Текст книги "Дурочка, или Как я стала матерью"

Джина взглянула на Сашу, который сидел, прижавшись к ее ноге. Она рассеянно почесала пса за ушами.

– Ладно, – сказала она наконец. – Я искренне благодарна вам за приглашение. Признаться, мне было бы страшновато брести по лесу из-за всех этих диких свиней и лошадей.

Клэй и Лэйси уставились на нее в недоумении, а затем громко расхохотались.

– Дикие свиньи? – вымолвила сквозь смех Лэйси.

– Ну да. Говорят, тут водились дикие свиньи. В смысле, кабаны, – пояснила Джина.

– Водились, но давным-давно, – сказал Клэй. И где только она умудрилась почерпнуть эту информацию? В каком-нибудь древнем справочнике, не иначе. Она ничего не знала о том, что маяк разрушен. А теперь еще эти свиньи…

– Лошадей перегнали к Королле, – добавила Лэйси, – поскольку здесь они гибли под колесами машин. Вообще, когда-то давно тут было открытое пастбище, со множеством коров и свиней. Вот часть свинок и одичала. Мне рассказывала об этом Мери Пур, бывшая смотрительница маяка. Думаю, в заповеднике до сих пор водятся кабаны.

– Вы знаете Мери Пур? – спросила Джина. Вне сомнения, она уже слышала это имя.

– Знала, – ответила Лэйси. – Мери умерла несколько лет назад, но я навещала ее перед смертью в доме престарелых.

– Мне бы хотелось побольше узнать о ней, – заметила Джина.

– Разумеется, – Лэйси кивнула в сторону дома. – Идемте. За ужином я расскажу вам о Мери.

Они зашагали к дому, осторожно ступая по мокрому песку. Джина, высокая и длинноногая, шла перед Клэем, и тот в какой-то момент едва не забыл про ужин.

– Пойду разожгу огонь для гриля, – сказал он, сворачивая в сторону сарая, где у них хранился уголь. Он даже не удивился, когда выяснилось, что Саша предпочел остаться с Джиной: пес умел манипулировать людьми не хуже его сестры.

* * *

Когда он принес на кухню поджаренные куски тунца, оказалось, что Лэйси и Джина делают салат. На плите варились нежные початки кукурузы. Обе женщины с головой погрузились в беседу – в ту особую реальность, которая казалась совершенно недоступной мужчинам вроде него. Толковали они о местном маяке. Лэйси развлекала Джину историями о смотрителях, Мери Пур и ее муже Калебе. Лэйси было известно куда больше, чем Клэю, и Джина слушала как завороженная, не забывая, впрочем, кромсать листья салата.

В ярком кухонном свете Лэйси и Джина казались списанными с какой-то картины: одна – с огненно-рыжими локонами, другая – с иссиня-черными. Обе – настоящие красавицы: изящные, с белоснежной кожей. Вот только двадцатичетырехлетняя сестра его выглядела покрепче Джины – четко очерченные мышцы, округлое лицо. Лэйси унаследовала не только огненную шевелюру матери и ее художественный дар, но и ямочки на щеках, а также нежную кожу, которая нуждалась в серьезной защите от солнца. Хотя у Джины кожа была такой же светлой, Клэй небезосновательно подозревал, что при желании она могла как следует загореть. Другое дело, что Джина, похоже, почти не бывала на солнце. Клэй исподтишка разглядывал новую знакомую. Сыроватый морской воздух спутал ее черные волосы, придав им совершенно неукротимый вид.

Клэй поставил на стол блюдо с рыбой, Джина принесла салат, а Лэйси – тарелку кукурузы.

– Где вы живете? – усевшись, Клэй подвинул Джине жареного тунца.

– В Беллингеме, штат Вашингтон, – ответила Джина. – Это к северу от Сиэтла.

– Вашингтон! – воскликнула Лэйси. – А что вы делаете в наших краях?

– Просто у меня оказалось немного свободного времени, – сказала Джина, накладывая себе салат и, как показалось Клэю, тщательно взвешивая слова. – Я преподаю в школе, и у меня, как и у учеников, сейчас летние каникулы. Я уже знакома с маяками на Тихоокеанском побережье, и мне хотелось заглянуть для разнообразия на Восток. Ну а начать я решила с Реки Поцелуев.

