Текст книги "Меченые Проклятием"

15

Гвин высвободилась из-под своего похитителя и неудачливого спасителя. Ее поставили на ноги сильные руки, и она увидела, что вокруг нее сомкнулись Тарны, вооруженные мечами. Вел их Булрион: его лицо пылало яростью, седая борода топорщилась.

– Значит, так себя ведут мужчины в этом твоем городе?

– Ночной стражи никогда не бывает там, где она нужна, – сказала она, будто изрекая перл древней мудрости. Дура! Она тряслась, как напуганный ребенок.

– Они хотели тебя похитить! – крикнул старик, брызжа слюной от возмущения.

Она уже сама это сообразила. Ворвавшиеся сразу бросились к ней, скорее всего целясь на ее белый траур. Они попытались унести ее. Лиам Гуршит? Или Коло? Или еще кто-то? Ну почему ее не оставят в покое, не позволят жить, как она захочет?

Теперь, когда Тарны вооружились мечами, сражение быстро завершилось так, как должно было завершиться. Оставшихся громил быстро оттеснили к кухням, а затем они удрали по темной улице, захватив с собой всех своих раненых, которые были способны ходить.

И скоро Гвин вновь оказалась хозяйкой своих владений, но в окружении орущей, рыдающей прислуги. Среди них была и Ниад – синие глаза широко раскрыты, а нежное лицо совсем белое в свете факелов. Один из ее пучков развязался, придавая ей нелепо-кособокий вид, словно у птицы со сломанным крылом. Но она была на удивление спокойной. Видимо, она даже не понимала, что сделала – во всяком случае, как подозревала Гвин.

– Все хорошо?

Девочка кивнула, а затем подняла руку и сняла бант с другого пучка, встряхнув волосами, чтобы они расположились ровно. Она слабо улыбнулась:

– Да, садж.

– Чудесно. Тогда посмотрим, чем мы можем помочь, ты согласна?

Гвин направилась назад к двери на улицу, и все остальные пошли за ней, как гусыни за гусаком. Заслонят то, что произойдет… То есть она надеется, что произойдет. Ее похититель и спаситель лежали на булыжнике бок о бок. Полион постанывал, но был без сознания.

Элим Тарн осматривала их. При виде Гвин она тяжело поднялась на ноги – грузная, сорокалетняя, беременная, – и выглядящая такой величаво-достойной, какой Гвин не могла себе и представить. Тем не менее в глазах у нее было очень странное выражение, как и следовало ожидать.

– Полион, видимо, ударился головой. И пахнет так, словно побывал в реке. А этот… ему уже не помочь, Гвин-садж.

– Тогда пока забудем о нем. Сначала займемся друзьями. Ниад, этот юноша спас меня. Если бы не он, меня бы похитили. Не посмотришь, в силах ли ты исцелить его голову?

– Попытаюсь. – Ивилгратка опустилась на колени, собираясь испытать свою магию.

На вопросительный взгляд Элим Гвин не отозвалась. Элим, конечно, заметила, что на теле мертвеца нет видимых повреждений и ран. Если ей нужны объяснения, она их не получит и, возможно, придумает какое-нибудь толкование, не хуже любых прочих. Гвин сама очень смутно помнила эти лихорадочные мгновения. Юный Полион ухватил ее, пытаясь вырвать у похитителя. Они все трое упали – но она была почти уверена, что похититель начал падать до того, как вмешался Полион. Она почти не сомневалась, что он был уже мертв.

Ивилгратка стояла на коленях возле обмершего мальчика. Она нерешительно положила ладонь на его мокрые спутанные волосы. Гвин затаила дыхание.

Ничего не произошло. Ниад испуганно подняла голову.

– Не получилось!

– Наберись терпения! Не торопись. Не напрягайся!

– Но я ничего не делаю. Я ничего не чув-ству-ю!

– Откуда ты знаешь, что должна что-то чувствовать? Ты ведь только это и сделала для Булриона-саджа, верно? И больше ничего не потребовалось.

И вновь ничего больше не потребовалось. Полион открыл глаза. Он заморгал, а потом уставился на склонившуюся над ним золотоволосую девушку. Рот у него открылся, закрылся, снова открылся…

– Все хорошо? – спросила она с испугом.

Он просиял улыбкой.

