Текст книги "Холодный огонь"

Казалось, рев двигателя магическим образом замедляет время – каждая секунда тянулась не меньше минуты. Незнакомец подхватил мальчика и прыгнул – стремительно и грациозно. Холли наблюдала за происходящим, как за безумным уличным балетом в замедленном действии. Бампер пикапа ударил незнакомца в левую ногу. Холли в ужасе смотрела, как кроссовок мужчины, вращаясь, взлетает высоко над дорогой.

Мужчина с мальчиком катились к сточной канаве, пикап вильнул вправо, перепуганная регулировщица выронила знак «стоп», пикап врезался в припаркованную у тротуара машину, мужчина с мальчиком замерли, пикап перевернулся на бок и, высекая из асфальта желто-голубые искры, заскользил вниз по улице. Все это Холли скорее сознавала, чем видела, ее внимание было приковано к кроссовку, который все вращался в воздухе. Наконец он завис на фоне синего неба (Холли казалось, что это длилось вечность), а потом, так же медленно вращаясь, начал опускаться к земле. Холли смотрела, как загипнотизированная, не в силах оторвать глаз – ее преследовала жуткая мысль, что в обуви осталась оторванная ступня с торчащими осколками белых костей и обрывками окровавленных сухожилий.

Кроссовок опускался все ниже, казалось, прямо на Холли, она хотела закричать, но крик застрял в горле.

Ниже, ниже…

«Рибок» упал в сточную канаву совсем рядом. Холли опустила глаза и посмотрела на него, как всегда смотрела на монстра в ночных кошмарах – не хотела видеть, но не могла отвернуться, одновременно испытывая отвращение и желание поглядеть. Кроссовок был пустой, оторванной ступни в нем не было. Не было даже крови.

Холли сглотнула застрявший в горле крик, почувствовала привкус рвоты и сглотнула еще раз.

Пикап остановился, проехав полквартала вниз по улице, и только тогда Холли рванулась к незнакомцу с мальчиком. Она подбежала к ним первой, когда они садились на асфальт у канавы.

У мальчика была царапина на ладони и небольшая ссадина на подбородке, в остальном он не пострадал. Он даже не плакал.

Холли опустилась перед ним на колени:

– Ты в порядке, милый?

Мальчик был в шоке от случившегося, но вопрос понял и кивнул:

– Да. Только рука немножко болит.

Мужчина в белых слаксах и синей футболке, спустив носок на левой ноге, осторожно массировал распухшую, покрасневшую лодыжку. Холли удивилась, что обошлось без крови.

К ним подошли регулировщица, две учительницы и несколько ребятишек. Со всех сторон доносились возбужденные голоса. Мальчику помогли встать и передали на попечение учительницы.

Продолжая массировать ногу, мужчина поднял голову и встретился с Холли взглядом. У него были пронзительно-голубые, холодные, словно фотоэлементы какой-то машины, глаза.

А потом он улыбнулся, и ощущение нечеловеческого холода мгновенно сменилось теплом. Теперь его глаза напоминали ясное утреннее небо. И они были прекрасны. Холли казалось, что она видит в них нежную душу. С кем бы ее ни сталкивала судьба, с монахиней или с боссом мафии, Холли, как настоящий циник, никогда не доверяла первому впечатлению. И поэтому влечение, которое она сразу почувствовала к этому мужчине, выбило ее из колеи. Слова были ее первой любовью и ремеслом, но тут она потеряла дар речи.

– Считай, повезло, – сказал незнакомец.

И Холли не смогла не улыбнуться в ответ.

4

Холли ждала Джима Айронхарта в коридоре у туалета для мальчиков. Все дети и учителя наконец разошлись по домам. В здании было тихо, только со второго этажа доносился гул: техник натирал электрическим полотером виниловую плитку. В коридоре слабо пахло мелом, пластилином и хвойным дезинфицирующим средством.

На улице полицейские наверняка еще присматривали за парочкой рабочих из транспортной компании, которые ставили пикап на колеса, чтобы отбуксировать его на аварийную стоянку. Водитель был пьян. Его увезли в больницу, и врачи к этому моменту уже занимались его сломанной ногой, рваными ранами, ссадинами и ушибами.