Клэй, рассмеявшись, потянулся к блюду с рыбой.

– Не самое удачное начало, – заметил он. – Завтра вы сможете съездить к маяку в Карритуке. Он хорошо сохранился и открыт для публики.

– И маяк в Боди совсем недалеко, – добавила Лэйси. – Да и Хаттерас в паре часов езды отсюда. Вам, наверно, известно, что этот маяк передвинули несколько лет назад, чтобы он не рухнул в море, как наш, – кивнула Лэйси в сторону пляжа. – На видео можно посмотреть, как это происходило.

Джина кивнула.

– Спасибо. – Она осторожно подцепила кукурузный початок. – Я непременно постараюсь увидеть их все. Жаль только, что ваш маяк понемногу разрушается. Еще мне непонятно, почему здесь никому нет дела до линз. А вдруг они уцелели?

– Тут я с вами согласна, – к удивлению Клэя, заметила Лэйси. – Уж линзы-то можно было бы спасти.

– Попробуй убеди в этом отца, – хмыкнул Клэй.

– Вашего отца? – недоуменно спросила Джина. – Почему его нужно убеждать?

– Похоже, у него обсессивно-компульсивное расстройство, – сверкнула улыбкой Лэйси. – В свое время он был просто одержим идеей спасти маяк. Но после шторма все резко изменилось. Теперь он хочет только одного – оставить все, как есть. Он и слышать не желает про линзы. – Лэйси махнула рукой, предупреждая ожидаемый вопрос. – Только не спрашивайте меня почему. Это выше моего понимания.

– А он… он как-то может повлиять на ситуацию? – поинтересовалась Джина.

– Официально – нет, – ответила Лэйси. – Но местные жители слушаются его безоговорочно.

За столом воцарилась тишина, только вилки постукивали. Джина отхлебнула холодного чая.

– Впервые в жизни мне удалось попробовать свежего тунца, – сказала она, опуская стакан. – Невероятно вкусно.

– Зато у вас там, должно быть, полно лосося, – заметил Клэй.

– Это да, – кивнула Джина. Она подцепила еще кусочек рыбы, но так и не донесла его до рта. – Скажите, – промолвила она, возвращаясь к прежней теме, – если бы мне захотелось поднять линзы, то первым делом пришлось бы обращаться к вашему отцу?

Клэй не понимал этого настойчивого интереса к линзам, хотя в отцовском доме все время говорили о маяке.

– Вам нужно заручиться его поддержкой. В противном случае даже не надейтесь, что сможете привлечь кого-то еще. Не в обиду вам будет сказано, Джина, но вы тут чужая. Кому какое дело до ваших желаний? В вашу пользу говорит лишь то, что вы занимаетесь историей маяков.

Джина внимательно глянула на него своими большими темными глазами.

– Где я могу найти вашего отца? – спросила она.

– Он – ветеринарный врач, – ответила Лэйси. – Работает в клинике в Нагс-Хед.

– Это далеко отсюда?

– Полчаса езды, – пояснил Клэй. Он представил, как Джина без предупреждения появляется на пороге клиники… и реакцию отца, когда тот узнает о причинах ее визита. – Если захотите с ним встретиться, мне лучше позвонить ему заранее. И не слишком-то надейтесь на благополучный исход переговоров.

– Хорошо. – Она улыбнулась, но улыбка получилась какой-то вымученной. – Ну а чем занимаетесь вы? Должно быть, ваши профессии связаны со строительством?

Лэйси покачала головой.

– Я помогаю отцу в ветклинике, – пояснила она. – Работаю на полставки. А основная моя профессия – изготовление витражей.

Тут она явно поскромничала, подумал Клэй. Занятия его сестры можно было перечислять бесконечно. Лэйси не только лечила животных и делала витражи, но дежурила во время кризисов на горячей телефонной линии, обучала детишек в начальной школе, читала обитателям того самого дома престарелых, где доживала свои дни Мери Пур, а еще посещала встречи анонимных алкоголиков, чтобы поддержать своего биологического отца Тома Нестора. Том, обучавший Лэйси искусству изготовления витражей, уже давно боролся с пристрастием к выпивке. Еще Лэйси регулярно сдавала кровь, а год назад пожертвовала свой костный мозг. Словом, она все больше становилась похожа на собственную мать, которую местные называли святой Анной. Нельзя сказать, что превращение Лэйси в Анну О’Нил так уж радовало Клэя.

