Текст книги "Братство Камня"

5

Весь мир изменился, но по крайней мере одно место в нем осталось таким же, каким было прежде. А если изменилось, ток худшему. Это место находилось в одном из самых неблагополучных кварталов Бостона.

Сойдя с автобуса, он пошел к центру города, мимо ярких витрин и многоэтажных сооружений из стекла и хрома, в сторону старых построек с их кирпичными фасадами и, без сомнения, переоборудованными, отлакированными и завешанными восточными коврами интерьерами.

Но чем дальше он углублялся в коварные лабиринты улиц и переулков, тем более гнетущими становились здания, громоздившиеся слева и справа. Неоновые рекламы попадались все реже, уличные фонари исчезли. Впереди простирались городские джунгли. Небезопасная территория, которая именовалась центром Бостона.

Всюду виднелись кучи мусора. По обеим сторонам улицы, на расстоянии футов двадцати друг от друга, стояли проститутки. Несмотря на холодную октябрьскую ночь, некоторые были одеты в облегающие тонкие блузки и короткие кожаные юбки, а иные носили длинные платья с разрезом, обнажавшим ноги почти до ягодиц.

Когда Дрю проходил мимо, они бросали на него оценивающие взгляды.

– Эй, красавчик!

– Хочешь поразвлечься, маленький?

Дрю рассматривал их так же испытующе, как и они его. Он искал женщину, которая могла бы пригодиться ему.

Рядом с ним остановился ярко-желтый автомобиль. Дрю насторожился и сжал рукоять маузера, спрятанного под жилетом. И вздрогнул. Женщина, сидевшая на пассажирском сиденье, обнажила грудь с обведенными губной помадой сосками и вопросительно подняла брови.

Дрю почувствовал непривычную напряженность под животом. И энергично замотал головой. Женщина засмеялась, опустила кофточку и повернулась к мужчине, сидевшему за рулем. Тот поднес к губам банку пива и, нажав на педаль, тронул машину с места.

Ему было трудно справиться с возникшим желанием. В монастыре половое влечение не давало знать о себе; и вот оно вернулось, едва он снова вступил в этот мир. Он заставил себя продолжить прогулку и внимательно смотреть по сторонам, но перед глазами отчетливо стоял образ Арлен.

Затем его внимание привлекла одна темнокожая молодая женщина. На ней был шотландский свитер, подчеркивавший высокую грудь; поверх свитера была надета полиэтиленовая накидка. Женщина с заметным беспокойством теребила шнуровку на разрезе обтягивающих джинсов. Этот жест вызвал у Дрю некоторую симпатию.

Он приблизился, и ее глаза вспыхнули. Она выпрямилась, немного выпятила грудь.

– У тебя есть какой-нибудь угол? – спросил Дрю.

– Смотря для чего.

– Мне нужна комната с постелью.

– Для чего?

Дрю нахмурился. Он не мог поверить, что ошибся в ней.

– Говори о деле, – добавила она. – О чем ты меня спрашиваешь? Внезапно он понял.

– Ты боишься, что я из полиции?

Она прищурила глаза с длинными ресницами.

– А почему я должна интересовать полицейских?

– Прости, я успел многое подзабыть. Мне полагается спросить, сколько. Если я первым упоминаю о деньгах, то тебя нельзя обвинить в приставании на улице.

– Сколько – за что?

– За то, чтобы провести ночь.

– И что же ты хочешь делать ночью?

Он подумал, что она не поверит, если услышит правду, и поэтому сделал обычное предложение.

– Ох, – облегченно выдохнула она. – И все? А то мне уже показалось, что ты из тех, извращенцев. Но я должна сказать, ты о себе очень высокого мнения, если считаешь себя способным заниматься этим всю ночь. Ладно, пятьдесят баксов.

Шесть лет назад цена была бы меньшей.

– За всю ночь?

– Ну нет, за один раз. А там посмотрим, – она слегка прикоснулась к его небритой щеке. – Но нам придется что-нибудь сделать с этой наждачной бумагой.

– Это часть моих намерений.

– Тогда ступай за мной, – улыбнулась она.

6

Пройдя с ним два квартала, она привела его в грязный многоэтажный дом с закопченными кирпичными стенами и пыльными окнами. Ступеньки порога были белыми от птичьего помета.

Перед дверью она задержалась.

– Теперь тебе, милый, не мешает узнать, что в соседней квартире живет мой дружок. Учти, если ты из тех, кто обожает разные грубости…

– То он и двое его приятелей с бейсбольными битами отплатят за этот визит.