– Лучше некуда. Я Полион Тарн.

– Я Ниад Коди Билит.

Она сняла руку с его головы, но он схватил ее и удержал.

– Какое чу-дес-ное имя!

Элим насмешливо фыркнула от облегчения.

– Ему лучше! Ну-ка вставай, Полион.

Полион сел, не выпуская руку Ниад.

– Ты меня исцелила! Я бесконечно благодарен! А ты очень красивая!

– Полион! – прикрикнула его тетка. – Не сейчас!

Ниад поднялась на ноги, но Полион поднялся одновременно с ней, и он все еще сжимал ее руку.

– Извините нас, – сказала Гвин, мягко отцепляя его. – Ниад ждут другие пострадавшие.

– Она удивительна! – сказал Полион, не отводя глаз от юной девушки.

Ниад улыбнулась ему и даже не посмотрела на Фариона Тарна, который подошел к ней, поддерживая рассеченную руку, залитую кровью.

– Ниад? – терпеливо сказала Гвин. – Ты не попробуешь с еще одним?

Ниад вздрогнула, потом положила ладони на рану, но ее глаза скосились на Полиона. Он улыбнулся. Она улыбнулась. И как будто не заметила, что кровь перестала сочиться между ее пальцами.

– Благодарю тебя! – сказал Фарион. на подпрыгнула от неожиданности.

– Что?

– Рука уже не болит. Я думаю, ты ее исцелила.

– А! – Она сняла ладони.

Фарион вытер руку и внимательно ее оглядел.

– Вроде бы остался рубец. Но это не важно. Благодарю тебя.

Ниад залилась румянцем и снова покосилась на Полиона. Он сказал, что она замечательная, и ее лицо просияло.

Булрион привел остальных пострадавших: два перелома руки, две глубокие рваные раны, несколько синяков и царапин. Ниад теперь обрела полную уверенность в себе и излечивала раны, почти не глядя, словно просто хотела показать Полиону, как творятся чудеса. Он обнял ее за плечи. Если она и заметила обволакивающую его вонь реки, то осталась равнодушной к ней.

Гвин взглянула на Элим, и они обе возвели глаза к небесам.

Близилось утро. В воздухе повеяло рассветной сыростью. Над восточной крышей ярко сияла сама Ивиль. Напряжение оставило Гвин, и это было как удар кулаком – она пошатнулась, еле добрела до скамьи и села. Ночь, казалось, длилась вечно, и это был еще далеко не конец. Во дворе лежали мертвецы. Власти учинят допросы. Как теперь сохранить тайну Ниад? И кто послал громил? Лиам? Но почему?

– Все сделано, Гвин-садж! – Ниад исцелила последнего, вправив ему колено.

– Мы благодарим тебя, Ниад-садж! – прогремел Булрион. – Мы еще больше в долгу у тебя, чем прежде.

Ниад не привыкла к такому уважению и покраснела от радости.

– Она чудо! – категорично заявил Полион.

– Полион!

Юноша оторвал глаза от Ниад.

– Что, дедушка?

– Кем бы ни были эти негодяи, они бросили тут пятерых своих. Сломанная нога, пробитая голова и рана в живот. Двое мертвы. Насколько я понял, голову пробил ты, спасая Анейм.

– Э… да, дедушка.

– Затем ты сломал шею второго ударом ноги. Это я видел сам. И ты опрокинул того, кто нес Гвин-садж. Видимо, он ударился затылком о камень. Ты вывел из строя одного и убил двух других!

Мальчик поежился.

– Я? Как это – я?

– Да, ты. И сделал больше, чем кто-либо из нас! Ты один – целое войско! Ты настоящий зарданец! Ты ГЕРОЙ!

Полион смущенно ухмыльнулся, а все остальные захохотали. Он исчез в куче родичей – его дубасили по спине, оглушительно поздравляли.

Ниад вздохнула и посмотрела на Гвин.

– Он такой замечательный, правда? – сказала она мечтательно.

Гвин перевела дух и обвела взглядом ухмыляющихся Тарнов, ухмыляющуюся прислугу. А потом вновь заметила мечтательную улыбку Ниад.

– Готова приступить к раненым врагам? Мы можем прежде их связать.

– Конечно, Гвин-садж.

