Текст книги "Полночь"

В слабом свете луны, проникавшем в гараж через два узких окошка, хромированные детали машин и их стекла тускло блестели. В гараже было две машины.

На ощупь, протянув, словно слепая, руки вперед, Крисси приблизилась к одной из них, открыла дверь и села на сиденье водителя.

Так же, на ощупь, она начала обшаривать всю кабину – открыла «бардачок», заглянула в карманы на дверях и под сиденья. Она искала еду, надеясь, что хозяин машины оставил в кабине какую-нибудь ерунду – конфету или пакетик орехов. В последний раз ей удалось перекусить в кладовке, с тех пор прошло десять часов. Желудок требовал пищи. На бутерброд или банку с джемом она, конечно, не рассчитывала, но, обнаружив только жвачку и несколько драже витаминов, Крисси была разочарована. Она надеялась на большее, роясь в мусоре, обрывках бумаг и запчастях от машины.

Прекрасный заголовок: ГИБЕЛЬ ОТ ГОЛОДА. В СТРАНЕ ВСЕОБЩЕГО ИЗОБИЛИЯ, СОВРЕМЕННАЯ ТРАГЕДИЯ. ЮНАЯ ЛЕДИ НАЙДЕНА МЕРТВОЙ В ГАРАЖЕ. «МНЕ БЫ ТОЛЬКО ПАКЕТИК ОРЕХОВ», – НАПИСАЛА ОНА КРОВЬЮ НА СТЕНЕ.

Во второй машине ей повезло больше: она нашла два шоколадных батончика с начинкой из миндальных орехов.

СПАСИБО, ГОСПОДИ! КРИССИ. ТВОЯ ПОДРУЖКА.

Первую шоколадку она съела в один миг, вторую ела медленно, откусывая по маленькому кусочку, наслаждаясь начинкой, тающей во рту.

За едой она прикидывала, как ей попасть в Мунлайт-Ков. К тому времени, когда от шоколадки осталась одна бумажка – ЮНАЯ ЛЮБИТЕЛЬНИЦА ШОКОЛАДА НАЙДЕНА МЕРТВОЙ В ГАРАЖЕ. СМЕРТЬ НАСТУПИЛА ОТ УКУСОВ ГИГАНТСКИХ ОС, – план был готов.

Время, когда она обычно ложилась спать, прошло давным-давно, она была измотана ночью, полной страшных событий, и хотела одного – поспать пару часов, пока чувство голода чуть-чуть утолено шоколадом. Крисси зевнула и вытянулась на сиденье. Тело ныло от усталости, свинцово-тяжелые веки давили на глаза, словно какой-то заботливый могильщик положил на каждое из них по монете.

Этот зловещий образ, пришедший ей в голову, мигом отбил всякую охоту ко сну. Она выбралась из машины. Хорошенькое дело – заснуть и проспать до утра, когда кто-нибудь, открыв дверь машины, столкнется с тобой нос к носу. А если это будет один из «обращенных», тогда пиши пропало.

Крисси вышла из гаража. На нее сразу набросился холодный ветер. Вернувшись на шоссе, она повернула на север. Миновала два дома, перелесок и вышла к следующему дому, также одноэтажному, с крышей из деревянной дранки и стенами из бруса.

Она знала людей, живших в этом доме, – мистера и миссис Юлейн. Миссис Юлейн заведовала кафетерием в школе, а ее муж работал садовником, у него было много клиентов в Мунлайт-Кове. Каждое утро мистер Юлейн въезжал в город на своем белом грузовике, в кузове которого лежало все, что нужно садовнику: газонокосилка, ножницы для обрезки кустарника, грабли, лопаты, мешки с мульчей и удобрениями. Он высаживал миссис Юлейн у школы – в это время ученики только начинали подтягиваться на занятия, – а сам ехал дальше по своим делам. Не попробовать ли спрятаться в кузове грузовика, среди садового инвентаря?

Грузовик стоял в гараже, гараж был открыт. Люди в сельской местности до сих пор доверяли друг другу, и это хорошо. Но плохо то, что этой доверчивостью могут воспользоваться пришельцы, которые вот-вот обратят всех жителей в свою веру.

