Текст книги "Неведомые дороги (сборник)"

Глава 15

Церковь встретила Джоя и Селесту ярким светом и распахнутыми дверьми. Дождь заливал порог, и небольшие лужи уже скопились на полу в нартексе.

Войдя, Джой закрыл за собой двери. Большие петли надсадно заскрипели. Сейчас это было хорошо. Если Пи-Джи следовал за ними, войти бесшумно он бы не смог.

В арке между нартексом и нефом Джой указал на мраморную купель, белую, как древний череп, и такую же сухую.

– Вылей туда воду.

– Зачем?

– Сделай, о чем тебя просят, – резко ответил он.

Селеста приставила ружье к стене, свернула с канистры крышку. Вода с бульканьем потекла в купель.

– Канистру возьми с собой. Не оставляй там, где Пи-Джи может ее увидеть.

И повел Селесту по центральному проходу, через калитку к алтарной преграде, по галерее, которая огибала нишу для хора.

Тело Беверли Коршак, завернутое в пленку, по-прежнему лежало на алтарном возвышении. Белой грудой.

– Что теперь? – спросила Селеста, следуя за Джоем через пресвитерий к алтарной платформе.

Он поставил белый куль рядом с телом мертвой женщины.

– Помоги перенести ее.

Поморщившись – работа предстояла не из приятных, – Селеста спросила:

– Перенести куда?

– С алтаря в ризницу. Не должна она здесь лежать. Это осквернение церкви.

– Но здесь уже не церковь, – напомнила Селеста.

– Скоро мы вернем ей прежний статус.

– О чем ты говоришь?

– Ты все увидишь сама.

– Мы не можем вновь превратить это здание в церковь. Для этого нужен епископ или, как минимум, священник, не так ли?

– Официально у нас такого права нет, но, возможно, этого и не нужно, чтобы вписаться в извращенную фантазию Пи-Джи. Может, для этого хватит простой имитации. Селеста, пожалуйста, помоги мне.

С неохотой она подчинилась, и вдвоем они сняли тело с алтарной платформы, унесли вниз и положили в углу ризницы – маленькой комнаты, где священники когда-то готовились к мессе.

В свой первый приход в церковь Святого Фомы Джой обнаружил, что наружная дверь ризницы открыта. Тогда же он закрыл и запер ее. Теперь, проверив, убедился, что она по-прежнему надежно заперта.

Еще одна дверь открывалась на уходящую вниз лестницу. Джой несколько мгновений вглядывался в темноту, потом повернулся к Селесте.

– Ты ходила в эту церковь большую часть жизни, не так ли? Есть из подвала дверь на улицу?

– Нет. Там нет даже окон. Он целиком под землей.

Значит, Пи-Джи не сможет проникнуть в церковь через подвал. Ему останется только один путь – через парадную дверь.

Вернувшись с Селестой к возвышению, Джой пожалел, что не принес с собой карточный или какой-нибудь другой столик, который послужил бы алтарем. С другой стороны, эту роль могла выполнить платформа, на которой стоял настоящий алтарь.

Джой развязал простыню, выложил молоток, коробку гвоздей, красные и зеленые свечи, красные свечи-стаканчики, спички, распятие, статуэтку Девы Марии. Селеста помогла ему накрыть платформу двумя белыми простынями.

– Может, Пи-Джи пригвоздил ее к полу, пока… делал с ней, что хотел, – говорил Джой, не отрываясь от работы. – Но он не просто мучил ее. Для него это означало нечто большее. Он совершал акт святотатства, богохульничал. Скорее всего, изнасилование и убийство являлись частью церемонии.

– Церемонии? – содрогнувшись, переспросила Селеста.

– Ты говорила, что он силен и с ним трудно бороться, потому что он во что-то верит. В себя, сказала ты. Но я думаю, он верит в нечто большее. В темную силу.

– Сатанизм? – с сомнением переспросила она. – Пи-Джи – футбольная звезда, мистер Славный Парень?

– Мы оба знаем, что такого человека больше нет… если и был. Тело Беверли Коршак тому доказательство.

– Но он получил стипендию в Нотр-Дам[11]11
  Нотр-Дам – престижный частный университет, расположенный в г. Саут-Бенд, штат Индиана. Известен своими спортивными командами. Основан в 1842 г., женщины принимаются с 1972 г.


