто-то тетю Аталу.

Рабалин не видел, кто это говорит, а тетя, не отвечая, разматывала клубок, но не из пряжи, а из огня.

– Свяжу тебе теплый плащ на зиму.

– Не надо, – сказал Рабалин.

– Чепуха. Плащ выйдет просто чудесный. Пощупай, какая шерсть.

Она поднесла огненную пряжу к его лицу, и он закричал.

Тьма захлестнула его. Потом свет забрезжил снова, и Рабалин увидел престранное зрелище. Над ним стоял на коленях какой-то человек, а из-за его плеч выглядывали с любопытством две образины – одна темная, с узкими золотыми глазами, как у волка, другая бледная, с щелястым ртом, где торчали острые зубы. Обе хари колыхались, точно сотканные из дыма.

– Ты меня слышишь, Рабалин? – спросил человек, будто и не видя их.

Лицо было знакомое, но Рабалин так и не вспомнил, чье оно, и сон снова овладел им.

Когда он наконец очнулся, боль от ожогов стала терпимее. Он лежал на земле, укрытый одеялом, с повязкой на левой руке. Рабалин застонал. Давешний человек тут же склонился над ним. Рабалин вспомнил, что это один из монахов, и сказал:

– Я тебя знаю.

– Верно. Я брат Брейган. – Монах помог Рабалину сесть и дал ему напиться. Рабалин осушил медную чашу до дна. – Где это ты так обгорел?

– Тодхе поджег дом моей тети.

– Какое несчастье! Твоя тетушка не пострадала?

– Она умерла.

К ним приблизилась другая фигура – в бахромчатой безрукавке, с обнаженными до плеч руками. На правой, ниже локтя, красовался черный паук. Рабалин взглянул ему в глаза и только теперь узнал другого монаха, брата Лантерна.

– За тобой охотятся, парень, – сказал он. – В город возвращаться тебе нельзя.

– Знаю. Я убил Тодхе. Жаль, что так вышло.

– Придется ему пойти с нами, – сказал брат Брейган.

– Что он будет делать в Мелликане? Попрошайничать?

– У меня там родители, – сказал Рабалин. – Я найду их.

– Значит, решено, – кивнул Брейган. – Отдыхай пока. Я положил на твои ожоги примочки из трав. Какое-то время будет больно, но потом, думаю, все заживет.

Рабалин снова погрузился в озеро сновидений. Когда он проснулся, было темно, и сны рассеялись, как туман – кроме одного. В памяти остался страшный топор и человек с глазами, как зимнее небо.

Утром брат Лантерн дал Рабалину свою запасную рубашку и штаны. Рубашка, сшитая из мягкой ткани, которую Рабалин никогда раньше не видел, блестела на солнце. На груди у нее, на бледно-голубом поле, была вышита золотом маленькая змейка, свернувшаяся и готовая к удару.

– Я запачкаю ее из-за ожогов, – сказал Рабалин. – Не хочется портить такую красивую вещь.

– Это всего лишь тряпка, – бросил Лантерн.

Штаны из тонкой черной кожи оказались длинноваты. Брейган подвернул их прямо на Рабалине и достал из котомки пару сандалий, которые пришлись мальчику почти впору.

– Ну вот, – сказал Брейган, – теперь ты у нас точно дворянский сын.

В последующие дни Рабалину пришлось трудно. Ожоги мокли и не спешили заживать, а новая тонкая кожица то и дело лопалась. Рабалин мучился, но терпел, понимая, что для воина, который прежде был братом Лантерном, его присутствие нежелательно. Тот с ним почти не разговаривал – хотя, с другой стороны, он и с братом Брейганом мало говорил. Большей частью он шел впереди, иногда пропадая из виду. Когда дорога вилась через холмы, он поднимался наверх и осматривал оставшуюся позади местность.

Утром четвертого дня воин, как называл его про себя Рабалин, согнал их с дороги в густой подлесок. Из кустов они увидели, как мимо проскакали пятеро всадников. В одном Рабалин узнал Сергиса, капитана городской стражи.

На глаза Рабалину навернулись слезы. Несчастный он человек. Идет куда-то с чужими людьми, один из которых его не любит, а городская стража по-прежнему ищет его. Что, если они будут преследовать его до самого Мелликана и заявят на него, как на убийцу?