– А ты, оказывается, догадливый.

Они вошли в полутемный вестибюль и преодолели два пролета скрипучей лестницы с шаткими перилами. Она отперла дверь в маленькую квартиру и сделала рукой гостеприимный жест.

– С милым рай в шалаше. Добро пожаловать, приют обездоленных. Оценив игру слов, Дрю подумал, что для уличной потаскушки она была излишне развитой.

– Ты училась в колледже?

– Да, прошла полный курс тумаков и затрещин. Ноты можешь рассчитывать на уроки любви, – она усмехнулась и, пропустив его в небольшую, но опрятную комнату, закрыла дверь. – Заметь, я не запираюсь. Это на случай, если моему дружку придется навестить нас. В баре есть кое-какая выпивка. Скотч, водка, бурбон. В холодильнике пиво. Это все за отдельную плату. Я могу заказать сэндвичи, но они тоже стоят дополнительных денег.

– Я дал зарок, что не буду пить, – сказал Дрю. – Но от съестного не откажусь. Если можно, то чего-нибудь без мяса. Сэндвичи с томатами или с салатом. Три. Нет, четыре. И молоко.

От голода у него засосало в желудке. Пока она заказывала по телефону еду, он внимательно оглядел комнату. Маленький телевизор “Зенит”, стереомагнитофон “Сони”, софа, крутящееся кресло.

– Это ванная? – спросил он, показав на дверь.

– Уж не думаешь ли ты, что ты – в Рице? – засмеялась она. – Это стенной шкаф. Вон там сортир. Извини, если не так сказала. А вот софа. Она же постель. Раздвинь ее и положи подушки.

Он опускал спинку софы, когда услышал шелест одежды у себя за спиной. Настороженно оглянулся. Слишком поздно. Она с натренированной быстротой сбросила с себя полиэтиленовую накидку, сняла свитер и уже расстегивала джинсы.

Он поднял руку.

– Нет. Я не хочу делать того, о чем говорил тебе, я солгал. – Она застыла, склонившись над молнией, а потом медленно подняла свою стриженую голову. Глаза удивленно остановились на нем. Грудь свисала, придавая ей какой-то беззащитный вид.

– Что? – постепенно свирепея, она выпрямилась. – В чем дело? На ее груди и на животе виднелись розовые стяжки кожи, свидетельствовавшие о том, что однажды она уже рожала.

– У меня были другие намерения. Я хотел объяснить тебе еще на улице, но мне показалось, что ты…

– Эй, я ведь предупреждала. Если у тебя на уме какие-нибудь грубости или другие непристойности, то…

Она подняла кулак, чтобы ударить в стену комнаты.

– Нет! Стой! – бросившись вперед, Дрю схватил ее за руки, пока она не успела постучать в тонкую перегородку между квартирами, и сразу смягчил интонацию. – Пожалуйста, не делай этого. Смотри, я отпускаю тебя. Смотри, я уже отступил на несколько футов. Тебе нечего бояться.

– Какого дьявола?

– Мне нужно только то, о чем я говорил. Я хочу провести ночь у тебя. Вот и все. Принять душ. Попросить у тебя бритву и привести себя в порядок. И лечь спать.

Ее брови изогнулись.

– Ты будешь принимать душ? А я, надо полагать, буду мыть тебя?

– Не обязательно, – вздохнул он, стараясь смотреть на ее мальчишескую прическу, что ему плохо удавалось. Как никак, он не видел женщин – а тем более обнаженных – с 1979 года, и сейчас его физически влекло к ней. Но он должен был сопротивляться чувствам и поэтому пытался не глядеть на ее грудь.

– Пожалуйста, накинь что-нибудь на себя.

– Нет, ты, видно, и впрямь извращенец, – проговорила она, хотя и без прежней злости. – Или ты хочешь сказать (игнорируя его просьбу, она положила руку на бедро), что тебе не нравится то, что видишь?

– Едва ли ты сможешь сейчас понять меня, но я… во всяком случае, до сих пор я был чем-то вроде священника.

– Ну так и что? – Она прищурила глаза. – У меня есть подружка, к которой каждую неделю ходят двое священников. Я тоже за равные права. И, как я слышала, у нас уже давно борются с дискриминацией.

Дрю улыбнулся.

– Я поняла тебя. Ты передумал, да?

– Нет, правда. Сколько ты возьмешь за ночь? Но без секса.

– Ты серьезно?

Он кивнул.

