Текст книги "Между жизнью и смертью. История храброго полицейского пса Финна"

Глава 3

Самый большой страх собаки – это боязнь того, что однажды, уходя из дома один, без нее, вы больше не вернетесь к ней.

Стэнли Коррен, специалист по психологии собак

Моя старшая дочь Джейми записалась в Лондоне в секцию плавания. Она регулярно ранним утром ездит туда на занятия, и в то время как я нехотя отправлялся в клинику, моя жена вместе с тремя нашими дочерями совершала путешествие в столицу и обратно длиной в сто двадцать с небольшим километров, отвозя Джейми в секцию, а младших детей в школу.

Обычно, если я работал в ночную смену, то как раз в это время жена ожидала от меня весточки (чаще всего это было СМС-сообщение), сообщавшей, что у меня всё в порядке и я еду домой отсыпаться. Не получив ее (мы оба работаем полицейскими, поэтому такая ситуация происходит довольно часто), она включила на своем iPhone локатор, чтобы посмотреть, где я нахожусь. Поняв, что я в больнице, она, конечно, позвонила мне.

Валясь с ног от усталости и желая осознать произошедшие события, я не отвечал ни на какие сообщения от коллег и начальства. Единственный звонок, на который я бы непременно ответил, мне очень не хотелось получать. Если нет звонка, значит, нет и новостей – подумав, я решил, что это уже хорошая новость. Но на звонок от жены я тоже не мог не ответить. Я стал говорить Джемме какие-то глупости про то, что я поздно освободился с работы и теперь еду домой, думая, что так будет лучше для нас обоих и прежде всего для нее, так как она едет за рулем, и надеясь сказать ей правду, когда моя семья благополучно доберется до дома.

Но план практически сразу потерпел крах.

Через минуту после первого звонка Джемма вновь набрала мой номер:

– Дэйв, скажи, что у тебя происходит, черт возьми? ― спросила жена.

Оказалось, она получила сообщение от коллеги, который писал, что только что узнал, что с Дэйвом и Финном что-то случилось, и просил узнать, не требуется ли какая-то помощь. Но так как в машине вместе с женой ехали и мои дети, я не мог ничего рассказывать и постарался успокоить супругу.

– Отвези детей в школу и приезжай домой. Буду тебя ждать, ― ответил я.

∗ ∗ ∗

Домой меня отвозил тот же самый сержант, который забирал в больницу, и снова я едва ли обмолвился с ним парой слов. Выполнив всё, что было нужно, я остался наедине со своими мыслями.

Так как я работал полицейским, в памяти у меня всегда было много такого, что хотелось бы выкинуть из головы, но ты должен как-то отрефлексировать это, иначе что еще остается делать?

За годы своей службы я видел пострадавших в перестрелках, участвовал в столкновениях с применением холодного оружия, видел коллег из отрядов прикрытия, у которых от постоянного нажатия на курок стиралась кожа на пальцах, сталкивался с преступниками, наставлявшими на меня пистолет. Я выезжал на серьезные аварии, видел оторванные руки и ноги, искал людей, которых на полной скорости выбрасывало из машин. Меня даже просили найти лес для человека, желавшего совершить самоубийство, где можно было бы повеситься, а затем я обнаружил, что он исполнил задуманное. Если говорить коротко, я видел многое, но всё это происходило с другими людьми. В таких случаях всегда находится способ избавиться от неприятных впечатлений. Ты просто убеждаешь себя, что это твоя работа.

Но сегодня всё было по-другому. Дело касалось меня и Финна. Нас соединяла неразрывная связь, не так ли? Мы преследовали и задержали более двухсот человек. Мы разнимали дерущихся до крови футбольных фанатов. Мы обезоруживали сотни преступников: вступая с ними в борьбу, мы никогда не знали, чем всё закончится, но всегда оказывались победителями. Мы бились с миром насилия вдвоем, вступая в схватку за схваткой и одерживая верх.

