Текст книги "Холодный огонь"

Холли положила вилку на стол и уставилась в тарелку, словно недоеденные оладьи и размазанное черничное варенье могли подсказать ответ. Как цыганка, которая гадает на кофейной гуще или по ладони.

Кто, черт возьми, этот Айронхарт? Медиум?

Холли никогда особо не интересовалась экстрасенсорикой или сверхспособностями. Естественно, она слышала о людях, которые утверждали, будто способны «увидеть» убийцу, прикоснувшись к одежде жертвы. И о тех, кто иногда помогал полиции найти тела пропавших людей. В «Нэшнл инкуайрер» неплохо платили за прогнозы мировых событий и будущего звезд. Некоторые заявляли, что способны общаться с душами мертвых. Но интерес Холли ко всему сверхъестественному был настолько незначителен, что у нее так и не сложилось мнение по поводу этих людей. Не то чтобы она считала их мошенниками, просто сама эта тема казалась слишком скучной, чтобы вообще о ней задумываться.

Несмотря на свои рационализм и цинизм, Холли все же считала себя достаточно гибкой, чтобы принять идею о существовании действительно сильных медиумов, но она не была уверена, что «медиум» – подходящее определение для Джима Айронхарта. Этот парень не стал бы обращаться в дешевые таблоиды с предсказаниями о том, что Стивен Спилберг (сюрприз!) в следующем году снимет очередной блокбастер, что Шварценеггер так и не избавится от акцента, что Том Круз бросит очередную подружку, а Эдди Мёрфи в обозримом будущем останется чернокожим. Джим Айронхарт знал все обстоятельства надвигающихся смертей. Ему было точно известно – кто, когда, где и как. Причем он знал детали заранее и поэтому мог изменить ход событий. Он не гнул ложки силой мысли, не говорил загробным голосом древнего духа Рама-Лама-Дингдонга и не предсказывал будущее по внутренностям, каплям воска или картам Таро.

Ради всего святого, он спасал людей! Он менял судьбы, причем не только судьбы тех, кого вырывал из лап смерти, но и судьбы их друзей и родных, избавляя их от неизбежных страданий. И он чувствовал надвигающуюся угрозу на расстоянии трех тысяч миль, разделявших Лагуна-Нигель и Бостон!

Возможно, он геройствовал и за пределами Соединенных Штатов, Холли ведь не просматривала международные медиа за последние полгода. Он вполне мог спасать людей в Италии, Франции, Германии, Японии, Швеции или Паго-Паго.

Определение «медиум» для него явно не годилось. Холли не могла придумать подходящее слово. Она будто бы предвкушала чудо, что странно, потому что в чудеса она верила в детстве, а те времена давно прошли. И еще примешивался благоговейный страх.

Холли поежилась.

Кто он такой? Что он такое?

Чуть больше тридцати часов назад она прочитала статью о спасении маленького Николаса О’Коннера и почувствовала, что напала на след сенсации, а изучив распечатки, которые ей выдал «Ньюсвеб», поняла, что это будет самая главная тема в ее карьере, и не важно, сколько эта карьера продлится.

Теперь же она начала подозревать, что раскопала историю десятилетия.

– Все в порядке?

– Все очень странно, – сказала Холли и только потом поняла, что говорит не сама с собой, а отвечает на конкретный вопрос.

Рядом со столиком стояла озабоченная официантка, на кармашке ее форменной блузки было вышито имя Бернис. Холли поняла, что думала о Джиме Айронхарте, вперившись в тарелку и не съев за все это время ни кусочка. Официантка это заметила и решила, что посетительница чем-то недовольна.

Бернис нахмурилась:

– Странно?

– Ага… Странно… Я вроде как зашла в самый обычный бар, а оказалось, здесь подают вкуснейшие оладьи с черничным вареньем. В жизни таких не пробовала!

– Вы… Вам правда нравится? – запинаясь, переспросила Бернис, словно подозревая, что ее разыгрывают.

– Просто объедение!

Холли донесла вилку до рта и принялась старательно жевать холодное непрожаренное тесто.

– Я так рада! Желаете что-нибудь еще?

– Только счет.

Бернис ушла. Холли стала доедать оладьи, потому что хотела есть, а кроме них, на тарелке ничего не было.

В процессе еды она разглядывала отдыхающих – те возбужденно делились впечатлениями о достопримечательностях, которые уже успели посетить, и обсуждали дальнейшие планы. В этот момент она впервые за многие годы с трепетом почувствовала себя посвященной. Она знала то, чего не знали все остальные. Она, как репортер, владела недоступной и секретной для всех информацией. Она соберет сведения и напишет свой материал. Это будет блестящая проза, честная и экспрессивная, как лучшие заметки Хемингуэя (во всяком случае, она постарается соответствовать). Ее статью напечатают на первых полосах всех главных газет страны и даже мира. Но самое прекрасное во всем этом, что ее секрет не имеет никакого отношения к политическим скандалам, к сбросу токсических отходов или к самым разным формам террора и насилия, которые подпитывают современные средства массовой информации. Она напишет о чуде, о мужестве и надежде, о предотвращенных трагедиях и спасенных жизнях.

