Текст книги "Пятая профессия"

18

Номер, по которому звонил Сэвэдж, не был номером его телефона на Манхэттене, а связным. Грэм абонировал его из соображений безопасности, потому что клиенты иногда считали неблагоразумным связываться с ним напрямую. Бывали также клиенты, имевшие таких могучих врагов, что Грэм соглашался иметь с ними дело не иначе как на нейтральной основе, чтобы враги клиентов не смогли установить, с чьей защитнической конторой имеют дело, и не стали бы ответно мстить. Один раз в день Грэм выбирал простой телефон-автомат и набирал номер, который оставляла ему служба информации. Он приставлял к микрофону телефонной трубки дистанционное управление, нажимал кнопки и посылал набор звуков, активизирующих магнитофон, и тот выдавал все полученные сообщения. Таким образом, никто не смог бы привязать эти сообщения к нему и его конторе.

Если бы Сэвэдж был способен передвигаться, он бы выбрал платный телефон в холле больницы и позвонил бы не в связной канал, а Грэму домой. Но Сэвэдж не мог пользоваться руками. Ему пришлось просить Хэмилтона, чтобы тот набрал номер, по этому он не мог назвать частный телефон Грэма, чтобы не подвергать его безопасность угрозе извне.

Время. Что если Грэм уже звонил в справочную службу сегодня? И что если Филипп Хэйли – до того, как Грэм снова прозвонит контактный телефон – решит, что надеяться на молчание Сэвэджа нельзя? А что если Грэма сейчас вообще нет в Штатах, и ему потребуется несколько дней, чтобы проверить службу информации? Время.

Потея от боли, Сэвэдж взалкал демерола, понимая, что должен оставаться начеку; Филипп Хэйли вполне мог прислать посыльного, несущего вместо роз и шоколада смерть. Но какая разница, ясный у Сэвэджа ум или нет? Он ведь все равно беспомощен с этими вытяжками на руках и ногах и не сможет защитить себя.

Но я не могу сдаться просто так! Не могу просто валяться, ожидая, когда в дверь войдет убийца.

Сэвэдж никогда ранее не бывал в Хэррисбурге. Знакомств в этом городе у него не было. Но ведь не более чем в ста милях отсюда – Филадельфия.

Когда доктор Хэмилтон зашел в палату, чтобы проверить, закончил Сэвэдж звонить или нет, он попросил врача понажимать еще кнопки.

– Неужто еще один друг?

– Я вдруг почувствовал тягу к общению.

После того, как врач выполнил просьбу Сэвэджа и оставил его наедине с трубкой, раненый с тревогой начал прислушиваться к гудкам: возьмут или не возьмут? Послышалось хриплое рычание:

– Алло.

– Тони?

– Смотря для кого.

– С приветом из прошлого, дружище. Я тот, кто спас тебе на Гренаде жизнь.

– Сэвэдж?

– Слушай, мне нужна твоя помощь. Я нуждаюсь в защите, дружище. Похоже, я вляпался в дерьмо по самые уши.

– Защита? С каких это пор…

– С сегодняшнего дня. Если можешь…

– Для тебя? Даже если бы я трахался, с Рэкел Уэлч, то сообщил бы ей, что у меня есть дела и поважнее. – Тони хохотнул от собственной шуточки. – Когда я тебе понадоблюсь?

– Вчера.

– Что, так фигово?

– Может быть, даже хуже. – Сэвэдж потрогал плотный конверт, который Хэйли оставил лежать рядом с его правой рукой. – У меня под рукой нечто, смахивающее на пятнадцать тысяч долларов за твою помощь.

– Можешь об этом позабыть. Если бы тогда не ты – быть мне покойником. Я просто отдаю долги. Поэтому работаю за бесплатно.

– Я тебя не об одолжении прошу, Тони. Тут я предлагаю дело. Тебе придется зарабатывать каждый доллар. Возьми с собой надежного друга. И главное, не забудь оборудование.

– С оборудованием проблем нет. Но вот с друзьями несколько более напряженно.

– Так всегда. Дуй сюда.

19

Через три – изматывающих – часа Тони вместе с еще одним итальянцем вошли в палату. У обоих лица заросли щетиной, а грудные клетки бугрились мускулами.

