Текст книги "Чужестранка"

Толпа расступилась, и Джейми Мактавиш вышел в центр зала. Он почтительно склонил голову перед Маккензи и снова заговорил. Слова его, кажется, вызвали некоторые разногласия между Колумом, Дугалом, писцом и отцом девушки.

– Что происходит? – спросила я у миссис Фицгиббонс.

Мой пациент выглядел значительно лучше, но был по-прежнему очень бледен. Он где-то раздобыл чистую рубашку; пустой рукав был заткнут за пояс килта.

Миссис Фиц наблюдала за действом с интересом.

– Парнишка предлагает понести наказание вместо нее, – бесстрастно выговорила она, стараясь посмотреть через голову человека, стоящего перед ней.

– Что? Но ведь он ранен! Они ни в коем случае не должны соглашаться!

Холл гудел от голосов, но я старалась говорить как можно тише.

Миссис Фиц покачала головой.

– Не знаю, милая. Они об этом и спорят. Видите ли, принять удар на себя позволительно для человека из ее клана, но он не принадлежит к клану Маккензи.

– Не принадлежит? – удивилась я, так как до сих пор полагала, что все мужчины, которые привезли меня сюда, являются членами этого клана.

– Конечно, нет, – возразила миссис Фиц нетерпеливо. – Разве вы не видите, какой у него тартан?

Я, разумеется, теперь увидела – поскольку она мне на это указала. Джейми носил тартан в коричневых и зеленых тонах, но оттенки были иные, чем у остальных мужчин на приеме: коричневый цвет очень темный – как древесная кора, и оттенен тонкой голубой полоской.

Решающее слово, по-видимому, было за Дугалом. Затруднение разрешилось, толпа утихла, и все подались назад. Стражи отпустили девушку, и она тотчас скрылась в толпе, а Джейми выступил вперед и занял место негодницы. В ужасе я смотрела на то, как стражи берут Джейми за руки, но он что-то сказал по-гэльски великану с ремнем, и его отпустили. Как ни странно, на лице у Джейми расплылась широкая и дерзкая улыбка. Великан ответил Джейми такой же улыбкой.

– Что он сказал? – спросила я у своей переводчицы.

– Он выбрал кулаки вместо ремня. Мужчина вправе выбирать, а женщина – нет.

– Кулаки?

На дальнейшие вопросы я не успела получить ответы. Экзекутор отвел назад кулак размером со свиной окорок и двинул им Джейми в живот так, что парня подбросило, и он начал хватать ртом воздух. Великан подождал, пока он выпрямится и снова сможет дышать, а потом нанес Джейми целую серию ударов по ребрам и рукам. Джейми не пытался защищаться, только сохранял равновесие, чтобы не упасть.

Следующий удар был нанесен в лицо. Я невольно вздрогнула и зажмурилась, когда голова Джейми мотнулась в сторону. Великан наносил удары с промежутками, достаточно осторожно, чтобы не сбить жертву с ног и не попасть дважды по одному и тому же месту. Это было, так сказать, избиение с умом, умело рассчитанное на то, чтобы причинить боль, но не покалечить и не изуродовать. Один глаз у Джейми заплыл, сам он тяжело дышал, но иного ущерба не понес.

Я с ума сходила от беспокойства за его плечо – как бы оно снова не пострадало. Повязка пока что оставалась на месте, но долго она не продержится в таких обстоятельствах. Сколько это еще будет продолжаться? В зале стояла тишина, слышны были лишь смачные шлепки да изредка негромкий стон.

– Ангус прекратит после первой крови, – прошептала миссис Фиц, отвечая на мой безмолвный вопрос. – Нос разобьет, и дело с концом.

– Это настоящее варварство, – прошипела я с таким негодованием, что на меня начали оглядываться.

Экзекутор, должно быть, решил, что наказание длится уже достаточно. Он отвел руку назад и нанес мощный удар, от которого Джейми пошатнулся и упал на колени. Оба стража бросились к нему и поставили на ноги, и, когда он поднял голову, я увидела, что из разбитого рта у него течет кровь. Толпа загудела с явным облегчением; великан отступил, на лице у него появилось выражение удовлетворения.

Один из стражей поддерживал Джейми под руку, пока тот не пришел в себя, тряхнув несколько раз головой. Девушка исчезла. Джейми выпрямился и посмотрел на великана. И снова улыбнулся – широко.