Крошечное окно в гараже было расположено на той стороне, которую не было видно из дома Юлейнов, поэтому Крисси решила включить свет в помещении. Забравшись в кузов, она перелезла через инструменты и обнаружила у самой кабины, среди пакетов с удобрениями, кипу пустых холщовых мешков, в которые мистер Юлейн загружал скошенную траву. Часть мешков послужит в качестве матраса, часть – заменит одеяло, здесь она будет спать спокойно, к тому же вряд ли патруль при въезде в Мунлайт-Ков заметит ее в этом укромном углу.

Она вылезла из кузова, погасила свет и вернулась в свое убежище. Получилось довольно уютное гнездышко. Правда, жестковато. От мешков исходил запах прелого сена, а их плотная ткань вскоре согрела продрогшую девочку, и она впервые за много часов избавилась от чувства холода.

МРАК СГУЩАЛСЯ, – сочиняла она, – ЮНАЯ КРИССИ, ЗАРЫВШИСЬ В МЕШКИ, ПАХНУЩИЕ СЕНОМ, СКРЫВАЛАСЬ ТАКИМ ОБРАЗОМ ОТ ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЕЙ – ВОЗМОЖНО, ОТ ОБОРОТНЕЙ, – У КОТОРЫХ НЮХ БЫЛ НЕ ХУЖЕ, ЧЕМ У ГОНЧИХ ПСОВ.

39

Сэм решил передохнуть на игровой площадке школы Томаса Джефферсона, расположенной на Паломино-стрит, в южной части города. Он уселся на качели и, слегка раскачиваясь, размышлял, куда ему двигаться дальше.

Не было и речи о том, чтобы покинуть Мунлайт-Ков на автомобиле. Если он пойдет за своей машиной в «Ков-Лодж», то будет наверняка арестован полицией. Угонять чужую машину не было смысла: судя по компьютерному диалогу между Уоткинсом и Данберри, дорога на автостраду блокирована. Они закрыли все выезды из города. Он мог пойти пешком, пробраться по закоулкам на окраину города и затем через лес выйти на автостраду. Но Уоткинс упомянул о патрулях, которые должны были «перехватить дочь Фостеров». Сэм был в хорошей форме, но в последний раз он скрывался от противника на открытой местности во время службы в армии, участвуя в боевых действиях. Это было двадцать лет назад. Если патрули на самом деле расставлены вокруг города, то не исключено, что он напорется на один из них.

Он не прочь рискнуть, но не хочет попасть к ним в лапы, не вызвав подмогу из ФБР. Что толку, если он пополнит список жертв несчастных случаев? ФБР придется посылать нового агента, тот, возможно, докопается до истины, но будет слишком поздно.

Качели слегка раскачивал ветер. Сэм вспомнил о графиках обращений, увиденных им на экране дисплея. Через двадцать три часа все жители города пройдут через обращение. Сэм не понимал, во что обращают этих людей, но само слово ему ужасно не нравилось. Он чувствовал, что, когда процесс обращений будет завершен, раскрыть тайну Мунлайт-Кова будет не легче, чем разгадать китайскую головоломку.

Итак, первым делом надо найти телефон и дозвониться до Бюро. Не имеет значения, перехватят его звонок или нет. Ему нужна связь на полминуты, максимум на минуту, и тогда ему обеспечена мощная поддержка. Останется только пару часов поводить за нос полицейских, потом в город нагрянут агенты ФБР.

Он не пойдет ни к кому из жителей, чтобы позвонить с их телефона. Он не доверяет им. Моррис Стейн сказал, что у него после двух дней пребывания в городе началась мания преследования – ему казалось, что за ним следят из-за каждого угла. Сэм достиг этой стадии через несколько часов, а потом мания преследования переросла в чувство постоянной настороженности. Такого чувства он не испытывал с тех пор, как покинул вьетнамские джунгли двадцать лет назад.

Ему нужен телефон-автомат. Другой, не тот, с которого он звонил в прошлый раз. Он в розыске, и ему не стоит маячить там, где его засекли.

Гуляя по городу после ужина, он запомнил расположение нескольких телефонов-автоматов. Встав с качелей, Сэм поднял воротник куртки, сунул руки в карманы и пошел через школьный двор к выходу на улицу.