– Так начни с этого. – Гвин показала на человека со сломанной ногой.

Он сидел, дергаясь от боли, под охраной хмурящегося Возиона с мечом в руке.

– Не слишком разумное намерение, – прогремел звучный голос из сумрака, и появилась внушительная фигура, одетая в серебро.

Гвин подпрыгнула от неожиданности.

– Кто ты? (И откуда она взялась? Что успела увидеть?)

– Лабранца Ламит.

Да, очень внушительная и мужеподобная, прекрасно одета, волосы тщательно уложены на макушке. Лет от тридцати и до… вдвое больше этого возраста. Она не назвала три имени, как следовало по старому имперскому обычаю, и выговор у нее был не далингский.

Гвин неуверенно поднялась со скамьи.

– Да? Я Гвин Ниен Солит.

Лабранца пожала плечами, словно это не имело ни малейшего значения.

– Совершенно очевидно, что ты незнакома с судьбоданными силами.

– Нет. А ты?

– Очень. Эта ивилгратка не прошла обучения?

– Конечно, нет! И кто бы…

– Тогда я не советую, чтобы она пыталась исцелять врагов. Это требует особого умения. – Говорила она резко, но убедительно.

– Она может ему навредить?

– Она почти наверное убьет его.

– Ты хочешь сказать: сама того не желая?

– Вот именно.

Тарны вокруг что-то сердито бормотали. Ниад отошла к Полиону, и он снова обвил рукой ее плечи.

Лабранца? Почему это имя кажется знакомым? А-а!

– Ты из Рарагаша, Лабранца-садж?

Та нахмурилась, ее темные брови были кустистыми, как у мужчины. Потом она кивнула.

– У меня для тебя весточка. Тибал Фрайнит сказал, что увидится с тобой там.

Лабранца оскалила нижние зубы.

– Когда он отсюда ушел?

– Точно сказать не могу. Но до того, как на нас напали. Он шуулграт?

– Разумеется.

Значит, Тибал солгал. Гвин укололо не совсем понятное сожаление.

– Так, значит, он предвидел и ушел прежде, чем…

– Нет. Или ты не понимаешь шуулгратов? Его здесь нет, так что он не мог предвидеть произошедшего. Но мог предвидеть, что узнает о нем. – Она улыбнулась неприятной улыбкой. – Не верь ничему, что услышишь от шуулграта, Гвин-садж. Провидцы всегда лгут. Иначе им нельзя. Полагаю, он не сказал, когда увидится со мной?

– Нет. Но разве это важно, если он все время лжет?

– Пожалуй, нет. Уже скоро заря. Моим спутникам и мне нужны комнаты.

Позади нее стояли двое мужчин: высокий, светловолосый, и низенький, черноволосый, безобразный горбун. Откуда явились эти трое среди ночи?

Гвин попыталась собраться с мыслями, но они упорно мешались. Вскоре дозором пройдут городские стражи и, конечно, захотят узнать, почему дверь открыта. Тогда она может сообщить обо всем властям, и таким образом она узнает, кто хотел ее похитить. Она не понимала, чего добились бы этим Гуршиты.

– У нас свободна только одна комната. В ней две большие кровати.

– Я ее беру. Вы не против, если Джасбур и Ордур устроятся тут на скамьях? Скоро заря.

Ее спутники обменялись взглядом, но ничего не сказали.

– Комната с единорогом над дверью, вон там. – Гвин указала на одну из лестниц. – Но я не могу допустить, чтобы твои друзья легли тут. Когда явится ночной дозор, их будут допрашивать, а у нас хватает всяких своих сложностей, и новые нам не нужны. Либо вы все укроетесь в комнате, либо вы уйдете.

Лабранца выпрямилась и прожгла ее взглядом.

– Решайте! – отрезала Гвин.

– Ну хорошо, мы займем комнату втроем. Не забудь, что я сказала про целительницу.

Лабранца повернулась и пошла к лестнице, мужчины без единого слова пошли за ней. Судя по их именам, они были триниганцами. Столько чужестранцев! Тайна Ниад неминуемо откроется – и скоро. Проще нанять глашатая: пусть прокричит про ивилгратку на каждом городском углу.