– Благодарю, – с трудом выговорил он кровоточащими губами, прежде чем повернуться и уйти.

Внимание собравшихся снова обратилось к Маккензи и новому разбирательству.

Я видела, как Джейми вышел из зала через дверь в противоположном конце. Теперь он интересовал меня куда больше, чем до избиения; я обменялась несколькими словами с миссис Фицгиббонс, предупредив, что ухожу, и проложила себе дорогу к двери, за которой скрылся Джейми.

Я нашла его в маленьком боковом дворике; он склонился над колодцем и прикладывал ко рту смоченный подол рубахи.

– Воспользуйтесь лучше вот этим.

Я вынула из кармана носовой платок и протянула ему.

Он промычал нечто похожее на «спасибо». В этот момент показалось бледное, какое-то бесцветное солнце, и при его свете я осторожно осмотрела юношу. Пострадали больше всего заплывший глаз да разбитая губа, но на подбородке и шее тоже видны были отметины, которым предстояло превратиться в синяки.

– А во рту у вас тоже есть повреждения?

– Угу.

Он наклонился ко мне, я потянула вниз челюсть и осмотрела губу изнутри. На влажной и блестящей внутренней поверхности был глубокий разрыв, а сверху на губе – две небольшие ранки. Кровь вперемешку со слюной стекала на подбородок.

– Воды, – попросил он, стирая с подбородка струйку красноватой жидкости.

– Сейчас.

К счастью, на краю колодца стояла бадья с водой, а в воде плавал ковш. Джейми прополоскал рот, сплюнул несколько раз, потом плеснул водой себе в лицо.

– Зачем вы это сделали? – спросила я.

– Что? – спросил он, вытирая рукавом мокрое лицо. Потом осторожно ощупал разбитую губу и поморщился.

– Приняли наказание вместо этой девушки. Вы ее знаете?

Спрашивать было не очень удобно, но мне ужасно хотелось знать, что же стоит за этим донкихотским поступком.

– Я знаю, кто она такая, но никогда с ней не говорил.

– Так зачем же вы это сделали? Зачем так поступили? – Он пожал плечами, и это движение тоже заставило его поморщиться.

– Для девушки очень стыдно быть выпоротой при всех. Мне легче.

– Легче? – отозвалась я недоверчиво и посмотрела на его разбитое лицо.

Он тем временем ощупал побитые ребра здоровой рукой, поднял глаза и улыбнулся мне кривой улыбкой.

– Да. Она совсем юная. Ей было бы очень стыдно перед всеми, кто ее знает, долго было бы стыдно. Мне просто больно, ничего особенного. Дня через два все пройдет.

– Но почему все-таки вы? – спросила я. Вопрос явно удивил его.

– А почему не я?

Почему не он? Я могла бы сказать: потому что вы ее не знаете. Потому что вы ранены. Потому что нужно иметь много мужества, чтобы на глазах у толпы получать удары по лицу – независимо от мотивов.

– Ну, например, мушкетная пуля, прошедшая навылет через трапециевидную мышцу, неплохая причина для отказа, – сухо ответила я.

На лице у него вспыхнуло любопытство; он дотронулся до того места, которое я назвала.

– Так это называется трапециевидной мышцей? Я не знал.

– Ох, вот ты где, мальчик мой. Вижу, ты уже нашел себе знахаря, я, может, и не понадоблюсь. – Миссис Фицгиббонс протиснулась во дворик через узкую для нее дверь. В руках она держала поднос с какими-то кувшинчиками, большой плошкой и чистым льняным полотенцем.

– Да я ничего не делала, только воды зачерпнула, – сказала я. – Он не так уж сильно пострадал, и я не знаю, чем еще можно помочь, чтобы привести в порядок лицо.

– Ну-ну, всегда можно чем-нибудь помочь, всегда можно, – заворковала миссис Фиц. – Ну-ка, молодой человек, разреши взглянуть на твой глаз.

Джейми послушно уселся на край колодца, подставив лицо миссис Фиц. Пухлые пальцы осторожно ощупали багровую припухлость, оставляя на ее поверхности белые пятна, которые почти мгновенно исчезли.

– Под кожей кровь все еще свежая. Значит, пиявки помогут.

