Текст книги "Холодный огонь"

Холли положила вилку на стол и уставилась в тарелку, словно недоеденные оладьи и размазанное черничное варенье могли подсказать ответ. Как цыганка, которая гадает на кофейной гуще или по ладони.

Кто, черт возьми, этот Айронхарт? Медиум?

Холли никогда особо не интересовалась экстрасенсорикой или сверхспособностями. Естественно, она слышала о людях, которые утверждали, будто способны «увидеть» убийцу, прикоснувшись к одежде жертвы. И о тех, кто иногда помогал полиции найти тела пропавших людей. В «Нэшнл инкуайрер» неплохо платили за прогнозы мировых событий и будущего звезд. Некоторые заявляли, что способны общаться с душами мертвых. Но интерес Холли ко всему сверхъестественному был настолько незначителен, что у нее так и не сложилось мнение по поводу этих людей. Не то чтобы она считала их мошенниками, просто сама эта тема казалась слишком скучной, чтобы вообще о ней задумываться.

Несмотря на свои рационализм и цинизм, Холли все же считала себя достаточно гибкой, чтобы принять идею о существовании действительно сильных медиумов, но она не была уверена, что «медиум» – подходящее определение для Джима Айронхарта. Этот парень не стал бы обращаться в дешевые таблоиды с предсказаниями о том, что Стивен Спилберг (сюрприз!) в следующем году снимет очередной блокбастер, что Шварценеггер так и не избавится от акцента, что Том Круз бросит очередную подружку, а Эдди Мёрфи в обозримом будущем останется чернокожим. Джим Айронхарт знал все обстоятельства надвигающихся смертей. Ему было точно известно – кто, когда, где и как. Причем он знал детали заранее и поэтому мог изменить ход событий. Он не гнул ложки силой мысли, не говорил загробным голосом древнего духа Рама-Лама-Дингдонга и не предсказывал будущее по внутренностям, каплям воска или картам Таро.

Ради всего святого, он спасал людей! Он менял судьбы, причем не только судьбы тех, кого вырывал из лап смерти, но и судьбы их друзей и родных, избавляя их от неизбежных страданий. И он чувствовал надвигающуюся угрозу на расстоянии трех тысяч миль, разделявших Лагуна-Нигель и Бостон!

Возможно, он геройствовал и за пределами Соединенных Штатов, Холли ведь не просматривала международные медиа за последние полгода. Он вполне мог спасать людей в Италии, Франции, Германии, Японии, Швеции или Паго-Паго.

Определение «медиум» для него явно не годилось. Холли не могла придумать подходящее слово. Она будто бы предвкушала чудо, что странно, потому что в чудеса она верила в детстве, а те времена давно прошли. И еще примешивался благоговейный страх.

Холли поежилась.

Кто он такой? Что он такое?

Чуть больше тридцати часов назад она прочитала статью о спасении маленького Николаса О’Коннера и почувствовала, что напала на след сенсации, а изучив распечатки, которые ей выдал «Ньюсвеб», поняла, что это будет самая главная тема в ее карьере, и не важно, сколько эта карьера продлится.

Теперь же она начала подозревать, что раскопала историю десятилетия.

– Все в порядке?

– Все очень странно, – сказала Холли и только потом поняла, что говорит не сама с собой, а отвечает на конкретный вопрос.

Рядом со столиком стояла озабоченная официантка, на кармашке ее форменной блузки было вышито имя Бернис. Холли поняла, что думала о Джиме Айронхарте, вперившись в тарелку и не съев за все это время ни кусочка. Официантка это заметила и решила, что посетительница чем-то недовольна.

Бернис нахмурилась:

– Странно?

– Ага… Странно… Я вроде как зашла в самый обычный бар, а оказалось, здесь подают вкуснейшие оладьи с черничным вареньем. В жизни таких не пробовала!

– Вы… Вам правда нравится? – запинаясь, переспросила Бернис, словно подозревая, что ее разыгрывают.

– Просто объедение!

Холли донесла вилку до рта и принялась старательно жевать холодное непрожаренное тесто.

– Я так рада! Желаете что-нибудь еще?

