Текст книги "Предсказание"

Глава 10

С мокрыми от слез щеками, с зелеными глазами, в которых не было места ни обычным человеческим чувствам, ни сомнениям, маньяк выглядел как пилигрим, который поднялся на вершину горы, зная, что его ждет и зачем он туда пришел.

Он отцепил нас от стула, но оставил скованными между собой.

– Вы оба – местные? – спросил он, когда мы поднялись.

После его неадекватного приступа ярости и последующего эмоционального взрыва мне с трудом верилось, что он намерен поболтать о пустяках. Скорее вопрос задавался неслучайно, пусть мы и не знали, с какой целью, а потому ответ мог привести к последствиям, которые мы не могли предугадать.

Из осторожности я предпочел промолчать, похоже, той же логикой руководствовалась и Лорри, потому что и она не произнесла ни слова.

Киллера, однако, такой расклад не устраивал.

– Так что скажешь, Джимми? Это библиотека округа, обычно в нее приходят люди, которые живут неподалеку. Ты живешь в городе или в его ближайших окрестностях?

Я не знал, какой ответ его больше устроит, но почувствовал, что молчанием смогу заработать пулю в лоб. Он же застрелил Лайонела Дейвиса за меньший проступок, вообще безо всякой на то причины.

– Я живу в Сноу-Виллидж, – ответил я.

– И как давно ты здесь живешь?

– Всю жизнь.

– Тебе тут нравится?

– В подвале библиотеки, в наручниках, нет, но в других местах – да.

Улыбался он на редкость обаятельно, а глаза у него сверкали так, словно в них вставили подвижные призмы, которые улавливали свет от многочисленных его источников. Конечно же, другого такого убийцы-маньяка на свете не было. Стоило ему склонить голову или улыбнуться, и у тебя возникало желание подружиться с ним.

– Забавный ты парень, Джимми.

– Я не собирался таким быть, – ответил я, переминаясь с ноги на ногу, потом добавил: – Если, конечно, ты не хочешь, чтобы я забавлял тебя.

– Несмотря на все, что мне пришлось пережить, у меня есть чувство юмора.

– Это заметно.

– А как насчет тебя? – спросил он Лорри.

– У меня тоже есть чувство юмора.

– Безусловно. Ты еще забавнее, чем Джимми.

– Возможно.

– Но я спрашиваю про другое, – уточнил он. – Ты живешь в городе?

Поскольку я уже ответил на этот вопрос утвердительно и меня не застрелили на месте, она решилась сказать:

– Да. В двух кварталах отсюда.

– И прожила здесь всю жизнь?

– Нет. Только год.

Вот тут мне стало понятно, почему за двадцать лет я ни разу ее не увидел. В городке с населением в четырнадцать тысяч человек можно прожить всю жизнь и ни разу не поговорить с девятью из каждых десяти.

Но если бы я хоть раз, даже мельком, увидел ее лицо, то не смог бы его забыть. Я бы не мог спать, думая о том, кто она, куда пошла, как мне ее найти.

– Я выросла в Лос-Анджелесе, – продолжила Лорри. – Прожила там девятнадцать лет и поняла, что пора сваливать, если я не хочу окончательно сойти с ума.

– И тебе нравится в Сноу-Виллидж?

– Пока нравилось. Милый городок.

Все еще улыбаясь, все еще поблескивая глазами, все еще обаятельный, без тени безумия на лице, он тем не менее возразил:

– Сноу-Виллидж – город зла.

– Конечно, зло здесь тоже есть, но некоторые части города очень даже хорошие.

– Например, ресторан «У Морелли», – вставил я.

– В «Альбе» сказочно готовят курицу, – добавила Лорри. – И «Бижу» – потрясающее место.

– Это же надо, назвать кинотеатр «Бижу»[22]22
  На французском bijou (бижу) означает драгоценность, украшение, безделушка.


[Закрыть]! – воскликнул я, обрадованный тем, что наши вкусы в этом вопросе совпадали.