[Закрыть], Джой, и я не думаю, что в Саут-Бенде приветствуют черные мессы.

– Может, все началось здесь, до того, как он уехал в университет, а потом перебрался в Нью-Йорк.

– Как-то не верится.

– Не верится сейчас, в 1975 году. Но в 1995-м увлечение сатанизмом психически неуравновешенного ученика средней школы не такая уж редкость. Поверь мне. И такое случалось и в шестидесятых, и в семидесятых, только не столь часто.

– Не думаю, что мне понравился бы твой 1995 год.

– В этом ты не одинока.

– В школе Пи-Джи считался психически неуравновешенным?

– Нет. Но иногда людям с очень сильными психическими расстройствами удается мастерски их скрывать.

Джой и Селеста, как сумели, разгладили простыни. От большинства складок удалось избавиться. Белая хлопчатобумажная ткань вроде бы даже побелела с тех пор, как они накрыли простынями алтарную платформу. Даже начала светиться.

– Раньше, – напомнил он ей, – ты сама сказала, что его смелость и решительность объясняются одним: он думает, что за ним стоят высшие силы. Возможно, именно так он и думает. Возможно, он думает, что заключил сделку, которая защитит его, благодаря которой он в любой ситуации сможет выйти сухим из воды.

– Ты говоришь, что он продал свою душу?

– Нет. Я не говорю, есть ли душа и можно ли ее продать, если она существует. Я лишь говорю, что он может думать, будто заручился покровительством темных сил, и поэтому во всех его действиях чувствуется экстраординарная самоуверенность.

– У нас есть души, – голос Селесты звучал твердо и спокойно.

Джой взял молоток, коробку с гвоздями.

– Принеси распятие.

Он подошел к стене, на которой когда-то висел двенадцатифутовый деревянный крест с распятым на нем Христом. Свет ламп под потолком не падал на стену, она освещалась двумя лампами, установленными на полу. Ведомый этим светом, взгляд прихожан устремлялся вверх, навевая мысли о вечном. Джой вбил в стену гвоздь чуть повыше уровня глаз.

Селеста поднесла крест, аккуратно повесила его на гвоздь, и в церкви Святого Фомы над алтарной платформой вновь воздвиглось распятие.

Глядя в залитые дождем окна и беспросветную ночную тьму за ними, Джой задался вопросом, а наблюдает ли за ними Пи-Джи? Если наблюдает, то как может истолковать их действия? Воспримет со смехом… или встревожится?

– «Живая» картина из трупов, которую он намеревался здесь создать, насмешка над двенадцатью апостолами ценой в двенадцать жизней – это не просто поступок безумца. Это почти… жертвоприношение.

– Совсем недавно ты говорил, что он полагает себя Иудой.

– Предателем. Предающим людей, семью, веру, даже бога. Сеющим предательство, где только возможно. Засунувшим мне в карман тридцать долларов в своем автомобиле в ту ночь, перед тем как выпроводить меня в колледж.

– Тридцать долларов – тридцать сребреников.

Вернувшись к алтарной платформе и отложив молоток, Джой поставил шесть свечей с одного края белой простыни.

– Тридцать долларов. Маленький символический нюанс, дабы позабавиться. Плата за мое содействие. Без него он бы не ушел от ответственности за убийство Беверли. Вот он и выставил меня маленьким Иудой.

Хмурясь, Селеста взяла спички и начала зажигать свечи.

– Так он видит Иуду Искариота своим покровителем… святым темной стороны?

– Думаю, что-то в этом роде.

– Иуда отправился в ад за то, что предал Христа?

– Если ты веришь в ад, тогда, полагаю, его определили в самые глубины.

– А ты, разумеется, в ад не веришь.

– Слушай, во что я верю, значения не имеет. Главное, знать, во что верит Пи-Джи.

– Вот тут ты не прав.

Джой предпочел пропустить слова Селесты мимо ушей.

– Я не собираюсь утверждать, что я досконально разобрался в хитросплетениях его веры… если и уловил, только главное. А понять, что творится в голове моего большого брата, боюсь, не под силу и первоклассному психиатру.

Селеста зажгла все шесть свечей, повернулась к Джою.