– Только счет.

Бернис ушла. Холли стала доедать оладьи, потому что хотела есть, а кроме них, на тарелке ничего не было.

В процессе еды она разглядывала отдыхающих – те возбужденно делились впечатлениями о достопримечательностях, которые уже успели посетить, и обсуждали дальнейшие планы. В этот момент она впервые за многие годы с трепетом почувствовала себя посвященной. Она знала то, чего не знали все остальные. Она, как репортер, владела недоступной и секретной для всех информацией. Она соберет сведения и напишет свой материал. Это будет блестящая проза, честная и экспрессивная, как лучшие заметки Хемингуэя (во всяком случае, она постарается соответствовать). Ее статью напечатают на первых полосах всех главных газет страны и даже мира. Но самое прекрасное во всем этом, что ее секрет не имеет никакого отношения к политическим скандалам, к сбросу токсических отходов или к самым разным формам террора и насилия, которые подпитывают современные средства массовой информации. Она напишет о чуде, о мужестве и надежде, о предотвращенных трагедиях и спасенных жизнях.

И все же жизнь прекрасна! Холли не могла сдержать улыбку.

Сразу после завтрака Холли взяла карты «Томас гайд» и отыскала дом Джима в Лагуна-Нигель. Адрес она вычислила по компьютеру еще в Портленде: нашла в открытых источниках информацию о сделках с недвижимостью в округе Ориндж за последний год. Нетрудно предположить, что человек, выигравший в лотерею шесть миллионов, потратит часть денег на покупку нового жилья. Предположение оказалось верным. Джим сорвал джекпот – возможно, благодаря своему дару предвидения – в начале января. Третьего мая он завершил сделку по покупке дома на Бугенвиллея-вей. Так как согласно записям Джим не покупал недвижимости раньше, можно было сделать вывод, что до своего баснословного выигрыша жилье он арендовал.

Холли удивилась, увидев, в каком скромном доме он решил поселиться. Район был новый и зеленый, совсем рядом с Краун-Вэлли-парквей, спланирован в южных традициях округа Ориндж: широкие улицы усажены молодыми пальмами и чайными деревьями, дома в средиземноморском стиле с черепичными крышами красных, песочных и персиковых оттенков. Многие мечтают жить в таком городке, и пусть даже стоимость одного квадратного фута в типовом доме Лагуна-Нигель сравнима со стоимостью квадратного фута в пентхаусе на Манхэттене, Айронхарт все равно мог позволить себе жилье получше. Его дом был самым маленьким по площади в районе – тысячи две квадратных футов, может, чуть больше. Оштукатуренные кремово-белые стены, широкие французские окна в пол и никаких раздражающих глаз излишеств. Ухоженный, но опять же маленький газон с азалиями и бальзаминами. Пара арекаструмов в то еще не жаркое утро отбрасывали кружевные тени на стены дома.

Холли ехала медленно, чтобы получше все рассмотреть. На подъездной дорожке машины не было. Шторы на окнах задернуты. Единственный способ узнать, дома ли Айронхарт, это подойти к парадной двери и позвонить. Вообще, так она и собиралась сделать. Но не сейчас.

В конце квартала Холли развернулась и еще раз проехала мимо дома Джима. Приятное место, даже милое, но такое… обычное. Не верилось, что именно здесь живет столь удивительный человек.

Виола Морено обитала в живописном зеленом квартале, построенном «Ирвин компани» в шестидесятых-семидесятых годах. Живые изгороди из боярышника с тех пор вымахали до исполинских размеров, и даже в самые знойные безоблачные дни здесь можно было укрыться от жары в тени высоченных эвкалиптов и лавров.

Обстановка в таунхаусе Виолы Морено говорила о том, что его хозяйка стилю явно предпочитает комфорт. Будто раздутый мягкий диван, удобные глубокие кресла, пухлые скамеечки для ног – все в теплых тонах. На традиционных пейзажах, украшавших стены, глаза отдыхали, а не начинали дергаться от напряженной работы мозга. И повсюду были полки с книгами и стопки журналов.

Едва переступив порог, Холли почувствовала себя как дома.