– Ну, если без всяких таких штучек… – она ненадолго задумалась. – О’кей, с тебя двести баксов.

Ее напряженный взгляд говорил, что она приготовилась к торговле.

– Почти столько у меня и есть.

Он вынул два бумажника, добытые на горе и в фургоне, отсчитал деньги и положил их на софу.

– Ты никогда не слышал о том, что существуют отели?

– В этом? – Он показал на свою грязную одежду. – Меня запомнят.

– А ты не хочешь, чтобы тебя запомнили?

– Давай будем считать, что я слишком застенчивый.

Она усмехнулась и снова окинула его оценивающим взглядом.

– Милый, ты еще и слишком сдержанный. О’кей, теперь мне все ясно. Можешь не волноваться. Здесь ты в безопасности. Иди принимай душ.

– Но если тебе все равно… – начал Дрю.

Она открыла стенной шкаф и достала домашний халат.

– …то я бы хотел…

Надев халат, она обернулась к нему.

– …чтобы ты была со мной.

– Вот как?

– Да, у меня есть кое-какие вопросы к тебе.

7

И еще – он этого не добавил – ему хотелось держать ее на виду. Войдя в ванную, он разделся. Она села на стул в углу и закурила сигарету с марихуаной.

– Ты и в самом деле не хочешь затянуться разок? – спросила она.

– Это против моей религии.

– Что против? Немного кайфа?

– Нет, притупление чувств.

– Ну, нам это тоже не позволяется, – хмыкнула она. Пар от горячей воды из душа постепенно заволакивал зеркало над раковиной.

Дрю сложил одежду на небольшой полке, незаметно запихнув под жилет маузер. Раздеваться перед женщиной было нетрудно: физическая стыдливость никогда не вызывала у него – как это раньше именовалось? – в общем, заметных изменений в его фигуре.

– Неплохо, – оценив его мускулистое телосложение, заметила она и затянулась дымом. – Немного широк в бедрах (она показала кончиком сигареты). А задница немного узковата. С такой кормовой частью мне пришлось бы жить на пособие для безработных. Но все равно неплохо.

– Этим я обязан диете и гимнастическим упражнениям, – засмеялся Дрю.

– Упражнениям? Не смеши, ты не похож на тех ребят, что бегают по дорожкам.

У Дрю потеплело в груди: в свое время он был не худшим из бегунов.

– Да, – улыбнулся он. – На Джима Фикса, на Билла Роджерса.

– Господи, не шути так! Фикс умер. Дрю вздрогнул.

– Это правда?

Она выпустила дым из ноздрей и покачала головой.

– Представь себе, правда. Скончался на беговой дорожке. Счастливая участь, – она задумчиво посмотрела на него. – Ты что, с Луны свалился? Если ты неравнодушен к спорту, то должен знать, что Фикса давно нет в живых. У него был врожденный порок сердца. И все эти соревнования, все эти…

Дрю попытался оправиться от потрясения.

– Полагаю, от этого никто не застрахован, – сказал он и встал под душ.

Внезапно она подалась вперед.

– Вот дьявол!

Готовый выхватить пистолет из-под стопки одежды, он резко обернулся.

– В чем дело?

– В чем дело? Господи, твоя спина! Что с тобой случилось?

– Пожалуйста, говори тише.

– Извини, я забыла. Мой дружок.

– Что с моей спиной?

– Шрамы.

– Что?

– Она выглядит так, будто тебя высекли. Дрю похолодел. Вот что он упустил из виду! Годы епитимьи, когда он смирял себя ударами скакалки, не могли не пройти для него бесследно.

– Я был во Вьетнаме. Попал в плен, меня пытали.

– Наверное, это было ужасно.

– Я не люблю говорить на эту тему. Не хочу вспоминать. Держась к ней боком, он перешагнул через борт ванны. Затем завернул кран и медленно погрузился в горячую воду, испытывая блаженное ощущение того, как расслабились его уставшие мышцы. Он не принимал горячей ванны со дня своего вступления в монастырь и теперь смутно осознавал себя виноватым за минутное удовольствие. Запах мыла приятно щекотал ноздри. Уставившись на мочалку так, точно впервые в жизни видит ее, он некоторое время не двигался, но вскоре вышел из оцепенения и стал намыливать голову.

Она снова затянулась сигаретой с наркотиком и надолго задержала дым в легких.

– Пожалуй, я была не права. Ты не из застенчивых.

– Это всего лишь тело.