– Вся эта лепнина в стиле арт-деко. И попкорн они готовят с настоящим маслом.

– Мне еще нравится Центральный квадратный парк, – добавил я.

Маньяк не согласился:

– Нет, это отвратительное место. Я посидел там некоторое время, наблюдая, как птицы гадят на памятник Корнелия Рутефорда Сноу.

– И что в этом плохого? – удивилась Лорри. – Если он был и вполовину таким самодовольным, каким его изображает памятник, птицы все делают правильно.

– Я же не говорю, что птицы отвратительные, хотя, возможно, это и так, – маньяк продолжал лучезарно улыбаться. – Я говорю, что сам парк – отвратительное место. Земля, на которой он разбит, пропитана злом, вся земля, на которой стоит город, пропитана злом.

Я хотел продолжить разговор с Лорри о том, что нам нравится в городе, выяснить, в чем еще сходятся наши взгляды, и не сомневался, что и ей хотелось того же, но мы оба чувствовали, что должны слушать этого улыбающегося парня, потому что в руке он держал пистолет.

– А почему? – спросила Лорри. – Город построили на древнем индейском кладбище… или что?

Он покачал головой:

– Нет, нет. Земля когда-то была хорошей, но ее испортили плохими делами, которые творили злые люди.

– К счастью, я не владею недвижимостью, – заметила Лорри. – Только арендую ее.

– Я живу с родителями, – признался я, словно надеялся, что сей факт показывает, что я никоим образом не связан с пропитанной злом землей.

– Пришел час расплаты, – изрек он.

И, словно желая подчеркнуть весомость его угрозы, с одной из потолочных ламп на серебряной нити спустился паук. Шевелящаяся, бесформенная, восьминогая тень, размером с тарелку для супа, легла на пол между нами и маньяком.

– Стремление отвечать злу злом приводит к тому, что в проигрыше оказываются все, – указала Лорри.

– Я не отвечаю злу злом, – возразил он, не сердито, но с раздражением. – Я отвечаю злу восстановлением справедливости.

– Что ж, это совсем другое дело, – согласилась Лорри.

– На твоем месте, – сказал я маньяку, – я бы задумался, а уверен ли я, что мои деяния – справедливость, а не просто большее зло. По мнению моей мамы, дьявол прекрасно знает, как нас убедить в том, что мы поступаем правильно, когда на самом деле мы выполняем его, дьявола, работу.

– Похоже, твоя мама – женщина заботливая.

– Конечно, – ответил я, чувствуя, что между нами устанавливается контакт. – Когда я подрастал, она даже гладила мне носки.

После этого откровения Лорри бросила на меня скептически-тревожный взгляд.

Подумав, что она может принять меня за чудаковатого парня или, того хуже, за маменькиного сынка, я торопливо добавил:

– С семнадцати лет я все глажу сам. И никогда не гладил носки.

Выражение лица Лорри не изменилось.

– Я не хочу сказать, что моя мать до сих пор гладит мне носки, – поспешил я заверить ее. – Больше никто не гладит мне носки. Только идиоты гладят носки.

Лорри нахмурилась.

– Но я не хочу сказать, что моя мать – идиотка, – уточнил я. – Она – чудесная женщина. Она не идиотка, только очень заботливая. Я хочу сказать, что идиоты – другие люди, которые гладят свои носки.

И тут же я понял, что своими умозаключениями загнал себя в угол.

– Если кто-то из вас гладит носки, я не хотел сказать, что вы – идиоты. Я уверен, вы просто очень заботливые, как моя мать.

Теперь и на лице маньяка появилось то же выражение, что и на лице Лорри, и они оба смотрели на меня так, будто я только что спустился по трапу из летающей тарелки.

Лорри, как мне показалось, внезапно сильно огорчила мысль о том, что она скована со мной одной цепью, а вот маньяк, похоже, вдруг подумал, что, в конце концов, одного заложника для его целей вполне достаточно.

Спускающийся паук все еще висел над нашими головами, но тень от него стала меньше, с тарелку для салата.