– Итак, Пи-Джи приезжает из Нью-Йорка, потом решает прогуляться по окрестностям. Заглядывает в Коул-Вэлью, видит, что город изменился до неузнаваемости. Практически все дома брошены. Везде тлен и запустение. Вентиляционных колодцев все больше. На окраине города огонь вырывается на поверхность. Церковь секуляризирована, обречена на снос. Целый город словно сползает в ад. Сползает быстро, можно сказать, у него на глазах. И его это возбуждает. По-твоему, все так и было?

– Да. Множество психов очень чувствительны к символизму. Они живут в реальности, отличной от нашей. В их мире все и вся имеет тайное значение. Совпадений там не бывает.

– Тебя послушать, получается, что в этом вопросе ты дока.

– За эти годы я прочитал множество книг по психическим заболеваниям и отклонениям от нормы. Поначалу говорил себе, что читаю их с тем, чтобы набрать материал для будущих книг. Потом, признав, что писателем никогда не стану, все равно продолжал читать… в качестве хобби.

– Но подсознательно ты старался понять Пи-Джи.

– Маньяк-убийца с религиозным бредом, каким вроде бы является Пи-Джи, может видеть демонов и ангелов, прикидывающихся обычными людьми. Он верит, что космические силы принимают участие в самых заурядных событиях. Его мир пронизан драматизмом, в нем постоянно зреют и реализуются чудовищные заговоры.

Селеста кивнула. Дочь директора школы, она выросла в доме, битком набитом книгами.

– Он – гражданин Паранойяленда. Да, конечно, он наверняка убивал не один год, после того как уехал в колледж, а может, и раньше, одну девушку здесь, другую – там, время от времени приносил маленькие жертвы своему покровителю. Но ситуация в Коул-Вэлью вдохновила его, в его голове родился грандиозный замысел особого, огромного жертвоприношения.

Джой поставил статуэтку Девы Марии на белую простыню, довольно далеко от шести свечей, воткнул штепсель в розетку на боковой поверхности алтарной платформы.

– А мы разрушим его планы, открыв дверь богу, пригласив его вернуться в церковь. Решительно ворвемся в фантазию Пи-Джи и противопоставим символизму символизм, суеверию – суеверие.

– И как это его остановит? – Селеста перешла к тому углу алтарной платформы, где был Джой, чтобы зажечь три рубиновых стаканчика-свечи, которые он аккуратно расставил перед статуэткой Девы Марии.

– Думаю, его это озадачит. Это первое, что мы должны сделать, – озадачить его, ошеломить, посеять неуверенность, заставить выйти из темноты. И вот тогда у нас появится шанс взять над ним верх.

– Он – что волк, бродящий вокруг костра, – согласилась Селеста.

– Он обещал принести эту жертву, двенадцать невинных людей, и теперь он чувствует, что должен выполнить обещанное. Но он должен выложить «живую» картину из трупов в церкви, из которой изгнали бога.

– Ты говоришь так уверенно… словно читаешь его мысли.

– Он – мой брат.

– Меня это пугает.

– Меня тоже. Но я чувствую, что ему нужна церковь Святого Фомы. У него нет возможности найти другое такое же место, во всяком случае, этой ночью. Теперь, когда процесс пошел, он чувствует себя обязанным довести его до конца. Этой ночью. Если сейчас он наблюдает за нами, то поймет наши намерения, его это разъярит, он придет сюда, чтобы заставить нас уничтожить алтарь.

– А почему он не может перестрелять нас через окна, а потом разобраться с алтарем?

– Он мог бы это сделать… если бы сразу понял наш замысел. Но упустил свой шанс, как только мы повесили распятие. Если я хотя бы частично прав насчет его религиозной мании, он не сможет прикоснуться к распятию, висящему над алтарем. Точно так же, как не смог бы прикоснуться к нему вампир.

Селеста зажгла последнюю из трех свечей.