– Здорово, Сэвэдж. Мне нравится, как тебя разукрасили. Выглядишь точно так же, как я после Гренады. Что случилось? Кто?..

– Не нужно вопросов. Наблюдай за дверью. Врач-блондин – в норме. Медсестры работают посменно. Проверь их всех. Если кто-нибудь еще…

– Я все понял.

Чувствуя себя наконец-то в безопасности, Сэвэдж позволил доктору Хэмилтону – который, увидев стражей, нахмурился, – вколоть себе добавку демерола. Он поплыл и утонул в дымке, наконец-то освободившись от боли. Но даже с телохранителями на посту и даже в бессознательном состоянии он не смог избавиться от ужаса. Изуродованная голова Акиры покатилась по полу и, встав перед ним, моргнула.

И вновь Сэвэдж очнулся с криком. Страх пронзил состояние одурения, и Сэвэдж воспринял четыре вещи одновременно. Тони со своим напарником сидели по правую руку. Оба катетера были убраны. Из коридора слышался возмущенный, с сильным английским акцентом голос:

– И вы хотите, чтобы я загасил кубинскую сигару?

Грэм! Наконец-то!

Лысый, дородный, безупречно одетый наставник вошел в палату.

– Ого, – только и произнес он, обозревая спеленатого Сэвэджа.

– Верно, – согласился Сэвэдж. – Я не слишком хорошо выгляжу.

– Твои друзья?..

– Надежны.

– Я приехал сразу же, как только узнал…

– Не сомневаюсь, – сказал Сэвэдж. – А теперь как можно быстрее вытащи меня отсюда.

20

Коттедж, находящийся к югу от Аннаполиса, возвышался на крутом обрыве, с которого открывался захватывающий вид на Чесапикский залив. Кровать Сэвэджа стояла рядом с окном, и, лежа с приподнятой подушками головой, он мог видеть волнуемые ветром белоголовые волны. Ему нравилось наблюдать за парусниками и за тем, как их из апреля в май становится все больше и больше. Закованный в гипс, Сэвэдж фантазировал, как стоит на навесной палубе одной из таких лодок, положив руки на руль, а в волосах его путается ветер. Представлял вкус соленых брызг на лице и хриплые вопли чаек. И тут же вспоминал катящуюся к нему голову Акиры. Сразу же парусники исчезали, уступая место дерганным образам разваливающихся тел и хлещущей крови. И снова гипс удерживал его на одном месте, не давая убежать.

Рядом с ним все время находились двое охранников, и он чувствовал неудобство от того, что он, защитник, нуждается в защите. Тони с приятелем были заменены. Так как Сэвэдж воспользовался больничным телефоном, чтобы их вызвонить, следовательно, существовала запись номера, по которому он разговаривал. Противник вполне мог узнать номер и по нему легко вычислить и коттедж, и Сэвэджа. Поэтому Грэм организовал другую смену. В то же самое время англичанин изменил номер справочной службы, потому что он тоже мог быть вычислен с помощью больничного телефона.

В дополнение ко всему Грэм нанял верного врача, проверявшего состояние Сэвэджа ежедневно, и не менее верную медсестру, остававшуюся рядом с больным круглосуточно. Каждую пятницу Сэвэджа помещали в фургон и везли к ближайшему рентгенологу, проверявшему сращение сломанных костей.

Грэм приезжал навещать больного каждую субботу, привозил крапчатых устриц, белужью икру и мэнских омаров. И хотя никто не мог воспрепятствовать ему курить сигары, все же он предусмотрительно распахивал окно, и поэтому теплый майский ветерок оставался сладковатым на вкус.

– Этот коттедж и прислуга должны вылиться тебе в копеечку, – заметил Сэвэдж.

Грэм отпил холодного “Дом Периньон” и затянулся сигарой.

– Ты того стоишь. Ты лучший защитник, которого я выпестовал. Расходы – чепуха, так, мелочь, по сравнению с гонораром агента, который я благодаря тебе получаю. Ко всему прочему это вопрос лояльности. Отношения учителя с учеником. Друг с другом. Я бы даже сказал – равного с равным. Ты меня не разочаровал ни разу. Поэтому я не хочу разочаровывать тебя.