Виола казалась такой же радушной и простой, как ее жилище. Ей, американке мексиканского происхождения с безупречной кожей оттенка тусклой меди и живыми, веселыми глянцево-черными глазами, было около пятидесяти. Ростом она была ниже среднего и в силу возраста немного полновата, но Холли легко представила, как в былые времена мужчины сворачивали шеи, оглядываясь на эту женщину. Да, Виола все еще была красива. Возле двери она взяла Холли под руку, точно старинную подругу, и провела через дом на террасу, хотя до этого момента они лишь однажды говорили по телефону.

На террасе с видом на лужайку их поджидал кувшин с ледяным лимонадом и два стакана. В плетеных креслах лежали пухлые желтые подушки.

День выдался не жаркий, воздух был сухой и чистый.

– Летом я провожу здесь почти все время, – призналась Виола, когда они устроились за стеклянным столиком. – Правда, прекрасный уголок?

Два ряда таунхаусов разделяла широкая, но не глубокая, утопающая в зелени ложбина. Ее украшала пара круглых клумб с красными и лиловыми бальзаминами. Две белки сбежали по пологому склону и перепрыгнули через петляющую тропинку.

– Да, здесь просто чудесно, – согласилась Холли.

Виола разлила лимонад по стаканам.

– Мы с мужем купили этот дом, когда деревья еще были саженцами, а наш гидропосевной «зеленый пояс» зиял проплешинами. Но мы представляли, как в один прекрасный день разрастется зелень, и были терпеливы, хоть и молоды. – Виола вздохнула. – Иногда в плохие дни мне становится горько, оттого что он ушел совсем молодым, так и не увидев, как расцвел наш уголок. Но обычно я просто сижу здесь и наслаждаюсь. И надеюсь, где-то в лучшем мире Джо в этот самый момент радуется за меня.

– Мне очень жаль, – сказала Холли, – я не знала, что ваш муж умер.

– Конечно, дорогая, вы не знали. Откуда вам знать? Это случилось так давно, еще в шестьдесят девятом. Мне тогда исполнилось тридцать, а Джо – тридцать два. Мой муж служил в морской пехоте и гордился этим. И я им гордилась. И до сих пор горжусь, хотя он погиб во Вьетнаме.

Холли вдруг поняла, что большинство павших в той войне молодых ребят сейчас были бы зрелыми или даже пожилыми мужчинами. Их жены прожили без них дольше, чем с ними.

Сколько еще времени пройдет, прежде чем война во Вьетнаме будет казаться молодежи делом давно минувших дней, как крестовые походы Ричарда Львиное Сердце или Пелопоннесская война?

– Тяжкая утрата, он был так молод, – с надрывом в голосе сказала Виола, но уже через секунду спокойно добавила: – Столько воды утекло…

Жизнь этой женщины представлялась Холли спокойным путешествием от одного удовольствия к другому в тепле и уюте, под добродушный смех в компании близких друзей. Теперь она догадалась, что это только видимая сторона. По тому, с какой любовью и уверенностью в голосе Виола произнесла «мой муж», Холли поняла: сколько бы лет ни прошло, воспоминания о супруге, первом и единственном ее мужчине, никогда не потускнеют. После гибели Джо жизнь Виолы кардинально изменилась. Общительная и дружелюбная от природы, она, безусловно, осталась оптимисткой, но потеря легла на ее сердце черной тенью.

В начале карьеры каждый хороший журналист усваивает основные правила: во-первых, люди не всегда те, кем кажутся, и во-вторых, они не проще самой жизни.

Виола отпила лимонада.

– Слишком сладко. Вечно перекладываю сахар. – она поставила стакан на стол. – Итак, вы разыскиваете брата. Расскажите о нем. Признаюсь, я заинтригована.

– Как уже говорила по телефону, я выросла в приемной семье. Мои родители были чудесными людьми, я любила их как родных, но…

– Я понимаю, вы хотели бы узнать о своих настоящих родителях.