Воин увел их поглубже в лес слева от дороги, и они весь день продирались сквозь кустарник. К вечеру Рабалин совсем обессилел. Воин нашел укромную ложбинку и развел там костер. Рабалин из-за своих ожогов держался подальше от огня.

Брат Брейган принес ему похлебки.

– Ну как тебе, легче хоть немного?

– Да.

– Ты грустишь по своей тете, я по глазам вижу.

Рабалину стало стыдно. Его больше печалили собственные несчастья.

– Она была славная, – сказал он виновато, избегая прямой лжи.

Воин ушел куда-то в ночь, и без него Рабалин почувствовал себя уютнее.

– Хоть бы он насовсем ушел, – промолвил он вслух.

– Кто? – спросил Брейган, и Рабалин смутился – он не хотел говорить то, что думал.

– Брат Лантерн. Он меня пугает.

– Он не сделает тебе ничего дурного. Лантерн… хороший человек.

– Что случилось в монастыре? Горожане пришли туда?

– Пришли.

– И все спалили, наверное?

– Нет, они ничего не тронули. Расскажи мне про своих родителей. Ты знаешь, где они живут?

– Нет. Да и вряд ли я им нужен. Они бросили нас с сестренкой на тетю Аталу и ни разу не дали о себе знать. Они не знают даже, что Лаша умерла. Оба они никчемные люди, по правде сказать.

Теперь уже Брейгану стало неловко.

– Никогда не говори так, дружок. У всех у нас свои слабости. Никто не совершенен. Ты должен научиться прощать.

Рабалин промолчал. Тетя Атала никогда не говорила плохо о его родителях, но от других он, подрастая, много чего наслушался. Отец его был бездельник, то и дело воровавший у своих хозяев. Два раза это сходило ему с рук, на третий его посадили в тюрьму. Он и пил к тому же, и Рабалин ясно помнил, как он однажды ударил мать. Она тогда отлетела к стене и чуть сознания не лишилась. Шестилетний Рабалин в слезах бросился к матери, и отец отшвырнул его пинком. «Попробуй тут выбейся в люди! – гаркнул он. – Колотишься как проклятый, да еще щенки эти неблагодарные – изволь кормить их и одевать».

Рабалин ненавидел в людях слабость. Он не понимал, как могла мать бросить своих детей и уйти с этим негодяем. Про отца с матерью он сказал монахам только потому, что боялся, как бы его не оставили в лесу. Видеть родителей он не хотел, пропади они пропадом.

Брейган подбросил в костер хворосту.

– Так что же случилось, когда толпа пришла в монастырь? – спросил Рабалин.

– Я не хотел бы говорить об этом.

– Почему?

– Это было ужасно, Рабалин. Отвратительно, – ответил Брейган, печально глядя в огонь.

– Джаспер-то хоть цел?

– Джаспер?

– Собака Килии.

– Да, с ним все хорошо. Настоятель Кетелин о нем заботится.

– А почему брат Лантерн теперь одет не по-монашески?

– Он вышел из ордена. Он, как и я, был послушником и вечных обетов еще не принес. Может, съешь еще что-нибудь?

– Мне все-таки хотелось бы знать, что такого ужасного у вас произошло.

– Там погибли люди, Рабалин, – вздохнул Брейган. – А настоятеля ранили ножом.

– Это брат Лантерн остановил их, да?

– Откуда ты знаешь? – удивился Брейган.

– Я не знал, просто догадался. Я видел, как он обработал арбитра, который тебя ударил. Он нисколько не боялся, да еще велел людям отнести арбитра в трактир. Я и подумал, что, если горожане придут к монастырю, он тоже не испугается. Кого он убил?

– Я уже сказал, что не хочу говорить об этом. Спроси его самого, когда он вернется.

– Он тоже не скажет. И он не любит меня.

– Он и меня не очень-то любит, – смущенно улыбнулся Брейган.

– И все-таки вы путешествуете вместе. Почему?

– Настоятель попросил его проводить меня в Мелликан.

– Что ты будешь делать, когда придешь туда?

– Вручу письма церковному конклаву, а затем принесу обет перед епископом.

– До столицы далеко идти.