У Холли было почти все для статьи: данные о мальчике, Билли Дженкинсе, который едва не погиб под колесами пикапа; описание события; свидетельства очевидцев; комментарий полиции и невнятные извинения пьяного водителя пикапа, успевшего еще и себя пожалеть. Не хватало только одного, зато самого важного, – информации о спасшем ребенка герое, Джиме Айронхарте. Читатели захотят узнать о нем как можно больше, но пока у Холли были только его имя и сведения, что он из южной Калифорнии.

Коричневый чемодан Айронхарта стоял у стены рядом с Холли. Она не сводила с него глаз. Так и подмывало посмотреть, что внутри. Сначала Холли показалось странным ее собственное нездоровое желание. Но потом, будучи профессиональной (или даже прирожденной) журналисткой, которую интересует все, что выбивается из общего ряда, она поняла, в чем загвоздка: мужчина шел с чемоданом по спальному району.

Когда Айронхарт, прихрамывая, вышел из туалета, Холли все еще смотрела на его багаж. Она даже вздрогнула, словно действительно копалась в его вещах.

– Как вы? – спросила Холли.

– Хорошо. Но я ведь уже сказал, что не настроен отвечать на вопросы журналистов.

Джим причесал густые каштановые волосы и стряхнул как мог грязь с белых брюк. Он уже обулся, левый кроссовок был заметно помят и в одном месте разорван.

– Я не займу у вас много времени, – заверила его Холли.

– Не сомневаюсь, – сказал Джим и улыбнулся.

– О, бросьте, чего вам стоит.

– Мне жаль, но поверьте, во мне нет ничего интересного.

– Вы только что спасли ребенка от смерти!

– Да, но в остальном я весьма скучный персонаж.

Что-то заставило Холли усомниться в последнем утверждении, хотя она так и не смогла понять, в чем секрет его магнетизма. Мужчина лет тридцати пяти. Высокий, метр восемьдесят с чем-то. Худой, но мускулистый. Привлекательный, но не слащавый. И да – у него прекрасные глаза, но Холли никогда не западала на мужчин только из-за внешности, и уж тем более из-за определенных черт лица.

Джим взял свой чемодан и, хромая, пошел по коридору.

– Вам стоит показаться врачу, – поравнявшись с ним, заметила Холли.

– Ерунда, в худшем случае растяжение.

– Даже если растяжение, все равно не ерунда.

– Хорошо, куплю в аэропорту эластичный бинт. Ну или уже дома.

Наверное, притягательность Джима кроется в его манере держаться. Он улыбчив, говорит мягко, как джентльмен с юга, хотя южного акцента у него нет. И еще в том, как он пластично двигается, несмотря на хромоту.

Холли помнила свои ощущения: она как будто смотрела балет. Его плавный прыжок. И то, как он выхватывает мальчика из-под колес пикапа. Да, естественность и умение владеть своим телом всегда привлекают, но тут было что-то другое. И это что-то она не могла себе объяснить.

Они подошли к главному выходу из школы, и Холли предложила:

– Если вы и правда решили ехать домой, могу подвезти до аэропорта.

– Спасибо, – ответил Джим. – Вы очень добры, но я, пожалуй, сам доберусь.

Холли вышла за ним на крыльцо.

– Но тут идти бог знает сколько.

Джим остановился и нахмурился:

– Ах да. Ну… Здесь же есть телефон? Вызову такси.

– Да перестаньте, я вас не съем. Я не маньяк-убийца, и цепную пилу в багажнике не вожу, – сказала Холли.

Джим остановился и посмотрел ей в глаза. Его улыбка обезоруживала.

– Как по мне, вам бы больше подошел тяжелый тупой предмет.

– Я, как репортер, предпочитаю выкидные ножи. Но на этой неделе еще никого не прикончила.

– А на прошлой?

– Двоих. Но это были коммивояжеры.

– И все равно это умышленное убийство.

– Но оправданное.

– Хорошо, убедили.