– А вы? – Джина взглянула на Клэя.

Он тщательно прожевал салат и только потом ответил:

– Я – архитектор.

– А что вы проектируете?

– Жилые дома. У меня свой офис в Дакке.

Впервые за вечер он ощутил привычную тяжесть на душе. Раньше Клэй первым делом говорил о том, что тренирует собак для поисково-спасательных работ. Вот что было истинным его призванием. Но после смерти Терри он ни разу не вывел Сашу на тренировку. Не отвечал он и на звонки тех, кто просил помочь с обучением собак. Лэйси поначалу подначивала его, но потом перестала: ее замечания только сердили Клэя. Да любила ли она вообще Терри? – частенько задавался он вопросом. Раньше Лэйси не раз повторяла, что Терри ей как родная сестра. Так как же она не поймет, что Клэю не хочется заниматься тем, что могло бы напомнить о покойной жене?

– В каких классах вы преподаете? – спросила Лэйси у их гостьи.

– Я занимаюсь с подростками. Обучаю их основам естественных наук.

Так вот откуда эти удивительные познания насчет меди и электролиза, подумал Клэй.

– Трудный возраст, – заметила Лэйси, и Клэй невольно улыбнулся: в свои четырнадцать его сестра доставляла немало хлопот родителям и учителям.

– Мне нравится работать в школе, – сказала Джина. – Я люблю детей.

– А свои у вас есть? – поинтересовалась Лэйси.

Джина ответила не сразу.

– Нет, – откликнулась она наконец. – Со временем, может, и обзаведусь.

– Так вы замужем? – спросила Лэйси. Господи, подумал Клэй. Его сестра могла быть излишне назойливой. Но взгляд его невольно скользнул на руки гостьи в поисках обручального кольца. На правой руке у нее красовался перстень с крохотным рубином, а на левой – серебряное колечко с ониксом. Пальцы были длинными и изящными, под стать всему телу.

– Нет, я не замужем, – покачала головой Джина.

Клэй встал, чтобы отнести свою тарелку к раковине. Ему никогда не нравились эти долгие послеобеденные посиделки. В нем, как и в отце, била ключом та энергия, которая некогда сводила с ума Терри, а теперь действовала схожим образом на его сестру. Лэйси давно оставила попытки удержать его после трапезы за столом, чтобы вовлечь в общую беседу.

– Что ж, – Джина бросила взгляд на часы, как если бы Клэй дал ей сигнал к отходу, – мне, пожалуй, пора. Нужно еще найти комнату для ночлега.

– Да вы никак шутите? – откликнулся Клэй. Вечер пятницы, да еще в конце июня. О какой комнате она толкует?

– Нет, – бесхитростно заметила Джина. – Я просто не подумала об этом заранее. И лишь когда увидела весь этот поток машин, поняла, что здорово просчиталась. – Она пожала плечами. – В любом случае для меня это не проблема. По пути сюда я спала исключительно в машине и вполне могу растянуть это удовольствие еще на ночь.

– Глупости, – заявила Лэйси. – Оставайся-ка у нас. Переночуешь, а завтра займешься поисками комнаты. Еще не хватало, чтобы ты спала в машине.

На Клэя она при этом не смотрела – боялась прочесть в его взгляде явное неодобрение.

– Нет-нет, – решительно запротестовала Джина. – Вы и так были слишком добры ко мне. И это после того, как я без спроса вторглась в ваши владения.

– Оставайся, – продолжала настаивать Лэйси. – Свободные комнаты еще не успели отреставрировать, но они в полном порядке, и ты вполне можешь занять одну из них. Постельное белье мы тебе дадим. Никаких отговорок я не приму.

Клэй понимал, что ему следовало бы присоединиться к этому приглашению, но слова будто застряли у него в горле.

Джина задумчиво теребила смятую салфетку.

– Раз так, то я очень вам признательна, – промолвила она наконец. – Поверить не могу, что вы такие отзывчивые, тем более к совершенно постороннему для вас человеку.