– Полтораста миль. Лантерн рассчитывает добраться туда дней через двенадцать – пятнадцать.

– А война? Нам встретятся солдаты?

– Надеюсь, что нет, – испугался Брейган. – Мы будем покупать провизию в деревнях и держаться подальше от больших дорог.

– Ты когда-нибудь бывал в столице?

– Нет, ни разу.

– Килия была. Она говорит, что там на арену выпускают бойцовых зверей. А Келиас и Педлар говорили, что такие звери и на войне будут драться. Их называют Смешанными, и король обещал составить из них целую армию.

– Я не люблю говорить о таких вещах. – Брейган попытался придать своему голосу суровость, но потерпел неудачу.

– А я бы хотел увидеть хоть одного.

– Поосторожнее с желаниями, мальчик, – сказал Лантерн, внезапно выйдя из-за деревьев. – Смешанные – это чума, а тот, кто хочет их использовать, – полный дурак.

Утром шестого дня, усталые и голодные, они пришли к почтовой станции близ укрытой в холмах деревушки. Припасы у них почти вышли. Почтовый двор состоял их трех деревянных построек и пустого, без лошадей, загона. Над трубой самого большого дома лениво поднимался дым. В деревне не наблюдалось никакого движения – только лисица прошмыгнула по главной улице и скрылась.

Скилганнон велел Рабалину и Брейгану ждать на опушке рощи, а сам зашагал к станции. Из дома вышел навстречу ему крепкий мужчина, коротко остриженный, но с окладистой бородой.

– Доброе утро, – сказал он.

– И тебе того же. Где твои лошади?

– Солдаты забрали. Станция закрыта на неопределенное время. Все ушли, – добавил смотритель, поймав взгляд, брошенный Скилганноном в сторону деревни. – Датиане, говорят, в одном дневном переходе отсюда, поэтому люди похватали пожитки – и наутек.

– А ты что ж?

– Мне идти некуда, сынок. Мой дом тут. Еда еще осталась, так что если ты и твои друзья хотите позавтракать – милости просим.

– Ты очень любезен.

– Я, по правде сказать, рад буду побыть в компании. Зовут меня Сет. – Он протянул руку. Скилганнон пожал ее, и Сет покосился на изображение паука. – Ты знаешь, что тебя ищут? Они здесь были вчера. Говорили про большую награду.

– Награда будь здоров, – подтвердил Скилганнон.

– Тогда тебе лучше тут не задерживаться. Думаю, они еще вернутся.

Скилганнон позвал своих спутников. У западной стены опустевшего амбара по-прежнему стояли столы и стулья. Сет усадил своих гостей и отправился на кухню. Скилганнон пошел за ним. Хозяин, обернув руку тряпкой, снял с плиты конфорку и поставил на огонь большую сковороду. Когда на ней зашипели восемь толстых ломтей окорока, у Скилганнона в желудке заурчало.

– Насчет меня не беспокойся, сынок, – сказал ему Сет. – Я за наживой не гонюсь.

– Куда ушли деревенские?

– Кто в Мелликан, кто на юг, кто повыше, в холмы. Война проиграна, можно не сомневаться. Солдаты, которые увели моих лошадей, были дезертиры – они сказали мне, что только столица еще держится.

Сет перевернул ветчину ножом.

– Ты наашанит?

– Нет, но я вырос в Наашане.

– Говорили, что королева-колдунья пришлет войско нам на подмогу, но оно так и не пришло.

Хозяин сдвинул ветчину вбок и поочередно разбил над сковородкой шесть яиц. Три желтка лопнули и слились в клейкую массу.

– Никогда не был силен по части стряпни. Ну да ничего, все равно вкусно будет. Мои куры несут хорошие яйца.

Скилганнон успокоился и спросил с улыбкой:

– Давно ты здесь?

– Скоро будет двенадцать лет. Это хорошее место. Люди не злые, и до войны дела шли очень даже неплохо. Я и комнаты для проезжих завел. Двадцать кроватей, и они почти не пустовали. Думал, что стану богачом.

– Что бы ты стал делать, если б разбогател?

– Не знаю, – засмеялся Сет. – Я ведь к роскоши не привык. Есть, говорят, в Мелликане один бордель, а в нем женщина, которая за ночь берет десять рагов. Веришь, нет? Что ж она вытворяет за такие-то деньги? – Он потыкал яичницу на сковороде. – Кажись, готово.