К моему удивлению, глаза киллера увлажнились.

– Это так трогательно… носки. Очень мило.

А вот в Лорри моя история о носках сентиментальную струнку не задела. Она, прищурившись, продолжала смотреть на меня.

– Ты – счастливчик, Джимми, – продолжил маньяк.

– Да, – согласился я, хотя мне повезло только в одном: меня приковали к Лорри Линн Хикс, а не к какому-то алкоголику, да и то едва ли кто в сложившейся ситуации позавидовал бы моему счастью.

– Иметь заботливую мать, – проворковал маньяк. – Каково это?

– Хорошо, – ответил я. – Очень хорошо, – но больше ничего не решился сказать, боялся, что продолжу нести чушь.

Паук, удлиняя нить, опустился уже на уровень наших макушек.

– Иметь заботливую мать, которая каждый вечер варит тебе какао, – в голосе киллера слышались мечтательные нотки, – подтыкает одеяло, целует в щечку, читает перед сном сказку…

Прежде чем я сам научился читать, мама обязательно читала мне перед сном, потому что в нашей семье книги уважали. Но еще чаще мне читала бабушка Ровена.

Иногда речь шла о Белоснежке и семи гномах. Все они умирали, то ли в результате несчастного случая, то ли от болезни, пока Белоснежка не оставалась одна одинешенька и никто не мог помочь ей в борьбе со злой королевой. Кстати, однажды в интерпретации бабушки на одного из гномов упал двухтонный сейф. Но это был сущий пустяк в сравнении с тем, что произошло с другим гномом, бедным Чихом. А когда бабушка читала мне сказку о Золушке, хрустальные башмачки рассыпались на острые осколки прямо на ногах бедняжки, а тыквенная карета слетала с дороги в глубокий овраг.

И только взрослым я узнал, что в прекрасных книгах Арнольда Лобела[23]23
  Лобел, Арнольд (1933–1987) – американский детский писатель и иллюстратор, автор более 70 книг.


[Закрыть] о Жабе и Лягушке не было эпизодов, когда тому или иному главному герою кто-то из других обитателей болота откусывал лапку.

– У меня не было заботливой матери, – голос маньяка переполняли тоска и душевная боль. – Мое детство было холодным, суровым, лишенным ласки.

События приняли неожиданный оборот: страх, что меня застрелят, отступил на второй план. Перед нами замаячила куда более страшная перспектива: выслушивать рассказ маньяка о его трудном детстве. О том, как его били проволочными вешалками для пальто. До шести лет заставляли носить девчачью одежду. Отправляли спать без миски овсяной каши.

Меня похитили, заковали в наручники, держали под дулом пистолета, и все для того, чтобы я выслушал этот жалостливый рассказ? С тем же успехом я мог остаться дома и смотреть дневные ток-шоу.

К счастью, он прикусил губу, расправил плечи и заявил:

– Вспоминать прошлое – пустая трата времени. Что было, то прошло.

К несчастью, влагу в глазах, вызванную жалостью к себе, сменил не веселый, обаятельный блеск, а фанатичный огонь.

Паук тем временем продолжал спуск. Оказался на уровне наших лиц, испугался их вида и в страхе застыл.

Должно быть, представив себя виноградарем, снимающим ягоду с грозди, маньяк зажал толстого паука между большим и указательным пальцем, раздавил, а потом поднес то, что осталось, к носу, чтобы насладиться запахом.

Я надеялся, что он не предложит мне понюхать останки паука. Обоняние у меня сильно развитое, и это одна из причин, по которой я пошел в пекари.

К счастью, он не собирался делиться с нами этим мерзким запахом.

К несчастью, поднес пальцы ко рту и аккуратно слизал кашицу, в которую превратился паук. Насладился этим странным фруктом, похоже, решил, что он недостаточно зрелый, и вытер пальцы о рукав пиджака.