– Но ведь я могу попроситься в отставку.

Грэм подавился “Дом Периньоном”.

– Испортил такой хороший, я бы даже сказал, идеальный день…

– Когда гипс снимут, я не смогу гарантировать, что то, что окажется под ним, будет прежним мною. Скажем, я стану медлительным. Или хромым. Или… – Сэвэдж замялся, – не смогу больше рисковать собой.

– Это все проблемы будущего.

– Это просто проблемы… Когда я увидел разрубленное тело Камичи…

– Во время службы в SEALs ты видел вещи и похуже.

– Верно. Ребят, моих друзей, разрывало на части, да так, что потом было не собрать и не узнать, где и чья часть тела. Но там мы противостояли врагу. И если была возможность – приходили друг другу на помощь. Но главная цель была все-таки не в этом.

– Не в защите? Понимаю. Ты впервые не смог защитить своего принципала.

– Если бы я был более осторожен…

– “Если” – словечко из лексикона игроков. А факт в том, что тебе противостояла сила более мощная. Даже самый лучший защитник может погореть.

– Но у меня осталось обязательство.

– И доказательством того, что ты его выполнил, является твое изломанное тело. Оно у меня перед глазами. Ты сделал все, что смог.

– И все-таки Камичи мертв. – Голос Сэвэджа сорвался. – Как и Акира.

– А почему тебя беспокоит телохранитель принципала? У него было такое же обязательство перед хозяином, как и у тебя. В тот момент, когда он его принял, он таким образом принял на себя и все возможные последствия.

– Почему меня тревожат мысли об Акире? – раздумчиво произнес Сэвэдж. – Мне кажется, я чувствовал к нему нечто вроде родственной привязанности.

– Это вполне естественно. Отдай ему почести. Но не вздумай из-за него бросать профессию.

– Мне необходимо обо всем хорошенько подумать.

– Размышления гибельны. Сосредоточься на том, что тебе необходимо вылечиться и полностью восстановить свои силы. Думай о следующей пятнице. В очередной свой визит я буду иметь счастье лицезреть твои руки, ноги без гипсовых доспехов.

– Точно. Вот тогда и начнется настоящая боль.

21

Если бы у Сэвэджа была сломана одна рука или нога, то он все равно остался бы дееспособным и смог бы тренировать остальные части тела. Но с такими чудовищными ранениями он и без гипса оставался недвижим. Руки, ноги усохли, мышцы, поражавшие когда-то упругой эластичностью и твердостью, совершенно размякли. У него не было сил поднять руку. Что же говорить о том, чтобы ее согнуть… От мучительнейшей боли можно было впасть в агонию. Безысходность ситуации погружала в болото отчаяния.

Ежедневно в течение часа сиделка легонько поворачивала конечности Сэвэджа, а затем начинала их поднимать до тех пор, пока он не съеживался от боли. Колени и локти казались сделанными из дерева. Но разве дерево может чувствовать такую боль?

Увидев это, Грэм сочувственно покачал головой.

– А я подарок привез.

– Резиновые мячи.

– Сжимай их, не переставая. Они помогут восстановить силу в мышцах предплечий. – Грэм поставил к спинке кровати доску. – Прижми к ней ступни. И начинай давить. Это поможет укрепить лодыжки и бедра.

От усилия Сэвэдж моментально вспотел: каждое нажатие отдавалось в груди, дыхание с трудом вырывалось сквозь стиснутые мускулы гортани.

– Терпение, – сказал Грэм.

Сквозь распахнутое окно в комнату донеслись голоса. Послышался треск.

– Боже. Что?..

– Не волнуйся. Просто еще один подарок. Я нанял команду, чтобы они установили снаружи горячую ванну. Эти люди не знают о твоем присутствии. Но если бы даже и знали, то им можно доверять – они частенько на меня работали. Ванна или, точнее, горячий бассейн, снабжен водозавихрительным приспособлением. Так что ежедневно, после упражнений, потоки горячей воды будут успокаивать твои ноющие мышцы.

Сэвэдж – все еще размышляющий о судьбах Камичи и Акиры – вспомнил о японском обычае отмокать в чуть ли не кипящей воде.

