Текст книги "Видение"

– Я была с ним одна.

– Вы говорите так тихо, что я совершенно не слышу вас.

– Я была с ним одна, – повторила она. – Он… трогал… меня… гладил… показывал свой член.

– Вам было страшно?

– Да.

Давление было очень сильным, нестерпимым, ей становилось все хуже и хуже.

Каувел молчал, и она продолжила:

– Мне было страшно, потому что он заставлял меня… делать вещи.

– Какие вещи?

В комнате стало душно. Хотя они находились там только вдвоем с доктором, у нее было такое ощущение, что еще какое-то существо незримо присутствует там, прижимаясь губами к ее губам и пытаясь своим дыханием достичь ее легких. И опять какие-то крылья начали обволакивать ее.

– Мне надо бренди, – проговорила она.

– Все, что вам надо, – рассказать мне всю эту историю до конца, вспомнить каждую деталь, выбросить из себя раз и навсегда. Какие вещи он заставлял вас делать?

– Помогите мне. Вы должны вести меня.

– Он хотел вступить с вами в половую связь?

– Не уверена.

Руки ее стали влажными. Она чувствовала, как сильно бьется ее пульс.

– Он настаивал на оральном сексе?

– Не только.

Она почувствовала, что вся мокрая. Она попыталась встать на ноги. Они задеревенели.

– Чего еще он хотел от вас? – настаивал Каувел.

– Я не могу вспомнить.

– Вы сможете вспомнить, если захотите.

– Нет. Честно. Я не могу. Не могу.

– Чего еще он хотел от вас?

Ощущение, что ее сдавили какие-то крылья, стало настолько невыносимым, что она с трудом дышала. Она слышала колебания воздуха в комнате – «ух-a-ух-a-ух-a-ух-a-ух-a-ух-a…».

Она встала и сделала несколько шагов по комнате.

Крылья держали ее.

– Что еще он заставлял вас делать? – повторил свой вопрос Каувел.

– Что-то ужасное, я даже не могу произнести.

– Какой-нибудь извращенный половой акт?

Ух-а-ух-a-ух-a-ух-а…

– Не просто секс, хуже, чем секс, – ответила она.

– Что это было?

– Грязное. Мерзкое.

– Какого типа?

– За мной следили глаза.

– Глаза Митчелла?

– Нет. Не его.

– А чьи?

– Я не могу вспомнить.

– Можете.

Ух-а-ух-a-ух-а…

– Крылья, – проговорила она.

– Что? – не расслышал он. – Вы опять говорите очень тихо.

– Крылья, – сказала она. – Крылья.

– Что вы имеете в виду?

Она вся дрожала, тряслась. Она боялась, что ноги откажут ей. Она вернулась в кресло.

– Крылья. Я слышу их хлопанье. Я их чувствую.

– Вы хотите сказать, что в домике Митчелла была птица?

– Не знаю.

– Может, попугай?

– Я не могу сказать.

– Постарайтесь вспомнить, Мэри. Не упустите эту мысль. Вы никогда раньше не упоминали о крыльях. Это важно.

– Они были везде.

– Крылья?

– Вокруг меня. Маленькие крылья.

– Подумайте. Что он делал с вами?

Минуту она хранила молчание. Давление начало постепенно ослабевать. Звук крыльев затих.

– Мэри?

– Все, – произнесла она наконец. – Больше я ничего не могу вспомнить.

– Есть путь, чтобы расшифровать ваши воспоминания, – сказал он.

– Гипноз, – отозвалась она.

– Он может помочь.

– Я боюсь вспоминать.

– Вы должны бояться не вспомнить.

– Если я вспомню, я умру.

– Это глупо, и вы это знаете.

Она откинула волосы с лица. Чтобы успокоить его, она изобразила на лице улыбку.

– Я больше не слышу шелеста крыльев. Я не чувствую их. Нам не надо больше никогда говорить о крыльях.

– Мы обязательно будем говорить об этом.

– Я не буду говорить больше о крыльях, черт подери!

Она резко тряхнула головой. Она была удивлена и испугана собственной резкостью.

– По крайней мере сегодня.

– Хорошо, – сказал Каувел. – Договорились. Это не означает, что вам не надо говорить об этом.

Он снова начал протирать свои очки.