Алтарь выглядел абсурдно. Его будто соорудили дети, играющие в церковь. Но даже эта бутафория создавала на удивление убедительную иллюзию святого места. То ли из-за более яркого освещения, то ли благодаря контрасту с пустой, пыльной церковью, простыни, покрывающие алтарную платформу, светились, будто их пропитали фосфоресцирующей краской. Распятие, подсвеченное снизу, отбрасывало длиннющую тень, и казалось, что в церковь вернулся тот массивный, вырезанный из дерева Христос, украшавший ее до секуляризации. Фитили шести рождественских свечей горели сильно и ровно, несмотря на гуляющие по церкви сквозняки. Ни один огонек не дрожал, ни один не грозил потухнуть. Мало того, свечи источали не запах воска, а аромат настоящих благовоний. Так уж вышло, должно быть, совершенно случайно, но одна из рубиновых стаканчиков-свечей отбрасывала розовое пятнышко света на грудь маленького бронзового Христа.

– Мы готовы, – подвел итог Джой.

Положил оба ружья на пол пресвитерия, где их никто не видел, но они оставались под рукой.

– Он видел, что мы вооружены, – заметила Селеста. – Он знает, что ружья при нас. Он не решится подойти близко.

– Может, и нет. Все зависит от того, как сильно он погружен в свою фантазию, насколько неуязвимым себя считает.

Повернувшись спиной к ступеням, ведущим к алтарной платформе, Джой опустился на одно колено за балюстрадой пресвитерия у ниши для хора. Тяжелый поручень и мощные стойки в определенной степени защищали от пуль, но Джой, конечно же, не считал балюстраду надежным укрытием. Зазоры между стойками составляли почти три дюйма, а щепки, которые полетели бы от старого, хорошо просушенного дерева при попадании пули большого калибра, ничем не отличались от шрапнели. Посыпались бы и сами стойки.

Селеста словно прочитала его мысли.

– Ружьями тут ничего не решить.

– Не решить?

– Сила тут ни при чем. Главное – вера.

И вновь, как уже не раз случалось в этот вечер, загадочность в темных глазах Селесты поразила и зачаровала Джоя. Лицо девушки оставалось бесстрастным… и на удивление спокойным, учитывая ситуацию.

– Тебе известно что-то такое, чего не знаю я?

Она долго смотрела ему прямо в глаза, потом перевела взгляд на неф.

– Многое.

– Иногда ты становишься…

– Какой я становлюсь?

– Иной.

– В каком смысле?

– Не такой, как все.

Тень улыбки пробежала по лицу Селесты, чуть изогнула губы.

– Я не только дочь директора школы.

– Да? А кто еще?

– Я женщина.

– В тебе есть что-то еще, – настаивал он.

– Что именно?

– Иногда мне кажется… что ты гораздо старше меня.

– Дело в моих знаниях.

– Поделись со мной.

– Мне нельзя об этом говорить.

– Но разве мы не в одной лодке? – резко спросил Джой.

Селеста вновь посмотрела на него, ее глаза широко раскрылись.

– Да, в одной.

– Если твои знания могут помочь…

– Все гораздо сложнее, чем ты думаешь, – прошептала она.

– Что?

– Ты и представить себе не можешь, как крепко мы связаны.

И устремила взгляд в неф.

Они помолчали. Словно попавшие в силок и отчаянно пытающиеся освободиться птицы, ветер и дождь бились в окна церкви.

– Я чувствую тепло, – наконец прервал молчание Джой.

– Действительно, здесь становится теплее, – подтвердила Селеста.

– Но как такое может быть? Мы же не включали обогреватели.

– Тепло идет через пол. Разве ты не чувствуешь? Через каждую щель.

Джой приложил руку к полу. Доски стали теплыми на ощупь.

– Тепло идет из земли, – пояснила Селеста, – от подземного пожара.

– Может, не только тепло? – Джой вспомнил тикающий металлический ящик, стоявший в углу кабинета отца Селесты. – А как насчет токсичных газов?

– О них можно не беспокоиться.

– Почему?

– Потому что этой ночью есть враг пострашнее.

За одну-две минуты лоб Джоя покрылся потом.

Роясь в карманах в поисках носового платка, Шеннон обнаружил в одном из них купюры. Две десятки. Две пятерки. Тридцать долларов.

Он постоянно забывал, что случившееся двадцать лет назад, в далеком прошлом, произошло уже по второму разу, за несколько часов до ночных бдений в церкви Святого Фомы.

В ужасе глядя на деньги, Джой вспомнил, с какой настойчивостью Пи-Джи убеждал взять их, когда они вдвоем сидели в кабине его автомобиля. В багажнике которого лежало тело Беверли Коршак. От того вечера в памяти остался запах дождя. И еще более сильный запах крови.