– Да? А я и не знала. Шампунь на полке, у тебя над головой. Ну и грязен же ты, милый. Посмотри на воду. Тебе придется слить ее и начать сначала. Что ты делал? Кувыркался в луже?

Ее ирония показалась ему забавной.

– Ты даже не представляешь, насколько близка к истине, – сказал он, почесывая бороду. – Кстати, мы достигли согласия в том, что мне нужна бритва.

– Она на полке, рядом с шампунем.

У нее не было крема для бритья, и он воспользовался мылом.

– Ты, наверное, сочтешь мой вопрос странным, – сказал он. – Кто сейчас президент?

Она поперхнулась дымом.

– Ты смеешься надо мной?

– Увы, нет.

– Но послушай, это уже во второй раз. Сначала Фикс, теперь… Ты не смотришь телевизор? Не читаешь газет?

– Там, где я был, их не было.

– Но ведь даже в тюрьмах есть телевизоры и газеты.

– Значит, ты можешь кое-что понять из моих слов.

– Ты не был в тюрьме? Но у меня создалось впечатление…

– Поверь мне, чем меньше я скажу тебе…

– Тем лучше будет для меня. Ладно, ты хочешь, чтобы я считала тебя священником.

– Почти священником. Тем, кого называют братом.

– Хорошо, если не хочешь говорить, я сделаю вид, будто поверила в то, что ты был в монастыре. Рейган президент. Дрю удивленно замер.

– Стало быть. Картера не избрали на второй срок.

– Не нужно было позволять иранцам дурачить нас.

– Иранцам?

– Послушай, мы живем во времена холодной войны. Ты что, вообще ничего не слышал?

– Полагаю, это становится очевидным. Расскажи мне хоть что-нибудь.

И она начала рассказывать. Он узнал о нападении на американское посольство в Тегеране в 1979. Узнал о том, что Советы, заявив о своем беспокойстве за будущее Ирана, оккупировали Афганистан – якобы для создания буферной зоны перед своими границами. Содрогнувшись в душе, он понял, что оба кризиса произошли из-за него – из-за того, что он сделал, а точнее, не сделал. По крайней мере, отчасти из-за него. Если бы он выполнил свое последнее задание, если бы убил того человека, которого его организация определила ему в качестве мишени, то последствия могли бы быть иными. Но он вступил в монастырь, и его несостоявшаяся жертва пришла к власти в Иране.

Неужели я был не прав? – думал Дрю. Сколько людей пострадало по моей вине? Но разве можно быть виноватым в том, что не стал убивать человека?

Тем временем женщина продолжала рассказывать.

Из-за Афганистана президент Картер не позволил американским спортсменам участвовать в Московских Олимпийских Играх 1980 года. В ответ Советы не позволили своим спортсменам принять участие в Олимпийских Играх в Лос-Анджелесе, в 1984-м. Русские заявили, что они не могут поехать на Олимпиаду, поскольку опасаются террористов. Но все знали, что они так поступили только из-за действий Картера.

Террористы. Дрю едва удержался, чтобы не выругаться. Ведь он уже надеялся, что больше никогда не услышит этого слова.

Но это было еще не все. Закурив новую сигарету с марихуаной, она стала вспоминать о других важнейших событиях последних шести лет. Оказывается, на жизнь Рейгана покушался один маньяк, который хотел привлечь к себе внимание какой-то восходящей кинозвезды. Папа Римский был ранен на площади Святого Петра. Говорили, что турецкий религиозный фанатик, совершивший нападение, работал на болгарские секретные службы. Южнокорейский авиалайнер с пассажирами на борту, в том числе и с американцами, был сбит в воздушном пространстве над Советским Союзом, и никаких ответных мер не последовало.

– А почему? – возмущенно спросила она. – Сколько еще мы будем терпеть их?

Дрю никак не мог объяснить ей, что внешняя сторона событий не всегда позволяет судить о том, что за ними стоит на самом деле, и что коммерческие авиалайнеры просто так не вторгаются в чужое воздушное пространство.

Суть была ясна. Все эти катастрофы, что казались ей почти заурядными происшествиями, – после шести лет, проведенных в монастыре, не могли не повергнуть в отчаяние. Он неизбежно приходил к заключению, что неприемлемое стало обычным и что весь мир впал в безумие.

– А как же разрядка? – спросил он.

– Что?

– Ну, переговоры о разоружении, о предотвращении ядерной угрозы.

– Ах, это. Да, они ведутся. Но знаешь, что заявляют все те задницы, которые называют себя военными экспертами? Они говорят, что мы можем победить, то есть выжить в ядерной войне. Они даже говорят, что это предсказано в Библии. Что христиане одержат победу над коммунистами.