– Давайте вернемся к тому, что вы можете вспомнить. Бертон Митчелл бил вас?

– Думаю, да.

– Вас нашли в его домике?

– В его гостиной.

– И вы были жестоко избиты?

– Да.

– И потом вы сказали всем, что это сделал он?

– Но я не могу вспомнить, как это было. Я помню только боль, нестерпимую боль. Но только мгновение.

– A потом вы потеряли сознание. Вы потеряли сознание после первого удара.

– Так все говорили. Он, наверное, наносил мне удары, уже когда я была без сознания. Я бы не смогла долго противостоять ему. Я была маленькой девочкой.

– А ножом он пользовался?

– Я была вся порезана.

– Как долго вы пролежали потом в больнице?

– Более двух недель.

– Сколько швов вам наложили?

– Около сотни.

Салон красоты был наполнен запахами шампуня, одеколона и различных ароматических масел. Он мог бы также пахнуть женским потом.

На полу были разбросаны волосы. Они цеплялись за него, когда он начал насиловать ее.

Она отказалась как-то реагировать на него: не откликнулась на его желание, не стала ему сопротивляться. Она просто спокойно лежала. Ее глаза были похожи на глаза мертвой.

Он не ненавидел ее за это. За всю свою жизнь он никогда не требовал от женщин страсти. В первые несколько месяцев с новой любовницей агрессия и нежность во время полового акта были для него терпимы на короткое время, и он мог быть нежным. Но через несколько месяцев ему требовался страх. Только это доводило его до оргазма. Чем больше они боялись его, тем больше ему это нравилось.

Лежа на ней, он чувствовал, как сильно бьется ее сердце, подталкиваемое страхом. Это возбуждало его, и он начал двигаться быстрее и быстрее.

– Большая часть ударов Митчелла пришлась вам по голове, – сказал Каувел.

– Мое лицо было черно-синего цвета. После этого отец называл меня своей маленькой лоскутной куклой.

– Вы страдали от сотрясения мозга?

– Нет. От сотрясения нет. Абсолютно.

– А когда начались видения?

– Чуть позже, в том же году.

– Несколько минут назад вы спрашивали меня, почему вы избраны быть ясновидящей? Что ж, на самом деле в этом нет ничего мистического. Как и в случае с Питером Хуркосом, ваш психический талант стал развиваться после серьезной травмы головы.

– Она была не очень серьезной.

Он перестал протирать очки, надел их и внимательно посмотрел на нее своими огромными, увеличенными очками глазами.

– Как вы считаете, разве невозможно то, что сильнейший психологический шок мог стать причиной выплескивания необыкновенных психических возможностей, так же как и серьезные травмы головы?

Она пожала плечами.

– Если вы не согласны с тем, что ваш талант – это результат физической травмы, то, может, вы признаете хотя бы, что это результат психологической драмы. Вы полагаете, это возможно?

– Возможно, – согласилась она.

– В том или ином случае, – произнес он, как бы очерчивая указательным пальцем границу между ними, – в любом случае ваше ясновидение имеет свои истоки в истории с Бертоном Митчеллом, в том, что он сделал с вами и что вы не можете вспомнить.

– Может быть.

– И ваша бессонница имеет свои истоки в Бертоне Митчелле, и периодические депрессии. То, что он сделал с вами, является подсознательной причиной приступов тревоги. И я скажу вам, Мэри, чем раньше вы посмотрите этим фактам в лицо, тем лучше. И если вы когда-нибудь разрешите мне провести сеанс гипноза, чтобы заставить вас вспомнить и провести вас по воспоминаниям, то больше вы не будете нуждаться в моей помощи.

– Я всегда буду нуждаться в вашей помощи.

Он вздохнул. Его загорелое, изрезанное морщинками лицо приняло то выражение, которое покорило ее, когда она встретила его на одном из приемов три года назад. Это было выражение ярости, но уверенности и надежности одновременно. Любой честолюбивый художник много отдал бы, чтобы уловить этот миг и запечатлеть его на своем полотне. Его немного отчужденная, но отеческая манера поведения заставила ее обратиться именно к нему тогда, когда снотворное стало ее единственным спасением.