И все же жизнь прекрасна! Холли не могла сдержать улыбку.

Сразу после завтрака Холли взяла карты «Томас гайд» и отыскала дом Джима в Лагуна-Нигель. Адрес она вычислила по компьютеру еще в Портленде: нашла в открытых источниках информацию о сделках с недвижимостью в округе Ориндж за последний год. Нетрудно предположить, что человек, выигравший в лотерею шесть миллионов, потратит часть денег на покупку нового жилья. Предположение оказалось верным. Джим сорвал джекпот – возможно, благодаря своему дару предвидения – в начале января. Третьего мая он завершил сделку по покупке дома на Бугенвиллея-вей. Так как согласно записям Джим не покупал недвижимости раньше, можно было сделать вывод, что до своего баснословного выигрыша жилье он арендовал.

Холли удивилась, увидев, в каком скромном доме он решил поселиться. Район был новый и зеленый, совсем рядом с Краун-Вэлли-парквей, спланирован в южных традициях округа Ориндж: широкие улицы усажены молодыми пальмами и чайными деревьями, дома в средиземноморском стиле с черепичными крышами красных, песочных и персиковых оттенков. Многие мечтают жить в таком городке, и пусть даже стоимость одного квадратного фута в типовом доме Лагуна-Нигель сравнима со стоимостью квадратного фута в пентхаусе на Манхэттене, Айронхарт все равно мог позволить себе жилье получше. Его дом был самым маленьким по площади в районе – тысячи две квадратных футов, может, чуть больше. Оштукатуренные кремово-белые стены, широкие французские окна в пол и никаких раздражающих глаз излишеств. Ухоженный, но опять же маленький газон с азалиями и бальзаминами. Пара арекаструмов в то еще не жаркое утро отбрасывали кружевные тени на стены дома.

Холли ехала медленно, чтобы получше все рассмотреть. На подъездной дорожке машины не было. Шторы на окнах задернуты. Единственный способ узнать, дома ли Айронхарт, это подойти к парадной двери и позвонить. Вообще, так она и собиралась сделать. Но не сейчас.

В конце квартала Холли развернулась и еще раз проехала мимо дома Джима. Приятное место, даже милое, но такое… обычное. Не верилось, что именно здесь живет столь удивительный человек.

Виола Морено обитала в живописном зеленом квартале, построенном «Ирвин компани» в шестидесятых-семидесятых годах. Живые изгороди из боярышника с тех пор вымахали до исполинских размеров, и даже в самые знойные безоблачные дни здесь можно было укрыться от жары в тени высоченных эвкалиптов и лавров.

Обстановка в таунхаусе Виолы Морено говорила о том, что его хозяйка стилю явно предпочитает комфорт. Будто раздутый мягкий диван, удобные глубокие кресла, пухлые скамеечки для ног – все в теплых тонах. На традиционных пейзажах, украшавших стены, глаза отдыхали, а не начинали дергаться от напряженной работы мозга. И повсюду были полки с книгами и стопки журналов.

Едва переступив порог, Холли почувствовала себя как дома.

Виола казалась такой же радушной и простой, как ее жилище. Ей, американке мексиканского происхождения с безупречной кожей оттенка тусклой меди и живыми, веселыми глянцево-черными глазами, было около пятидесяти. Ростом она была ниже среднего и в силу возраста немного полновата, но Холли легко представила, как в былые времена мужчины сворачивали шеи, оглядываясь на эту женщину. Да, Виола все еще была красива. Возле двери она взяла Холли под руку, точно старинную подругу, и провела через дом на террасу, хотя до этого момента они лишь однажды говорили по телефону.

На террасе с видом на лужайку их поджидал кувшин с ледяным лимонадом и два стакана. В плетеных креслах лежали пухлые желтые подушки.

День выдался не жаркий, воздух был сухой и чистый.

– Летом я провожу здесь почти все время, – призналась Виола, когда они устроились за стеклянным столиком. – Правда, прекрасный уголок?

Два ряда таунхаусов разделяла широкая, но не глубокая, утопающая в зелени ложбина. Ее украшала пара круглых клумб с красными и лиловыми бальзаминами. Две белки сбежали по пологому склону и перепрыгнули через петляющую тропинку.

– Да, здесь просто чудесно, – согласилась Холли.

Виола разлила лимонад по стаканам.