И вот к чему теперь мы пришли – вернее, к чему пришел я, посмотрев в лицо смерти. В лицо тому, о реальности чего ты даже не позволяешь себе задумываться. Можно ли было этого избежать? Этот нож – Боже мой, этот нож, – так резко вонзившийся в тело Финна, мог так же легко вонзиться и в меня, оставив детей без отца, а жену без мужа. Неужели мой пес, мой любимый друг, отдал за меня свою жизнь?

Воспоминания о произошедшем, чувство вины и отчаяния сплелись в моей душе в один клубок и жужжали в голове, словно рой сердитых ос. Довезя меня до дома, похоже, осознав, что мне необходимо побыть одному, сержант даже не попрощался. Сказав, что скоро сюда придет человек, который заберет мою форму, он уехал еще до того, как я успел дойти до порога. В этот момент из дома выходила моя соседка, собиравшаяся на работу. Во взгляде, который женщина бросила на меня, читались немые вопросы: почему меня привезли на чужой машине? где мой грузовик? куда делись Финн и Жемчужина?

Я поспешил в дом, где был сразу же окружен другими моими собаками – Рори, Милли и Макси, – которые бешено виляли хвостами, взволнованно обнюхивая меня. Мои руки всё еще были в крови, но я нашел в себе силы смыть ее. Она в основном принадлежала Финну, и часть меня протестовала против моих действий – я чувствовал, что как будто бы смываю Финна из своей жизни. Затем я дал волю эмоциям и заплакал, уткнувшись в шерсть Макси.

Я всё еще продолжал плакать, когда в дверь позвонили. Я успел снять с себя форму, одеться во всё новое и аккуратно сложить перед дверью, чтобы ее забрали. Но я не мог идти в душ: у меня просто не было сил. Поэтому, когда в квартиру пришел служитель правопорядка – это была женщина, коллега Джеммы, – я спрятался от нее под лестницей, снова начав плакать и винить себя в том, что произошло. Рядом со мной никого не было, ничего не нужно делать, никто не давал мне никаких инструкций, и я опять стал блуждать в лабиринтах своей памяти, испытывая угрызения совести.

Выглядевшая расстроенной и встревоженной, женщина-полицейский аккуратно завернула мою одежду, сапоги и спасательный жилет в коричневую бумагу и через несколько минут ушла, оставив меня в одиночестве.

В таком положении и застала меня жена после того, как отвезла девочек в школу. Ее начальник, тоже сержант, сообщил ей, что я получил небольшое ранение, но так как в машине были дети, а мужчина говорил по громкой связи, жена попросила его не рассказывать подробности. Поэтому сейчас настал мой черед раскрыть все карты, и, конечно, Джемма сразу же разрыдалась. Финн был и ее ребенком тоже.

∗ ∗ ∗

Затем была еще одна тяжелая поездка в больницу к Финну. Я предпочел бы вернуться в первую клинику, где мы были, лишь бы быть чем-то полезным моему другу. А так я провел время впустую, был эмоционально опустошен, не спал уже в течение примерно двадцати двух часов подряд и, вероятно, полностью расклеился. Но, по крайней мере, ветеринар до сих пор не позвонил мне. Когда я приехал в клинику, весть о том, что Финн находится в стабильном состоянии, приободрила меня.

Ронан также сказал мне, что Финном будет заниматься Роб Адамс – хирург, специализирующийся на оперировании мягких тканей. Он уже осмотрел моего любимца и заявил, что дренажная система, установленная в грудной клетке, функционирует нормально. Несмотря на это, а также на то обстоятельство, что защитная повязка с внешней стороны оставалась неповрежденной, воздух всё равно проникал в грудную полость Финна из его легких через ножевые раны. Роб уверенно заявлял: у пса проколото легкое и воздух попадает туда, где его не должно быть, что может обернуться катастрофой, если в организм проникнет инфекция или попадут бактерии, которые могут затаиться и развиться при благоприятных условиях, сведя на нет всё, что было ранее сделано. Так завершится то, что началось с ударом ножа.