– Поехали за твоей машиной, – сказала Лэйси, вставая из-за стола.

– Не подскажете только, где у вас тут ванна? – спросила Джина, и Клэй объяснил, как туда пройти. Как только она скрылась за дверью, Лэйси наконец осмелилась взглянуть на брата.

– Надеюсь, ты не против, – сказала она.

– Да нет, все в порядке, – откликнулся Клэй. Однако в душе его шевельнулось странное предубеждение при мысли о том, что придется – пусть и на одну ночь – пустить в дом эту незнакомку. Специалиста по маякам, который не знает, как правильно произносится слово «Френель».

3

Джина хорошо знала эту комнату, хотя никогда не бывала в ней прежде. Она стояла в дверном проеме, пытаясь совладать с дыханием, как будто маленький чемоданчик, который она притащила сюда, а также камера и рюкзак весили бог знает сколько. Так и не включив свет, она подошла к окну и распахнула его настежь. В лицо ей ударил свежий морской воздух. Небо вновь успело изменить свой цвет с тех пор, как она впервые вошла в этот дом. Теперь все оно было усеяно звездами – столько звезд Джина не видела ни разу в жизни. Метрах в пятидесяти от нее высился маяк – его башня серым призраком проступала на фоне неба.

Даже в самых смелых своих мечтах она и представить себе не могла, что может очутиться в этом доме и в этой комнате. Ей и в голову не могло прийти, что ужинать она будет за старинным столом, о котором – так уж получилось – она знала куда больше своих хозяев.

Тем более не могла она рассчитывать на то, что ее приютят на ночь два совершенно незнакомых человека. Как же быстро прониклась она к ним симпатией! Особенно к Лэйси. Та напомнила Джине одну из ее учениц – общительную рыжеволосую девчушку, которая без труда могла найти общий язык с первым встречным. Но Джина приехала сюда не для того, чтобы заводить друзей. Одно дело – лгать незнакомым людям, и совсем другое – хорошим друзьям. А она и так уже обманула Клэя и Лэйси.

Френель. Она зажмурилась, вновь ощутив стыд за свой промах. Специалист по истории маяков, как же! Но Лэйси и Клэй, судя по всему, купились на ее выдумку. По крайней мере, отнеслись к ней без особого скепсиса. Завтра она найдет себе комнату, а потом попытается убедить их отца помочь ей с подъемом линз. А если он не согласится? Джина пока не знала, что ей делать в этом случае. Ладно, поживем – увидим.

Линзы были совсем рядом. Сквозь окно до нее доносился шум океана, неумолчный рокот волн. Они бились об основание башни, обдавая ее белой пеной. Линзы были там, возле берега. Наверняка есть способ поднять их наверх.

Джина включила лампу на ночном столике. Достала из чемоданчика футболку, служившую ей ночной рубашкой, и косметичку с туалетными принадлежностями, в которой не было ничего, кроме зубной нити, пасты, щетки и крема от ожогов. На работу Джина обычно подкрашивалась, но в последнее время ей было не до подобных мелочей.

В углу чемодана розовел маленький дневник со сломанной застежкой и потрепанными углами. Джина выложила его на постель, приготовленную заботливой Лэйси.

Стянув шорты, Джина вытащила из заднего кармашка фотографию маленькой девочки и прислонила ее к настольной лампе. Натянув футболку, она нырнула под одеяло и какое-то время неотрывно смотрела на снимок. Нельзя сказать, чтобы у Джины не было никаких желаний. Ей очень хотелось, чтобы ее мать выздоровела. Еще она мечтала обзавестись мужем и хорошей семьей, но пока все ее усилия пошли прахом. Но больше всего на свете она хотела вновь прижать к груди этого ребенка.

Выключив свет, Джина опустила голову на подушку. В окно она видела кусочек неба и яркие звезды. Много лет назад свет маяка бил в окно этой крохотной комнатушки каждые четыре с половиной секунды, озаряя стены, потолок и широкую кровать.

Да, Джина прекрасно знала, в чьей комнате ей предстояло ночевать.

4

Суббота, 7 марта 1942 г.