Почему на трупе нет ни единой раны, ни единого повреждения? Сердце не выдержало напряжения боя? Очень удобное объяснение. Чересчур удобное. Полион не отказался от чести считаться его победителем. Но ведь он только схватил ее, Гвин. Наверное, он тоже ничего ясно не помнит.

Минуту спустя ночной дозор увидел открытую дверь и вошел во двор выяснить, что случилось.

Верно заключив, что это не их ума дело, стражники послали за городскими гвардейцами. Двор заполнили мужчины в сверкающих шлемах и кольчужных рубахах, мужчины с мечами, мужчины небритые и злые, что их подняли с постели. И начались вопросы – миллионы вопросов: кто нападал, кто такие Тарны, почему нападавшие убиты и ранены, а защищавшиеся – без единой царапины, для чего напали, кто именно убил троих и как умер тот, на чьем теле нет ни одного повреждения?

К счастью, начальником отряда был Ориол Огинит, друг Кэрпа. Суровый, пожилой. Шлем закрывал почти все его лицо, так что виднелись только морщины, оставленные заботами на лбу, да густые каштановые усы. Он был расположен к ней, но долг есть долг, и Гвин была благодарна поддержке Булриона. Старик не отходил от нее и, как мог, перехватывал обращенные к ней вопросы.

Все обошлось бы, если бы не труп без следов насилия и не странное отсутствие ран и синяков у всех Тарнов. Однако, если Ориол догадался, что тут потрудился ивилграт, он ничего вслух не сказал. А Ниад сразу же разлучили со слишком пылким Полионом и отправили спать с остальной прислугой. В Далинге требовались весомые доказательства, уличающие солидного горожанина или горожанку в тяжком преступлении, прежде чем гвардейский начальник снизошел бы до допроса смиренных слуг.

– Я оставлю стражу у дверей, – сказал наконец Ориол. – Никто не должен покидать гостиницу. Утром будут еще вопросы, ты сама понимаешь.

– Мы все хотим только одного: лечь спать, не сомневаюсь, – устало сказала Гвин. Ночь эта тянулась будто месяцы.

– И ложитесь. Войти тоже никто не войдет, – добавил он мрачно.

Она встала, чтобы проводить его и перемолвиться с ним словечком наедине.

– Но ты знаешь, кто это был?

– Наемные разбойники. Кто их нанял? – Ориол остановился на пороге. – По-моему, я догадываюсь. Но сказать тебе этого, разумеется не могу.

Он выжидающе умолк.

– Я понимаю. Лиам Гуршит?

Ориол покачал головой.

– Ран Госилвайт?

Он снова качнул головой.

– Винал Эсотерит?

Кивок.

– Не стану отрицать. Ты в очень тяжелом положении, Гвин-садж. Да улыбнутся Судьбы тебе поскорее.

И он вышел, чтобы отдать распоряжения своим людям.

Она закрыла за ним дверь и медленно вернулась во двор. Так значит, налет не был местью Коло Гуршита. Ран и Винал были соперниками Лиама, вождями его противников в городском самоуправлении. Ее должны были похитить, но зачем? Несмотря на мужественное заступничество юного Полиона, похищение удалось бы, не упади похититель мертвым. Эсотериты до сих пор словно бы не проявляли интереса ни к ней, ни к гостинице. Значит, их цель – нанести удар Лиаму. Она стала фишкой в вонючей клоаке политических интриг в Далинге.

Двор опустел. Факелы брызгали смолой и дымили. Все Тарны отправились спать. Кое-где в окнах мерцали огоньки свечей и гасли один за другим – постояльцы укладывались подремать остаток тяжелой ночи. На востоке небо уже поголубело; ярко светила Ивиль, встречая приход зари, – так ярко, что затмевала звезды.

У Гвин ныли все кости, но она подумала, что заснуть не сумеет. День сулил новые трудности и беды.

Она опустилась на скамью и с горьким гневом оглядела до боли знакомый двор и дом. Такое красивое здание! Возможно, во всей Куолии нет другого так хорошо сохранившегося образчика имперского домостроительства. Это был ее приют, и вот теперь он вдруг из родного стал чужим. Его осквернили вооруженные скоты. Она чувствовала себя так, словно ее изнасиловали. Больше она никогда не будет чувствовать себя здесь в безопасности. Никогда! Даже это у нее отняли.