– Ох, не надо, не рассказывай больше, – простонал Дрю. Он уже встал и теперь ждал, пока с него стечет вода. Она бросила ему полотенце.

– Прикройся, дорогой. Я и так пойму, когда заинтересую тебя. Он улыбнулся и обмотал полотенце вокруг пояса. Затем взглянул на свою одежду.

– По-моему, мне лучше самому постирать ее.

– Ну уж нет. Должна же я сделать хоть что-то за деньги, которые ты заплатил мне.

Он не успел вовремя остановить ее. Она с брезгливым видом взяла в руки его вещи. И уставилась на маузер, лежавший под ними.

– Ты полон сюрпризов, милый, – не двигаясь, выговорила она. Он напряженно посмотрел на нее.

– Ну, и что же мы будем делать с этим?

– Сейчас я закричу, и сюда прибежит мой дружок.

– Прошу тебя, не надо.

Она внимательно вгляделась в его глаза.

Он не хотел причинять ей вреда. Но что если она начала бы кричать?

– Ладно, не буду. Он выдохнул.

– Половина моих знакомых носит оружие, но они не так следят за своими манерами, как ты. Мне нравится твое поведение. За двести долларов с тобой можно интересно провести время, – все еще держа в руках его одежду, она поморщила нос. – Что это за пакет у тебя в кармане? Он смердит какой-то гнилью.

– Я же говорил тебе, лучше не спрашивать.

Он взял у нее одежду; несколько раз сменив воду в ванне, выстирал носки, белье, и свитер. Затем попросил у женщины полиэтиленовый пакет и, пока она по телефону пыталась выяснить, кому достались ее сэндвичи и почему их так долго не несут, герметично запаковал раздувшееся тельце Крошки Стюарта. Этот пакет вместе с маузером и фотографиями он положил в карман махрового халата, который женщина дала ему. Она заметила оттопыривавшийся карман, но уже приобрела кое-какой опыт общения со своим посетителем.

– Знаю, – сказала она. – И не задаю лишних вопросов.

8

Стук в дверь заставил его вздрогнуть. Сжав в кармане пистолет, он встал справа от входа. Она спросила:

– Кто там?

– Доставка ужинов на дом, Джина, больше ничего. Она кивнула в сторону Дрю и приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы отдать деньги и взять пакет. Затем плотно затворила дверь.

– Джина? Это твое имя?

– Почти. Моя мать звала меня Региной. Мне пришлось сократить его, когда я занялась своей нынешней профессией. Мне не нужны шутки насчет королевских имен.

Он усмехнулся.

– Джина, ты не будешь возражать, если мы запрем дверь?

– А вдруг нам понадобится помощь моего дружка?

– Послушай, мы же оба знаем, что не понадобится. Она внимательно помотрела на него.

– Яне понимаю, почему все время уступаю тебе.

Тем не менее, она выполнила его просьбу, и у он сразу почувствовал себя раскованнее. Он сел за стол и с жадностью набросился на сэндвичи. Хлеб был черствым, а салат и томаты слишком водянистыми, но после недавней полуголодной диеты, состоявшей из шоколадных батончиков, земляных орехов и сухофруктов, он не обращал на это внимания. Даже чересчур теплое молоко было приятным на вкус.

Сытная еда быстро разморила его. Он не спал тридцать шесть часов, и сейчас у него начали слипаться веки; тело изнывало от усталости. Он посмотрел на кровать.

– У меня не поворачивается язык попросить тебя еще об одной любезности.

Она обмакнула французскую булочку в кетчуп.

– До сих пор я ни в чем не отказывала тебе.

– Я бы хотел лечь спать.

– Ну, и какие проблемы? – Она откусила кусочек булочки, уронив каплю соуса на стол. – Значит, ложись спать.

– Я хочу, чтобы ты легла со мной.

– Что? – Ее глаза вспыхнули. – Послушай, ты не мог бы определиться со своими намерениями? Сначала ты кричишь, что даешь мне на ночь отставку, а теперь…

– Рядом со мной. И все. Ничего больше.

– Просто лечь в постель рядом с тобой? – нахмурилась она. – Ну-ну, давай. Ты же наверняка хочешь, чтобы я что-то делала?

– Чтобы ты легла спать. Так же, как и я.

Она явно была сбита с толку.