Перед нами стоял выпускник Университета Ганнибала Лектера, готовый занять место менеджера в мотеле «Бейтс»[24]24
  «Мотель «Бейтс» – фильм ужасов (1987), действие которого разворачивается в одноименном мотеле.


[Закрыть].

Шоу с обнюхиванием и поеданием раздавленного паука устраивалось не для нас. Маньяк действовал рефлекторно, так обычные люди отгоняют мух.

И теперь, не отдавая себе отчета в том, какое впечатление произвели на нас его весьма необычные вкусовые пристрастия, он сказал:

– И вообще, время разговоров осталось в прошлом. Пришло время действовать, восстанавливать справедливость.

– И как же он собирается восстанавливать справедливость? – задалась вопросом Лорри. Вслух. И в голосе, которым произносились эти слова, от присущего ей оптимизма не осталось и следа.

А маньяк, несмотря на баритон взрослого, вдруг заговорил словно обиженный мальчишка:

– Я собираюсь много чего взорвать, убить массу людей и заставить город пожалеть о своем существовании.

– Честолюбивый замысел, – указала Лорри.

– Я готовился к этому всю жизнь.

Я внезапно переменил сложившееся у меня мнение на прямо противоположное.

– Если уж на то пошло, я бы действительно хотел послушать о вешалках для пальто.

– Каких вешалках? – переспросил он.

Прежде чем я успел ответить и, скорее всего, получить пулю между глаз, вмешалась Лорри:

– Слушай, я могу взять сумочку?

Он нахмурился.

– Зачем она тебе?

– По срочному женскому делу.

Я не мог поверить, что она пойдет на такое. Нет, я понимал, что не сумел ее переубедить, но полагал, что мои доводы заставили ее одуматься.

– По женскому срочному делу? – повторил маньяк. – Это ты о чем?

– Ты знаешь, – игриво ответила она.

Для парня, который мог притягивать женщин точно так же, как мощный магнит притягивает крупинки железного порошка, он проявил в этом вопросе вопиющее невежество.

– Откуда мне знать?

– Бывает раз в месяц.

Он по-прежнему ничего не понимал.

– На середине?

Теперь его уже не поняла Лорри.

– На середине?

– Сейчас середина месяца, – напомнил он. – Пятнадцатое сентября. И что?

– У меня месячные, – объяснила она.

Он тупо смотрел на нее.

– Менструация, – ей определенно хотелось обойтись без этого слова.

Его лоб разгладился. Он понял.

– Ага. Женское срочное дело.

– Да. Совершенно верно. Аллилуйя! Теперь я могу взять сумочку?

– Зачем?

Если бы она добралась до пилки для ногтей, то с радостью вогнала бы ее ему в глаз.

– Мне нужен тампон.

– Ты говоришь, что в сумочке у тебя тампон?

– Да.

– И он нужен тебе прямо сейчас, ты не можешь ждать?

– Да, совершенно не могу ждать, – подтвердила Лорри. Решила сыграть на его сострадании, которого он не выказал, убивая библиотекаря выстрелом в голову. Но Лорри полагала, что сострадание это у маньяка все-таки есть, поскольку пока с нами он вел себя достаточно мягко. – Я сожалею, но мне без него не обойтись.

Если в женских делах он соображал плохо, то замыслы в стиле Макиавелли разгадывал шутя.

– Что у тебя в сумочке, пистолет?

Признавая, что попалась, Лорри пожала плечами.

– Пистолета нет. Только металлическая пилка для ногтей.

– И что ты собиралась сделать… вонзить ее мне в сонную артерию?

– Если бы не попала в глаз, то да.

Он поднял пистолет, целясь в нее. Я предположил, что, пристрелив Лорри, он не остановится и разберется со мной. Я же видел, что он сделал с газетами.

– Мне следовало убить тебя прямо сейчас, – враждебности в голосе, однако, не слышалось.

– Следовало, – согласилась она. – Я бы убила, окажись на твоем месте.

Он улыбнулся и покачал головой:

– Ну ты даешь.

– Стараюсь, – и Лорри улыбнулась в ответ.