Она привалилась спиной к столу, вслушиваясь в тишину, глядя на статуи в свете звезд. Такие мысли, казалось, умаляли мысли о Кэрпе. Но Кэрпа нет, и он никогда не вернется. И ее малютки тоже. Ей не на кого опереться – у содержателей гостиниц нет времени заводить друзей, а потому у них с Кэрпом близких друзей было мало, а война и звездная немочь унесли их почти всех. Ее отношения с Гуршитом отпугнут всех оставшихся, а если этого окажется мало, намек на вражду Винала Эсотерита довершит дело.

«Никого! – подумала она. – Я совсем одна».

Строчки стихов… иногда Кэрп цитировал их. «Сам ты – вот все, что дано нам. Но сам ты один бесполезен». Квир-мойт, «О жизни» – наверное, так: эти стихи Кэрп особенно любил. А теперь она поняла их гораздо глубже. В жизни должно быть больше смысла, чем просто то, что она есть. Ради чего она надрывается здесь? Просто чтобы владеть зданием? Прибыльным делом? Так они же ей спасибо не скажут за ее усилия.

Она стукнула кулаком по холодному мрамору. «Цель! – подумала она. – Гвин нужна цель!»

Ни единого родича и почти ни единого друга…

Какое-то движение – и она различила в сумеречных тенях кого-то, кто наблюдал за ней. Это был Булрион – крупный, лысый, стареющий и седобородый, но дождь в пустыне. Быть может, у нее все-таки есть друг. Сегодня он был ее союзником, опорой во время допроса. Значит, ему не безразлично, что с ней будет.

Настолько не безразлично, что он не ушел, остался убедиться, что ей не сделалось плохо. И он не будет против, если в эту жуткую ночь она еще немножко злоупотребит его поддержкой.

Гвин встала и направилась к нему. Он молчал. Она подошла совсем близко и положила голову ему на плечо. Он молча ее обнял. Его борода защекотала ей щеку.

– Тебе надо поспать, Гвин-садж, – пророкотал он. – Впереди еще один тяжелый день.

Ей вспомнился ее отец – как давно это было! Однако Булрион Тарн раньше предлагал себя в другой роли. Она нуждалась в его силе, и цена не будет тягостной.

– Ты сегодня вечером немного похвалился, старик.

Он долго молчал. Вероятно, она возмутила его деревенскую душу до самой глубины, и теперь он проникнется к ней презрением навсегда, как к распутной женщине, городской шлюхе.

– Нет.

– Ты не докажешь это? Не надо никаких обещаний. Только на конец ночи.

– На конец ночи или навсегда, Гвин Солит, как угодно тебе.

Обнимая ее сильными руками земледельца, он пошел с ней в Павлинью комнату. Свеча не горела, но лучи Ивиль играли на позолоте фресок и отбрасывали столько света, что можно было разглядеть огромную кровать в середине комнаты. Булрион тихо прикрыл дверь.

Она расстегнула пуговицы своего платья, и оно соскользнуло на пол.

– Ты правша или левша?

Он усмехнулся – смущенно.

– Если надо ради хорошего дела, так и то и другое.

Нагая, она скользнула под одеяло и подвинулась, освобождая место для него. Они вместе утонули в перине. Он был большим, плотным, волосатым. Он был теплым и пахнул, как пахнут мужчины. Руки, сомкнувшиеся вокруг нее, были тяжелыми и могучими. Он притянул ее к себе.

Он обнимал ее крепко, очень крепко, и молчал, и ничего больше. Она покорилась вкрадчивой неге прикосновения тела к телу и почувствовала, как постепенно расслабляется в оковах его мощи. Объятия любящего – более надежный приют, чем любое здание, решила она. Она оставалась одинокой достаточно долго. Чересчур долго. Кэрп не поставил бы ей в вину все это. Через какое-то время она прошептала:

– Если ты будешь и дальше медлить, я усну.

– Так усни. Я не мальчишка и могу подождать.

Она вопросительно поерзала бедром.

– Ты не похвалялся.

– Да, но это подождет. Пока тебе больше ничего не нужно.

– А как же ты? – пробормотала она.

– Я вполне доволен. И даже больше. Спи, Ниен, спи.

А, так ему это известно?

– Как тебя называли твои жены? – прошептала она сонно.