Сет разложил еду по четырем деревянным тарелкам. Брейган прочел молитву, и все молча приступили к трапезе.

– Я уже второй раз на дню завтракаю, – доев, сообщил Сет. – И сейчас получил куда больше удовольствия, ей-ей.

– Как же ты будешь жить тут один? – спросил Брейган.

– У меня есть куры, и охотник я неплохой, а кроме того, знаю, где зерно поблизости спрятано. Ничего, проживу. Только бы война к лету кончилась – тогда люди начнут возвращаться по домам, и я опять открою свое дело.

– Но в Мелликане, наверное, было бы безопаснее? – настаивал Брейган.

– На войне безопасных мест нету, юноша, – улыбнулся Сет, – а Мелликан осажден. Если он падет, там будет резня. Вспомните, что случилось в Пераполисе, когда Проклятый взял его. Он всех в городе перебил – мужчин, женщин, грудных младенцев. Нет, я уж лучше останусь дома. Если меня и убьют, то по крайней мере в родных стенах.

Настало неловкое молчание. Брейган смотрел в сторону.

– Нельзя ли купить у тебя провизии, Сет? – спросил Скилганнон.

Следующие пять дней они шли на северо-запад. Дорога вела вниз, в плодородные лесистые долины. Стало гораздо теплее, и Рабалину с Брейганом приходилось туго. У Рабалина пот разъедал подживающие ожоги, Брейган, не привыкший много ходить, ковылял через силу. Порой икры ему сводило судорогой – тогда он присаживался и растирал ноги.

Им почти не попадалось людей, но в отдалении изредка мелькали какие-то всадники.

На шестой день они увидели сожженный дотла хутор. Воронье расклевывало пять лежащих на земле мертвых тел. Брейган увел Рабалина в сторону, Скилганнон подошел к мертвецам. Вороны, вспорхнув, уселись неподалеку и стали ждать.

Скилганнон осмотрел землю вокруг убитых – мужчины, двух женщин и двух маленьких девочек. Здесь топталось множество лошадей – не меньше двадцати. Поскольку тела лежали рядом, семью скорее всего вывели из дома и убили. Если бы они пытались бежать, то лежали бы вразброс. Одежда на женщинах осталась нетронутой, и непохоже было, чтобы их насиловали. Кавалерийский отряд разграбил усадьбу, перебил жителей и поджег дом. На расстоянии виднелись другие хутора – их огонь не затронул.

Путники прошли через вспаханное поле к другому крестьянскому двору. Он оказался пустым.

– За что они убили ту семью? – спросил Брейган.

– Мало ли… Вероятнее всего, ради устрашения. Все прочие семьи в округе, увидев дым, а может быть, даже став свидетелями убийства соседей, в таких случаях сразу разбегаются. Думаю, они проделывают такие вещи в сельской местности, чтобы вынудить население бежать в Мелликан.

– Не понимаю.

– Лишние рты, Брейган. Войны выигрываются не только на ратном поле. Мелликан – это город-крепость. Если там прибавится жителей, припасы закончатся быстрее, а на голодный желудок много не навоюешь. Город сдастся, и надобность в продолжительной осаде отпадет.

Оставив двух других на пустом хуторе, Скилганнон пошел на разведку.

Из живности ему попалась на глаза только пара свиней да несколько кур. Овец и крупный скот угнали – по всей видимости, для прокормления армий, идущих на Мелликан.

Скилганнон вытащил из колодца ведро с водой и напился.

Сет говорил о наашанском войске, будто бы идущем на подмогу тантрийскому королю. Скилганнон знал, что оно придет, придет непременно, но с преднамеренным опозданием. Когда-то и Тантрия, и Датия, и Доспилис входили в Наашанскую империю. Теперь королева снова хочет подчинить эти страны себе. Наилучший способ – позволить им обескровить друг друга, а потом захватить одним махом все три.

Хорошо бы сейчас найти лошадь, думал Скилганнон, сидя на кромке колодца, и поехать на север, в Шерак. Если Храм Воскресителей существует, он найдет его и вернет к жизни женщину, которая вышла за него замуж.