По его телу пробежала волна дрожи, деньги он смял, тут же выронил.

На лету бумажный комок превратился в монеты, которые зазвякали, ударяясь о деревянный пол, как маленькие колокольчики. Поблескивая, вращаясь, ударяясь друг о друга, образовали горку у его ног.

– Что это? – спросила Селеста.

Он глянул на нее. Она не видела. Он находился между ней и монетами.

– Серебро, – ответил Джой.

Но, когда посмотрел вновь, монеты исчезли. На полу лежал комок бумажных денег.

В церкви становилось все жарче. Оконные стекла запотели, создалось ощущение, что начали таять.

Внезапно у Джоя гулко забилось сердце. Огромный кулак начал изнутри колотить по ребрам.

– Он идет.

– Где?

Чуть приподнявшись, Джой через балюстраду указал на центральный проход, на тускло освещенный нартекс за аркой, на парадные двери церкви, едва проглядывающие в сумраке.

– Он идет.

Глава 16

Пронзительно заскрипев несмазанными петлями, двери церкви открылись в темноту, в холодную ночь, в порывистый ветер, секущий землю дождем, и в нартекс вошел человек. Не пригнувшись, не повернувшись боком, не крадучись – просто вошел, направился к арке нефа, окутанный вонючими парами, поднявшимися по вентиляционному колодцу, что был прорыт во дворе церкви.

Пи-Джи. В тех же черных сапогах, коричневых брюках и красном вязаном свитере, в которых сидел в родительском доме за обедом и в кабине автомобиля, где он столь убедительно вещал о пользе забывчивости и крепости братских уз. Добавилась только черная кожаная куртка.

Но в церковь вошел не тот Пи-Джи Шеннон, романы которого раз за разом попадали в списки бестселлеров, не Керуак конца двадцатого века, неустанно мотающийся по стране на автомобилях, в минивэнах, домах на колесах. Этот Пи-Джи еще не разменял двадцать четыре года, совсем недавно закончил Нотр-Дам и работал в издательском доме в Нью-Йорке, откуда и приехал домой на уик-энд.

Он не принес с собой карабин, из которого перестрелял Биммеров, похоже, не думал, что ему понадобится оружие. Остановился в арке, широко расставил ноги, улыбнулся. Руки свободно висели по бокам.

До этой встречи Джой уже успел забыть, какую невероятную уверенность в себе излучал Пи-Джи, как разом привлекал к себе все взгляды. Слово «харизма» в 1975 году еще не стало расхожим. Это в 1995-м его использовали журналисты и критики для характеристики каждого политика, который еще не успел провороваться, каждого нового музыканта-рэппера, которому давались лишь самые простые рифмы, каждого актера, талант которого заключался лишь в красивых глазах. Но, независимо от года, 1975-го или 1995-го, слово это изобрели для Пи-Джи Шеннона. Он обладал харизмой ветхозаветного пророка, только без бороды и белых одежд, при его появлении все остальные будто уменьшались в размерах, он сразу же становился осью, вокруг которой начинала вращаться жизнь.

– Джой, ты меня удивляешь! – воскликнул Пи-Джи, встретившись взглядом с братом. Из-под арки он так и не вышел.

Рукавом Джой вытер со лба пот. Промолчал.

– Я думал, мы заключили сделку, – продолжил Пи-Джи.

Одну руку Джой положил на ружье, которое лежало на полу пресвитерия. Но поднимать не стал. Пи-Джи успел бы отскочить из арки в нартекс до того, как Джой уперся бы прикладом в плечо и прицелился. Да и потом, стреляя дробью с такого расстояния, ему не удалось бы серьезно ранить Пи-Джи, даже если бы тот не проявил достаточной прыти.

– От тебя требовалось, как и положено хорошему мальчику, вернуться в колледж, продолжить работу в супермаркете, с головой уйти в повседневную борьбу за существование, рутинную жизнь, для которой ты и рожден. Но ты сунулся в это дело.

– Ты же хотел, чтобы я последовал за тобой, – ответил Джой.