Он не знал, как объяснить ей, что не смог бы заснуть, не имея понятия, где и чем она займется. Если бы он сказал правду – что не мог полностью доверять ей свою жизнь, – она бы обиделась. Он заерзал на стуле, делая вид, будто испытывал замешательство.

– Видишь ли… В этом трудно признаться… Я… Мне… – Она выжидательно постукивала ногтями по столу.

– Мне нужно кого-нибудь держать за руку. Напряженное выражение медленно сползло с ее лица.

– Ничего более печального мне еще не доводилось… – она протянула ему ладонь.

Они прошли к софе, и он помог ей постелить простыню и надеть наволочки на две подушки, которые она достала из шкафа.

– Ночью будет холодно, – сказала она, расстелив два одеяла, и, вопреки своему замечанию о холоде, начала снимать халат.

– Нет, – прошептал он.

– Извини, сила привычки.

Она усмехнулась, застегнула халат и выключила свет.

Он забрался к ней под одеяло. В темноте ему было легче не поддаваться соблазнам ее близости. Он не лежал с женщиной в постели с 1979 года, и поэтому снова вспомнил Арлен. Прежняя профессия не позволяла ему лишний раз рисковать, связывая себя со многими женщинами. Для него была важна только Арлен, член его организации, – та, которую он решился полюбить. При мысли о ней у него пересохло в горле. Джина повернулась на другой бок, устраиваясь поудобнее, и он отвлек себя тем, что еще раз нащупал маузер, лежавший справа – там, куда бы она не добралась, не разбудив его.

Он вытянулся на мягком матраце – первом с того дня, как поступил в монастырь, – и попытался расслабиться.

– Приятного сна, – прошептала она ему на ухо.

Он очень надеялся, что ее пожелание сбудется. Как ни удивительно, именно так и случилось.

Точнее сказать, сновидений не было. Он спал мертвым сном, как убитый. Его разбудил какой-то странный мерцающий свет. Джины рядом уже не было. Он вздрогнул, резким движением сел на постели и понял, что мерцал телевизор. Чередующиеся изображения на экране заставили его подумать, что он еще спит и видит какой-то кошмарный сон. Перед ним мелькали бледные, как у покойников, лица подростков, одетых в униформу нацистских штурмовиков, – нет, он не мог не галлюцинировать – с большими круглыми серьгами в мочках ушей, со стоявшими торчком, как у могауков, лиловыми волосами. Женщины в черных кожаных куртках с заклепками поливали из огнеметов афишу, изображавшую взрыв водородной бомбы.

Перед телевизором покачивалась чья-то тень.

Он схватил маузер. Но вовремя остановился.

Тенью был силуэт Джины. Повернувшись, она вынула что-то из уха. Безумные изображения продолжали двигаться в полной тишине.

– Извини, – сказала она. – Я не думала, что телевизор разбудит тебя. Мне казалось, что если я включу наушник…

– Что это? – Он показал на экран.

– Эм Ти Ви. Я люблю музыкальные программы. А это панки.

– Кто?

– Послушай, я ведь уже извинилась. Я знаю, ты хотел спать, но ты тоже должен понять меня. У нас с тобой разные режимы. Я больше привыкла к ночной работе. Сейчас мне еще не хочется спать. И я не засну до тех пор, пока в восемь часов не попью кофе с пончиками в одном…

– Который час? Она взглянула на часы.

– Почти половина шестого.

– Так поздно?

В монастыре ему уже было бы пора собираться на мессу. Он откинул одеяло и встал с софы. Халат Джины едва спасал его от холода. Приняв душ, он пощупал выстиранную одежду, которая висела в ванной. Свитер и джинсы были еще сырыми.

– У тебя есть фен?

– И после этого, – засмеялась она, – ты хочешь, чтобы я поверила в твои сказки о монастыре?

– Для моей одежды. Она снова засмеялась.

– Смотри, как бы она у тебя не сморщилась. Опасения Джины не оправдались, и после завтрака, сидя рядом с ней за столом, он неожиданно для себя сказал:

– А что у тебя на десерт? Мне хочется чего-нибудь сладкого, – и поцеловал ее в щеку. Она была удивлена.

– Что сие значит?

– Просто знак благодарности, и все.

– Ты хочешь сказать, половина благодарности.

Он не сопротивлялся ее ответному поцелую. Недолгому, но чувственному. И не в щеку, а в губы.

Всем телом ощутив ее нежный запах, он подумал о том, что если бы не сейчас, а в другой жизни… И снова вспомнил Арлен. Но та, другая жизнь была отнята у него.

За его грехи.