Интересно, где сейчас эта девочка, о которой упоминал Шаддэк в разговоре с Уоткинсом? Кто она? Что могла видеть? Нет ли здесь ключа к разгадке тайны? Во всяком случае, она, наверное, могла бы объяснить, что кроется за словом «обращение».

40

Стены, казалось, истекали кровью. На их бледно-зеленой поверхности ярко выделялись красные пятна, от которых во все стороны расходились кровавые брызги.

Войдя в номер на втором этаже мотеля «Ков-Лодж», Ломен Уоткинс почувствовал при виде картины бойни дурноту… но одновременно и странное возбуждение.

Труп мужчины был распростерт возле кровати, он был зверски искусан и истерзан. Еще страшнее выглядело тело женщины, которую бросили в коридоре, ее останки окрасили кровью оранжевый ковер.

В номере стоял запах крови, желчи, фекалий и мочи – этот запах был уже хорошо знаком Ломену, ведь число жертв «одержимых» росло от недели к неделе, изо дня в день. Однако в этот раз, как никогда раньше, он испытывал, кроме отвращения, какое-то неуловимо приятное чувство. Он даже дышал, не зажимая нос, не отдавая себе отчета в том, что привлекательного он находит в этом отвратительном смраде. Он не мог перебороть себя и не хотел отвернуться и уйти, как не может оставить свежий след собака, почуявшая дичь. И все же что-то внутри его протестовало, он был напуган непривычной реакцией, и, когда звериный зов стал совсем нестерпимым, у него кровь застыла в жилах от ужаса.

Барри Шолник, офицер, которого Ломен направил в «Ков-Лодж» на поиски Сэмюэла Букера и который вместо него обнаружил в мотеле пару трупов, стоял у окна, уставившись на тело мертвого мужчины. Он провел на месте преступления полтора часа – достаточно для полицейского, чтобы привыкнуть к виду жертв и не обращать на них внимания. Однако Шолник не мог отвести взгляд от растерзанного тела и окровавленных стен. Какая-то магнетическая сила притягивала его к этим останкам, заставляла впиваться глазами в картину бойни.

«Мы в ужасе от внешнего облика „одержимых“, мы в ужасе от их преступлений, – думал Ломен, – но в то же время мы, как это ни странно, завидуем им, их абсолютной свободе».

Неведомая внутренняя сила толкала его – он предполагал, что остальные Новые люди испытывают такие же ощущения, – присоединиться к «одержимым». Опять, как совсем недавно у дома Фостеров, ему придется призвать на помощь контроль над собственным телом, дарованный ему через обращение, не для самосовершенствования, а для борьбы с искушением, соблазном дикой свободы. Его тянуло опуститься туда, где нет вопросов о цели и смысле бытия, туда, где не нужна упорная работа ума, туда, где все определяют лишь органы чувств, туда, где добиваются удовлетворения, не останавливаясь ни перед чем. Боже, это значит быть свободным от оков цивилизации, от высот мысли!

У Шолника вырвался низкий, гортанный звук.

Ломен, оторвав взгляд от мертвого тела, взглянул на своего подчиненного.

В карих глазах Шолника горел огонь безумия.

«Неужели я так же бледен, как он? Неужели у меня так же безумно сверкают глаза?»

Их взгляды на мгновение встретились, Шолник сразу отвел глаза, словно шеф застал его за каким-то запрещенным занятием.

Ломен почувствовал, как учащенно бьется его сердце.

Шолник отвернулся к окну. Он вглядывался в ночное море, пальцы были сжаты в кулак.

Ломен дрожал.

Сладкий, искушающий запах. Запах охоты, запах убийства.

Ломен вышел в коридор. Вид мертвого женского тела – полуобнаженного, истерзанного – не принес ему облегчения. Над трупом склонился Боб Тротт, один из новичков, недавно пополнивших штат полиции. Огромного роста, с грубыми чертами лица. На губах у него застыла кривая, недобрая усмешка.

Ломен вспыхнул, глаза его налились сверкающим блеском. Он резко бросил:

– Тротт, за мной. – И прошел в конец коридора, в комнату с выломанной дверью. С явной неохотой Тротт последовал за ним.