Вечером дом опять погрузился во тьму. Я сижу у себя на кровати и пишу при свете фонаря – совсем как в те дни, когда на Реке Поцелуев еще не было электричества. Папа подключил маяк к запасному генератору – этот свет он намерен поддерживать во что бы то ни стало. Зато дома приходится пользоваться подручными средствами. «Уж слишком ты привыкла к хорошей жизни, Элизабет», – заявила мне мама. Может, так оно и есть. В последние месяцы мама только и делает, что придирается к моим словам. А может, это я все время с ней спорю. Словом, мы совсем перестали ладить друг с другом. Мы уже не первый раз сидим без света, но сегодня меня пугает эта внезапная тьма, хотя пугливой меня, в общем-то, не назовешь. Я ничуть не боюсь штормов, которые сотрясают наш остров, или того кабана, который убивает кур и домашних животных. Говорят даже, что однажды он напал на старушку, которая развешивала белье у себя за домом.

Даже не знаю, почему мне сегодня так страшно. Может, потому, что взрослые тоже боятся. Конечно, сами они в этом никогда не признаются, но куда бы я ни пошла, везде ощущается страх. Все только и говорят что о войне. На улице больше не слышно смеха и шуток, как в былые времена. Мои родители устраиваются в гостиной рядом с радио и слушают, слушают… Но там почти все время звучит музыка. Меня уже тошнит от песни «Вспомним Перл-Харбор»[2]2
  Песня Сэмми Кэя и Дона Рейда, написанная в 1941 г.


[Закрыть], и уж тем более от «Перфидии»[3]3
  Известная композиция мексиканского композитора Альберто Домингеса (1939 г.).


[Закрыть]. А кстати, что такое Перфидия? Чье-то имя? На смену музыке Гленна Миллера приходит Габриэль Хитер с «Последними новостями», но хорошими эти новости никак не назовешь. На лбу у мамы появились морщинки, которых я раньше не замечала. Хотя я здорово сердита на нее за ее глупые придирки, но мне хочется провести рукой и стереть их. В такие минуты я понимаю, что по-прежнему люблю родителей. Увы, в последнее время мне приходится напоминать себе об этом!

Не далее как вчера папа заявил мне, что нам тут, на северных пляжах, нечего бояться. Это при том, что несколько кораблей затонуло совсем неподалеку – немцы торпедировали их у Хаттераса. Знай папа, что случится сегодня, он бы просто прикусил язык!

Этим утром я была в световой камере маяка, чистила там линзы. На маяке у нас теперь куда меньше обязанностей, чем было до появления электричества. Всю ночь раньше приходилось следить за тем, чтобы фонарь не погас, подводя часовой механизм и таская масло на самый верх – по всем этим двумстам семидесяти ступенькам. С началом войны смотрителям с других маяков пришлось уйти, но папе каким-то чудом удалось остаться – при условии, что он будет поддерживать здесь все в полном порядке. И вот теперь я помогаю ему чистить линзы. По крайней мере, их нижнюю часть – до верха мне просто не добраться, а лестницу брать папа не позволяет, чтобы не дай бог не разбить стекло. В душе я даже рада, поскольку работа эта не из легких. Долгие годы я наблюдала за тем, как папа чистит стеклянные призмы мягкой замшей и специальным составом, и мне ужасно хотелось попробовать сделать это самой. А год назад, когда мне исполнилось четырнадцать, папа наконец-то дал свое согласие, и теперь мне остается лишь удивляться, почему я так рвалась к этой работе. Нужно быть очень осторожным, чтобы не поцарапать стекло. По-хорошему, к нему нельзя даже прикасаться голыми руками. «Восемнадцать панелей стеклянных призм, изготовленных и отполированных во Франции, в Париже», – объясняет папа всем желающим и даже тем, кто не слишком-то настроен слушать. Отпечатки пальцев могут сказаться на яркости света, любит повторять он. Но мне нравится тайком прикасаться к прохладной гладкой поверхности стекла. Линзы очень высокие – в два раза выше папы. Я даже не сознавала, какие они огромные, пока не начала их чистить. Думаю, они запросто займут половину этой комнаты (моей спальни).