Мои губы тоже растянулись, открывая зуб за зубом, но с большим трудом. И причиняя боль. Тревога-то никуда не делась.

– Долгие годы я готовил этот день, – сказал маньяк. – Я знал, что испытаю удовлетворенность, возможно, даже восторг, но и представить себе не мог, что все будет так забавно.

– Успех вечеринки зависит от гостей, которых ты на нее приглашаешь, – вставила Лорри.

Псих-убийца обдумывал ее слова, словно она процитировала один из сложных философских постулатов Шопенгауэра. Кивнул без тени улыбки, провел языком по зубам, верхним и нижним, словно пробуя на вкус ее слова, наконец ответил:

– Верно. До чего же верно.

Тут до меня дошло, что я не участвую в разговоре. А мне не хотелось, чтобы он пришел к выводу, что вечеринка вдвоем может быть куда забавнее вечеринки втроем.

И я уже открыл рот, наверняка чтобы ляпнуть какую-нибудь глупость вроде фразы о вешалках для пальто, фразы, после которой я мог бы получить пулю в живот, когда подвал вдруг наполнил грохот. Кинг-Конг молотил кулаками по массивной стене, которая отделяла его половину острова от второй, где жили нервные туземцы.

Маньяк, услышав грохот, просиял.

– Это Носач и Кучерявый. Они вам понравятся. Они привезли взрывчатку.

Глава 11

Как выяснилось, Корнелий Рутефорд Сноу питал слабость не только к архитектуре викторианского периода, но и к таинственности, которая наполняла мелодрамы той эпохи. Сэр Артур Конан Дойл использовал тот же эффект, рассказывая о подвигах бессмертного Шерлока Холмса: скрытые двери, никому не ведомые комнаты, лестницы, ведущие из ниоткуда в никуда, потайные ходы.

Рука об руку, но только из-за наручников, быстро, но только из-за направленного нам в спины пистолета, Лорри и я прошли в тот конец комнаты, где маньяк так жестоко расстрелял старые газеты.

Стеллажи занимали всю стену, от пола до потолка. На полках, в больших папках, хранились периодические издания.

Маньяк осмотрел несколько полок, не только сверху, но и снизу, возможно, искал подшивку журнала «Лайф» за 1952 год, а может надеясь наткнуться на еще одного жирного паука.

Нет, цель, разумеется, у него была другая. Он искал спрятанную кнопку. А когда нашел и нажал на нее, целая секция полок повернулась на шарнирах, открыв расположенную за ними нишу.

В глубине ниши каменная стена обрамляла дубовую, с железной окантовкой дверь. В те давние времена, когда Корнелий Рутефорд Сноу выделил деньги на строительство библиотеки, читателей, которые не сдавали книги вовремя, вероятно, ждало более серьезное наказание, чем ныне. Похоже, их сажали под замок и кормили перловкой, дабы они осознали свою вину и потом успевали прочитать новый роман Джейн Остин в отведенный для этого срок.

Маньяк трижды постучал в дверь, очевидно подавая ответный сигнал.

С другой стороны двери донеслись два удара.

Маньяк также ответил двумя, на что в дверь ударили один раз. То же самое сделал и маньяк.

Вся эта усложненная процедура обмена кодированными сигналами казалась мне совершенно бессмысленной, но маньяка ритуал этот страшно обрадовал. Сияющий, он повернулся к нам.

Однако его зубастая улыбка уже потеряла немалую толику своей обаятельности. Нет, конечно, он оставался очаровашкой, и хотелось, пусть разум и твердил об обратном, подружиться с ним, но глаза поневоле искали черные волосатые ошметки паука на губах и языке маньяка.

Через мгновение после последнего удара из-за двери донеслось гудение маленького высокооборотного электрического мотора. А потом раздался визг металла, вгрызающегося в металл.

Сверло с алмазным напылением разбиралось с замком. Вскоре пробило дверь насквозь, выплюнув на пол железные стружки.