Синяя «тойота» Холли стояла на две машины дальше по улице от той, в которую врезался пьяный водитель пикапа. Ниже по склону пикап как раз вез эвакуатор, а полицейский садился в патрульную машину. На асфальте сверкали несколько не убранных после столкновения осколков стекла.

С квартал они ехали молча, потом Холли спросила:

– У вас друзья в Портленде?

– Да, еще с колледжа.

– Вы у них останавливались?

– Ага.

– И они не смогли подвезти вас до аэропорта?

– Могли бы на утренний рейс, но днем они работают.

– Ясно.

Они проезжали мимо дома с увитой ярко-желтыми розами изгородью из горизонтальных жердей. Холли обратила на нее внимание и спросила, в курсе ли Джим, что местные жители называют Портленд городом роз.

После очередной долгой паузы она вернулась к тому, что считала по-настоящему важным:

– И у них не работает телефон?

– Простите, что?

– У ваших друзей. – Холли пожала плечами. – Просто странно, почему вы не вызвали такси.

– Захотел прогуляться.

– До аэропорта?

– Тогда нога у меня была в порядке.

– Путь не близкий.

– О, мне не привыкать, я хайкер.

– Путь не близкий, особенно если идешь с чемоданом.

– Он легкий. Во время тренировок я обычно хожу с утяжелителями на руках, укрепляю мышцы.

– Я и сама хайкер. – Холли притормозила на красный. – Раньше бегала по утрам, но потом колено начало болеть.

– Та же история, поэтому переключился на ходьбу. Кардионагрузка та же, – главное, темп не сбивать.

Еще пару миль – Холли ехала медленно, чтобы потянуть время, – они беседовали о фитнесе и диетах. В ходе разговора Холли поймала Джима на словах, позволивших совершенно естественно поинтересоваться, как зовут его портлендских друзей.

– Не скажу, – сказал он.

– Почему?

– Не хочу раскрывать их имена. Они не чиновники и имеют право на частную жизнь. Не надо им кровь портить.

– В таком меня еще никогда не обвиняли.

– Без обид, мисс Торн, но мне бы не хотелось, чтобы их имена полоскали в газетах и на телевидении.

– Многие были бы рады увидеть свои имена в газетах.

– Но многие – не были бы.

– Их друг герой – что тут плохого?

– Простите, но нет, – вежливо сказал Джим.

Холли начала понимать, что ее так притягивает к Айронхарту – его несгибаемость. Проработав два года в Лос-Анджелесе, Холли встречала достаточно мужчин, которые вели себя а-ля «беззаботный калифорниец». Каждый – сама невозмутимость: «Положись на меня, детка, я тебя спасу, судьба нас не настигнет». На самом же деле ни у кого из них не хватило духу на серьезный поступок, они просто выпендривались. Прикид Брюса Уиллиса, идеальный загар и напускное безразличие не делают тебя Брюсом Уиллисом. Самоуверенность приходит с опытом, истинная невозмутимость либо дается от рождения, либо является умелым притворством, но наблюдательного человека не провести. Очевидно, Джиму Айронхарту было дано столько внутренней силы, что ее можно было бы поровну поделить на всех мужчин Род-Айленда. Он одинаково хладнокровно реагировал как на бешено несущийся пикап с пьяным водителем за рулем, так и на вопросы любопытной журналистки. Одно его присутствие странным образом расслабляло и дарило спокойствие.

– У вас интересное имя, – заметила Холли.

– Джим?

Он явно над ней подтрунивал.

– Айронхарт – железное сердце. Похоже на индейское.

– Я был бы рад покрасоваться перед вами, сказав, что в моих жилах течет кровь чиппева или апачей, но, увы, я весьма заурядный объект. Это лишь английский вариант немецкой фамилии Эйзенхерц.

Они выехали на Восточную автостраду и быстро приближались к выезду на Киллингсворт-стрит. Холли очень не хотелось расставаться с Джимом возле терминала – у нее, как у репортера, осталось много вопросов. И, что еще важнее, он заинтересовал ее как мужчина, а такого тысячу лет уже не случалось. Сначала Холли хотела поехать кружным путем – Джим не знал город и мог не заметить ее уловку, – но потом поняла, что ее выдадут указатели, предупреждающие о скором повороте на аэропорт. Но даже если бы Джим не обратил внимания на знаки, белые инверсионные следы в синем небе на востоке трудно было не заметить.