Даже забавно, что я пишу это сейчас в своем дневнике. Моя кузина Тория подарила мне его на четырнадцатилетие, но в то время он был мне без надобности. Тогда я только и делала, что ловила рыбу и крабов, гоняла на велосипеде и играла с собаками. Тут все так живут: ловят рыбу, крабов, устриц и моллюсков. Теперь я реже хожу на рыбалку и чаще думаю. Не самое полезное времяпрепровождение, но что поделать! Как бы то ни было, я сунула эту книжицу в бельевой шкаф и сразу же про нее забыла. Но около недели назад я рылась в ящике с бельем, и моя рука наткнулась на что-то твердое. Это был ключ, торчавший в замке дневника. Какое-то время я смотрела на маленькую книжку, а потом слова просто полились из меня рекой. Я хочу записывать в нем то, о чем я думаю. Дневник же я буду прятать там, где, кроме меня, никто его не найдет. Похоже, это единственный способ выразить свои мысли. Миссис Кэди (наша учительница) не желает меня слушать, а мама с папой встречают каждое мое слово в штыки, как будто мои слова могут обжечь их. В общем, я даже не думала, что буду настолько признательна Тории за ее подарок. Я по-прежнему держу дневник в ящике с нижним бельем, только теперь, закрыв его, прячу ключ под матрас.

Итак, маяк сегодня работает в обычном режиме. С очередным оборотом фонаря за окном у меня перед глазами возникает силуэт белой башни. Но для того, чтобы увидеть саму световую камеру, мне нужно подойти к самому окну. Мне нравится наблюдать из постели, как в темноте, прямо по центру окна, проявляются очертания маяка. В такие мгновения вся моя комната озаряется светом. Когда Тория остается у меня ночевать, она вообще не может спать. Я же настолько привыкла к этим вспышкам, что без них просто не смогу уснуть.

Но этим утром произошло то, отчего у меня до сих пор мурашки по телу. Я чистила в световой камере линзы, как вдруг мой взгляд упал на море. Там, прямо напротив нашего мыса, разрастался клуб черного дыма. И я сразу поняла, откуда он взялся.

Я схватила папин бинокль, но самого корабля так и не увидела – только густой черный дым. Еще из воды поднимались языки оранжевого пламени. Должно быть, немцы подбили нефтяной танкер. Это был первый корабль, который затонул у меня на глазах. Хотя я, конечно же, знала, что он был далеко не единственным. Плакат, вывешенный у почты, гласил: «Болтливые языки – гибель для корабля». Это значило, нам следует помалкивать о тех торговых судах, которые проходят вдоль побережья, поскольку никогда не угадаешь, кто может тебя подслушать. Глупость, конечно, ведь мы тут знаем друг друга в лицо. Чужак, да еще и немец, не сможет затеряться в толпе. Немчура – так их многие называют. Даже папа сказал как-то раз такое (он не знал, что я его слышу). Меня это здорово шокировало, ведь родители постоянно талдычат мне о том, чтобы я не заносилась и не считала себя лучше других. Моя мама, услышав однажды, как один из мальчишек обозвал мистера Сато «косоглазым», пообещала промыть ему рот с мылом.

До тех пор, пока здесь не появился мистер Сато, никто из нас в глаза не видел японца. Его сын женился на девушке, которая была родом из этих мест, и все они жили в Чикаго. Но год назад, когда парень умер, девушка (не припомню, как ее зовут) решила вернуться в наши края. Мистера Сато она привезла с собой, потому что он прикован к инвалидному креслу и не может жить один. Поселились они на другом конце острова. Всякий раз, отправляясь в школу, я проходила мимо их дома и видела, как мистер Сато ловит рыбу. Он сидел с удочкой на причале, который находился прямо у их дверей. Я всегда махала ему рукой в знак приветствия, и он тоже махал мне в ответ. Мне очень жаль этого человека. Его тут не любят и называют между собой косоглазым, а ребятишки постоянно потешаются над ним. После Перл-Харбора с ним и вовсе перестали разговаривать. В последнее время мистер Сато вообще не показывается на улице – боится, должно быть. Лично мне он кажется безобидным старичком: крохотный и седовласый, он словно усох в своем инвалидном кресле. Я бы и знать не знала, что он по-прежнему живет в том доме, если бы не пересуды окружающих: людям не нравится, как они говорят, «иметь у себя под боком этого япошку».