Наш тюремщик возвысил голос, чтобы перекричать вой и скрежет работающей дрели и доложил с мальчишеским энтузиазмом:

– Мы пытали члена Общества охраны исторических памятников Сноу-Виллидж, но не смогли узнать от него, где находятся ключи. Я уверен, он бы сказал, где ключи, если бы знал, но нам не повезло… и ему тоже… Пытали не того человека. Вот и пришлось прибегнуть к другим средствам.

Рука Лорри, с наручником на запястье, нашла мою руку, с другим наручником, и крепко сжала.

Как же мне хотелось, чтобы мы встретились при других обстоятельствах. Скажем, на городском пикнике или чаепитии.

Дрель выключили. Высверленный замок не выдержал крепкого удара каблуком и жалобно заскрежетал, когда дверь распахнулась нам навстречу.

За дверью, как мне показалось, находился плохо освещенный тоннель. Первым в нише появился угрюмый мужчина. Пересек ее, прошел в подвал. За ним последовал второй, такой же мрачный. Этот катил ручную тележку.

Первый из незнакомцев, лет пятидесяти, лысый, как бильярдный шар, зато с такими густыми черными бровями, что их хватило бы на пряжу для детского свитера, был в брюках цвета хаки и зеленой рубашке. Из плечевой кобуры торчала рукоятка то ли пистолета, то ли револьвера.

– Прекрасно, прекрасно. Вы прибыли точно в срок, Носач.

Я, конечно, не мог знать, то ли этого типа звали Боб Носач, то ли ему дали такое прозвище, но, пожалуй, поставил бы на второй вариант. Потому что нос у него был огромный. Когда-то прямой и гордый, нос этот мог считаться, скорее, достоинством, чем недостатком, но теперь он расплылся, и его покрыла сеточка лопнувших капилляров. Такой нос однозначно свидетельствовал о том, что его обладатель охоч до спиртного.

Из тоннеля Носач вышел трезвым, но мрачным и подозрительным.

Посмотрел на меня, на Лорри, пробурчал:

– Кто эти сучка и Бигфут[25]25
  Бигфут (Big Foot) – одно из прозвищ снежного человека, в переносном смысле – здоровяк.


[Закрыть]?

– Заложники, – объяснил маньяк.

– На хрена нам заложники?

– Если что-то пойдет не так.

– Ты думаешь, что-то пойдет не так?

– Нет, – ответил маньяк, – но они меня веселят.

Второй незнакомец оставил ручную тележку, чтобы принять участие в дискуссии. Внешне он напоминал Арта Гарфункеля[26]26
  Гарфункель, Арт (р. 1941) – известный американский певец. Начинал карьеру в составе дуэта «Саймон и Гарфункель».


[Закрыть]: гладкое личико мальчика из церковного хора, вьющиеся мелким бесом волосы.

Поверх футболки он надел застегнутую на «молнию» нейлоновую ветровку, но сквозь нее проступала плечевая кобура и оружие в ней.

– Пойдет что-то не так или нет, но нам придется от них избавиться, – указал певчий.

– Естественно, – кивнул маньяк.

– Это безобразие, пустить в расход такую сучку, не попользовавшись ею, – продолжил певчий.

У меня по спине побежал холодок. Так небрежно говорить о нашем убийстве, об изнасиловании Лорри!

Ее рука сжала мою с такой силой, что пальцы пронзила боль.

– Выброси ее из головы, Кучерявый, – ответил маньяк. – Этому не бывать.

В том, что Кучерявый – прозвище, сомнений быть не могло. Как еще могли прозвать человека с такими волосами?

– А почему я должен выбросить ее из головы? – не сдавался Кучерявый. – Она принадлежит тебе?

– Она никому не принадлежит, – в голосе нашего тюремщика послышалось раздражение. – Мы пришли сюда не для того, чтобы подбирать телку. Если мы начнем отвлекаться от главного, то провалим операцию.

Я почувствовал, что должен вмешаться, сказать, что им придется иметь дело со мной, если они попытаются подступиться к Лорри. Но, по правде говоря, вооруженные и безумные, они бы разобрались со мной так же легко, как нагретый нож разбирается с маслом.