– А чем вы занимаетесь у себя в Калифорнии?

– Наслаждаюсь жизнью.

– Я имела в виду, как вы зарабатываете?

– А вы как думаете?

– Ну… Вы наверняка не библиотекарь.

– Почему вы так решили?

– Есть в вас что-то загадочное.

– А разве библиотекарь не может быть загадочным?

– Пока ни одного такого не встречала. – Холли неохотно ушла на съезд к аэропорту. – Вы похожи на полицейского или кого-то в этом роде.

– С чего вы так решили?

– Настоящие копы крутые и никогда не теряют самообладания.

– Вот те на! А я-то всегда считал себя мягким, открытым и общительным. Вы правда думаете, что я крутой парень?

Поток машин ближе к аэропорту стал плотнее, и Холли с радостью сбавила скорость.

– Я хотела сказать, что у вас отличная выдержка.

– Вы давно в журналистике?

– Двенадцать лет.

– И все это время в Портленде?

– Нет, здесь я только год.

– А раньше где работали?

– В Чикаго… в Лос-Анджелесе… в Сиэтле.

– Нравится журналистика?

Холли поняла, что Джим перехватил инициативу.

– Постойте, мы ведь не в «Двадцать вопросов» играем.

– Правда? – Джим как будто искренне удивился. – А я думал, именно этим мы и занимаемся.

Холли, обессиленная, стояла перед стеной, которую выстроил вокруг себя Джим, и ее безумно раздражало его упрямое нежелание идти на контакт. Она к такому не привыкла. Но при этом она понимала, что Джим закрывается не со зла, он вообще не умеет и не любит хитрить, просто, хоть убей, не подпустит к себе чужого человека. Будучи профессионалом, Холли всегда – и чем дальше, тем больше – сомневалась в праве журналиста вторгаться в чужое личное пространство и поэтому уважала реакцию Джима.

– А вы молодец, – усмехнулась Холли, мельком глянув на собеседника.

– Вы тоже хороши.

Холли остановилась напротив терминала.

– Нет, будь я так же хороша, я бы уже знала, кем вы работаете.

Джим улыбнулся. Улыбка его была неотразима, а глаза… Эти глаза…

– Я не сказал, что вы так же хороши. Просто сказал: вы хороши.

Джим вышел из машины, взял свой чемодан с заднего сиденья и повернулся к открытой передней двери.

– Послушайте, я оказался в нужное время в нужном месте и по чистой случайности спас того мальчика. Будет несправедливо, если медиа перевернут мою жизнь вверх дном только потому, что я совершил хороший поступок.

– Да, это будет несправедливо, – согласилась Холли.

– Спасибо, – с заметным облегчением в голосе поблагодарил Джим.

– И должна сказать, ваша скромность для меня, как глоток свежего воздуха.

Джим посмотрел на Холли своими невероятно голубыми глазами.

– Вы для меня тоже, мисс Торн.

А потом он закрыл дверь и пошел к терминалу.

У Холли в голове крутились две последние фразы:

«Ваша скромность для меня, как глоток свежего воздуха».

«Вы для меня тоже, мисс Торн».

Она смотрела на двери терминала, за которыми скрылся Джим, и думала, что он слишком хорош, таких не бывает. Как будто она только что подвезла блуждающего духа. В послеполуденном воздухе сгустилась золотистая дымка, и солнечный свет замерцал в ней, напоминая спецэффекты в старых фильмах после исчезновения призрака.

Резкий громкий звук заставил ее повернуться – представитель службы безопасности аэропорта барабанил костяшками пальцев по капоту ее «тойоты». Когда ему наконец удалось привлечь внимание Холли, он указал на знак: «Зона погрузки».

Холли сама не понимала, сколько сидит вот так и думает о Джиме Айронхарте. Она отпустила ручной тормоз, завела двигатель и поехала прочь от терминала.

«Ваша скромность для меня, как глоток свежего воздуха».