Но я опять отвлеклась. Мне частенько влетает за это от миссис Кэди. «Ты хорошо пишешь, Элизабет, – говорит она, – но все время перескакиваешь с одной темы на другую». Счастье еще, что она не читала мой дневник!

Так вот, возвращаясь к потопленному кораблю. Получается, что немцы убивают нас теперь прямо у нашего порога. Их подводные лодки атакуют, как коварные акулы. Наблюдая сегодня за черными клубами дыма, я невольно подумала о том, чьи болтливые языки могли стоять за этой трагедией?

Сама я еще ни разу не видела подводной лодки, хотя и не теряю надежды. Всякий раз, когда мне доводится чистить линзы, или же просто после уроков, я поднимаюсь на башню и разглядываю море в бинокль. Высматриваю там одну из немецких субмарин. Правда, я не совсем уверена, что именно мне следует искать. Может, перископ? Или он слишком мал для этого? Подумать только, перископ. С его помощью можно разглядеть то, что находится далеко от вас. Вы видите людей, а они вас – нет. Нечто подобное произошло и этим утром. Американские моряки, плывущие на своем корабле, оказались в поле видимости перископа. А затем – бам! Немцы их торпедировали. Я впервые видела это собственными глазами и больше уже не хочу. Такое чувство, будто с этим дымом из меня ушла вся радость. Я вдруг стала такой же кислой и безразличной, как некоторые взрослые. Не самое приятное чувство!

Только одно и хорошо в этой войне: благодаря ей на Внешних отмелях появились парни из Береговой охраны. Красавцы, как на подбор. Они съехались сюда из разных уголков страны, и, когда я слышу их говор, мне хочется сбежать из Северной Каролины, чтобы самой повидать мир. Я уже бывала в Элизабет-Сити и Мантео, а один раз мы даже добрались до Норфолка. Но это и все. Мама приглядывает за мной, когда поблизости находятся парни из Береговой охраны. Следит за каждым моим шагом, и мне приходится делать вид, что я их в упор не вижу. На самом деле, очень даже хорошо вижу. И кое-кто из парней тоже посматривает на меня.

Сегодня к нам зашел на ужин мистер Бад Хьюитт (старший офицер Береговой охраны). Он часто заглядывает к нам – так, по-дружески. Мистер Хьюитт рассказал, что им удалось спасти много моряков с потопленного корабля, но пятьдесят с лишним человек числятся пропавшими без вести, и на берег уже начало выносить тела.

– Ситуация накаляется, не так ли? – спросил папа.

– Да, – кивнул мистер Хьюитт. – Беда в том, что мы к этому не готовы. Мы привыкли к тому, что на территории Штатов нам нечего бояться. Вот почему никто не ожидал подобной бомбардировки. И большинству по-прежнему нет дела до Северной Каролины: все взоры обращены на Западное побережье. Если это не изменится, ситуация будет лишь ухудшаться.

Еще мистер Хьюитт заявил, что нам не обойтись без затемнения, но соответствующего распоряжения так и не поступило. Было видно, что он очень расстроен этим обстоятельством. Оказывается, с подводной лодки можно запросто разглядеть проходящий корабль, потому что он отчетливо высвечивается на фоне береговых огней. У мистера Хьюитта даже слезы выступили на глазах, когда он говорил об этом. Сразу видно, что ситуация приводит его в отчаяние.

Я рассказала ему, что каждый день высматриваю на море перископ подводной лодки. Родители тут же высмеяли меня, выставив полной дурочкой, но мистер Хьюитт отнесся к моим словам со всем вниманием. Он сказал, что я – молодец и он был бы рад, если бы и другие так же серьезно относились к своим обязанностям. Правда, он тут же добавил, что мне вряд ли удастся разглядеть перископ – уж слишком тот мал. Скорее я увижу выступающую из воды боевую рубку. И если я что-нибудь разгляжу, заметил он, мне сразу же нужно бежать к нему. Я пообещала, что так и сделаю. Спасательная станция, в которой расположились бойцы Береговой охраны, находится всего лишь в полумиле от нашего дома. Жаль, что я не могу позвонить туда по телефону. Там, где живет Тория, у всех уже есть эти аппараты с рычажками, но до Реки Поцелуев подобное новшество пока не добралось. Впрочем, на другой стороне острова люди уже начали устанавливать телефоны. В числе первых была и сноха мистера Сато. Папа говорит, что нам тоже осталось ждать совсем недолго.