– Если вам всегда будет нужна моя помощь, – ответил он, – значит, я совсем не помогаю вам. Как психиатр я обязан заставить вас найти силы, в которых вы так нуждаетесь, внутри себя.

Она подошла к бару и плеснула себе немного бренди. Он присоединился к ней, она налила и ему.

– Вы ошибаетесь по поводу Митчелла, – сказала она.

– В каком смысле?

– Не думаю, что все мои проблемы – от него. Некоторые из них начались тогда, когда погиб мой отец.

– Я слышал эту теорию. Вы уже развивали ее раньше.

– Я была с ним в машине, когда он погиб. Я сидела на заднем сиденье, а он был за рулем. Я видела, как он умер. Его кровь залила меня всю. Мне было всего девять. И годы после его смерти были не из легких. Через три года моя мать потратила все деньги, которые оставил нам отец. Между моим девятым и двенадцатым днем рождения мы из богатых превратились в бедных. Полагаю, что жизненный опыт, подобный этому, мог оставить свои шрамы, не так ли?

– Безусловно, – сказал он.

Он взял свой бокал бренди.

– Но этот жизненный опыт не мог оставить самых больших шрамов.

– Почему?

– Потому что вы можете говорить об этом.

– И?

– Но вы не можете до сих пор говорить о том, что произошло с Бертоном Митчеллом.

Когда он кончил, он встал, натянул брюки, застегнул на них «молнию». Он даже не снял пальто.

Отступив на шаг, он бросил на нее взгляд. Получив возможность, она даже не попыталась прикрыть себя. Юбка была на ней задрана и бугрилась вокруг ее бедер. Блузка расстегнута, одна большая грудь обнажена. Руки сжаты в кулаки. Ногти вонзились в кожу рук, и на ней были видны капельки крови. Затерроризированная, доведенная почти до животного состояния, она представляла для него идеал женщины.

Он вытащил нож из кармана пальто.

Он подумал, что она закричит и метнется от него в сторону, но, когда он двинулся к ней с намерением прикончить ее, она продолжала лежать все так же, будто уже была мертва. Она находилась уже за чертой страха, за чертой каких-либо ощущений.

Опустившись рядом с ней на колени, он приставил острие лезвия к ее горлу. Плоть под ножом трепетала, но она даже не моргнула.

Он поднял нож как можно выше и занес его над ее грудью так, чтобы он был ей виден.

Никакой реакции.

Он был разочарован. Когда время и обстоятельства позволяли, он предпочитал убивать не сразу. Хотелось получить удовольствие от игры, хотелось, чтобы чуть живая женщина молила его о пощаде.

Разозлившись на нее за то, что она испортила ему такой момент, он с силой опустил нож.

Мэри Берген чуть вздохнула.

Острое лезвие прорезало ей кожу, вскрыло мышцы, вскрыло кровеносные сосуды и те темные места, где таится боль.

Она забилась в угол между стеной и старинным дубовым баром. Она только наполовину была уверена, что не сшибла закрытую бутылку виски.

– Что с вами? – спросил Каувел.

– Оно причиняет мне боль.

Он слегка дотронулся до ее плеча.

– Вам нехорошо? Могу я чем-нибудь помочь?

– Нет, дело не в этом. Видение. Я его чувствую.

Снова нож, входит все глубже и глубже…

Обеими руками она схватилась за живот, пытаясь совладать с приступом боли.

– Я не выдержу больше, не выдержу!

– Какое видение? – спросил Каувел.

– Салон красоты. То же самое, что я видела несколько часов назад. Только это происходит сейчас. Убийство… происходит сейчас… в эту самую минуту…

Она закрыла руками лицо, но образы не исчезли.

– О Боже! Мой Боже! Помоги мне.

– Что вы видите?

– Мертвого мужчину на полу.

– На полу салона красоты?

– Он лысый… усы… красная рубашка.

– Что вы чувствуете?

Нож…

Она вся покрылась испариной. Закричала.

– Мэри? Мэри?

– Я чувствую… женщина… он наносит ей удары ножом.

– Какая женщина? Там – женщина?

Она согнулась, и он схватил ее за плечи.

Она вновь увидела нож, вонзающийся в плоть, но на этот раз уже не чувствовала боли. Женщина в ее видении была мертва, а потому не было и боли, которую она могла бы разделить.