– Мне жаль, что я любил тебя недостаточно сильно, – сказал он вслух. Закрыв глаза, он представил себе Дайну, ее золотую косу, заплетенную серебряной нитью, ее ослепительную улыбку. Внезапно ее сменила другая женщина, с длинными темными волосами, обрамляющими безупречно прекрасное лицо. Она смотрела в глаза Скилганнону, приоткрыв полные губы в улыбке, раздирающей ему сердце.

Скилганнон застонал и вскочил с каменной кромки. Даже теперь он не мог вообразить себе Дайну, не вызвав в памяти образ Джианы.

– Ты любишь меня, Олек? – спросила Дайна в их первую брачную ночь.

– Разве можно тебя не любить? О такой, как ты, мужчина может только мечтать.

– Любишь всем сердцем?

– Я постараюсь сделать тебя счастливой и не возьму себе других жен и наложниц. Это я тебе обещаю.

– Отец предостерегал меня против тебя, Олек. Он говорит, что ты был влюблен в королеву, что все мужчины об этом знают. Ты спал с ней?

– Не спрашивай меня, Дайна. Прошлого больше нет, а будущее – наше. И эта ночь тоже наша. Слуги ушли, луна светит ярко, и ты самая прекрасная женщина на свете.

Его мысли прервал топот лошадиных копыт. С запада приближались три всадника, солдаты с белыми гребнями на шлемах. Скилганнон стоял спокойно, поджидая их. По маленьким круглым щитам без всякой эмблемы он не мог определить, к какой армии они принадлежат.

Головной всадник, с жидкой светлой бородкой, натянул поводья и молча уставился на Скилганнона холодными голубыми глазами. Двое остальных, поравнявшись с ним, ожидали приказаний.

– Ты из этой деревни? – спросил наконец кавалерист – негромко, с легким восточным акцентом. Возможно, он датианин, подумал Скилганнон.

– Нет, просто шел мимо.

– Беженец?

– Пока нет.

– Что это значит?

– Это значит, что я не вижу причин бежать и прятаться. Вы можете напоить лошадей, если требуется.

– Твоего разрешения никто не спрашивал. – В глазах всадника вспыхнул гнев.

– Это ваш отряд убил жителей того хутора? – спросил Скилганнон, указывая на сгоревший дом вдалеке.

Всадник откинулся назад, скрестив руки.

– Ты слишком дерзок для безоружного, прохожий.

– Зачем мне оружие? Мне хорошо. Солнце греет ласково, вода холодная. Я ни с кем не воюю.

– Весь мир сейчас воюет, – резко бросил другой солдат, молодой и безбородый, с черными волосами, заплетенными в две косицы.

– Тантрия – еще не весь мир.

– Мне убить его, командир? – спросил юноша, взглянув на белокурого. Тот, пристально посмотрев Скилганнону в глаза, ответил:

– Нет. Напоите коней. – Он спешился и ослабил подпругу.

Скилганнон, отойдя немного, присел на низкую изгородь. Командир, передав коня солдатам, подошел к нему.

– Откуда ты? – спросил командир.

– С юга.

– А идешь куда?

– В Мелликан.

– Город скоро падет.

– Полагаю, вы правы. Долго я там не задержусь.

Офицер, сев на изгородь рядом со Скилганноном, оглянулся на сожженный дом.

– Это не наша работа, хотя могла быть и наша. Что за дело у тебя в Мелликане?

– Я сопровождаю послушника, который хочет принести там монашеский обет, и мальчика, который ищет своих родителей.

– Значит, ты не наашанский гонец?

– Нет.

– На руке у тебя паук – разве это не наашанская татуировка?

– Наашанская. Некоторое время я служил королеве, но больше уже не служу.

– Ты понимаешь, что я обязан либо убить тебя, либо отвести в наш лагерь?

– Вас для этого слишком мало – а впрочем, я понимаю, конечно.

– Вот-вот, – улыбнулся офицер. – Как случилось, что столь выдающийся воин взял на себя такую мелкую задачу?

– Меня попросил об этом человек, у которого я в долгу.

– Понятно. Долги надо платить. Дело чести. Говорят, будто наашанская армия готовится выступить против нас. Как по-твоему, правда это?