Когда Ломен входил в пустой проем, в коридоре появился еще один полицейский, Пол Амберли. Он по приказу Ломена ходил в офис мотеля, чтобы уточнить фамилии постояльцев. Амберли доложил:

– Ключи от двадцать четвертого номера были выданы чете Дженкс, Саре и Чарльзу. – Амберли было двадцать пять лет, он был долговязым, мускулистым, неплохо соображал. Вероятно, из-за узкого, вытянутого лица и глубоко посаженных глаз он напоминал Ломену лису. – Они приехали сюда из Портленда.

– Кто записан в этом, тридцать шестом?

– Тесса Локленд из Сан-Диего.

Ломен наморщил лоб:

– Локленд?

Амберли повторил фамилию по буквам.

– Когда она приехала?

– Сегодня вечером.

– У этой вдовы священника, Джэнис Кэпшоу, – сказал Ломен, – девичья фамилия тоже была Локленд. Помнится, когда я связывался с ее матерью, я набирал номер в Сан-Диего. Настырная старая хрычовка. Миллион вопросов. Битый час уговаривал ее согласиться на кремацию. Она говорила, что ее вторая дочь за границей, черт знает где, и вернется только через месяц, чтобы разобраться с вещами сестры и с ее завещанием. Значит, это она и есть.

Ломен и оба полицейских вошли в номер Тессы Локленд. В распахнутое окно врывался ветер. Пол был усеян обломками мебели, разорванными простынями, стеклом от разбитого телевизора, но следов крови не было. Они уже искали тело и не нашли его, – очевидно, обитательница номера успела выпрыгнуть в окно, прежде чем «одержимые» выломали дверь.

– Итак, Букер скрылся, – размышлял вслух Ломен, – следует предположить, что он видел «одержимых» или слышал их крики. Он, следовательно, знает, что здесь происходит что-то неладное. Он не понимает смысла происходящего, но он знает достаточно… пожалуй, даже слишком много.

– Можете быть уверены, он сейчас из кожи вон лезет, чтобы дозвониться в свое проклятое Бюро.

Ломен тоже был в этом уверен.

– Теперь нам придется разбираться и с этой шлюхой Локленд. Она наверняка разнюхала, что ее сестра не покончила жизнь самоубийством, а убита теми же тварями, которые напали на чету из Портленда.

– Логично, – сказал Амберли. – Если она пойдет в полицию, то попадет прямо к нам в руки.

– Как знать, – усомнился Ломен. Он начал разгребать ногой хлам, валявшийся на полу. – Помогите мне найти ее сумочку. Дверь выламывали, вряд ли у нее было время на сборы.

Тротт обнаружил сумочку между кроватью и столиком.

Ломен вытряхнул содержимое на матрас. Он осмотрел бумажник, проверил отделение с кредитными карточками и фотографиями и обнаружил то, что искал, – водительское удостоверение. Там перечислялись приметы Тессы Локленд – рост пять футов четыре дюйма, вес сто четыре фунта, блондинка с голубыми глазами. Ломен показал фотографию Тротту и Амберли.

– Да она милашка! – сказал Амберли.

– Не отказался бы попробовать такую, – добавил Тротт.

Ломен содрогнулся, услышав эти слова. Он, как это ни дико, не мог понять, имеет ли в виду Тротт постельное знакомство, или он выражает свое подсознательное желание впиться в эту женщину зубами так же, как сделали это звери с приезжими из Портленда.

– Теперь известно, как она выглядит, – сказал Ломен, – это поможет нам в поисках.

Грубые черты лица Тротта были не способны выражать утонченные эмоции вроде восхищения или сочувствия, но звериный голод и тягу к насилию они передавали великолепно.

– Вы хотите, чтобы мы притащили ее сюда?

– Да. Она вряд ли поняла, что здесь произошло, но кое-что ей может быть известно. Она слышала, как убивают соседей, и, возможно, видела «одержимых».

– Не исключено, что «одержимые» спрыгнули в окно вслед за ней и догнали ее, – предположил Амберли. – Надо осмотреть окрестности мотеля, возможно, мы найдем ее тело.