– Да, тут ты прав, младший брат. Но я не знал, последуешь ли ты. Ты всего лишь алтарный служка, лижущий руки священникам, целующий четки. Откуда я мог знать, что тебе хватит на это духа? Я думал, что ты скорее вернешься в колледж, приняв за правду сказочку о бородаче из Пайн-Риджа.

– Я и вернулся.

– Что?

– Однажды. Но не в этот раз.

Пи-Джи определенно не понимал, о чем речь. Ему, судя по всему, давался один и единственный шанс прожить эту ночь. Повторить прожитое предлагалось только Джою, чтобы во второй попытке он исправил допущенные в прошлом ошибки.

С пола он поднял тридцать долларов и, не вставая, бросил Пи-Джи. Бумажный комок долетел только до края ниши для хора и упал на пол перед алтарной преградой.

– Возвращаю тебе твое серебро.

На мгновение Пи-Джи словно остолбенел, потом ответил:

– Что ты такое говоришь, младший брат?

– Когда ты заключил свою сделку? – спросил Джой, надеясь, что он поставил Пи-Джи правильный диагноз и теперь мог лишить его значительной доли самоуверенности, нанес удар в нереальном мире, существующем только в голове старшего брата.

– Сделку? – переспросил Пи-Джи.

– Когда ты продал душу?

Взгляд Пи-Джи сместился на Селесту.

– Должно быть, ты помогла ему найти ответ на эту загадку. Ему самому увидеть истину не дано. И уж, конечно, он не справился бы с этим за ту пару часов, что прошла с момента, когда он нашел тело, заглянув в багажник моего автомобиля. Занятная ты штучка. Кто ты?

Селеста не ответила.

– Девушка на дороге, – продолжил Пи-Джи. – Это мне известно. Я бы уже разобрался с тобой, если бы не вмешался Джой. Но кто ты кроме этого?

Секретные личности. Двойные личности. Заговоры. Пи-Джи жил в сложном и запутанном мире паранойяльного шизофреника и, конечно, видел в Селесте не просто девушку, а некую таинственную силу.

Селеста продолжала молчать. Сидела на корточках за балюстрадой, положив одну руку на ружье, лежащее на полу пресвитерия.

Джой надеялся, что она не пустит в ход оружие. Сначала следовало подманить Пи-Джи поближе, на расстояние верного выстрела… или убедить его, что они вообще не нуждаются в оружии, поскольку находятся под защитой святой земли, на которой стоят.

– Знаешь, откуда взялись тридцать баксов, Джой? – спросил Пи-Джи. – Из сумочки Беверли Коршак. Теперь я должен подобрать их, чтобы позже сунуть в твой карман. Сохранить как улику.

Наконец-то Джой понял, какую роль отводил ему Пи-Джи. Брат хотел свалить на него все случившееся этой ночью. Без сомнения, его смерть выглядела бы как самоубийство: лижущий руки священникам, целующий четки алтарный служка сходит с ума, убивает двенадцать человек в сатанинской церемонии, после чего сводит счеты с жизнью.

Он избежал этой участи двадцать лет назад, когда не последовал за Пи-Джи по Коул-Вэлью-роуд, но выбранная им дорога ни к чему хорошему не привела: он плыл по течению, не ставя перед собой никаких целей, ни к чему не стремясь. А теперь ему предстояло побороться за свою жизнь.

– Ты спросил, когда я продал душу? – Пи-Джи по-прежнему стоял в арке, разделяющей нартекс и неф. – Мне было тринадцать, тебе – десять. Мне в руки попали книги о сатанизме, о черных мессах. К тому времени я для них созрел, Джой. Проводил маленькие церемонии в лесу. Приносил в жертву всякую мелкую живность. Я бы перерезал тебе горло и вырвал сердце, малыш, если бы ничего другое не сработало. Но до этого не дошло. Все оказалось гораздо проще. Я даже не уверен, а так ли необходимы эти обряды, знаешь ли. Я думаю, необходимо только одно – хотеть этого. Хотеть всеми фибрами души, хотеть всем сердцем, до боли… и этого достаточно, чтобы открыть дверь и впустить его.

– Его? – спросил Джой.

– Сатану, черта, дьявола, старого страшного Вельзевула, – весело ответил Пи-Джи. – Он, кстати, совсем не такой, Джой. На самом деле он теплый и пушистый, по крайней мере, для тех, кто принимает его с распростертыми объятиями.