– Да. Знаете, у меня внутри будто пустота… – сказала Холли. – На сердце словно темное пятно…

Она очень старалась не переиграть и сама удивлялась, с какой легкостью у нее получалось лгать. Обманом легко выудить нужную информацию из неразговорчивых источников. Такие признанные журналисты, как Джо Макгиннис, Джозеф Уэмбо, Боб Вудворд и Карл Бернстайн, в свое время доказали, что, если хочешь добраться до правды, надо учиться ловчить и хитрить. Но Холли не могла похвастать такими навыками. Более того, ей было неловко и совестно, но она умудрилась не выдать себя перед Виолой Морено.

– И хотя записи в агентстве по усыновлению оказались более чем скудные, мне удалось узнать, что мои настоящие, биологические, родители умерли двадцать пять лет назад, когда мне было восемь…

На самом деле Холли говорила о родителях Джима Айронхарта, которые умерли двадцать пять лет назад, когда тому было десять. Холли узнала об этом, изучив статьи о его выигрыше в лотерею.

– …Так что у меня не было шанса их узнать, – заключила Холли.

– Это ужасно. Теперь моя очередь вас жалеть, – искренне сказала Виола.

Холли почувствовала себя последней мерзавкой. Выдуманная история показалась ей пародией на реальную трагедию в жизни Виолы. Но это ее не остановило.

– Все не так ужасно, как кажется. Я узнала, что у меня есть брат. Помните, я говорила об этом по телефону?

Виола положила руки на стол, подалась вперед и участливо спросила:

– И вы считаете, что я помогу вам найти брата?

– Не совсем так. Видите ли, я уже его нашла.

– О, я так за вас рада!

– Но… Я боюсь с ним встретиться.

– Боитесь? Почему?

Холли посмотрела на лужайку перед домом и пару раз нервно сглотнула, будто пытаясь взять себя в руки. Получилось отлично, хоть «Оскар» выдавай. Холли тошнило от самой себя.

– Насколько я знаю, – она даже дрожи в голос напустила, – у меня, кроме него, в целом свете никого нет. Он – единственная ниточка, связывающая меня с матерью и отцом, которых я никогда не знала. Он мой брат, миссис Морено, и я его люблю. Пусть мы никогда не встречались, но я люблю его. Вот только я боюсь… Боюсь, когда мы встретимся… Вдруг я ему… Как сказать?.. Не понравлюсь…

– Господи, конечно, вы ему понравитесь! С чего бы вдруг ему не понравилась такая славная девушка? С чего вы взяли, что он не обрадуется, узнав, что у него есть сестра?!

Гореть мне в аду, подумала Холли, но вслух сказала:

– Наверное, прозвучит глупо, но меня это очень беспокоит. В том смысле, что при первой встрече важно произвести хорошее впечатление, а я в этом не мастер.

– Дорогая, на меня вы сразу произвели хорошее впечатление.

«Да уж, – подумала Холли, – за это можете втоптать меня в грязь».

– Понимаете, я не хочу рисковать, – сказала она. – Мне бы узнать о нем побольше, а уже потом постучать в дверь его дома. Что он любит, чего не любит… Все в этом роде. О миссис Морено, я так боюсь все испортить.

Виола кивнула:

– Полагаю, вы пришли ко мне, потому что я знаю вашего брата. Предположу, что он был моим учеником.

– Вы ведь преподаете историю в неполной средней школе, здесь в Ирвайне…

– Все верно, я устроилась туда еще до гибели Джо.

– Да, и вот, собирая информацию, я узнала, что мой брат… Он не учился в вашей школе, он преподавал английский, а вы работали в соседнем кабинете и поэтому наверняка хорошо его знали.

Улыбка, словно лампочка, осветила лицо Виолы.

– Вы говорите о Джиме Айронхарте?

– Да, он мой брат.

– О, это так… Это же просто замечательно!

Виола пришла в такой восторг, что Холли растерялась и просто не знала, как реагировать.

– Джим – очень хороший человек. Был бы у меня такой сын! Он иногда заходит поужинать – правда, все реже. Признаюсь, я так люблю для него готовить. – Виола помолчала секунду-другую. – В любом случае, дорогая, лучшего брата вам не найти. Джим замечательный, он учитель от бога, такой чуткий и такой терпеливый.