– Действуйте, – согласился Ломен. – Если не найдете тело, ее все равно придется найти и доставить сюда. Вы позвонили Каллану?

– Так точно!.. – отрапортовал Амберли.

– В мотеле необходимо навести порядок, – продолжал Ломен. – Мы должны продержаться до полуночи, к этому времени все жители города пройдут через обращение. Потом мы сможем спокойно приступить к поиску и ликвидации «одержимых».

Тротт и Амберли взглянули на Ломена, затем обменялись взглядами между собой. В их глазах Ломен прочел, что они тоже осознают дремлющее в них чувство «одержимости», что они тоже испытывают тягу к беззаботному первобытному существованию. Ни один из них не осмеливался говорить вслух об этих вещах, так как это было бы равносильно признанию в том, что проект «Лунный ястреб» – это чистой воды авантюра и все они обречены.

41

Майк Пейзер услышал в трубке длинный гудок и начал набирать номер, нажимая на клавиши, которые были слишком малы и слишком близко расположены друг к другу для его широких пальцев с длинными когтями. Неожиданно он понял, что не может звонить Шаддэку, что не посмеет разговаривать с Шаддэком, несмотря на их давнее, двадцатилетнее знакомство. Они учились вместе в Стэнфорде, именно Шаддэк помог ему пробиться, сделать карьеру. Он не мог ему звонить, так как в этом случае он вычеркнет себя из общества обычных людей, он превратится в подопытного кролика, которого будут пристально изучать, ставить на нем опыты. Или его просто уничтожат, чтобы он не мешал процессу обращений в Мунлайт-Кове. От отчаяния Пейзер застонал. Он сорвал телефон со стены и бросил его в зеркало. Посыпались осколки.

Последняя разумная мысль, которая промелькнула в его мозгу, касалась Шаддэка. Он представал в виде зловещего врага, он утратил черты друга и наставника. Возникший страх снова бросил его в темную пропасть отчаяния, в объятия тех сил, которым он давал волю, когда выходил на охоту. Он то медленно бродил по комнатам, то снова начинал метаться, не отдавая себе отчета в причинах своего возбуждения или уныния, он двигался, повинуясь инстинкту, а не голосу разума.

Пейзер помочился в углу гостиной, обнюхал лужу и отправился на кухню в поисках еды. Время от времени разум его просветлялся, и он пытался заставить свое тело вновь принять человеческий облик, но старания его были тщетны, и он вновь проваливался во тьму животного состояния. Иногда из тумана сознания даже выплывала ирония по поводу злой шутки судьбы, обещавшей ему превращение в сверхчеловека, а обратившей его вместо этого в дикого зверя. Но и эту мысль он мог удержать лишь на долю секунды, сознание с легкостью отказывалось от непомерной тяжести рассуждений.

И в период помрачения разума, и в редкие мгновения просветления он вспоминал о мальчике, Эдди Валдоски, о мальчике, славном мальчике, и дрожь проходила по его телу при воспоминании о крови, сладкой крови, горячей крови, хлещущей во мраке холодной ночи.

42

Несмотря на жуткую физическую и моральную усталость, Крисси не могла уснуть. Ворочаясь на жестких мешках в кузове грузовика мистера Юлейна, она мучилась бессонницей, страстно желая забыться сном.

Что-то мучило ее, какое-то забытое чувство, и неожиданно она расплакалась. Зарывшись лицом в колючую ткань мешка, она рыдала. Слезы, которых никто не видел у нее на щеках многие годы, сейчас лились ручьем. Она оплакивала свою мать и своего отца, которых, возможно, потеряла навсегда, которых отняла у нее не смерть, а какая-то злобная, грязная, сатанинская сила. Она оплакивала свою несостоявшуюся юность – с конными прогулками, с книгами – все было безвозвратно разрушено. Она оплакивала еще одну, невыразимую словами потерю, потерю наивной веры в торжество добра над злом.

Ни одна из героинь приключенческих книг, которыми она восхищалась, не позволяла себе так распускаться – Крисси не знала, как отнестись к собственным рыданиям. В конце концов плач так же свойствен человеку, как и заблуждения, и, возможно, она нуждалась в этих слезах, чтобы как-то доказать самой себе, что она не подвержена чудовищному влиянию, превратившему ее родителей в подобие зверей. Рыдая, она была прежней Крисси. Плач доказывал, что никто не похитил ее душу.