«Вы для меня тоже, мисс Торн».

Всю дорогу назад в Портленд Холли не покидало ощущение, что в ее жизнь вошло что-то сверхъестественное. Она не ожидала, что встреча с мужчиной может так на нее подействовать. Это ее тревожило, она чувствовала себя маленькой глупой девочкой. И в то же время ей нравилось это чувство, и она не хотела, чтобы оно улетучилось.

«Вы для меня тоже, мисс Торн».

5

Холли жила на третьем этаже в квартире с видом на парк «Каунсл-Крест». Она готовила на ужин пасту «волосы ангела» с соусом песто, кедровыми орехами, молодым чесноком и помидорами, когда ее вдруг осенило: как Джим Айронхарт узнал, что маленькому Билли Дженкинсу грозит опасность, еще до того, как пикап с пьяным водителем появился на вершине холма?

Холли замерла с ножом в руке и посмотрела в окно: на зеленый парк опускались лиловые сумерки. На аллеях между деревьями расплывались янтарные круги фонарей.

Айронхарт едва не сбил ее с ног возле школы Маколбери, и Холли ринулась следом, чтобы высказать все, что о нем думает. Но когда она добежала до перекрестка, он уже выскочил на проезжую часть, смотрел вправо-влево и явно был встревожен. Действительно странно. Дети с опаской обходили его стороной. Холли заметила, что он вроде как в панике. А потом через пару секунд на вершину холма, словно дьявольская колесница, выскочил тот пикап. И только после этого Джим Айронхарт сосредоточил внимание на Билли Дженкинсе и буквально выхватил его из-под колес.

Возможно, он уловил рев мотора и понял, что к перекрестку на безумной скорости несется машина, а дальше действовал инстинктивно. Холли постаралась вспомнить, слышала ли она двигатель в момент, когда на нее наткнулся Джим, но не смогла. Может, и слышала, но в тот момент она всеми силами пыталась избавиться от неутомимой Луизы Тарвол, которая задалась целью проводить ее до машины. Холли тогда казалось, еще минута с болтливой поэтессой, и она сойдет с ума. Ей просто хотелось скорее с ней расстаться.

Теперь в своей кухне Холли чутко прислушивалась только к одному звуку: бульканью воды в кастрюле. Надо было уменьшить газ, засыпать пасту и установить таймер… Но Холли не стала этого делать, она, замерев с ножом в руке, смотрела на парк, а вместо парка видела перекресток возле школы Маколбери.

Пусть Айронхарт за полквартала услышал приближающийся автомобиль, но как он в считаные секунды определил направление его движения, состояние водителя и то, что малыши в беде? Регулировщица изначально была ближе к источнику опасности, но ситуация застигла ее врасплох, как, впрочем, и детей на переходе.

Ладно, допустим, некоторые люди обладают повышенной остротой восприятия. Так композиторы различают больше звуков, чем среднестатистический посетитель консерватории, бейсболист видит высокий мяч даже против солнца раньше зрителя, а настоящий винодел распробует оттенки вкуса, которые не почувствует тот, кому просто хочется выпить. У одних людей реакция лучше, чем у других, поэтому Уэйн Гретцки и стоил миллионы. Холли могла засвидетельствовать: Айронхарт обладал молниеносной реакцией. И бог явно наделил его тонким слухом. Большинство людей с физическими преимуществами имеют их не одно, а несколько. Тут все дело в наследственности. Вот оно, объяснение. Ничего необычного. Ничего загадочного. И уж точно ничего сверхъестественного. Просто хорошие гены.

Тени в парке сгущались. Все, кроме кругов от фонарей на аллеях, погрузилось во мрак. Деревья словно сомкнули ряды.

Холли положила нож на стол и подошла к плите. Убавила газ под кастрюлей, и вода сразу перестала булькать. Лиловые сумерки сменила темнота, на небе появились звезды, а красная полоска на горизонте побагровела.

Холли вдруг стало не по себе. Она живо представила, как Джим Айронхарт выходит из мрака в свет фонаря, поднимает голову и смотрит прямо на нее, как будто знает, где она живет и где окно ее кухни. Глупо, конечно, но у нее холодок пробежал по спине.