– Надо увидеть его лицо, надо узнать, как его зовут, – проговорила она.

Убийца поднялся над телом, стоит в плаще… нет, в длинном пальто…

– Нельзя упустить нить. Нельзя потерять это видение. Я должна удержать его, должна найти, где он, понять, кто он и что он такое, – и помешать ему творить эти ужасные вещи.

Убийца стоит, стоит с ножом мясника в одной руке, стоит в тени, его лицо в тени, но сейчас он поворачивается очень медленно и неохотно, поворачивается так, чтобы она могла увидеть его лицо, поворачивается так, будто ищет ее…

– Он знает, что я с ним, – сказала она.

– Кто знает?

– Он знает, что я наблюдаю за ним.

Она не понимала, каким образом так может быть в действительности. И тем не менее убийца знал о ней. Она была в этом уверена, это ощущение было у нее глубоко внутри.

Неожиданно полдюжины стеклянных собачек соскочили с демонстрационной полки и, пролетев по воздуху, достаточно сильно ударились о стену рядом с Мэри.

Она вскрикнула.

Каувел повернулся посмотреть, кто мог швырнуть их.

– Что это такое, черт возьми?

Будто они вдруг ожили и обрели крылья. Еще одна дюжина стеклянных собак оказалась сметенной с верхней полки. Они отлетели, сверкая, как кусочки разбитой призмы, к самому центру комнаты: отскакивали от потолка, разбивались друг о друга, издавая музыкальный перезвон, похожий на китайскую музыку.

Затем они устремились к Мэри.

Она, подняв руки, закрыла ими лицо.

Эти миниатюрные фигурки набросились на нее с бо́льшим ожесточением, чем она могла предположить. Они впивались, будто осы.

– Остановите их! – крикнула она, не будучи уверенной, к кому именно она обращается.

Цербер с выдающимся вперед рогом стукнул доктора в лоб между глаз, и у него потекла кровь.

Каувел отшатнулся от полок и двинулся в ее сторону, пытаясь загородить ее своим телом.

Другие десять или пятнадцать собачек плясали по комнате. Две из них пробились через стеклянную панель в бар, другие раскалывались о стену рядом с Мэри на мелкие кусочки, а кусочки и осколки цветного стекла впивались в ее волосы.

– Похоже, они пытаются убить меня! – Она изо всех сил, но без видимого успеха пыталась справиться с истерикой.

Каувел зажал ее в угол.

Большая часть стеклянных собачек металась по комнате, налетала на стол психиатра, разбрасывая подшитые по папкам бумаги. Керамические фигурки сталкивались с хрупкими образцами венецианского стекла и, не разбиваясь, поднимались вновь, как сумасшедшие, зигзагами перемещались из одного конца комнаты в другой, осыпая осколками склоненную голову Мэри.

И вот новая эскадра собачек начала полет. Они плясали в воздухе, угрожающе скапливались и кружились вокруг Мэри, отлетали в сторону и вновь возвращались с еще большей решимостью, ударялись о нее с немыслимой силой и роились вокруг, подобно саранче.

И так же неожиданно, как начался, весь этот кошмар вдруг прекратился. Почти сотня стеклянных миниатюр осталась на демонстрационных полках, но они не двигались.

Мэри с Каувелом приникли друг к другу, не доверяя наступившему покою, ожидая нового нападения.

Но тишина восторжествовала.

Мэри была не в состоянии контролировать дрожь, которая волнами сотрясала ее изнутри.

– Вы в порядке? – спросил он, увидев в зеркале, что сам весь в крови.

– Не надо было мне желать увидеть его лицо, – ответила она.

Каувел был изумлен. Не понимая, он уставился на нее.

– Его лицо, – повторила Мэри. – Не надо мне было желать увидеть его лицо.

– О чем вы говорите?

– Когда я пыталась в видении увидеть лицо убийцы, что-то остановило меня, – сказала она. – Что это могло быть?

Каувел растерянно смотрел на осколки стекла, валявшиеся по всему кабинету. Осторожно начал снимать осколки с плеч и рукавов своего пиджака.

– Это сделали вы? – спросил он.

– Что?

– Заставили собак летать?

– Я?

– А кто еще?

– О нет. Как я могла?

– Но кто-то сделал это.