Она уснула.

43

Сэм обнаружил телефон-автомат на заправочной станции «Юнион-76», в одном квартале к северу от Оушн-авеню. Станция не обслуживала клиентов. Окна покрывал толстый слой пыли, торопливой рукой намалеванная надпись «ПРОДАЕТСЯ» на одном из окон словно говорила, что владельца не очень волнует, будет ли продана станция, он и надпись-то оставил просто так – для порядка. Около бензоколонок ветер намел целые сугробы из сухих листьев и хвои.

Телефон был укреплен на стене напротив входа и виден с улицы. Сэм открыл дверь и вошел в помещение. Дверь он захлопывать не стал, так как опасался, что замкнет контакт и в помещении автоматически зажжется свет, который может привлечь внимание полицейских.

Телефон не работал. Он опустил монету, надеясь, что это поможет, но в трубке не появилось никакого сигнала.

Нажал на рычаг, монета выскочила обратно.

Еще попытка, и снова неудача.

Возможно, телефон отключили, когда закрывали заправочную станцию, так как расходы на долевой основе несли телефонная компания и владелец станции.

Второй вариант – телефон отключила полиция, используя свое влияние на телефонную компанию. Они узнали о приезде в город федерального агента с секретной миссией и пошли на крайние меры с целью предотвратить любые его контакты с внешним миром.

Не исключено, что он все-таки переоценивает их возможности и его ждет удача у следующего телефона-автомата.

Во время своей прогулки после ужина Сэм проходил мимо прачечной самообслуживания. Случайно он заметил за большими стеклянными окнами телефон-автомат, установленный на стене, возле машин для сушки белья.

Он покинул «Юнион-76» и, стараясь держаться в тени, пошел к тому месту, где находилась прачечная. Туман уже начинал рассеиваться, хотя Сэм предпочитал, чтобы он подольше оставался на улицах.

На одном из перекрестков он едва не налетел на полицейскую машину, патрулировавшую центр города. Ему удалось вовремя спрятаться за угол, полицейский за рулем в это время смотрел в другую сторону.

Сэм попятился назад и оказался под аркой, сзади была дверь с медной пластинкой, извещавшей, что в этом здании практикуют два адвоката, один дантист, врач и хиропрактик. Если патрульная машина свернет налево и проедет мимо него, полицейский его заметит. Если же машина поползет дальше по Оушн-авеню или свернет направо, у него есть шанс остаться незамеченным.

Прижавшись спиной к двери в ожидании того момента, когда еле-еле ползущая машина достигнет перекрестка, Сэм имел возможность еще раз оценить, как удивительно тихо и пустынно на улицах Мунлайт-Кова в половине второго ночи. Обычно на улицах городов, маленьких и больших, даже в этот поздний час можно встретить полуночников – прохожих, запоздалых автомобилистов, словом, хоть какие-то признаки жизни, если не принимать во внимание полицейские патрули.

Машина свернула направо и теперь удалялась от него.

Опасность миновала, но Сэм не двигался с места, мысленно прослеживая свой путь от мотеля на стоянку у полицейского управления, затем на «Юнион-76» и, наконец, сюда, на этот перекресток. Он не мог припомнить ни одного дома, из окон которого звучала бы музыка, где работал бы телевизор, не было слышно смеха и шума ночного застолья. Ни одна парочка не целовалась в припаркованных автомобилях. Немногочисленные таверны и рестораны были закрыты, в кинотеатрах не было поздних сеансов, и, если не считать его самого и полицейских патрулей, Мунлайт-Ков можно было принять за город-призрак. Гостиные, спальни и кухни населяли призраки или роботы, прикидывающиеся днем нормальными людьми, а ночью – отключающиеся с целью экономии энергии, чтобы не расходовать ее зря на создание иллюзии жизни.