– Вы сами знаете, что правда.

– Да, – печально подтвердил офицер. – Королева-колдунья одурачила нас всех. Вместе мы могли бы дать ей отпор, а теперь каждый десятый в наших рядах убит. И чего ради? Датия и Доспилис недостаточно сильны, чтобы удержать Тантрию. Как скоро, по-твоему, придут наашаниты?

– Как только падет Мелликан. Но это всего лишь догадка. Я не имею никакой связи с Наашаном.

Офицер надел свой шлем с лошадиным плюмажем, затянул ремешок и подал Скилганнону руку.

– Счастливо тебе добраться, наашанит.

Скилганнон слез с изгороди. Когда их ладони сомкнулись в пожатии, офицер завел левую руку за спину, и в ней сверкнул тонкий кинжал. Скилганнон, не пытаясь вырваться, лбом двинул офицера по носу, и кинжал, нацеленный в горло, лишь слегка оцарапал ему затылок. Крутнувшись влево, Скилганнон вывернул кавалеристу правую руку. Тот вскрикнул. Скилганнон отпустил его, отскочил назад и выхватил из ножен Мечи Дня и Ночи. Двое солдат тоже обнажили оружие.

– Ты отменный боец, наашанит, – сказал командир, – но ты ведь понимаешь, что я должен был попытаться. Мои люди донесли бы на меня, если б я отпустил тебя просто так. Ты уж не обижайся.

– Ты глуп. – Голос Скилганнона дрожал от сдерживаемой ярости. – Я не хотел тебя убивать. Ты мог бы жить, и твои люди тоже. – С этими словами он прыгнул вперед. Молодой солдат с черными косами сумел отразить удар золотого клинка, но серебряный вспорол ему горло. Второго Скилганнон насадил на меч, как на вертел, вытащил клинок и отступил, чтобы падающий труп не задел его.

Вытерев и спрятав мечи, он приблизился к офицеру. Тот, пятясь, вытащил свою кавалерийскую саблю.

– Я годы потратил на то, чтобы отвыкнуть от насилия, – сказал Скилганнон. – Молодчик вроде тебя не способен понять, как трудно мне приходилось.

– У меня жена и дети, – промолвил кавалерист. – Я не хочу умирать. Не здесь. Не так бесславно.

– Ладно, иди, – вздохнул Скилганнон. – Я заберу ваших лошадей. Когда ты пошлешь за нами погоню, мы будем уже далеко.

Он прошел мимо офицера к лошадям. Стоило ему повернуться спиной, тот бросился на него с поднятой саблей. Скилганнон обернулся, и металлический кружок с зазубренными краями рассек офицеру горло.

Кавалерист упал на колени, пытаясь зажать рану пальцами. Скилганнон подобрал стальной круг и опустился на колени рядом с умирающим. Тот, сотрясаемый дрожью, попытался еще раз глотнуть воздух и испустил дух.

Скилганнон вытер оружие о его рукав и пошел забирать лошадей.

– Ты что такой грустный? – спросил Рабалин, садясь за стол напротив Брейгана. Казалось, что пустой дом скучает по людям, в страхе покинувшим его.

– У меня сердце разрывается при виде всего этого, Рабалин. Здесь жили не солдаты, а мирные люди. Они растили свой урожай и любили друг друга. Не понимаю, как могут люди творить такое зло.

Рабалин промолчал. Он убил Тодхе, а убийство – злое дело. Он, однако, знал, как это начинается. Его толкнули на это ярость, горе и страх. Тодхе тоже был зол на него, потому и поджег его дом.

Рабалин задумался, а Брейган обвел взглядом комнату. Бревенчатые стены оштукатурены, на глиняном полу выдавлены узоры, присыпанные сверху для яркости красной толченой глиной. Все здесь носило следы любви и заботы. Видно, что доморощенный столяр, мастеривший мебель, очень старался. На спинке стула вырезана корявая роза, на другом стуле – нечто, напоминающее кукурузный початок. Кто-то обустраивал свой дом, как только мог.

– Мне думается, здесь жили хорошие люди, Рабалин, – сказал Брейган, разглядывая инициалы над очагом. – Надеюсь, что с ними не случилось ничего дурного.