– Мы с мужем купили этот дом, когда деревья еще были саженцами, а наш гидропосевной «зеленый пояс» зиял проплешинами. Но мы представляли, как в один прекрасный день разрастется зелень, и были терпеливы, хоть и молоды. – Виола вздохнула. – Иногда в плохие дни мне становится горько, оттого что он ушел совсем молодым, так и не увидев, как расцвел наш уголок. Но обычно я просто сижу здесь и наслаждаюсь. И надеюсь, где-то в лучшем мире Джо в этот самый момент радуется за меня.

– Мне очень жаль, – сказала Холли, – я не знала, что ваш муж умер.

– Конечно, дорогая, вы не знали. Откуда вам знать? Это случилось так давно, еще в шестьдесят девятом. Мне тогда исполнилось тридцать, а Джо – тридцать два. Мой муж служил в морской пехоте и гордился этим. И я им гордилась. И до сих пор горжусь, хотя он погиб во Вьетнаме.

Холли вдруг поняла, что большинство павших в той войне молодых ребят сейчас были бы зрелыми или даже пожилыми мужчинами. Их жены прожили без них дольше, чем с ними.

Сколько еще времени пройдет, прежде чем война во Вьетнаме будет казаться молодежи делом давно минувших дней, как крестовые походы Ричарда Львиное Сердце или Пелопоннесская война?

– Тяжкая утрата, он был так молод, – с надрывом в голосе сказала Виола, но уже через секунду спокойно добавила: – Столько воды утекло…

Жизнь этой женщины представлялась Холли спокойным путешествием от одного удовольствия к другому в тепле и уюте, под добродушный смех в компании близких друзей. Теперь она догадалась, что это только видимая сторона. По тому, с какой любовью и уверенностью в голосе Виола произнесла «мой муж», Холли поняла: сколько бы лет ни прошло, воспоминания о супруге, первом и единственном ее мужчине, никогда не потускнеют. После гибели Джо жизнь Виолы кардинально изменилась. Общительная и дружелюбная от природы, она, безусловно, осталась оптимисткой, но потеря легла на ее сердце черной тенью.

В начале карьеры каждый хороший журналист усваивает основные правила: во-первых, люди не всегда те, кем кажутся, и во-вторых, они не проще самой жизни.

Виола отпила лимонада.

– Слишком сладко. Вечно перекладываю сахар. – она поставила стакан на стол. – Итак, вы разыскиваете брата. Расскажите о нем. Признаюсь, я заинтригована.

– Как уже говорила по телефону, я выросла в приемной семье. Мои родители были чудесными людьми, я любила их как родных, но…

– Я понимаю, вы хотели бы узнать о своих настоящих родителях.

– Да. Знаете, у меня внутри будто пустота… – сказала Холли. – На сердце словно темное пятно…

Она очень старалась не переиграть и сама удивлялась, с какой легкостью у нее получалось лгать. Обманом легко выудить нужную информацию из неразговорчивых источников. Такие признанные журналисты, как Джо Макгиннис, Джозеф Уэмбо, Боб Вудворд и Карл Бернстайн, в свое время доказали, что, если хочешь добраться до правды, надо учиться ловчить и хитрить. Но Холли не могла похвастать такими навыками. Более того, ей было неловко и совестно, но она умудрилась не выдать себя перед Виолой Морено.

– И хотя записи в агентстве по усыновлению оказались более чем скудные, мне удалось узнать, что мои настоящие, биологические, родители умерли двадцать пять лет назад, когда мне было восемь…

На самом деле Холли говорила о родителях Джима Айронхарта, которые умерли двадцать пять лет назад, когда тому было десять. Холли узнала об этом, изучив статьи о его выигрыше в лотерею.

– …Так что у меня не было шанса их узнать, – заключила Холли.

– Это ужасно. Теперь моя очередь вас жалеть, – искренне сказала Виола.

Холли почувствовала себя последней мерзавкой. Выдуманная история показалась ей пародией на реальную трагедию в жизни Виолы. Но это ее не остановило.

– Все не так ужасно, как кажется. Я узнала, что у меня есть брат. Помните, я говорила об этом по телефону?

Виола положила руки на стол, подалась вперед и участливо спросила:

– И вы считаете, что я помогу вам найти брата?

– Не совсем так. Видите ли, я уже его нашла.

– О, я так за вас рада!

– Но… Я боюсь с ним встретиться.

– Боитесь? Почему?

Холли посмотрела на лужайку перед домом и пару раз нервно сглотнула, будто пытаясь взять себя в руки. Получилось отлично, хоть «Оскар» выдавай. Холли тошнило от самой себя.

– Насколько я знаю, – она даже дрожи в голос напустила, – у меня, кроме него, в целом свете никого нет. Он – единственная ниточка, связывающая меня с матерью и отцом, которых я никогда не знала. Он мой брат, миссис Морено, и я его люблю. Пусть мы никогда не встречались, но я люблю его. Вот только я боюсь… Боюсь, когда мы встретимся… Вдруг я ему… Как сказать?.. Не понравлюсь…