Миссис Фиц сняла с плошки крышку и извлекла несколько небольших темных червяков, дюйма по два длиной, покрытых противной слизью. Одну она посадила на кожу под надбровной дугой, вторую – под глазом.

– Видите ли, – объясняла она ко мне, – если синяк уже образовался, пиявки не помогут. Но если припухлость продолжает расти, значит, под кожей еще течет кровь, и пиявки отсосут ее.

Я наблюдала за пиявками с любопытством и отвращением.

– Вам не больно? – спросила я у Джейми.

Он отрицательно мотнул головой, отчего пиявки мерзко заболтались туда-сюда.

– Нет. Только как будто немного холодно.

Миссис Фиц возилась со своими кувшинчиками.

– Очень многие люди пользуются пиявками неправильно, – наставляла она меня. – От пиявок большая польза, но надо обращаться с ними умеючи. Ежели вы их приставите к темному синяку, они начнут сосать здоровую кровь, только и всего, синяку от этого ни жарко ни холодно. И потом, нельзя злоупотреблять количеством, ставить надо понемногу. Пиявки, если их поставить больше нужного, крови много высосут, от этого человек слабеет.

Я слушала ее с почтительным вниманием, впитывая информацию. И в глубине души надеялась, что на практике эта информация мне никогда не понадобится.

– Ну а теперь, милый, прополощи-ка рот вот этим, оно тебе раны очистит и боль уменьшит. Это настой ивовой коры, – пояснила миссис Фиц, повернувшись ко мне, – смешанный с толикой фиалкового корня.

Я кивнула. Из давно прослушанного курса лекций по ботанике я вспомнила, что ивовая кора содержит салициловую кислоту – активную составляющую аспирина.

– Но разве ивовая кора не увеличивает риск кровотечения? – спросила я.

– Да. Это бывает, – согласилась миссис Фиц. – Поэтому мы к ней примешиваем горсть порошка из корня святого Иоанна, да еще уксус. Кровотечение проходит. Только корень надо собрать в полнолуние и приготовить как следует, по всем правилам.

Джейми послушно набрал в рот вяжущий раствор; слезы выступили у него на глазах от резкого запаха уксуса.

Пиявки к этому времени разбухли и увеличились по меньшей мере в четыре раза. Темная морщинистая кожа натянулась и заблестела, они напоминали гладкую гальку. Одна из пиявок вдруг отвалилась и упала прямо к моим ногам. Миссис Фиц проворно подняла ее, удивительно легко наклонившись при своей комплекции, и положила обратно в плошку. Деликатно подцепив вторую за голову возле самого рта, она потянула легонько вверх – и голова пиявки сразу отлепилась.

– Нельзя тянуть слишком сильно, – предупредила миссис Фиц. – Они, знаете ли, иногда лопаются.

Меня передернуло при одной мысли о подобном исходе.

– Но если она уже насосалась, – продолжала женщина, – все обычно нормально. Отстают сами, а если не отстают – можно подождать, пока отвалятся.

Пиявка отстала, выпустив тоненькую струйку крови, когда до нее дотронулись. Я промокнула крохотное кровоточащее отверстие в коже кончиком полотенца, смоченного в уксусном растворе. К моему удивлению, пиявки сделали свое дело: припухлость немного спала, и глаз даже слегка открылся, хотя веко оставалось опухшим, вздутым. Миссис Фиц осмотрела Джейми критическим оком и пришла к выводу, что пиявки больше не нужны.

– Завтра вид у тебя будет неважнецкий, мой мальчик, – сказала она и покачала головой, – но глаз откроется – и то хлеб. Все, что тебе нужно теперь, это кусок сырого мяса на глаз, чтобы уменьшить синяк, да горячей похлебки и эля внутрь, чтобы подкрепить силы. Зайди-ка ко мне на кухню чуть погодя, я для тебя что-нибудь приберегу.

Она подняла свой поднос и минуту помолчала.

– Ты сделал доброе дело, милый. Лаогера – моя внучка, ты знаешь это. Благодарю тебя от ее имени и от своего. Она бы сама тебя поблагодарила, если бы ее научили хорошим манерам.

Она потрепала Джейми по щеке и, грузно переваливаясь, удалилась.