Всё это означало, что Финну срочно требуется операция, а также (и Роб, несмотря на весь свой оптимизм, четко дал мне это понять) что никто не может гарантировать, что пес выживет.

∗ ∗ ∗

Нас с Джеммой попросили пройти в комнату ожидания, где мы провели весь оставшийся день. С десяти часов, когда полиция выпустила пресс-релиз по поводу случившегося, наши телефоны стали разрываться от звонков. Финна хорошо знали полицейские во всей округе, он был любимой и уважаемой собакой и был героем множества публикаций в нашей служебной газете. Поэтому, как только о произошедшем стало известно, сразу же посыпался град встревоженных сообщений. К нам скоро приехали близкие друзья и один из моих начальников (тоже хороший приятель). Все вместе они помогали мне пережить трагедию, а также старались отогнать размышления на тему «что было бы, если бы…», вывести меня из состояния шока и избавить от чувства вины, пусть даже и на короткое время.

Но вот со страхом за жизнь Финна ничего поделать было нельзя, несмотря на то что Роб регулярно посылал нам сообщения о его состоянии здоровья. Наконец, в три часа дня хирург, всё еще одетый в стерильный костюм, вышел к нам и объявил, что всё закончилось и Финн находится в послеоперационной палате.

– Он счастливейший из всех самых несчастных псов в мире, ― восклицал врач. ― Операция прошла успешно, и Финн всё еще жив.

Чем дольше я слушал речь Роба, тем больше мне казалось, что происходит настоящее чудо. Несмотря на чудовищное зло, исходившее от удара ножом с лезвием длинной в двадцать пять сантиметров, и жестокость, с которой он был нанесен, сердце задето не было. Во время операции Финну вырезали два участка поврежденного легкого, хотя, с другой стороны, это решение было принято слишком быстро, и, возможно, затронутые ударом участки можно было спасти.

Прошел еще час, еще один час мучительного ожидания, прежде чем нам с Джеммой разрешили пройти в сопровождении Роба в здание напротив, чтобы увидеть Финна. Многие из медсестер, готовившиеся к другим операциям, оставили свои дела, желая вместе с нами посмотреть на пса. Казалось, они все знали, куда именно мы направлялись и как выглядит наш питомец. Когда мы пришли в палату, воцарилась пугающая тишина.

Хотя я был морально готов увидеть Финна в таком состоянии, его вид меня всё равно шокировал и встревожил. Моего друга подключили к множеству аппаратов, среди них были и такие, которые облегчали его дыхание, и, хотя Роб подробно объяснял мне, для чего предназначен каждый из них, я увидел только, что мой пес – смелый и готовый на всё мальчик – сильно ослаб. На нем почти не осталось шерсти, нижняя часть тела была накрыта синим жилетом, который обеспечивал неподвижность всех труб и закрывал огромные раны, оставшиеся после операции. Я опустился на пол и лежал с Финном некоторое время, шепча ему ободряющие слова и поглаживая его по ушам, пока Роб аккуратно не сказал мне, что пришла пора уходить. Он пообещал мне, что вечером, перед тем как уйти домой, известит меня о состоянии здоровья моего друга, и если всё будет хорошо, то завтра я смогу снова увидеть его.

Уходя от Финна, я опять ощутил камень на душе. Он следовал за мной по пятам и, по правде говоря, я почти никогда не оставался один, особенно если находился на работе. Поэтому, даже находясь в ослабленном состоянии, под воздействием лекарств, пес, собрав все силы, пытался встать и пойти со мной. Но анестезиолог осторожными движениями удержал его на месте, и обессиленный Финн снова лег. Мы заторопились уходить, так как я не мог вынести этот взгляд.

∗ ∗ ∗

По пути до полицейского участка мы с Джеммой не проронили ни слова. Думаю, жена, у которой была хорошая интуиция, поняла, что я не смогу связать и двух слов, не сорвавшись, и мне нужно поберечь эмоции и осознать произошедшее.