– Булл-Бык.

– Докажи.

– В другой раз.

И она уснула в его объятиях.

16

Утро. С резью в глазах от бессонницы, окруженный эскортом воинов в звенящих кольчугах, Булрион Тарн поднимался по лестнице, такой широкой, что по ней свободно проехал бы воз с сеном. Дворец правителя города был построен для того, чтобы поражать граждан огромной империи величием и славой давно умерших императоров. И уж конечно, он поразит одного старого разжиревшего земледельца, так ведь?

Как бы не так! Нынешние обитатели дворца были недостойны своих предшественников. Он видел пыль в углублениях мраморных перил. Выцветшие гобелены на высоких стенах изъела моль. Цепи больших люстр были затканы паутиной. «Мои предки разграбляли дворцы получше этого».

Но он-то не варвар, сеющий ужас. Он просто старик земледелец. Шестнадцать членов его семьи были заперты в «Гостинице на улице Феникса», то есть оставались заложниками. Как и Гвин Ниен Солит. Она стала нежданным обновлением его жизни, возможно, очень важной фигурой в ней. У него еще не было времени разобраться во всех этих сложностях. А теперь его призвал к себе правитель. Почему его, а не Гвин? Почему в такой спешке? Чем может быть столь важен один старый земледелец, что глава Далингского магистрата захотел увидеть его, едва рассвело?

А ступеньки все уходили и уходили вверх. Молокососы вокруг него были обременены доспехами и оружием, но поднимались бодро, без признаков утомления. Булрион Тарн, увы, весил куда больше любого из них и обливался потом. Хуже всего в наступлении старости – несправедливость. Он же не чувствует себя старым! Что бы ни говорило ему зеркало (он старался не глядеть на зеркала), внутри он чувствует себя точно таким же, каким был всегда. Лишь в редких случаях, как, например, сейчас, ему приходилось признавать счет лет на грифельной доске его жизни. Он слышал, как его дыхание становится хриплым, – а раз он, то и его эскорт. Но будь он проклят всеми Судьбами, если попросит их подниматься помедленнее.

И он добрался до верхней ступеньки живым. Они повели его по широкому коридору в залу, сверкающую позолотой и хрусталем. На первый взгляд она показалась ему почти пустой, огромной, отдающейся эхом равниной, но тут же он увидел, что в ней расставлено столько мебели, что хватило бы на десять домов вроде его собственного. Пол покрывали многоцветные мозаичные узоры и картины. Стены и потолок, наверное, когда-то были изукрашены еще более ярко, но теперь поблекли, покрылись пылью. В дальнем конце сидел какой-то человек и писал. Воины направились к нему.

И все это – чтобы произвести впечатление на какого-то земледельца?

Он не заметил знака остановиться и чуть не уткнулся в спину начальника над воинами. Они молча стояли шагах в десяти от стола. По его ребрам стекали струйки пота. Теперь его заставят ждать, преподадут еще один урок смирения.

Стена позади стола была отдана великанам – мужчинам и мальчикам, изгибающимся в сложной мозаичной пляске. Изображение казалось бессмысленным, пока он не вспомнил, что кволцы верили, будто Судьбы – мужского пола. Тут он разобрал, что четырнадцать главных фигур возвышались над крохотными смертными жертвами и взысканными на заднем плане.

Как и следовало ожидать, центральной фигурой была Поуль, но только тут она сияла на своем троне в образе юного владыки дня, таилась в ночи, как темный старый повелитель мертвых. Уместно! Огоуль, распределительница жребиев, была мальчиком, рассыпающим золото, и мужчиной, улыбающимся зубчатым зигзагом молнии. Тоже приемлемо, но все прочие образы выглядели неуклюжей выдумкой художника. Он тщился воплотить подательницу перемен в мужской облик – мужчина со сферой, мальчик с полумесяцем, хотя мать и дитя подходили для Айваль куда больше. Муоль воплощал страсть, как разъяренный воин и любовник с огромным членом, – это Булрион счел кощунственной непристойностью. Седовласый мудрец, пишущий в книге, вполне подходил для Джооль, подательницы законов и истины, но не разнузданный мальчишка, сокрушающий город – нелепый, почти граничащий с богохульством. Ивиль как подательница Здоровья выглядела до смешного мускулистой, а в своей мрачной ипостаси казалась собственной жертвой. Младенец с песочными часами, видимо, Шууль, и, вероятно, она же была дряхлым старцем на костылях, но только тот угол отсырел, и часть штукатурки осыпалась.