Сэма все больше беспокоило слово «обращение» и его значение в свете загадочного проекта «Лунный ястреб». Он вышел из своего укрытия, свернул за угол и поспешил по ярко освещенной улице к прачечной. Он увидел телефон сразу же после того, как распахнул дверь. Сэм уже дошел до середины зала, в котором машины для сушки белья занимали правую сторону, в середине стояли стиральные машины, а вдоль левой стены тянулись столы со стульями, когда вдруг понял, что он здесь не один. На одном из стульев сидела хрупкая блондинка в потертых джинсах и синем свитере. Ни одна из машин не работала, и рядом с блондинкой не было видно корзины с бельем.

Сэм был настолько ошарашен ее видом – видом живого человека, обычного человека в этой погребальной ночи, – что остановился и уставился на нее.

Она сидела на краешке стула и была явно напугана. Глаза округлились от страха. Руки сжимали колени. Она затаила дыхание.

Осознав, что он напугал ее, Сэм сказал:

– Извините.

Наверное, у него дикий взгляд, он похож на сумасшедшего, поэтому он добавил:

– Не бойтесь, я не причиню вам никакого вреда.

– Они все так говорят.

– Кто они?

– Имейте в виду, со мной лучше не связываться.

Сэм был в замешательстве.

– Почему?

– Вам не поздоровится.

– Правда?

– У меня черный пояс. – Она встала со стула.

Впервые за много дней по лицу Сэма расползлась улыбка.

– Вы владеете карате?

Женщина смотрела прямо ему в глаза, бледная, дрожащая. Когда она заговорила, в ее голосе звенела нешуточная угроза:

– Эй, ты, мерзавец, выбирай – или ты прекращаешь свои шуточки, или ты станешь инвалидом на всю жизнь и будешь ходить как мешок с костями.

Пораженный ее воинственным настроем, Сэм вновь припомнил свое первое впечатление от ночной посетительницы прачечной. Ни сумки для белья, ни коробки со стиральным порошком поблизости не было и в помине.

– А в чем, собственно, дело?

– Ни в чем, но советую вам не приближаться ко мне.

Он прикинул, может ли она знать, что полицейские охотятся за ним. Бредовое предположение. Откуда она может знать про это?

– А что вы вообще здесь делаете, вроде стирать вы ничего не собираетесь?

– Какое ваше дело? Вы что, владелец этой прачечной?

– Нет. Но и вы мне можете не рассказывать, что вы хозяйка этой машины.

Она продолжала разглядывать его.

Он тоже не отрывал от нее глаз, убеждаясь, что встретился с чрезвычайно симпатичной особой. У нее были пронзительно-голубые глаза цвета июльского неба, чистая, дышащая летним теплом кожа. Она казалась неведомой гостьей на этом темном октябрьском побережье, занесенной случайным ветром в прачечную самообслуживания в полвторого ночи. Кроме ее удивительной красоты, он заметил испуг, оставивший темные круги под ее глазами и горькие складки у рта. Причиной этого испуга явно был не он. Будь он верзилой шести футов роста, с револьвером в одной руке и ножом в другой или татуированным рокером, ворвавшимся в прачечную с наркотическим бредом про Сатану, ее страшная бледность и круги под глазами были бы вполне объяснимы. Но он был всего-навсего Сэмом Букером, основным преимуществом которого перед другими агентами была внешность обычного человека из толпы, невзрачного и безобидного.

Не понимая причин ее страшной тревоги, он сказал:

– Вот телефон.

– Что?

Он показал на телефон-автомат.

– Да, – сказала она, как будто подтверждая, что это действительно телефон-автомат.

– Просто зашел позвонить.

– А-а.

Не сводя с нее глаз, он подошел к телефону, опустил монету, но сигнала не было. Он вернул монету, попробовал еще раз. Опять неудача.

– А-а, черт! – выругался он.

Блондинка направилась к выходу. На полдороге она остановилась и оглянулась, словно опасаясь, что незнакомец набросится на нее, если она захочет выйти из прачечной.

От пребывания в Мунлайт-Кове у Сэма страшно развилось чувство подозрительности. Он стал видеть врага в любом встретившемся прохожем. И вдруг он понял, что необычное поведение этой женщины в точности напоминает его собственное.

– Вы ведь не местная жительница? Вы не из Мунлайт-Кова?

– Нет, а что?