Я же мог думать только о Финне, которого оставил в одиночестве – возможно, оставил умирать. Неужели я видел его сегодня в последний раз? От подобных мыслей избавиться было нельзя. Никакие вдохновенные тирады, нашептанные в уши, не смогли бы хоть на немного избавить меня от засевшего в животе страха. С каждой минутой мы всё дальше уезжали от моего друга, и я всё больше чувствовал себя предателем. Но у меня всё равно оставались свои дела, и я ни под каким предлогом не мог от них отлынивать. Моя встреча с преступником – это один из основных эпизодов, на основании которых мужчине можно было предъявить обвинение.

Дорога до Стивениджа заняла двадцать минут, и чем ближе мы подъезжали к зданию полицейского управления, тем сильнее становилось мое беспокойство. Помню, что, входя внутрь, я чувствовал себя словно приговоренный к казни, с трудом воспринимая те ободряющие слова, которые говорила мне Джемма, и те объятия, в которых сжала нас обоих при встрече начальница городской полиции Кирсти Ричардсон, занимавшаяся оформлением бумаг. Я был словно маленький ребенок, витавший где-то высоко в облаках и механически делавший то, что говорили другие. Я работал на износ, так как хотел заглушить свои эмоции.

Кирсти провела нас обоих в комнату, где собрались наши коллеги, и хотя я в тот момент плохо осознавал происходящее, всё же понимал, что нахожусь в обществе самых преданных мне людей, готовых свернуть любые горы, чтобы расследование шло как можно быстрее. Если кого-то из сотрудников отдела ранят или убьют (неважно, человек это или собака), то любой из его коллег будет приходить на работу ни свет ни заря и уходить, только убедившись, что сделано всё, что можно.

Пока Джемма рассказывала всем последние новости о состоянии Финна, меня отвели в другое помещение, где я дал показания относительно происшествия одному из полицейских, расследовавших это дело. Обычно мы сами пишем отчеты о происшествиях, но в этот раз Джемма заранее предупредила Кирсти, что я не в состоянии выполнить эту работу.

В данной ситуации это было единственно правильным решением, но рассказ дался мне нелегко. Мне как человеку, всеми силами пытавшемуся держать себя в руках, и любое проявление сочувствия к которому могло привести к эмоциональному срыву, было особенно сложно сидеть и рассказывать всё коллеге-детективу. В тот момент мне в первый раз приходилось вспоминать события, произошедшие шестнадцать часов назад с точностью до минуты, так как именно это было необходимо моим товарищам. Вспоминать последовательность случившегося, каждое принятое мною решение и его причины, мои чувства и страхи в тот момент, вспоминать, что, как я думал, должно произойти дальше, тот ужасный миг, когда я увидел, что из груди Финна торчит нож, наши старания обезоружить противника, ужасные картины, звуки, запахи… Когда протокол был заполнен, мы оба рыдали.

Затем всё было кончено. И я снова погрузился в этот безбрежный мир цветных картинок своего мозга, где воспоминания о произошедших событиях смешивались с переживаниями по поводу того, что, как я считал, должно скоро стать реальностью. Я много раз говорил Джемме, что знаю, что Финн заплатит своей жизнью за мое спасение. Неужели так и будет? Неужели, спасая меня от лезвия того страшного ножа, он сам погибнет от его удара?

∗ ∗ ∗

Выйдя из комнаты, я обнаружил, что Джемма разговаривает с Кирсти. Пока я диктовал свои показания, они обменивались данными об этой истории. Тогда я не знал, что супруга просмотрела записи с камеры, закрепленной у меня на одежде, и видела все эпизоды борьбы, а также мой сильно раскачивавшийся фонарь, слышала ужас и отчаяние в моем голосе. Джемма в течение долгого времени работала рука об руку с констеблями – полицейскими, расследующими различные преступления, – и уже сталкивалась с подобными нападениями, а поэтому у нее был как личный, так и профессиональный интерес в том, чтобы раскрыть это дело. Она также предусмотрительно сказала Кирсти, что лучше сообщать всю новую информацию по данному делу ей, а не мне. Жена понимала, что сейчас мне не будет дела до всего этого. Единственная новость, которую я хотел получить, – это сообщение от Роба, где было бы сказано, что наш мальчик всё еще жив.