И хотя Селеста осталась за балюстрадой, Джой поднялся в полный рост.

– Все правильно, малыш, – поощряя его, улыбнулся Пи-Джи. – Не бойся. Зеленый огонь не полыхнет из носа твоего старшего брата. Его руки не превратятся в перепончатые крылья.

От деревянного пола шел жар.

Стекла все сильнее покрывались конденсатом.

– Почему ты это сделал, Пи-Джи? – спросил Джой, притворяясь, что верит в души и сделки с дьяволом.

– Малыш, я до тошноты наелся бедностью, боялся, что вырасту таким же бесполезным куском дерьма, как наш отец. Хотел, чтобы в кармане всегда были деньги, хотел ездить на хороших автомобилях, хотел выбирать девушек по своему вкусу. И никак не мог на это надеяться, оставаясь одним из братьев Шеннонов, живя в комнате рядом с топливным котлом. Но после того как я заключил сделку… сам знаешь, что из этого вышло. Футбольная звезда. Лучший ученик в классе. Первый красавец в школе. Девушкам не терпелось раздвинуть ноги. Даже те, кого я бросал, продолжали любить меня, страдали из-за меня, не говорили обо мне дурного слова. А после школы – стипендия в католическом университете. Ирония судьбы, не правда ли?

Джой покачал головой.

– Ты всегда был хорошим. И очень умным. Все тебя любили. Ты и так бы это получил, Пи-Джи.

– Черта с два! – впервые он повысил голос. – Бог ничего не дал мне, когда я пришел в этот мир, ничего, ничего, кроме крестов, которые следовало тащить на себе. Он известный сторонник страданий, этот бог. Настоящий садист. У меня ничего не было, пока я не заключил эту сделку.

Болезнь укоренилась в мозгу Пи-Джи в детстве, так что здравый смысл и логика им уже не воспринимались. Слишком давно он переступил черту, за которой начиналось безумие. Джой еще раз убедился, что борьбу предстояло вести в иррациональном мире, используя действенные там методы и средства.

– А почему бы тебе, Джой, не пойти по моим стопам? Тебе не придется учить заклинания, проводить церемонии в лесу. В этом нет никакой необходимости. Просто захоти этого, открой свое сердце, и у тебя появится собственный компаньон.

– Компаньон?

– Как у меня Иуда. Наездник души. Я пригласил его в себя. Я дозволяю ему на какое-то время покидать ад, а он взамен заботится обо мне. В отношении меня у него большие планы, Джой. Богатство, слава. Он хочет, чтобы удовлетворялось каждое мое желание, потому что он испытывает все мои ощущения: ласкает женщин, пьет шампанское, разделяет вкус власти, абсолютной власти, которую чувствуешь, когда приходит время убивать. Он хочет для меня самого лучшего, Джой, и следит за тем, чтобы я его получал. У тебя может быть собственный компаньон, малыш. Я гарантирую, что он у тебя будет, можешь мне поверить, гарантирую.

На какое-то время Джой от изумления потерял дар речи: очень уж круто были замешаны фантазии Пи-Джи. Если бы за эти двадцать лет Джой не читал о самых экзотических случаях психических расстройств, он бы, пожалуй, не сумел понять природу человеческого монстра, с которым имел дело. Конечно же, первый раз он ничего не мог противопоставить Пи-Джи, потому что не обладал специальными знаниями, которые позволяли хотя бы в общих чертах представить себе образ мышления противника.

– Ты должен только захотеть, Джой, – напирал Пи-Джи. – Потом мы убьем эту сучку. Одному из сыновей Долана шестнадцать. Большой парень. Мы все обставим так, будто он убил всех, а потом покончил с собой. Ты и я, мы уйдем вместе и больше не будем разлучаться, станем ближе, чем братья, ближе, чем кто бы то ни было.

– Для чего я действительно тебе нужен, Пи-Джи?

– Да не нужен ты мне, Джой. Не собираюсь я тебя для чего-то использовать. Просто люблю. Или ты думаешь, что не люблю? Люблю, будь уверен. Ты мой младший брат. Мой единственный младший брат. И я хочу, чтобы ты был на моей стороне, делил со мной все блага, выпавшие на мою долю.