– Я тоже не местный.

– Что из этого?

– Вы видели что-то необычное?

Она уставилась на него.

Он пояснил:

– Что-то произошло, вы видели нечто необычное, вы этим страшно напуганы, и, даю руку на отсечение, у вас были на то серьезные причины.

Она посмотрела на него, словно собираясь бежать куда подальше.

– Подождите, – быстро проговорил он. – Я из ФБР. – Его голос слегка дрогнул. – Я на самом деле оттуда.

44

Томас Шаддэк был «совой» и работал по ночам, предпочитая спать днем. Он находился в данный момент в своем кабинете, отделанном панелями из тикового дерева, и разрабатывал на компьютере один из аспектов проекта «Лунный ястреб». Позвонил Эван, его ночной секретарь, и сказал, что Ломен Уоткинс просит принять его.

– Я приму его в башне, – ответил Шаддэк. – Скажите ему, что я скоро буду там.

В последнее время Шаддэк предпочитал ходить дома в шерстяном тренировочном костюме. В шкафу у него висело их штук двадцать на выбор – десять черных, десять серых и одна пара цвета морской волны. В таком костюме было удобно работать, кроме того, он экономил свое время – не надо было отдавать распоряжения про особый костюм каждый день, да он и не любил особенно наряжаться. Он никогда не следил за модой. К тому же он был довольно неуклюже скроен от природы: широкие ступни, длинные худые ноги, выступающие вперед колени, руки плетьми, костлявые плечи – он был неимоверно худ, и любая одежда, даже сшитая лучшими портными, не была ему к лицу. Она висела на нем, как на вешалке, или подчеркивала его худобу до такой степени, что он казался воплощением образа Смерти; сходство с мрачным обликом усугублялось его мучнисто-белой кожей, почти черными волосами, заостренными чертами лица и желтизной глаз.

Он надевал эти тренировочные костюмы, даже когда посещал заседания руководства компании. Если вы гений в своей области, люди ждут от вас необычных выходок. А если у вас на счету сотни миллионов долларов, вам простят все, что угодно.

Его ультрасовременный, из железобетона, дом на берегу моря, у северной оконечности бухты, был еще одним выражением его просчитанного образа нонконформиста. Три этажа здания напоминали слоистый пирог – все слои разной толщины, самый толстый – вверху, самый тонкий – в середине; все они были разной конфигурации, и при дневном свете здание имело вид авангардной скульптуры. Ночью, в сиянии сотен окон, скульптура превращалась в фантастический космический корабль, доставивший пришельцев – покорителей Земли.

Башня, о которой упомянул Шаддэк, являла собой еще одно необычное сооружение, водруженное на крыше его необычного дома. Возвышаясь на сорок футов, она располагалась не по центру. Форма ее была не круглой, а овальной, в ней не было ничего общего с теми башнями, в которых принцессы ждали возвращения своих принцев из дальних странствий или в которых монахи держали и пытали своих недругов. Нет, башня эта скорее напоминала конусообразную башню субмарины. На ее вершине находилась просторная комната со стенами из стекла, туда можно было добраться на лифте или по спиральной лестнице, обвивающей шахту лифта.

Шаддэк выждал десять минут, чтобы заставить Уоткинса подождать его. Так надо для порядка. Затем решил поехать наверх на лифте. Лифт был отделан изнутри под цвет темной латуни, так что, несмотря на небольшую скорость, Шаддэк ощущал себя летящим вверх в гильзе, скользящей в стволе гигантского ружья.

Он добавил эту башню к проекту, представленному архитектором, буквально в последний момент, но она стала его самым любимым местом во всем здании. Отсюда открывался бесконечный простор спокойного или штормящего моря, моря, сверкающего под солнцем или залитого ночной мглой. На юго-востоке перед ним и под ним открывался вид на Мунлайт-Ков; его чувство превосходства приятно подогревалось этой выигрышной перспективой творений чуждых ему людей. Из этой комнаты всего четыре месяца тому назад он увидел ястреба на фоне луны третий раз в жизни, другие почитали за счастье увидеть такой знак хотя бы однажды. В этом знаке он прочел свое будущее – стать самым могущественным человеком всех времен и народов.