∗ ∗ ∗

Было уже семь часов вечера, когда мы сели в машину и поехали домой. Я испытывал огромное облегчение от того, что мне не придется ни с кем больше сегодня разговаривать. Если, конечно, не считать Джемму, детей и мою свекровь Вивьен, которая приехала к нам на несколько дней, чтобы позаботиться о детях, так как жена должна была в эти выходные ехать в Борнмут – город на берегу Ла-Манша – на семинар кинологов, чего с большой долей вероятности теперь не будет. Я был рад, что в это сложное время мать Джеммы будет с нами – это значит, можно уйти в себя, оставшись один на один со своими эмоциями. Мне было понятно, что я не смогу сейчас нормально общаться с дочерями – слишком уж я переживал, ожидая звонка от Роба.

Несмотря на это, когда он позвонил, сообщив, что «всё идет хорошо и Финн находится в стабильном состоянии», ожидаемого облегчения не наступило. Я не мог есть, говорить, успокоиться, отрешившись от своих мыслей. Как это можно объяснить? Даже не знаю. Роб заверил меня, что всю ночь рядом с Финном будет дежурить медсестра, но не разрешил приезжать в больницу. И это огорчало больше всего.

Глава 4

Это самая счастливая из несчастнейших собак в мире.

Роб Адамс, специалист по ветеринарии мелких домашних животных, Королевский колледж ветеринарной хирургии

На следующий день я проснулся в шесть часов утра и долго лежал с открытыми глазами. Судя по часам, я проспал примерно четыре часа, но на самом деле гораздо меньше. Я ежеминутно переворачивался с боку на бок, вскакивал с постели в холодном поту, меня переполняло чувство вины за то, что я оставил Финна. Но сейчас уже наступила пора вставать. Оставив попытки заснуть, я потянулся за телефоном. Социальные сети, несмотря на все недостатки, могут излечить мою душу. Я знал, что последние новости о состоянии Финна появятся в Интернете гораздо раньше, чем Роб позвонит мне.

Обычно полицейским не рекомендуется иметь аккаунты в социальных сетях и читать оттуда новости. Это просто совет, который дают сотрудникам всех государственных организаций. Но к моменту описываемых событий я уже зарегистрировался в «Твиттере» и «Фейсбуке», где общался в основном со своими друзьями, коллегами и членами их семей, которых знал лично, а также с кинологами из Англии и со всего мира.

Я довольно серьезно отношусь к совету не размещать никакой информации в социальных сетях. Тем не менее, как уже было сказано ранее, коллеги общаются друг с другом, обмениваясь различной информацией, а именно короткими (конечно же, хорошо отредактированными) сообщениями о нашей работе, в которых ставятся специальные обозначения на манер счета футбольного матча, выражающими оценку произошедшего:

Финн – 1 (или 2, 3 и даже 5, как было в один памятный вечер), преступники – 0.

Я также регулярно пишу отдельные посты, главный герой которых, собственно, Финн. Я говорю о том, как хорошо пес выполняет свою работу, какой он смелый и добрый, и о том, как сильно я его люблю. Мои коллеги по отделу полиции хорошо знали его, так как он участвовал в расследовании огромного числа происшествий. Я часто получаю ироничные комментарии с просьбами дать Финну немного отдохнуть и уступить место другим полицейским и их питомцам. Но Финн, как и любая другая служебная собака с выдающимися способностями, также приобрел широкую популярность среди большого числа кинологов. Но я даже не представлял, насколько он знаменит.

Никогда мне не приходилось сталкиваться ни с чем подобным тому, что было в то утро: с разных концов света приходили письма со словами поддержки. Было удивительно и в то же время приятно осознавать, что столько людей озабочено состоянием здоровья моего любимого пса и желает ему выздоровления. Если бы жизнь Финна зависела только от того, насколько сильно мы его любим, он был бы самой здоровой собакой на свете.