Я снова осмотрела Джейми: народные средства оказались на удивление эффективными. Глаз был еще припухлый, но почти нормального цвета; из трещины на губе уже не сочилась кровь, она побледнела.

– Как вы себя чувствуете? – спросила я.

– Отлично, – ответил он и улыбнулся едва заметно (губа наверняка еще очень болела). – Это всего лишь ушибы, вы сами видите. Кажется, я должен благодарить вас снова. За три дня вам пришлось трижды лечить меня. Вы, наверное, считаете меня ужасно неуклюжим.

Я дотронулась до красного пятнышка у него на подбородке.

– Не то чтобы неуклюжим, но немного безрассудным.

Едва уловимое движение у входа во дворик привлекло мое внимание – мелькание голубого и золотистого. Девушка по имени Лаогера отпрянула в испуге, заметив меня.

– Мне кажется, кое-кто хочет поболтать с вами наедине, – сказала я. – Оставляю вас. Повязку с плеча можно снять завтра. Я вас найду.

– Да. Спасибо еще раз.

Он легонько пожал мне руку на прощание.

Я вышла, но, проходя мимо девушки, с любопытством поглядела на нее. Вблизи она оказалась еще симпатичнее, чем издали, – с кроткими голубыми глазами и нежно-розовой кожей. Она посмотрела на Джейми и покраснела. Я вышла, размышляя о том, насколько бескорыстным на деле был поступок этого молодого мужчины.

На следующее утро, проснувшись на заре под щебет птиц за окном и голоса за дверью, я оделась и пошла по сквозным коридорам в главный холл. Он уже вернулся к своему обычному виду трапезной, где обычно раздавали овсянку из огромных котлов и лепешки, испеченные на очаге и политые темной патокой. Запах горячей пищи был такой густой, что казалось, на него можно опереться. Я чувствовала себя по-прежнему очень неуверенно, однако горячий завтрак вдохновил меня отправиться на розыски.

Первым долгом я нашла миссис Фицгиббонс; ее руки были погружены в тесто по самые локти – пухлые, в ямочках. Я объяснила, что хотела бы повидать Джейми, чтобы снять повязку и осмотреть рану на плече. Своей огромной, белой от муки рукой она поманила к себе одного из своих маленьких любимцев.

– Юный Алек, сбегай-ка и разыщи Джейми, нового объездчика лошадей. Пусть придет сюда, надо осмотреть его плечо. Мы будем в аптекарском огороде.

Указующий перст заставил мальчугана стремительно дернуть на поиски моего пациента. Перепоручив квашню одной из помощниц, миссис Фицгиббонс вымыла руки и обратилась ко мне:

– Пока он вернется, у нас с вами есть время. Хотите взглянуть на наш огород? Кажется, вы кое-что знаете о травах и сможете в случае чего воспользоваться нашими запасами.

Огород оказался поистине бесценным источником целебных и ароматических трав; он был разбит в одном из внутренних дворов, со своим колодцем для полива. Двор оказался достаточно велик, чтобы сюда проникало солнце, и вместе с тем был укрыт со всех сторон: кусты розмарина ограждали его с западной стороны, высокие грядки с ромашкой – с юга, амарант, или, иначе, лисохвост, маркировал северную границу, а с востока огород примыкал к стене замка, преграждавшей дорогу вечным ветрам. Я узнала острые кончики поздних крокусов и мягкие листья французского щавеля, торчащие из жирной черной земли. Миссис Фиц показала мне, где растет наперстянка, а где – портулак и буквица, а также много других трав, которые прежде были мне неведомы.

Поздняя весна – время сеять и высаживать. Миссис Фиц принесла с собой в корзине головки чеснока. Она передала мне корзинку вместе с лопаточкой для посадок. По-видимому, мне предстояло пробыть в замке достаточно долго; пока Колум определяется с моей судьбой, миссис Фиц найдет, чем меня занять – она рада свободным рукам.

– Вот, моя дорогая. Посадите его, пожалуйста, с южной стороны, между чабрецом и наперстянкой.

Она показала мне, как разделять головки чеснока на отдельные зубчики, чтобы не повредить кожицу, а потом – как их сажать. Это оказалось несложно: сунуть зубчик в землю тупым кончиком вниз и присыпать сверху землей на полтора дюйма. Она поднялась на ноги и отряхнула от грязи свои широкие юбки.