Я спросила у мистера Хьюитта, правда ли, что это был нефтяной танкер. Он улыбнулся и кивнул, а потом поинтересовался, откуда я это знаю. Я рассказала про оранжевые языки пламени: стоило мне увидеть их, и я сразу поняла, что это нефть горит на воде. Мистер Хьюитт сказал, что я очень сообразительная. Мне нравится этот человек. Он обращается со мной как со взрослой даже в присутствии родителей. Как-то раз он упомянул о том, что я нравлюсь парням из Береговой охраны, и я подумала, что папа сейчас отколошматит его. Но этого не произошло, потому что маме с папой тоже нравится мистер Хьюитт. «Он на Божьей стороне», – любит повторять папа. То же самое он говорит и про союзников. Нечто подобное я слышала и от миссис Кэди. Когда я спросила у нее, не говорят ли то же самое японцы, немцы и итальянцы своим детям, она обвинила меня в отсутствии патриотизма. Но это не так. Я люблю свою страну и знаю, что мы правы. Вот только немцы наверняка считают правыми себя. Что касается Бога, вряд ли он спешит занять чью-либо сторону. Когда я смотрю на то, что происходит с нашими торговыми судами, я убеждаюсь в этом все больше и больше.

Я успела многое узнать о войне от Денниса Киттеринга. Это учитель из Хай-Пойнт, который приезжает сюда практически каждые выходные и устраивается в палатке прямо на пляже. С января, когда подводные лодки начали топить наши корабли, для нахождения здесь требуется специальный пропуск, но Деннис получил его безо всяких проблем. Деннис – симпатичный парень, хотя и ведет себя порой с высокомерием всезнайки, чем страшно меня бесит. Для учителя он очень молод – всего год после колледжа. Его темные волосы аккуратно зачесаны назад, а на лице красуются очки в железной оправе – совсем как у миссис Кэди. При ходьбе он прихрамывает, потому что от рождения одна нога у него короче другой. Ни от кого я не узнаю о событиях в мире столько, сколько от него. Это Деннис объяснил мне, почему началась война, и он же рассказал о лагерях для интернированных, в которые сгоняют японцев. На самом деле это ни в чем не повинные люди, заявил Деннис, которые просто пытаются выжить в нынешних условиях. Он сказал это так, что у меня слезы выступили на глазах. Я спросила у Денниса, почему мистера Сато не отправили в один из подобных лагерей, и он объяснил, что такое происходит лишь на Западном побережье. Стало быть, мистеру Сато еще повезло, что он живет здесь, пусть даже люди и насмехаются над ним.

Еще Деннис посоветовал мне почитать «Сердце – одинокий охотник»[4]4
  Первый роман известной американской писательницы Карсон Маккалерс (1917–1967).


[Закрыть]. Никто здесь чаще меня не ходит в библиотеку. Такого книгочея, как я, еще поискать. Я читаю больше остальных учеников в нашей школе, хотя вряд ли это говорит о чем-то серьезном: у нас учится всего двадцать три человека, и большинство из них младше меня. Но я читаю даже лучше старшеклассников. Я прочитала все о Нэнси Дрю[5]5
  Нэнси Дрю – литературный и киноперсонаж, девушка-детектив, известная во многих странах мира. Была создана Эдвардом Стратемаэром, основателем Синдиката Стратемаэра, фирмы, занимавшейся упаковкой книг. Нэнси Дрю впервые появилась в книге «Тайна старых часов», опубликованной в 1930 г.


[Закрыть], после чего миссис Кэди сказала моим родителям, чтобы мне разрешили самой выбирать книги. Те заявили, что не имеют ничего против. И вот теперь я читаю «Сердце – одинокий охотник» и книгу рассказов Юдоры Уэлти[6]6
  Юдора Элис Уэлти (1909–2001) – американская писательница и фотограф.


[Закрыть], а по выходным обсуждаю прочитанное с Деннисом. Вчера я читала за кухонным столом и делала заметки прямо на крышке стола, потому что бумаги под рукой не было, а столешница гладкая, и с нее легко все стереть, но мама все равно на меня наорала.