Холли вспомнила о Нормане Ринке, психопате, который в мае застрелил продавца и двух покупателей круглосуточного магазина в Атланте. И этого самого Нормана Ринка убил такой чуткий и терпеливый Джим Айронхарт – восемью выстрелами из дробовика в упор. Причем четыре последних пришлись в бездыханный труп Ринка. Виола Морено наверняка хорошо знала своего коллегу, но явно не представляла, на что тот способен в гневе.

– На своем веку я повидала немало хороших учителей, но ни один не относился к ученикам так, как Джим Айронхарт. Джим волновался о них как о собственных детях.

Виола откинулась в кресле и покачала головой, словно бы припоминая.

– Он отдавал им себя, страстно хотел сделать их жизнь лучше, и все, за исключением разве что самых отпетых хулиганов, ценили это. У Джима были прекрасные отношения с учениками, иной учитель душу бы продал за подобные отношения, и все равно ничего бы не вышло. Понимаете, многие наставники общаются с подопечными панибратски, но это никогда не работает.

– Так почему же он ушел из школы?

Улыбка сошла с лица Виолы, и, немного подумав, она ответила:

– Думаю, отчасти из-за лотереи.

– Из-за какой лотереи?

– А вы не в курсе?

Холли нахмурилась и покачала головой.

– В январе Джим выиграл в лотерею шесть миллионов долларов.

– Мать честная!

– Первый раз в жизни купил билет, и сразу джекпот!

Холли сменила маску крайнего удивления на маску крайней озабоченности.

– О господи! Теперь он подумает, будто я объявилась, потому что он внезапно разбогател.

– Нет, что вы, Джим не такой, – поспешила заверить ее Виола. – Он никогда не думает о людях плохо.

– Я хорошо зарабатываю, – соврала Холли. – Мне не нужны его деньги, я бы их не взяла, даже если бы он сам предложил. Мои приемные родители – врачи, не богатеи, но вполне состоятельные люди. А я адвокат, у меня много клиентов.

«Ладно, ладно, не нужны тебе его деньги, – мысленно успокаивала себя Холли, хотя помогало не очень. – Но ты все равно презренная лживая сучка. Где ты только научилась так врать? В аду будешь стоять по пояс в дерьме, вылизывая сатане ботинки».

Настроение Виолы заметно переменилось. Она встала из-за стола и подошла к краю террасы, затем выдернула сорняк из большого керамического горшка с бегониями, гипсофилой и медно-желтыми ноготками, зажала травинку между указательным и большим пальцем и, задумчиво глядя на нее, медленно скатала травинку в шарик.

Виола молчала так долго, что Холли заволновалась, не выдала ли себя какой-нибудь глупой фразой. С каждой секундой она нервничала все больше и даже поймала себя на мысли, что готова признаться в обмане и умолять о прощении.

На траве резвились белки. Бабочка залетела под крышу террасы, села на край кувшина, но уже через мгновение спорхнула и улетела.

В конце концов Холли не выдержала и на этот раз с неподдельной дрожью в голосе спросила:

– Миссис Морено, вы в порядке?

Виола бросила скатанный из травинки шарик на лужайку.

– Я в порядке, просто не знаю, как обо всем этом рассказать.

– О чем? – взволнованно переспросила Холли.

Виола встряхнулась и снова подошла к столу.

– Вы спросили, почему Джим… почему ваш брат перестал преподавать. Я сказала, что из-за лотереи. Но на самом деле это не так. Джим очень любил свою работу, он бы ее не бросил, даже если бы выиграл сто миллионов.

Холли едва сдержалась, чтобы не выдать себя вздохом облегчения.

– Тогда из-за чего он ее разлюбил?

– Джим потерял ученика.

– Не понимаю. Как потерял?

– Его звали Ларри Каконис. Учился в восьмом классе. Очень способный мальчик. Добрый, но проблемный. То есть он рос в неблагополучной семье. Отец бил мать – бил, сколько Ларри себя помнил. Ларри считал, что должен прекратить это – но как? Он винил себя, хотя не был ни в чем виноват. Такой уж он был, мальчик с повышенным чувством ответственности.