Никакого особого впечатления картина на Булриона не произвела. У себя в доме он такую бы не поместил. А его предки вытащили бы свои огнива. Не только из-за подмены пола – зарданское презрение к искусству живописи переходило в отвращение при виде любого зримого изображения Семерых. Жизнь, перемена, случай, здоровье, страсть, мысль и время управляли миром – так что еще нужно, кроме этой строгой и простой веры? Любая попытка воплотить ее в образы только принижала ее.

Потолок изображал мифы, связанные с Двоичным Богом, но Булрион не собирался задирать голову, будто никчемный зевака, ради этой чепухи. Много толку было кволцам от их бога, когда нагрянули зарданцы! Этот крохотный далингский анклав, вероятно, последнее место в мире, где еще поклоняются этому двусмысленному божеству.

Правитель воткнул гусиное перо в чернильницу и вопросительно посмотрел на них. Начальник эскорта отдал честь.

– Булрион Тарн, твоя милость! – И он отступил в сторону, чтобы не заслонять пленника – если Булрион был пленником.

– А! – Имкуин Старвит встал. Его жидкие волосы серебрились, кожа лица напоминала выкрошившийся мел, но темные глаза – что было видно даже с такого расстояния – смотрели с проницательной пронзительностью. Белая старинного покроя туника была богато вышита и блестела орденами и медалями давних времен. Мир за пределами Далинга давно забыл о таких финтифлюшках. Он вышел из-за стола и остановился в ожидании.

В ожидании – но чего, собственно?

Все с той же внутренней саркастичностью Булрион сделал несколько шагов вперед, остановился достаточно близко, чтобы не повышать голоса, и поклонился сиятельному правителю. Он же ведь – стареющий земледелец в балахоне и штанах. Рукава открывают волосатые руки по локоть, штанины не достают до волосатых голых лодыжек.

Имкуин протянул вялую руку ладонью вниз. Пальцы заискрились кольцами. Он что – протягивает ее для поцелуя?

Булрион сделал еще два шага и крепко пожал протянутую руку.

– Для меня честь познакомиться с твоей милостью. Такое погожее утро!

Темные глаза правителя загадочно сверкнули.

– Мы приветствуем тебя, Булрион-садж. Мы наслышаны о тебе. Пойдем, расположимся поудобнее. – Он знаком отпустил гвардейцев и повел гостя к низким диванам у стола с хрустальной крышкой.

– Садись, садж. Твой приезд в наш прекрасный город оказался, как мы слышали, чреватым нежданными событиями. – Мягкая улыбка словно бы опровергала скрытую в словах угрозу.

Булрион сел. Диван был даже мягче пуховика, которым ему не позволили насладиться сполна. Если беседа затянется, он может и уснуть… чтобы проснуться в темнице. Он скрестил лодыжки, стараясь придать себе непринужденный вид.

– Умеренно бурными, твоя милость.

Имкуин поднял брови, точно опушенные инеем, и погладил длинным пальцем аристократический нос.

– Удача вам улыбнулась – никто из вас не был даже ранен.

– Судьбы были благосклонны.

– И особенно благосклонны к человеку, который прибыл в город на носилках.

Еще угроза – но меченую укрывала Гвин, не Булрион. Так почему угроза ему, а не ей? Да, конечно, старое знакомство неожиданно преобразилось в нечто гораздо более важное – но ведь всего три-четыре часа назад. Он и сам толком в этом не разобрался. Соглядатаи правителя знали свое дело хорошо, но этот нежданный поворот еще никак не мог стать ему известным.

– Меня утомила дорога.

– Хм? – Имкуин улыбнулся – учтиво и недоверчиво. Два лакея приблизились, поставили перед ними два хрустальных кубка и удалились совершенно беззвучно.

Правитель приветственно поднял кубок:

– Да улыбнутся Судьбы тебе и твоим.

– И твоей милости тоже. – Вино было липко-сладким и в то же время обжигало. Если оно принадлежало к драгоценным сортам, то зачем бы ублажать им хлещущего пиво земледельца? И все такие церемонии на этого земледельца тоже тратятся зря. Булрион никак не мог взять в толк, почему правитель ни с того ни с сего решил дать ему аудиенцию.