Во рту у Джоя пересохло, и совсем не от внезапной жары. Впервые с того момента, как он свернул на Коул-Вэлью-роуд, ему захотелось глотнуть «Джека Дэниелса».

– А вот мне представляется, что я нужен тебе для того, чтобы снять со стены распятие. Может, чтобы повесить его головой вниз.

Пи-Джи промолчал.

– Я думаю, тебе не терпится завершить ту самую «живую» картину, которую ты начал здесь выкладывать, но теперь ты боишься войти в церковь, потому что мы ее восстановили.

– Ничего вы не восстановили, – пренебрежительно бросил Пи-Джи.

– Готов спорить, как только я сниму распятие, задую свечи, разрушу алтарь, то есть это место вновь станет безопасным для тебя, ты тут же нас убьешь, как, собственно, и собирался с самого начала.

– Эй, малыш, ты забыл, кто перед тобой? Я же твой старший брат, который всегда защищал тебя, заботился о тебе. И я собираюсь причинить тебе вред? Тебе? По-моему, ты несешь чушь.

Селеста поднялась с колен, чтобы встать рядом с Джоем, словно почувствовала: подобная смелость с ее стороны поможет убедить Пи-Джи, что она и Джой чувствуют себя в полной безопасности под охраной символов, которыми окружили себя. Чем увереннее они держались, тем тревожнее становилось на душе у Пи-Джи.

– Если ты не боишься церкви, почему ты не решаешься подойти к нам? – спросил Джой.

– Почему здесь так тепло? – Пи-Джи пытался придать голосу былую самонадеянность, но в нем определенно проскальзывали нотки сомнения. – Чего мне здесь бояться? Нечего.

– Тогда подходи.

– Нечего здесь бояться.

– Докажи это. Опусти пальцы в святую воду.

Пи-Джи повернулся к мраморной купели по правую сторону от себя.

– Она была сухой. Вы сами налили туда воду.

– Неужели?

– Она не освящена. Ты – не паршивый священник. Это обычная вода.

– Тогда опусти в нее пальцы.

Джой читал о психически больных людях, которые, будучи уверенными в том, что в них вселился дьявол, могли вызывать у себя ожоги на руках, если опускали их в святую воду или прикасались к распятию. Ожоги эти были самыми настоящими, только вызывались они не внешними факторами, а собственной психической энергией, убежденностью в том, что фантазии и есть реальный мир.

– Давай, прикоснись к ней, давай, – продолжил Джой, видя, что Пи-Джи не может оторвать взгляда от озерца воды в купели. – Или ты боишься, что вода обожжет тебе руку, как кислота?

Пи-Джи осторожно потянулся к мраморной купели. Растопырил пальцы над водой. Потом отдернул руку.

– Господи, – чуть слышно выдохнула Селеста.

Они нашли способ обратить безумие Пи-Джи себе на пользу, защититься им от него.

Впервые с того момента, как начался второй отсчет, Джой показал себя не юношей, только-только разменявшим двадцатник, но зрелым мужем, нашедшим, что противопоставить не старшему брату, а психически больному человеку с чрезвычайно могучим и изворотливым умом. Двадцать лет, прошедшие между двумя попытками, были прожиты не зря.

– Ты точно так же не сможешь прикоснуться к нам, – решительно заявил Джой. – Во всяком случае, в этом святом месте. Ты не сможешь сделать здесь то, что собирался, Пи-Джи. Теперь у тебя ничего не выйдет, потому что мы вернули бога в эти стены. И тебе остается только одно – бежать отсюда. Утро неминуемо наступит, и мы будем сидеть здесь, дожидаясь, пока кто-то не придет сюда, разыскивая нас, или не найдет Биммеров.

Пи-Джи вновь попытался опустить руку в воду, но не смог заставить себя коснуться ее. Вскрикнув от страха и злобы, пнул купель.

Широкая мраморная чаша свалилась с пьедестала, и Пи-Джи, вдохновившись этой победой, рванулся в неф еще до того, как она упала на пол.

Джой наклонился, взялся за «ремингтон».

Вода выплеснулась из чаши и, едва Пи-Джи наступил в образовавшуюся лужу, облако сернистого газа заклубилось у его ног, словно вода действительно была освящена и отреагировала как кислота на соприкосновение с сапогом человека, одержимого дьяволом.