Позже, ближе к полуночи, когда Холли села на край кровати, выключила ночник и посмотрела в окно, которое тоже выходило на парк, у нее снова пробежал холодок по спине. Она уже собиралась лечь, но передумала и, как была в трусиках и футболке, подошла к окну и слегка раздвинула тюль за шторами.

Его там не было. Холли подождала минуту, потом другую. Почувствовав себя глупо, она вернулась в постель.

Она проснулась среди ночи. Ее всю трясло. Из сна она помнила только взгляд Джима, его голубые глаза, которые, казалось, пронзали ее, словно острый нож мягкое масло.

Холли встала и при тусклом свете луны, который просачивался сквозь тюль, прошла в ванную комнату. Там свет тоже включать не стала. Сходила в туалет, помыла руки и посмотрела на свое смутное отражение в серебристо-черном зеркале. Выпила воды из-под крана и тут поняла, что не торопится вернуться в спальню, потому что боится, что ее снова потянет к окну.

«Глупости, – сказала себе Холли. – Что на тебя нашло?»

Она вернулась в комнату и поймала себя на том, что идет к окну. Раздвинула тюль.

Его там не было.

Холли одновременно испытала разочарование и облегчение. Она смотрела на погруженные в темноту аллеи парка, и мурашки снова бежали у нее по спине. Холли поняла, что дрожит не только перед неопределенным страхом, но и от предчувствия чего-то приятного.

Вот только чего?

Ответа она не знала.

Джим произвел на Холли глубокое впечатление, она никогда ничего подобного не испытывала и, как ни пыталась разобраться в своих чувствах, не могла найти им определение. Простое сексуальное влечение не подходило. Холли давно вышла из подросткового возраста, и ни гормональные бури, ни девичьи мечты о любовном романе так на нее не действовали.

Наконец Холли вернулась в постель, она была уверена, что пролежит остаток ночи без сна, но, как ни странно, очень быстро уснула. Уже на границе сна она услышала собственный голос:

– Эти глаза…

В своем доме в Лагуна-Нигель Джим проснулся еще до рассвета. У него бешено колотилось сердце, и, несмотря на то что в комнате было прохладно, он обливался потом. Ему снова приснился один из тех кошмаров, которых он не мог описать, – помнил только, что во сне его неотступно преследовала некая злобная сила.

Ощущение надвигающейся смерти было настолько мощным, что Джим даже включил свет, чтобы удостовериться, что в комнату не прокралось нечто ужасное. В спальне, кроме него, никого не было.

– Но это ненадолго, – сказал Джим вслух и задумался над значением собственных слов.

20–22 августа

1

Джим Айронхарт напряженно вглядывался в грязное ветровое стекло угнанного «камаро». Солнце белым шаром висело в небе, и свет его тоже был белым и едким, как порошковая известь, – от него не спасали даже темные очки. Горячий воздух, поднимаясь от раскаленного асфальта, превращался в миражи людей, машин и озер.

Джим устал, глаза словно высохли, из-за марева и завихрений песка он с трудом различал дорогу. На бесконечных просторах пустыни Мохаве терялось ощущение скорости. Джиму не верилось, что спидометр показывает сто миль в час, а так гнать в его состоянии было небезопасно.

Джима преследовало чувство, что он опаздывает и вот-вот провалит миссию. Кто-то умрет, потому что он не приедет вовремя.

Он глянул на прислоненный к пассажирскому сиденью дробовик. Приклад стоял на полу, а стволы были направлены в противоположную от Джима сторону. На сиденье лежала полная коробка патронов.

Джима мутило от тревоги, он глубже вдавил педаль газа. Стрелка спидометра, подрагивая, переползала за сто миль.

После долгого плавного подъема Джим въехал на вершину холма, с которого открывался вид на круглую, словно чаша, долину миль двадцать-тридцать в диаметре. Солончаковая земля была почти белой и голой, если не считать несколько серых перекати-поле и сухого, как щетина, кустарника. Долину мог образовать упавший миллионы лет назад астероид, ее края сгладились с течением времени, но в остальном она сохранила идеальную форму.