– Спасибо, Грэм.

– А кроме того, водные процедуры хорошо отражаются на восстановительных способностях организма.

– Ты, как всегда, находчив.

– Продолжай сжимать мячи.[2]2
  Bans (англ.) – мячи и яйца. Игра слов.


[Закрыть]

Сэвэдж расхохотался.

– Отлично, – сказал Грэм. – По крайней мере, с чувством юмора у тебя все в порядке.

– Правда, вот смеяться не над чем.

– Ты о боли или о Камичи и Акире?

– И о том, и о другом.

– Я надеялся, что мыслей об отставке не осталось.

– Кто напал, Грэм? Почему? И еще, ты всегда говорил, что обязательства защитника по отношению к клиенту не заканчиваются со смертью последнего.

– Но человек по имени Филипп Хэйли освободил тебя от всех обязательств. И сообщил, что будет проведено расследование, и напавшие на Камичи будут казнены. Гарантировал, что твой принципал будет отомщен. Более того, сказал, что твое вмешательство лишь помешает исполнению приговора.

– А что если Хэйли постигнет неудача?

– Значит, на него падет позор. Твоя единственная забота сейчас – выздоравливать. Отдыхай. Спи. Надеюсь, что сны у тебя покойные.

– Скорее покойницкие.

22

Медленно, заставляя себя преодолевать мучительнейшую боль, Сэвэдж научился-таки сгибать колени и локти. После агонии, продолжавшейся многие дни, он сумел поднять ноги и сесть. Первые попытки ходьбы с костылями кончились весьма плачевно: он чуть не упал – сиделка едва успела его подхватить.

Сэвэдж попросил охранника прикрепить к потолку над кроватью гимнастические кольца и старался до них дотянуться, а затем с их помощью слезть с кровати. Возрастающая сила рук помогла крепче держать костыли. И вот наконец ноги начали терять ощущение одеревенения. Сэвэджа распирало от гордости в тот вечер, когда, не позвав сиделку на помощь, смог дотащиться до туалета и помочиться самостоятельно.

Каждый день он благословлял Грэма за драгоценнейший подарок – горячую ванну. Отмокая в бурлящей, исходящей паром, воде, он старался сосредоточиться и изгнать из мозга все дурные мысли, ища внутреннюю стабильность. Но воспоминания об Акире и Камичи не давали покоя, и жгучий стыд пронизывал его существо, как и ярость на тех, кто убил принципала. Боль, которую он испытывал со дня нападения в горном отеле, казалась ему недостаточной епитимьей за поражение, которое он потерпел в качестве защитника. И Сэвэдж решил наказывать тело с такой жестокостью, чтобы физическая мука не затихала ни на секунду.

Снова приехал Грэм и опустил свое дородное “я” в шезлонг, стоящий рядом с лоханью, в которой отмокал Сэвэдж. Его костюм-тройка и темные очки “Рэйбан” не вязались с окружающей сельской действительностью.

– Так, значит, твой отец служил в ЦРУ.

Сэвэдж дернул головой, пронзительно посмотрев на своего учителя.

– Этого я тебе никогда не говорил.

– Верно. В первую встречу ты ушел от разговора о нем. Но я надеюсь, ты не думал о том, что я вот так, запросто, оставлю висеть вопрос в пустоте? Мне, разумеется, пришлось, прежде чем взять тебя в ученики, сделать тщательнейшую проверку твоего прошлого.

– Впервые за все это время, Грэм, ты меня здорово рассердил.

– На самом деле я не должен был говорить тебе о том, что сделал. Я бы не стал рисковать, раскрывая подноготную, если бы на это не было определенных оснований.

Сэвэдж поднялся из ванны.

– Погоди-ка… Я сейчас подам тебе костыли.

– Да пошли они – не волнуйся. – Сэвэдж схватился за ограждение. Его тощие ноги задрожали. Мелкими, осторожными шагами он пересек помост и уселся в шезлонг рядом с Грэмом.

– Впечатляет. Я и не знал, что ты достиг таких успехов.

Сэвэдж гневно посмотрел на него.