Джемма встала, как только услышала, что ее мать ходит по дому: я не сомневался, что в ту ночь жена тоже плохо спала. Как обычно, она последовала своему распорядку дня, своим видом показывая, что она позаботится о том, чтобы девочки не были слишком сильно травмированы произошедшим. Это было важно нам обоим. Дети любят Финна так же сильно, как и мы: они вообще любят всех животных, живущих у нас дома. Когда несколько лет назад умер наш обожаемый Макс (наша первая собака), девочки были вне себя от горя. Даже теперь младшая дочь Индия всё еще плачет из-за него. Поэтому в условиях, когда один из нас (я) ожидал худшего, а другой (жена) надеялся на лучшее, было очень важно жить так, будто почти ничего не изменилось.

Нехотя мы занялись обычными делами. Пока я пытался справиться с хаосом в своей комнате наверху, Джемма позвонила своему начальнику и, сообщив, что не сможет сегодня выйти на работу, стала вместе со своей мамой собирать детей в школу. Я в любом случае мог лежать в кровати – после ночных смен в этом не было ничего необычного, – а поскольку по утрам мы никогда не включаем телевизор, можно было быть уверенным, что дети не узнают ничего такого, что мы хотели бы скрыть.

Может показаться, что мы слишком оберегаем детей от влияния всего негативного. Но так как мы с женой работаем в полиции, мы подходим к данному вопросу более серьезно, чем большинство людей: в нерабочее время не упоминаем о событиях, свидетелями которых мы являлись, и о людях, с которыми сталкивались, стараясь оберегать святость дома и делать его тихой гаванью. Мы не хотим, чтобы наши дети невольно подвергались влиянию жестоких вещей, происходящих в нашем обществе, пока они не станут взрослыми и не смогут анализировать это сами. Наши дочки знают только, что папочка и мамочка – а также Финн и, конечно, Жемчужина – ловят плохих людей.

Так как и я, и Джемма работаем посменно, дети достаточно самостоятельны для своего возраста и делают всё, что нужно, без особых капризов. Они также обедают в школе: иногда в период моего дежурства в школьной столовой Джемма сама готовит для них еду.

Меня расстраивало только одно обстоятельство: этот день при всем желании не будет похож на другие. Если дома мы можем оберегать их от нежелательных новостей, то в школе дело обстоит по-другому. Отправив Джейми, которая обычно добирается до места учебы в компании подруг, Джемма вместе с матерью взяли двух младших детей и пошли с ними в школу. Мы живем в маленьком городке, и поэтому новость о Финне была как в выпусках новостей, так и в социальных сетях, а значит, Джемма должна была поговорить с преподавателями, чтобы они не раскрывали детям правду.

Учительница Индии, приехавшая из Стивениджа, уже была в курсе произошедшего. Утирая слезы, жена объяснила женщине, что наша младшая дочь (ей было всего четыре года) думает, будто Финн поранился, наступив на колючки, и учительница пообещала, что сделает всё так, чтобы девочка случайно не узнала правду. Затем Джемма пошла к учительнице Тии, к этому времени слезы ручьями текли у нее по щекам. Она не могла перестать плакать, и когда нужный разговор был окончен, она не знала, сможет ли дойти домой, не разревевшись.

Ровно в 8:30 позвонил Роб. Он не стал тратить время на вопрос «как дела?», за что я был ему очень благодарен.

– Финн жив, ― сказал врач. ― Он ведет себя более активно, чем вчера. Его накормили. Из-под повязки по-прежнему выходят жидкость и воздух, но, к счастью, объем воздуха снижается. Я с определенной долей уверенности могу сказать, что большая часть воздуха из его организма вышла, однако небольшое количество еще осталось. Пес также начал вставать на лапы. Но помните, Дэйв, ― осторожно добавил он, ― прошло еще слишком мало времени и говорить о выздоровлении рано.

Услышав «жив», я мог произнести только: «Когда я могу приехать? Сейчас?»