Виола взяла со стола свой стакан с лимонадом, вернулась к краю террасы и снова долго молчала, глядя на лужайку.

Холли ждала.

– Мать Ларри была созависимой, – наконец заговорила Виола. – Да, она была жертвой его отца, но добровольной. То есть у нее, как и у отца, были проблемы с психикой. А Ларри никак не мог совместить в своем сознании любовь и уважение к матери с ее желанием быть битой – до определенной степени, конечно.

Тут Холли поняла, о чем идет речь, она не хотела слушать дальше, но выбора не было.

– Джим много времени посвящал Ларри. Я имею в виду, помимо уроков английского. В итоге Ларри ему открылся. Вряд ли кто-то другой мог рассчитывать на доверие мальчика. Джим организовал для Ларри консультации с доктором Лансингом – психологом, который по совместительству работал в школьном округе. Дело вроде пошло на лад, Ларри старался разобраться в себе и понять свою мать. А потом, пятнадцатого мая прошлого года… Столько времени прошло, даже не верится… Ларри Каконис взял пистолет из коллекции отца, зарядил и выстрелил себе в рот.

Холли дернулась. Она ощутила удар, даже два, почти физически. Сначала она содрогнулась при мысли, что тринадцатилетний мальчик покончил с собой, хотя впереди его ждала целая жизнь. В таком возрасте самая маленькая проблема кажется трагедией и приводит в отчаяние. Холли вдруг стало больно за Ларри Какониса. А еще на нее навалились обида и злость за него: у мальчика даже не было возможности осознать, что жизнь, если положить все на весы, предлагает больше радостей, чем печалей.

Но больше всего Холли потрясла дата самоубийства Ларри. Пятнадцатое мая.

Год спустя пятнадцатого мая Джим Айронхарт в первый раз совершил чудо: в тот день он спас Сэма и Эмили Ньюсам. Спас от рук убийцы-психопата Нормана Ринка.

Холли просто не могла усидеть на месте. Она поднялась и подошла к Виоле.

Они стояли на краю террасы и вместе наблюдали за бегающими по лужайке белками.

– Джим винил в случившемся себя, – сказала Виола.

– В смерти Ларри Какониса? Но почему? Ведь он не виноват.

– И все равно он винил себя. Такой уж он человек. Но, даже зная Джима, его реакция показалась мне чрезмерной. После смерти Ларри он потерял интерес к работе. Перестал верить, что можно изменить жизнь к лучшему. Джим многого добился на своем поприще. Любой учитель мог ему позавидовать, но этот промах, трагедия с Ларри, его подкосил.

Холли вспомнила, как Джим выхватил маленького Билли Дженкинса из-под колес мчавшегося с холма пикапа. Вот уж что не назовешь промахом.

– Он впал в депрессию и никак не мог выйти из этого состояния.

Мужчина, с которым Холли познакомилась в Портленде, не выглядел подавленным. Да, он казался загадочным или даже замкнутым, но он постоянно улыбался, и вообще с чувством юмора у него был полный порядок.

Виола отпила лимонада.

– Забавно, теперь будто кислит. – она поставила стакан на бетонный пол и вытерла влажную ладонь о слаксы. – А потом… Потом Джим изменился.

– Изменился? В каком смысле?

– Замкнулся в себе. Начал заниматься восточными единоборствами. Тхэквондо. Многие ими увлекаются, но это совсем не в его духе.

Да, совсем не в духе Джима Айронхарта, с которым познакомилась Холли.

– И он не просто увлекся, – говорила Виола. – Все оказалось куда серьезнее. Каждый день после уроков Джим ехал на тренировку в Ньюпорт-Бич. В него будто бес вселился, я начала за него беспокоиться. Поэтому, когда он сорвал джекпот, мне даже полегчало. Шесть миллионов долларов! Повезло так повезло! Выигрыш мог изменить его жизнь, помочь выйти из депрессии.

– Но этого не случилось?