Перспектива умереть огорчила меня не столь сильно, как осознание, что мне не удастся защитить девушку.

Я еще не стал шеф-кондитером, но для себя, в мыслях разумеется, я всегда был героем… или мог стать им в кризисной ситуации. Ребенком я часто представлял себе, как выпекаю шоколадное суфле, достойное королей, и одновременно сражаюсь со злобными прихвостнями Дарта Вейдера.

Теперь же кризис наступил в реальности. Дарт Вейдер и в подметки не годился этим жаждущим крови безумцам, а его лучевым сейбером они могли ковыряться в зубах.

– Пойдет что-то не так или нет, – повторил Кучерявый, – мы должны их уделать.

– Мы это уже обговорили, – нетерпеливо фыркнул маньяк.

– Потому что они видели наши лица, – гнул свое Кучерявый. – Вот почему их нужно шлепнуть.

– Я понимаю, – заверил его маньяк.

Глаза у Кучерявого были цвета бренди. Они побледнели, когда он поставил еще одно условие:

– Когда будем с ними кончать, я хочу, чтобы сучку отдали мне.

Уделать, кончить, шлепнуть, пустить в расход. Этот парень проявлял чудеса выдумки в поисках синонимов глагола «убить».

Может быть, сие означало, что он отправил на тот свет очень много людей и находил скучным обсуждение убийства. Таким образом, использование синонимов поддерживало его интерес к теме. А может, он был всего лишь фэном киллера, надувал щеки, сыпал всякими словечками, а когда доходило до дела, нырял в кусты.

Тем не менее, учитывая, что Кучерявый в одной компании с безумцем, который беспричинно пристреливал библиотекарей и не видел разницы между пауками и конфетами, я решил, что не стоит выяснять, убийца ли Кучерявый или всего лишь хвастун.

– Ты сможешь ее шлепнуть, когда надобность в заложниках отпадет, – пообещал маньяк Кучерявому. – Не вижу в этом проблемы.

– Слушай, ты сможешь шлепнуть их обоих, – подал голос Носач. – Мне без разницы.

– Спасибо, – кивнул Кучерявый. – Я тебе очень признателен.

– De nada[27]27
  De nada – пустяки (исп.)


[Закрыть], – отмахнулся Носач.

Маньяк подвел нас к двум другим деревянным стульям. И хотя теперь был не один, все равно вторыми наручниками закрепил цепь, которая соединяла стальные кольца на наших запястьях, к перекладине.

Носач и Кучерявый принялись разгружать ручную тележку. Они привезли как минимум сотню килограммовых брикетов какого-то серого вещества, завернутых в полупрозрачную, промасленную бумагу.

Я – не эксперт по взрывчатым веществам, вообще никогда не имел с ними дела, но догадался, что брикеты – та самая взрывчатка, о которой упоминал маньяк.

Носач и Кучерявый, если не считать прически, были очень похожи: коренастые, с толстой шеей, но подвижные. Они напоминали мне Бигл-[28]28
  Бигл – от beagle, коротконогая гончая, ищейка (англ.)


[Закрыть] бойз.

В комиксах про Скруджа Макдака, которые я так любил в детстве, несколько братьев-преступников постоянно строили планы проникновения в денежные закрома дядюшки Скруджа, где он плавал в океане золотых монет и иногда изменял его конфигурацию бульдозером. Эти преступники изображались с плоскими лицами, круглыми плечами, грудью колесом. Похожие на собак, они, однако, стояли на задних конечностях, как люди, но вместо рук у них были лапы, и рубашки были полосатыми, как тюремные робы.

Хотя Носач и Кучерявый не афишировали одеждой свою уголовную сущность, фигурой они напоминали преступников из тех комиксов. Бигл-бойз, впрочем, были посимпатичней Носача и не вызывали такого ужаса, как Кучерявый.