Но, кажется, это было невозможно. Финн всё еще находился под постоянным медицинским наблюдением, и мне разрешили приехать только во второй половине дня. Эти полдня я просматривал социальные сети. Это помогало справляться со стрессом.

∗ ∗ ∗

Согласно графику рабочих смен, у нас с Финном сегодня должен был быть выходной день, и именно так всё и получилось. Наша служба тяжела физически, в процессе работы мы получаем синяки и ссадины, сдираем кожу, протискиваясь через узкие проулки и перелезая через заборы. За свою карьеру я несколько раз ломал пальцы на руках и ногах, но для меня, как и для всех людей, которые любят свое дело, чувство удовлетворения от выполненного задания становится своего рода наркотиком и перевешивает всё плохое. Подобно известному боксеру, раз за разом выходящему на ринг, азарт от поимки преступников настолько высок для меня и Финна, что мы выдыхаемся и в свободные дни валяем дурака, ожидая возвращения на работу. Мы хотим выполнить задание лучше, чем в прошлый раз.

Этот день отдыха после ночи погони мы проводим особенно лениво: я встаю поздно, забираю Финна и Жемчужину из их конуры, привожу в дом, мы завтракаем вместе, а затем, когда жена уходит на работу, а дети – в школу, играем в саду перед домом, смотрим всякую ерунду, которую показывают днем по телевизору, а иногда я собираю всех собак вместе для долгой прогулки по сельской местности. Но было одно обстоятельство, остававшееся неизменным: Финн всегда находился рядом со мной. С ним я никогда не нервничал и не чувствовал себя растерянным.

Но сегодня я поднялся уже в то время, когда люди только собираются уходить на работу, а может, и еще раньше. Джемма со своей матерью, ненадолго вернувшиеся в дом, снова ушли, чтобы поговорить с учителем Джейми, и я остался один, с трудом пытаясь отделаться от своих мрачных мыслей.

Во второй половине дня я снова направился в клинику Davies, проехав место, где мы сегодня должны были гулять с Финном: эти слова – «прошло еще слишком мало времени и говорить о выздоровлении рано» – всё крутились у меня в голове. Стоял погожий осенний день, было сухо, и всё вокруг играло яркими красками: деревья только начинали сбрасывать листву, и коричневый цвет полей, где был убран урожай, смешивался с цветом зелени, а также с цветом, напоминавшим ржавчину. Но я едва ли мог заметить это из-за постоянно всплывавших в памяти картин вчерашнего происшествия. Казалось бы, настал новый день, Финн был жив, его состояние даже внушало осторожный оптимизм, но мозг в таких ситуациях работает по своим законам: во время поездки я иногда вспоминал, каким было предыдущее утро, и это помогало мне взбодриться.

Ветеринарная клиника Davies Veterinary построена на краю леса, среди деревьев рядом с небольшими полянами, где выгуливают проходящих лечение животных. В тот день, как и всегда, когда я бывал здесь, на лужайках было несколько собак, находившихся на разных стадиях выздоровления, в том числе и красавец грейхаунд с бритой лапой и обязательным в таких случаях ветеринарным воротником, надеваемым на голову собаке, чтобы она не расчесывала раны. К моменту моего приезда история, произошедшая с Финном, стала достоянием широкой общественности, и журналисты сразу двух телеканалов – BBC и Sky News – хотели снимать репортаж про него и его хозяина. Но так как руководство клиники весьма благоразумно не хотело, чтобы заведенные здесь порядки претерпевали значительные изменения (все-таки здесь место для того, чтобы лечить больных животных, а не организовывать масштабные интервью), эту задачу взяли на себя сотрудники пресс-службы местной полиции, вооружившиеся небольшой ручной камерой.

Они уже приготовили для меня список вопросов и спросили, не хочу ли я заранее просмотреть их, пока жду Роба. Однако я ответил отказом: в тот момент интервью было последним, о чем я думал, и раз уж меня будут снимать именно сейчас, то мне лучше говорить спонтанно. Сейчас меня занимала лишь одна мысль: я не мог дождаться, когда же Роб с Финном покажутся на выходе из клиники. Поэтому, увидев лишь ветеринара, я запаниковал.