А тот учтиво осведомился о видах на урожай, осведомился, не досаждали ли Тарнам шайки беглецов из Толамина или меченые, которых изгнали из Далинга. Он осведомился, верно ли ему докладывали, что на фермах не было вспышек звездной немочи, и, не меняя тона, добавил:

– Как я слышал, ты строишь крепость у себя в долине.

– Ну, какая же это крепость! Мы, милостивый, просто укрепляем свое укрытие.

– Зачем? – Темные глаза сверлили его.

Булрион пожал плечами.

– Мы зарданцы. Мой отец поселился в нашей долине и начал с того, что построил частокол. Привычка воина, скажем так.

– Но ты ведь не варвар, Булрион-садж.

– Но у меня под защитой женщины и дети. О скотине надо тоже подумать. И о собранном урожае. Никогда не вредно быть готовым ко всему. Времена неспокойные, как ты знаешь. (Он говорит слишком много. Пронзительный взгляд сбивает его с толку. Ради чего ему понадобилось оправдываться перед этим человеком… а шестнадцать… семнадцать заложников? Если Имкуин Стревит вздумает бросить их в темницы на съедение крысам, никто палец о палец не ударит. Неужто правитель видит в крепости Тарнов угрозу себе?)

– А ты знаешь, насколько неспокойные? Карпанцы перешли Нилду!

– Так это же вроде бы очень далеко отсюда.

– Но теперь мы уязвимы!

– Я не силен в географии, милостивый.

– Тогда разреши, я тебе покажу.

Имкуин встал с завидной легкостью. Булрион еле вырвался из паточных объятий дивана и последовал за высокой костлявой фигурой своего гостеприимного хозяина.

Правитель внезапно остановился и постучал изящной туфлей по полу:

– Мы тут.

Где же еще? Однако он имел в виду карту, которая была выложена мозаикой на полу. Булрион не сразу разобрался, что к чему.

– Конечно, она очень старинная, – сказал правитель. – Разумеется, до Нилду она не простирается и охватывает только старую имперскую провинцию Да-Лам. Вот Далинг. Река Флугосс и Толамин. – Он сделал два шага. – Вот Эксхам, процветающий город, где была создана эта карта. Теперь там пустыня. Правда, если не ошибаюсь, на берегу появилось несколько рыбачьих деревушек.

– Удивительно, милостивый! Я себя чувствую солнцем.

Имкуин улыбнулся, не показав зубов.

– Глядишь вниз с небес и управляешь жребиями людей? У меня эта карта такого чувства не вызывает, но вон там есть подробный план самого города, и когда я разглядываю его, то чувствую себя, как Поуль. Твоя долина где-то вот здесь, мне кажется. – Он нагнулся и прищурился. – Ее старинное название Бизмот.

Если бы Булрион был предоставлен самому себе, ему потребовалось бы очень много времени, чтобы сделать это открытие. Его сбивали с толку города, потому что теперь таких городов нигде не было. Он даже не знал, что когда-то их было так много. Реки – те же самые, а вот пустоши выглядели не такими широкими, как ему казалось. Но ведь о расстояниях он мог судить только по времени, которое требовалось, чтобы их проехать или пройти.

Имкуин встал на Далинг и скрестил руки на груди.

– Ты мыслишь стратегически, Булрион-садж? И потому строишь замок?

– Не замок, твоя милость, уверяю тебя. Просто ограду. Крепости нужны воины, чтобы ее оборонять, иначе она станет добычей, а не защитой.

– А, так ты все-таки мыслишь стратегически! Мы все живем в ограде, Булрион. Вот что я хотел тебе показать. Посмотри, как Судьбы укрепили наш небольшой уголок Куолии – вот этот треугольник, который некогда был Да-Лам. Здесь море. На востоке – хребты Карминов. Река Флугосс. Ниже Толамина, как ты знаешь, ее невозможно перейти вброд, так что она в свое время останавливала не одну сотню войск. Ты понимаешь, почему Далинг, единственный из тысячи городов, пережил падение империи?

– Сказать по чести, милостивый, я никогда об этом не задумывался.