Парочка эта работала быстро, не зная устали. Преступная деятельность, похоже, доставляла им несказанную радость.

Пока сообщники маньяка раскладывали брикеты взрывчатки по подвалу, как в этой комнате, так и в других, он сам сидел за столом, на котором раньше просматривал газеты. Только теперь он синхронизировал часовые механизмы более десятка детонаторов.

Склонился над столом, целиком поглощенный этим важным делом. Зажал зубами кончик языка. Черные волосы падали на лоб, и он то и дело отбрасывал их, чтобы они не закрывали глаза.

Чем-то он напоминал двенадцатилетнего мальчишку, собирающего пластмассовую модель нацистского истребителя.

Лорри и я сидели достаточно далеко от него, поэтому могли переговариваться шепотом, не опасаясь, что он нас услышит.

Она наклонилась ко мне.

– Если мы останемся одни с Кучерявым, я собираюсь сказать ему, что у меня срочное женское дело.

Попав в руки не одного, а трех психов, послушав, как эти ублюдки обсуждают нашу экзекуцию с таким видом, словно решают, кому выносить мусор, лично я бы крепко подумал, прежде чем решаться на подобные действия. По моему разумению, даже неисправимый оптимист не мог надеяться, что они принесут желаемый результат. Но для Лорри Линн три психа означали две дополнительные возможности продать кому-то сказочку о срочном женском деле, добраться до пилки для ногтей и с ее помощью вырваться на свободу.

– Ты только добьешься того, что нас убьют, – вновь предупредил я ее.

– Чушь. Они все равно нас убьют. Или ты их не слушал?

– Но твоими стараниями нас убьют раньше, – прошептал я.

И куда подевался мальчишка, готовый ввязаться в межгалактическую войну? Неужто он по-прежнему жил во мне?

Лорри не могла вытащить руку из стального кольца наручников, но смогла вырвать ее из моей руки. И посмотрела на свою так, словно хотела ее вымыть. В карболке.

Когда дело доходит до романтических похождений, я, конечно, могу похвастаться некоторыми успехами, но не в праве считать себя реинкарнацией Рудольфо Валентино[29]29
  Рудольфо Валентино (1895–1926) – настоящее имя Родольфо Альфонсо Рафаэль Пьер Филиберт Гульелми, голливудский киноактер, который пользовался потрясающим успехом у женщин. Звездой стал в 1921 г., сыграв главную роль в фильме «Четыре всадника Апокалипсиса». Умер от прободения язвы.


[Закрыть]. Мне не нужна записная книжка в черной кожаной обложке, чтобы заносить в нее телефонные номера всех женщин, которые стали моими. Мне не нужна даже страничка в этой книжице. Хватит маленького бумажного прямоугольника. Скажем, с клейкой полоской на обратной стороне. Вроде тех, что приклеивают к холодильнику с напоминанием: «КУПИТЬ МОРКОВИ К ОБЕДУ».

А вот тут Купидон поразил меня в самое сердце (аккурат в тот момент, когда меня приковали к самой прекрасной женщине в мире), но я не мог этим воспользоваться, не мог обаять и завоевать ее сердце по одной глупой причине: мне хотелось выжить.

– Мы подождем, пока нам представится возможность вырваться, и обязательно ею воспользуемся, – заверил я Лорри. – Но это должно быть что-то более весомое, чем «срочное женское дело».

– Например?

– Что-то такое, что даст нам шанс.

– Что именно?

– Что-то. Я не знаю. Но что-то.

– Мы не можем просто сидеть и ждать.

– Очень даже можем.

– Мы дождемся только того, что нас убьют.

– Нет, – я сделал вид, будто анализирую ситуацию, что-то выискиваю, а не просто надеюсь на чудо. – Я жду возможности, которая позволит нам взять верх.

– Ты дождешься только нашей смерти, – предрекла она.

Тут уж я позволил себе поддеть Лорри:

– И что случилось с неустанной оптимисткой?

– Ты ее задушил.

И столько презрения было в этом голосе, что кровь бросилась мне в лицо.