– А отца я упомянул потому, что он имеет прямое отношение к твоему решению уйти в отставку. Тысяча девятьсот шестьдесят первый. Куба.

– Что с того?

– Болезнь Бухты Свиней.

– Что с того?

– Работая на ЦРУ, твой отец был одним из организаторов высадки американского десанта. Но администрация Кеннеди здорово перетрухала. И изменила план. Вторжение – увязшее в болоте – стало катастрофой. Белый дом не стал признавать свои ошибки. Следовало кого-нибудь обвинить во всех несчастьях. Какого-нибудь чиновника ЦРУ. Козла отпущения, настолько лояльного к власти и службе, чтобы ему и в голову не пришло поставить все точки над “i” и отослать людей к истинным виновникам провала.

– Моего отца.

– На его голову обрушились все громы и молнии господни. Это публично. На самом же деле за молчание он получил довольно приличное вознаграждение.

– Мой замечательный отец. – Голос Сэвэджа стал совсем глухим. – Он так обожал свою страну. Превозносил и чтил обязательства, данные ей. Я-то был мальчишкой. И не мог понять, почему он вдруг стал все дни сидеть дома. Ведь обычно он бывал таким занятым. Ни минуты свободной. Все время в поездках. Можешь себе представить, что когда он прилетал, то старался наверстать все то, упущенное… Задавал вечеринки. Ходил со мной в кино. Покупал пиццу. В общем, обращался со мной по-королевски. “Я люблю твою мать, – говорил он. – Но гордость моя – это ты”. И вдруг все изменилось. Дальше – больше. Ему больше некуда было стремиться, некуда спешить, нечего делать, и он все время только пил пиво и сидел перед телевизором. Затем пиво заменил бурбоном. Потом отказался от телевизора. И, наконец, застрелился.

– Прошу прощения, – сказал Грэм. – Воспоминания, видимо, тебя сильно тревожат. Но выбора у меня не было. Я обязан тебе напомнить о твоем прошлом.

– Обязан? Грэм, да я теперь больше чем рассержен. Я начинаю тебя просто ненавидеть.

– На то есть причина.

– И хорошо бы ей быть по-черт-побери-основательнее!

– Твой отец сдался. Признал свое поражение. Это не самокритично. Без сомнения, он очень хорошо взвесил все “за” и “против”. Но отчаяние превозмогло здравый смысл. В Японии суицид является благороднейшим выходом из безвыходной ситуации. Но в Америке это считается позором. Не хочу показаться неуважительным, но, узнав годы назад о твоем прошлом, я был несколько встревожен тем, что ты, чувствуя собственную ответственность за смерть отца, решил присоединиться к наиболее крутому военному подразделению Соединенных Штатов. К SEALs. И я спросил себя: почему? И пришел к выводу… пожалуйста, прости… что ты стараешься таким образом компенсировать смерть отца, его неспособность вынести поражение.

– Достаточно.

– Нет, не достаточно. Когда я узнал о твоем прошлом, я спросил себя: “А стоит ли подобный кандидат – по всем меркам несомненно достойный – того, чтобы стать защитником?” И пришел к выводу, что твое намерение преуспеть там, где провалился отец, чтобы вымарать из памяти малейшее об этом воспоминание, будет самым побудительным из возможных побудительных мотивов. Потому и принял тебя в ученики. И теперь могу сказать, что еще совсем недавно боялся, что ты покончишь с собой, пойдя по стопам отца и признав уже свое поражение. И заклинаю тебя не впадать в панику. Несколько лет назад ты сказал: “В мире столько боли”. И был совершенно прав. Да. Столько жертв. Людей, нуждающихся в твоей помощи.

– А что случится, если помощь понадобится мне самому?

– Я тебе ее предоставлю. К следующей субботе, надеюсь, твое мировоззрение сильно изменится.

23

Сэвэдж принялся работать над собой с удвоенной энергией, и не потому, что хотел ускользнуть от отчаяния, а чтобы наказать за причину, которой отчаяние было вызвано: провал защиты Камичи. К тому же боль и усталость позволяли компенсировать шок утраты от воспоминаний об отце.