– Несколько головок оставьте, – посоветовала она. – Разделите их и посадите по зубчику в разных местах огорода. Чеснок отпугивает вредителей от других растений. Огурцы и тысячелистник работают так же. И отщипните завядшие цветки ноготков, но не выбрасывайте, они нам пригодятся.

Золотистые головки ноготков торчали по всему огороду. Пока я собирала их, прибежал запыхавшийся мальчуган, которого послали за Джейми. Он сообщил, что пациент отказался покинуть рабочее место.

– Он говорит, – доложил мальчик, – что чувствует себя не так плохо, чтобы лечиться, но просил поблагодарить за заботу.

Миссис Фиц на это только плечами пожала.

– Ладно, не хочет приходить, и не надо. Вы, барышня, если желаете, можете сходить к нему в полдень. Для лечения он не желает отрываться от работы, но еда – дело другое, уж мне ли не знать молодых мужчин. Юный Алек придет сюда и проводит вас.

Поручив мне закончить посадку чеснока, миссис Фиц уплыла, как галеон с юным Алеком в кильватере.

Я с удовольствием трудилась все утро, сажая чеснок, отщипывая увядшие головки ноготков, выдергивая сорняки и ведя тщетную борьбу с улитками, слизнями и прочими паразитами, которую вечно ведут все садоводы. Здесь я билась голыми руками, без помощи пестицидов. Меня так увлек этот процесс, что я даже не заметила появления юного Алека, пока он негромким кашлем не заявил о своем присутствии. Он терпеливо и молча ждал довольно долго и после того, как я его увидела, потому что мне пришлось отряхивать испачканное землей платье, прежде чем покинуть огород.

Загон, куда отвел меня Алек, находился на отдалении от конюшен, на зеленом лугу. Три молодых коня резвились на свободе, а одна кобылка с блестящей чистой шерстью была привязана к ограде. Ее спину укрывала легкая попона.

Джейми осторожно крался к лошади, а она наблюдала за его маневрами с явным подозрением. Он положил единственную свободную руку кобылке на спину и заговорил с ней тихо и ласково, готовый отступить, если она взбрыкнет. Она выкатила глаза и фыркнула, но не пошевелилась. Двигаясь очень медленно, Джейми перекинул ногу через покрытую попоной спину лошади, продолжая свои ласковые уговоры, и наконец осторожно уселся верхом. Лошадь тихонько заржала, затем с шумом выпустила из ноздрей воздух, но всадник был настойчив и голос его все журчал – спокойно, даже шутливо.

Но вот кобылка повернула голову и увидела нас с мальчиком. Восприняв наше появление как угрозу, она визгливо заржала и ринулась в сторону, сбросив Джейми прямо на забор. Она храпела и лягалась, пытаясь сорваться с привязи, которая ее удерживала. Джейми откатился под забор, подальше от копыт. Потом с трудом поднялся на ноги, выругался по-гэльски и повернулся посмотреть, из-за чего сыр-бор.

Но едва он увидел, кто к нему явился, как сердитость сменилась приветливостью, хотя наше появление оказалось совсем некстати. Правда, корзина с едой, предусмотрительно врученная миссис Фиц, тоже сделала свое дело: эта женщина и в самом деле хорошо знала молодых мужчин.

– Уймись ты, проклятая животина, – прикрикнул Джейми на лошадь, которая все еще фыркала и танцевала на привязи.

Джейми наградил юного Алека легким шлепком, поднял свалившуюся с лошади попону, отряхнул от пыли и галантно протянул ее мне, чтобы я могла присесть.

Тактично не упоминая неприятное происшествие, я уселась, налила Джейми эля, подала хлеб и сыр.

Ел он очень сосредоточенно, а я почему-то вспомнила о его отсутствии на прошлом ужине в холле и спросила, почему он туда не пришел.

– Проспал, – ответил он. – Я ушел спать сразу после того, как оставил вас в замке, и не просыпался до вчерашнего утра. После приема в холле я малость поработал, потом присел на вязанку сена отдохнуть перед обедом. – Он рассмеялся. – А проснулся нынче утром на том же месте из-за того, что лошадь подошла и начала хватать губами мое ухо.