Роб поспешил меня успокоить. Врач лишь хотел подготовить меня к встрече с другом, который, как он предупредил, находится под действием сильных обезболивающих, у него слабая реакция, он нетвердо стоит на ногах, а из груди торчат дренажные трубки. Врач сделал всё правильно – когда Финн показался на лужайке, он шел по траве, шатаясь как пьяный, и, казалось, даже не сразу узнал меня. Но больше о слабом состоянии здоровья пса говорило то, что он не пытался тянуть поводок за собой, как это всегда бывает. Финн всегда и везде тащит всех за собой.

Но стоило мне позвать моего пса, как он повел себя как в старые добрые времена, начав визжать и вилять хвостом так быстро, насколько это было возможно при его состоянии, оттолкнул Роба (судя по выражению лица врача, это привело его в замешательство), пришел ко мне и сразу же положил голову между ног – так он всегда делал, когда хотел, чтобы я потер ему уши. Невозможно описать, как приятно было это видеть.

Медсестра, державшая Финна на поводке, встав рядом с нами, рассказала, что, несмотря на то что пес еще слаб, он уже крутит круги вокруг себя. Она добавила, что среди сотрудников госпиталя образовался своего рода «фан-клуб Финна», что показывает, что это не только мужественная собака, но и примерный пациент. Необходимые препараты он должен получать во время еды, врачи стремятся проявить уважение к Финну, накормив его самым лучшим образом, предлагая свежую курицу.

Я был доволен уже тем, что он вообще что-то ел. Никогда ранее я не видел его в таком состоянии. Ваши собаки это как ваши дети, и вы досконально знаете их поведение. Радость Финна от встречи со мной вскоре сменилась пугающим спокойствием, как если бы мой пес прилег отдохнуть после обеда. Или, может, его беспокоили те же воспоминания, которые застряли у меня в голове? Я догадывался, что это всё из-за лекарств, но по-прежнему волновался. Неужели это кратковременное улучшение состояния здоровья было вызвано лишь медикаментами? Финн пристал ко мне как прилипала и, конечно, был очень рад встрече, но я видел, что его всё еще что-то беспокоило.

К тому же пес выбился из сил, и медсестра принесла ему лежанку. К моменту, когда началось интервью, у меня возникло предчувствие, что оно станет настоящей пыткой как для меня, так и для моей собаки. Я понимал, что ни в коем случае не должен упоминать о ноже (в противном случае мой рассказ мог «вдохновить» некоторых людей на аналогичные преступления), и просто рассказывал о том, как я рад, что мой друг выжил, но, не упоминая о том, что произошло и почему Финн мог умереть. Всё выглядело так, будто я сам находился под действием лекарств. Или, лучше сказать, всё еще пребывал в состоянии шока. Ведь с момента нападения прошло менее двух суток.

Когда интервью закончилось, Роб предложил зайти внутрь и пройти в его кабинет для консультаций. Там он налил мне чашечку кофе и сделал своим подчиненным знак, чтобы нас не беспокоили. Затем Финна накормили, дав ему еще больше свежей курицы и обезболивающих – всё это он проглотил с волчьим аппетитом. Мой коллега Энди Бригланд, проезжавший мимо клиники, привез мне еду: сэндвич с курицей (его я отдал Финну; тот, вначале подозрительно его обнюхав, принял мое угощение), немного шоколада и кофе. Также полицейский выразил мне слова поддержки. Энди был со мной недолго, но я успел заметить, что он тоже в шоке от произошедшего. Мой товарищ сказал, что отмыл мою машину от крови, а также признался, что не поверил бы, что Финн жив, если бы не видел его собственными глазами. Энди также сообщил, что отогнал грузовик вместе с Жемчужиной к моему дому. По его словам, бедная Жемчужина была вне себя от горя.