Долину разделяла пополам черная полоса автострады. На раскаленном асфальте блестели миражи озер, а вдоль обочин мерцали и медленно изгибались фантомы из горячего воздуха.

Сначала Джим увидел универсал «шевроле». Он стоял у правой обочины примерно в миле впереди рядом с дренажной трубой, которая наполнялась водой только во время редких ливней.

У Джима заколотилось сердце, из решеток вентиляции на приборной доске веяло прохладой, но его бросило в пот.

Вот оно, это место.

А потом в полумиле от универсала из марева выплыл жилой автофургон, он медленно ехал к противоположной стороне долины – туда, где автострада плавно поднималась между голых красных гор.

Джим сбавил скорость: он не был уверен, где именно нужна его помощь, и пытался следить одновременно и за универсалом, и за домом на колесах.

Стрелка спидометра поползла влево. Джим ждал подсказки, но она все не приходила. Обычно он действовал, подчиняясь внутреннему голосу, который обращался к нему на уровне подсознания. Или работал, как запрограммированная машина. В этот раз ничего такого не было.

Чувствуя нарастающее отчаяние, Джим резко остановился в хвосте «шевроле», даже не съехав на обочину. Глянул на дробовик, но брать его не стал. Он знал, что оружие ему не понадобится. Пока.

Джим вышел из «камаро» и быстро подошел к универсалу. Багажное отделение было завалено вещами. Заглянув в боковое окно, Джим увидел распластавшегося на переднем сиденье мужчину, открыл дверь и содрогнулся от количества крови.

Мужчина умирал, но был еще в сознании. Ему дважды выстрелили в грудь. Его голова склонилась к пассажирской двери, словно голова Христа на кресте. Взгляд мужчины прояснился, он постарался сосредоточиться на Джиме.

– Лиза… Сузи… – слабым срывающимся голосом сказал он. – Мои жена и дочь…

Потом взгляд его снова затуманился, из груди с тонким свистом вырвался последний выдох, голова упала набок. Он умер.

Джим отступил от открытой двери универсала. Ему было дурно, он стоял под палящим солнцем, едва держась на ногах от придавившего его чувства вины за чужую смерть. Поднажми он еще чуть-чуть, и приехал бы на несколько минут раньше и, возможно, смог бы предотвратить то, что здесь случилось.

Джим глухо застонал, но, когда отвернулся от мертвеца и посмотрел вслед уменьшающемуся жилому автофургону, стон сменился криком ярости.

Он понял, что случилось, и знал, что должен делать.

Вернувшись в «камаро», Джим зарядил короткоствольный помповый дробовик двенадцатого калибра и поставил его поближе. Но перед этим набил патронами карманы синих брюк.

Посмотрел в зеркало заднего вида: автострада в понедельник утром была пустынна. Помощи ждать неоткуда, надо полагаться лишь на собственные силы.

Далеко впереди жилой фургон постепенно исчезал за сверкающими, словно занавески из стекляруса, потоками горячего воздуха.

Джим выжал сцепление – колеса с жутким визгом, который эхом прокатился по всей пустыне, забуксовали на расплавленном асфальте. Джим попытался представить, как кричали мужчина и его семья, когда тому дважды в упор выстрелили в грудь. «Камаро» резко оторвался от асфальта и ринулся вперед.

Джим вдавливал в пол педаль акселератора и, щурясь от солнца, высматривал на автостраде свою цель. Спустя несколько секунд занавес горячего воздуха раздвинулся, и Джим увидел огромный фургон, который двигался, как тяжелое парусное судно, рассекающее волны зноя.

Мотор автодома не мог соревноваться с мотором «камаро», и Джим очень быстро его нагнал. Это был потрепанный тридцатифутовый «роадкинг» – белые алюминиевые борта заляпаны грязью, все помятые и ржавые. На окнах висели желтые занавески (когда-то они наверняка были белыми). С виду обычный дом на колесах пожилых путешественников, которые жили на пенсию и уже не могли поддерживать его в достойном состоянии.