– Нет. Казалось, Джим не удивился и даже не обрадовался. Он бросил работу, переехал из квартиры в новый дом… И еще больше отдалился от своих друзей. – Виола посмотрела на Холли и улыбнулась. – Вот почему я так обрадовалась, когда вы сказали, что он ваш брат. То есть вы его сестра, о существовании которой он даже не подозревал. Может, вам удастся помочь Джиму и сделать то, на что оказался неспособен выигрыш в шесть миллионов долларов.

Холли снова стало совестно за свой обман, она покраснела, но понадеялась, что Виола примет краску стыда за румянец смущения.

– Да, будет здорово, если получится.

– У вас получится, я уверена. У него никого нет (по крайней мере, он так думает), и в этом тоже проблема. Но, обретя сестру, он больше не будет так одинок. Поезжайте к нему сегодня же, лучше прямо сейчас.

– Я так и сделаю, но чуть позднее, – покачала головой Холли. – Хочу сначала собраться с мыслями, набраться уверенности в себе. Только не рассказывайте ему обо мне, хорошо?

– Конечно, дорогая, я ничего ему не расскажу. Это ваша привилегия, кому, как не вам, принести ему радостную весть?

Холли улыбнулась, только улыбка была фальшивой, точно пластмассовые губы, которые наклеивают на Хеллоуин.

Спустя еще пару минут, уже у парадной двери, Виола положила руку на плечо Холли.

– Не хотелось бы вас обнадеживать. Вытащить Джима из депрессии – задача не из легких. Сколько его знаю, в нем всегда чувствовалась затаенная печаль. Как клеймо, которое ничем не вывести. Собственно, это неудивительно, если вспомнить, что случилось с его родителями. Джим ведь осиротел, когда ему было всего десять лет.

Холли кивнула:

– Спасибо. Вы очень мне помогли.

Виола порывисто обняла и поцеловала Холли в щеку.

– Жду не дождусь, когда вы вместе придете ко мне на ужин. Представьте: тамале с молочной кукурузой, черная фасоль и рис с халапеньо – такой острый, что пломбы в зубах расплавятся!

Холли было приятно и в то же время совестно. Здорово познакомиться с женщиной, рядом с которой с первой минуты чувствуешь себя как племянница с любимой тетушкой, но как же стыдно выдавать себя за совершенно другого человека.

Всю дорогу к взятой напрокат машине Холли поносила себя на чем свет стоит. В этом она была мастер – за двенадцать лет в новостной редакции бок о бок с репортерами она научилась так выражаться, что могла получить первую премию в конкурсе сквернословия, даже если бы ее конкурентом был самый отпетый матерщинник с синдромом Туретта.

В «Желтых страницах» Ньюпорт-Бич нашелся только один адрес школы тхэквондо. Она располагалась в торговом центре на Ньюпорт-бульвар между магазином-складом штор и пекарней.

Школа называлась «Додзе». В переводе с японского – место, где проходят тренировки, соревнования и аттестации в боевых искусствах. С таким же успехом можно было назвать ресторан «Рестораном», а магазин одежды «Магазином одежды». Холли удивилась, потому как азиатские бизнесмены обычно давали своим заведениям более поэтические названия.

На тротуаре перед витриной «Додзе» стояли трое прохожих. Они ели эклеры, вдыхали ароматы из пекарни и глазели, как коренастый, но при этом очень шустрый кореец в черном кимоно проводил тренировку с шестью учениками. Стекла витрины аж подрагивали, когда тренер бросал на мат очередного своего ученика.

Холли вошла в школу «Додзе». Ароматы шоколада, корицы и свежей сдобы сменились слабым запахом благовоний и пота.

Когда-то по заданию редакции Холли писала репортаж о тинейджере из Портленда, который стал призером соревнований по тхэквондо, поэтому знала, что это нечто вроде агрессивной разновидности карате по-корейски с молниеносными рубящими или прямолинейными ударами руками или ногами в прыжке, с удушающими захватами и жесткими блокировками. Тренер явно давал фору ученикам, но они все равно хрипели, стонали, вскрикивали и с глухим стуком падали на маты.