Но в SEALs, а затем и в защитники, я пошел вовсе не потому, что хотел компенсировать его смерть, думал он. Я делал все это, чтобы проверить себя, чтобы мой отец – пусть он и мертв – мог бы мной гордиться. Хотел показать всей этой сволочи, загнавшей отца в угол, что он научил меня стойкости.

А может быть, все это действительно оттого, что я хочу вычеркнуть из памяти проигрыш отца, и Грэм таким образом опять оказывается прав. Прав еще и потому, что, как и отец, я в проигрыше.

Упражнения по накачке пресса. Начать с пяти. Каждый день прибавлять по одному. Гимнастические кольца над кроватью помогли восстановить в руках кое-какую силу и позволили Сэвэджу начать делать отжимания, опять-таки в определенной прогрессии. На костылях он отправлялся гулять вниз по покрытому травой склону к Чесапикскому заливу. Наезды врача прекратились. Сиделка – так как в ней больше не было нужды – оставила Сэвэджа на попечение его телохранителей.

К тому времени наступил июнь, и Грэм каждую субботу превозносил достигнутый Сэвэджем прогресс. Он, правда, продолжал подкалывать и вызывать ярость ученика, но Сэвэдж решил скрывать депрессию и уверять Грэма в том, в чем тот хотел быть уверенным.

Четвертого июля Грэм привез фейерверки. Ночью учитель с учеником досыта отсмеялись, поджигая “бутыльбахи”, “дамапальцы” и “мортироядра”. Из находящихся дальше по склону коттеджей они видели крутящиеся огненные колеса и салют. С оглушительным треском в небе над заливом взорвалась гигантская ракетища и осыпала воду искрами.

Грэм наконец угомонился, хлопнул пробкой свежей бутылки “Дом Периньона” и плюхнулся прямо на газон, наплевав на росу, вымочившую брюки.

– Очень хорошо.

– Что такое? – спросил Сэвэдж. – Значит, эти фейерверки были не просто подарком, а проверкой?

Грэм нахмурился.

– Не понимаю, о чем ты.

– Взрывы салюта звучат так же, как выстрелы из огнестрельного оружия. Ты хотел проверить, насколько крепки мои нервы.

Грэм громко рассмеялся.

– Я хорошо тебя изучил.

– Ты все-таки здорово умеешь находить нестандартные подходы.

– А что за беда, если это и так?

– Никакой. До тех пор, пока мы друг друга понимаем.

– Просто я хотел убедиться.

– Все правильно. Учитель должен постоянно проверять способности ученика. Но ты заодно проверил крепость нашей дружбы.

– Друзья всегда проверяют друг друга на прочность. Просто никогда в этом не признаются.

– Ты можешь не волноваться. Разве телохранители тебе не сообщили, что я начал упражняться в стрельбе?

– Сообщили. Ты делаешь это в близлежащем тире.

– Значит, ты должен быть в курсе того, что я достиг почти той же меткости, что и раньше.

– Почти! Это не то же самое.

– Будет лучше.

– Ты до сих пор тревожишься по поводу того, что убийцы Камичи или люди Хэйли могут прийти по твою душу?

Сэвэдж покачал головой.

– Они могли напасть на меня, пока я оставался беспомощным.

– Если бы отыскали тебя. Может, они до сих пор тебя ищут.

Сэвэдж пожал плечами.

– Тут главное в том, что я поправился настолько, что вполне смогу за себя постоять.

– Это еще нужно проверить. Завтра я вылетаю в Европу. Придется на время прекратить наши еженедельные встречи. И боюсь, что телохранителей твоих ждут более неотложные задания. Например, в Европе, со мной… Так что, как мне ни печально это сообщать – ты теперь остаешься в одиночестве.

– Ничего, справлюсь.

– Придется. – Грэм поднялся с газона и отряхнул брюки. – Надеюсь, одиночество тебя не страшит.

– Усталость исключает одиночество. Кроме того, летом Чесапикский залив столь прекрасен, что человеку не нужно ничего другого. Поэтому я с нетерпением ожидаю наступления лета. И мира в душе.

– Если все начнут вести себя подобным образом, я лишусь работы.

– Мир. Вот о чем стоит поразмышлять.

– Предупреждаю: не слишком напрягай извилины.