Рабалин все так же молча кивнул. Он этих людей не знал, и их судьба, по правде сказать, не слишком его волновала. Он встал и начал шарить по дому в поисках съестного. В кладовке нашлись запечатанные горшки с медом. Рабалин окунул в горшок палец и жадно его облизал. Шелковистая сладость наполнила его блаженством. Тетя Атала использовала мед, когда пекла, но Рабалин больше всего любил простой черствый хлеб, поджаренный над огнем и намазанный медом. Вооружившись большой ложкой, он подсел к горшку и вскоре почувствовал, что объелся. Пришлось поскорее выйти во двор и достать воды из колодца.

Напившись, он увидел брата Лантерна. Тот ехал к дому верхом, ведя за собой еще двух лошадей.

Рабалин вышел навстречу. Лошади по сравнению с лохматыми пони, которых он видел в Скептии, показались ему огромными. Он посторонился, уступая им дорогу, и робко погладил бок одного коня. Под блестящей каштановой шкурой играли могучие мускулы.

Брат Лантерн, молча проехав мимо, привязал лошадей во дворе и вошел в дом. Рабалин последовал за ним.

– Ты снова видел убитых? – спросил Брейган.

– Нет, зато привел лошадей. Верхом ездить умеешь?

– Ездил когда-то на пони по двору.

– Тут речь не о пони. Это боевые кони, умные и хорошо вышколенные. От всадника они ожидают того же. Выходи-ка. Застревать здесь надолго небезопасно, но первый урок мы все-таки рискнем провести.

– Я уж лучше пешком пойду, – сказал Брейган.

– Там остались лежать трое мертвых датиан, и скоро их обнаружат. Либо верхом, либо вовсе никак. Пошли.

Выйдя, Лантерн тут же помог Рабалину сесть на гнедого мерина, которого тот только что гладил.

– Убери ноги от стремян, – приказал Лантерн и подогнал стремена ему по росту. – Теперь берись за повод, только осторожно. Запомни: губы у лошади нежные, поэтому никаких рывков и натягов. – Лантерн отвел коня в сторону от других. – Не дави его ногами. Сиди легко. Для начала просто пройдитесь шагом по кругу. – Лантерн отпустил повод и вернулся к Брейгану.

– Я им не нравлюсь, – пожаловался тот.

– А ты не стой там. Не пяль на них глаза. Поди сюда. Двигайся медленно и свободно. – Лантерн усадил послушника на коня, отладил ему стремена и дал тот же совет, что и Рабалину.

Усевшись сам на серо-стального мерина, он приступил к уроку.

– У лошади четыре аллюра: шаг, рысь, крупная рысь и галоп. Самое простое – это шаг. Ты сидишь в седле, вот как сейчас, и только. Рысь уже посложнее, потому что лошадь начинает двигаться в два темпа.

– Это еще что такое? – спросил Брейган.

– Она перескакивает с одной расположенной наискосок пары ног на другую. Сначала, скажем, правая передняя и левая задняя, потом наоборот. Из-за этого тебя будет толкать в зад, пока не поймаешь ритм. Тут лучше мешком не сидеть. Надо опираться на стремена.

Они провели час в поле за хутором. Рабалин учился быстро и даже проскакал немного размашистой рысью, но для Брейгана урок обернулся сущим мучением.

– Если б я привязал к седлу мертвеца, он и то бы двигался ритмичнее, – вздохнул воин. – Что с тобой такое?

– Я боюсь. Вдруг упаду?

– Вынь ноги из стремян и отпусти повод. – Брейган послушался, а Лантерн внезапно хлопнул в ладоши и громко крикнул. Конь Брейгана понесся вскачь, и послушник кувыркнулся из седла назад, на мягкую землю. – Ну, вот ты и упал. Ничего страшного, как видишь – у страха глаза велики.

– Я бы мог сломать себе шею!

– Да, мог бы. В верховой езде достоверно известно только одно: что когда-нибудь ты упадешь. Это так же верно, как и то, что когда-нибудь ты умрешь. Все мы умрем: кто в старости, кто в молодости, кто во сне, кто в муках. Мы не можем изменить этого, можем только оттянуть. А теперь пора двигаться. Я хочу добраться засветло вон до тех холмов, чтобы заночевать в лесу.