Отдых явно пошел ему на пользу: синяки, конечно, потемнели и стали заметнее, но кожа вокруг них имела здоровый цвет, а про аппетит и говорить не приходилось.

Джейми съел все и даже, слегка послюнявив палец, собрал крошки хлеба с рубахи и отправил их в рот.

– У вас отличный аппетит, – заметила я с улыбкой. – Думаю, проголодавшись, вы бы и траву стали есть.

– Приходилось и траву есть, – ответил он совершенно серьезно. – Вкус у нее ничего, но насыщает она плохо.

Я удивилась и решила, что он просто шутит.

– Когда же это было? – спросила я.

– Зимой в позапрошлом году. Я тогда жил без удобств… прямо в лесу… с другими парнями. Мы делали набеги на границу. Выпала нам неудачная неделя или даже больше недели, когда припасов у нас почти не оставалось. Перепадало понемножку овсянки от мелких арендаторов, но эти люди такие бедные, что у них и брать-то стыдно – им нечем поделиться. Конечно, они всегда что-нибудь подадут страннику, но если странников целых двадцать человек, это, пожалуй, неподъемно даже для горского гостеприимства. – Неожиданно он улыбнулся. – Вы когда-нибудь слышали… нет, откуда вам это знать? Я хотел спросить, знаете ли вы, как они молятся за столом?

– Нет. И как же?

Он откинул волосы со лба и прочитал нараспев:

 
Быстро, быстро все за стол,
Ешьте до отвала,
Чтобы все ушло в живот,
Не в суму попало. Аминь!
 

– Что значит «не в суму»? – спросила я.

Джейми похлопал рукой по споррану, висевшему спереди на поясе.

– Очень просто: клади в брюхо, а в сумку не прячь.

Он отыскал травинку с длинным стеблем и осторожным движением вытянул сердцевину из загрубевшей оболочки. Медленно покрутил травинку между пальцами, так что с колоска облетела пыльца.

– Зима тогда выпала поздняя и мягкая, к счастью для нас, иначе бы мы не выжили. Мы ловили силками кроликов, но иногда приходилось есть дичь сырой, потому что огонь было не разжечь. Случалось и оленины отведать, но в те дни ничего не попадалось.

Он перекусил стебелек. Я тоже вытянула себе травинку и пожевала кончик. Он оказался сладковато-кислый, но съедобная мягкая часть была длиной не больше дюйма. Нечего сказать, питательно…

– Как раз выпал небольшой снег, – продолжал Джейми, отбросив в сторону изжеванный стебелек и вытянув другой. – Под деревьями ледяной наст, а вокруг сплошная грязь. Я ходил и искал трутовики, это вроде грибов, растут прямо на коре в основании деревьев, рыжего цвета. Я проломил ногой наст и наступил на травяную кочку. Знаете, между деревьями иногда такие вырастают. Олени их любят, ищут под снегом. Олень отбрасывает копытом снег с этой кочки и съедает ее до самых корней. Ту, которую я нашел, они, видно, пропустили. Я подумал: если олени могут их есть, чем я-то хуже? Я был страшно голодным, готов был собственные башмаки сварить и съесть, но тогда было бы не в чем ходить, тоже пропадешь. Вот я и сжевал траву, как олень, под самый корень.

– Сколько времени вы не ели? – спросила я, потрясенная его рассказом.

– Три дня совсем ничего, а за неделю удалось раздобыть немного овсянки с молоком. Да, зимняя трава горькая и грубая, не то что эта.

Джейми взглянул на травинку у себя в руке.

– Но мне на это было плевать. – Он снова улыбнулся. – Не подумал я тогда, что у оленя четыре желудка, а у меня только один. Колики были ужасные. Один бывалый человек потом объяснил мне, что траву надо хотя бы сварить, но я этого не знал. Да если бы и знал, не утерпел бы, не смог бы ждать, пока сварится.

Вскочив на ноги, он протянул руки, помог мне подняться.

– Пора приниматься за работу. Спасибо за угощение, барышня.

Он подал мне корзинку и зашагал к загону для лошадей, его волосы на солнце отливали золотом и медью.

Я неторопливо побрела в замок, раздумывая о мужчинах, которым приходилось спать в холодной слякоти и жевать траву. Только во дворе я спохватилась, что совсем забыла про плечо Джейми.