В эту теорию не вписывался только мотоцикл. Слева от лестницы, которая вела на крышу, к багажнику из стальных прутьев был привязан цепями «харлей». Не самый большой, но мощный, пенсионеры обычно на таких не разъезжают.

За исключением мотоцикла, внешне «роадкинг» не вызывал никаких подозрений, но Джим Айронхарт чувствовал исходящее от него зло, оно накатывало на него, словно черные волны прибоя. Он задыхался, будто мог почуять смрад тех, кому принадлежал автодом.

Сначала он колебался, опасаясь своими действиями поставить под угрозу жизнь женщины и ребенка, которых наверняка удерживают в «роадкинге». Но медлить было еще опаснее. Джим понимал: чем дольше мать и дочь в руках похитителей, тем меньше шансов вытащить их живыми.

Джим вырулил на переходно-скоростную полосу, собираясь уйти на две мили вперед, а потом перегородить своим «камаро» дорогу.

Водитель «роадкинга», очевидно, заметил в зеркало заднего вида, как Джим притормаживал возле универсала и проверял, что там и как. Теперь он позволил «камаро» поравняться с автодомом, а потом резко вильнул влево – заскрежетал металл. «Камаро» содрогнулся от удара, и Джим едва удержал руль в руках.

«Роадкинг» сдвинулся вправо и снова обрушился на машину Джима, вытесняя его на неасфальтированную обочину. Так они проехали еще несколько сотен ярдов: автодом, рискуя столкнуться со случайно вынырнувшей из знойного марева машиной, выезжал на встречную полосу, а «камаро», взметая клубы пыли, гнал по обочине автострады, которая лежала на два фунта выше уровня пустыни.

Джим понимал: даже легкое нажатие на тормоз выбросит его с дороги, и поэтому просто понемногу сбавлял газ.

Водитель «роадкинга» заметил его маневр и тоже сбросил скорость. Он ехал вровень с Джимом и дюйм за дюймом выдавливал его с дороги.

Легкий «камаро» не мог долго противостоять махине автодома и, несмотря на все усилия Джима, сползал влево. С автострады сорвалось переднее колесо. Джим нажал на тормоз, но поздно. Заднее колесо тоже сорвалось в пустоту. «Камаро» накренился и завалился на левый бок.

С Джима слетели черные очки, его бросило вперед и вбок, но благодаря спасительной привычке пристегиваться он не ударился головой об оконный косяк и грудью о руль. Лобовое стекло покрылось паутиной трещин. Джим зажмурился, и на него густо посыпались осколки закаленного стекла. «Камаро» перевернулся во второй раз, пошел на новый переворот и остался лежать колесами кверху.

Джим висел на ремне. Он не пострадал, но его изрядно тряхнуло, он закашлялся от белой пыли, которая набилась в салон сквозь разбитое ветровое стекло.

Они за мной вернутся.

Джим лихорадочно нащупал замок ремня безопасности, отстегнулся и повалился на потолок машины. Оказалось, он лежит прямо на дробовике. Ему еще повезло, что дробовик не разрядился, пока кувыркался «камаро».

Они идут за мной.

На то, чтобы сориентироваться, ушла пара секунд. Дверная ручка оказалась над головой. Джим протянул к ней руку и нажал на кнопку. Дверь сразу не подалась, но потом все-таки щелкнула замком и, скрипнув, распахнулась.

Джим переполз с потолка «камаро» на землю. Казалось, он попал в сюрреалистический мир Дали с его измененными перспективами. Джим достал из машины дробовик.

Пыль уже оседала, но Джим все равно чуть не закашлялся. Пришлось стиснуть зубы и сглатывать каждый позыв к кашлю. Двигаться надо было бесшумно – иначе не выжить.

Позавидовав проворству мелких ящериц, которые разбегались из-под ног, а заодно и их неприметности, Джим пригнулся и побежал к руслу пересохшего ручья. Оказалось, глубина этого естественного дренажного канала всего фута четыре. Джим с глухим стуком спрыгнул вниз, на твердое дно. Он присел на корточки и, приподняв голову над землей, посмотрел в сторону перевернутого «камаро», вокруг которого еще не рассеялся туман солончаковой пыли.