За стойкой в дальнем правом углу зала сидела девушка-администратор. Она перебирала бумаги и делала какие-то записи, являя собой воплощение сексуальности. Красная футболка обтягивала пышную грудь так, что трудно было не заметить соски размером со спелую вишню. Грива спутанных каштановых волос с мелированием. Тени, коралловая помада, идеальный загар, обезоруживающе длинные ногти в тон помады и столько бижутерии, что можно завалить витрину в местном супермаркете.

– Боже, неужели они рычат и бухаются на маты весь день? – спросила ее Холли.

– Ну да, почти.

– И как вам?

– О да. – администратор игриво подмигнула Холли. – Понимаю, о чем вы. Кидаются друг на друга, как племенные жеребцы. Я тут за час так завожусь, что дальше некуда.

Холли даже растерялась. Она-то полагала, что этот шум-гам не может вызвать ничего, кроме головной боли, но все равно «по-женски» подмигнула администраторше.

– Босс у себя?

– Эдди? Думаю, на пару сотен ступенек уже поднялся, – загадочно ответила девица. – А что вы хотели?

Холли пояснила, что она репортер и работает над материалом, к которому «Додзе» имеет косвенное отношение.

Администраторша, если она и правда ею являлась, просияла, что, по опыту Холли, было редкостью в таких обстоятельствах.

Она сказала, что Эдди будет только рад, если о его школе напишут СМИ, потом встала с табурета и подошла к двери за стойкой. Теперь Холли могла оценить ее босоножки на высоких каблуках и белые шорты, которые так облегали тело, что казалось, зад девушки просто покрашен в белый цвет.

Холли чуть не почувствовала себя мальчиком рядом с ней.

Как и предрекла секс-бомба, Эдди обрадовался, когда узнал, что о его школе «Додзе», пусть по касательной, упомянут в газете. Он охотно согласился на интервью с единственным условием: оно не должно прервать его тренировку. Эдди не был азиатом, и Холли решила, что этим объясняется банальное название его школы единоборств. Высокий голубоглазый блондин, взъерошенный и мускулистый. Из одежды на нем были только черные велосипедные шорты из спандекса.

Эдди быстро поднимался в никуда на тренажере-лестнице фирмы «Стэйрмастер».

– Здорово, – сказал он, работая накачанными ногами, как поршнями. – Еще шесть пролетов, и я на вершине Монумента Вашингтону.

Дышал Эдди тяжело, но не так, как обычно дышала Холли, взбежав к себе на третий этаж.

Эдди жестом предложил ей присесть в кресло, которое стояло как раз напротив тренажера. Отсюда она видела его во всей красе. Бронзовая кожа блестела от пота, взмокшие потемневшие волосы на затылке липли к шее. Черные шорты облегали его так же плотно, как белые обтягивали администраторшу. Создавалось впечатление, что Эдди готовился к визиту Холли, поставив кресло и тренажер так, чтобы подать себя в лучшем свете.

Холли снова лгала, но перед Эдди ей было не так стыдно, как перед Виолой Морено. Хотя бы потому, что легенда была попроще. Пункт первый: она пишет статью о Джиме Айронхарте и ей надо собрать о нем подробную информацию (правда). Пункт второй: особенно ее интересует, какой эффект оказал на жизнь Айронхарта выигрыш в лотерею (ложь). Пункт третий: она заручилась его согласием (ложь). Итого тридцать три процента правды – достаточно, чтобы не мучиться угрызениями совести.

– Вы уж постарайтесь написать «Додзе» без ошибок, – попросил Эдди, затем глянул на свою правую ногу и счастливо добавил: – Вы только посмотрите на эту икру! Твердая как камень.

Как будто у Холли была возможность не видеть его ноги.

– Ни капли жира между кожей и мышцами, весь сжег!

Еще одна причина не мучиться совестью, обманывая Эдди, – он тщеславный и самодовольный козел.

– До вершины три пролета, – возвестил Эдди, согласуя свою речь с каждым вдохом и выдохом.

– Всего три? Тогда я подожду.

– Нет-нет. Задавайте свои вопросы. Я на этом не остановлюсь. После Монумента переключусь на Эмпайр-стейт-билдинг. Хочу проверить, высоко ли заберусь.

– Айронхарт занимался в вашей школе?