– Что-то.

Он уставился на нее.

– Это был… дух, – сказала она.

– Я не верю в жизнь после смерти.

– Что касается меня, до этого момента я тоже не была уверена в этом.

– Итак, нас посетил дух?

– А что еще?

– Есть много вариантов, – сказал он, озабоченно глядя на нее.

– Я не сумасшедшая, – сказала она.

– А я разве это говорю?

– Мы видели полтергейст в действии.

– И даже сейчас я не верю в них, – проговорил он.

– А я – да. Я видела, что они вытворяли, и раньше. Но я не была уверена, духи это или нет. А теперь я уверена.

– Мэри…

– Полтергейст. Он появился, чтобы я не смогла увидеть лицо убийцы.

Позади них демонстрационные полки перевернулись и упали на пол с ужасающим грохотом.

Глава 9

Макса не было дома.

Дом без него казался Мэри мавзолеем. Ее шаги на твердом деревянном полу отдавались громче, чем обычно, эхо переливалось всеми голосами.

– Он звонил раньше, – сказала Анна Черчилль, скрестив руки на переднике, – и просил подавать ужин на полчаса позже.

– Почему?

– Он просил передать вам, что не успеет вернуться домой раньше восьми часов, потому что «Вулворт» открыт дольше из-за предрождественской торговли.

Она знала, что Макс просто шутил, желая вызвать ее улыбку, но она не могла даже улыбнуться. Единственное, что могло поднять ее настроение, – это возможность увидеть его рядом. Ей не хотелось оставаться одной.

Проходя через гостиную и поднимаясь по лестнице из красного дерева, она почувствовала, что вся эта тяжелая европейская обстановка подавляет ее. Вспомнив о полтергейсте, она испугалась, подумав, что будет, если все эти предметы мебели оживут и начнут двигаться, и что будет, если кресла, софа и угловой шкаф начнут гоняться за ней.

Но мебель не двигалась.

Наверху, в своей ванной комнате, она достала из аптечки диазепам. В присутствии Эммета и Анны ей удавалось скрыть нервозность, но сейчас руки ее сильно дрожали, потребовалась почти минута, чтобы она смогла достать стакан. Она наполнила его холодной водой и проглотила одну таблетку. Одной ей показалось мало. Она была в таком состоянии, что ей хотелось проглотить и вторую, а может, и третью.

– Господи, нет, – сказала она себе и быстро поставила стакан на место, прежде чем соблазн взял верх над здравым смыслом.

Когда она выходила из ванной, пустой стакан упал на пол и разбился. Она изумленно огляделась вокруг. Она точно знала, что поставила стакан не на край раковины. Он не упал сам: что-то столкнуло его.

– Макс, – тихо произнесла она, – пожалуйста, приходи поскорей домой.

Она ждала в небольшом уютном кабинете на втором этаже. В его любимой комнате, битком набитой оружием и книгами. Отреставрированные со знанием дела старинные ружья были разложены на полках в демонстрационных шкафах.

Собрания сочинений Хемингуэя, Стивенсона, По, Шоу, Фицджеральда, Диккенса.

Пара «кольтов» номер «три» Деррингерса 1872 года в переносном ящике на шелковой подкладке с медной обшивкой.

Романы Джона Д. Макдональда, Клэвелла, Биллоу, Вулрича, Левина, Видала; тома подлинников документов Грея Тейлза, Колина Вилсона, Гельмана, Толанда, Ширера.

Дробовики, ружья, пистолеты, автоматическое оружие.

Раймонд Чандлер, Дэгиелл Хамметт, Росс Макдональд, Мэри Маккарти, Джеймс М. Кейн, Джессамин Уэст.

«Оружие и книги составляют довольно странное сочетание», – подумала Мэри. Тем не менее после нее самой они представляли два объекта страстного увлечения Макса.

Она попыталась начать читать последний бестселлер, который взяла еще несколько недель назад, но внимание ее рассеивалось. Отложив книгу в сторону, она подошла к рабочему столу Макса и села. Из ящика стола достала ручку.

Какое-то время она молча смотрела на чистый лист. Наконец написала:

Страница I.

Вопросы:

Почему эти видения меня посещают помимо моей воли?

Почему впервые я вдруг смогла почувствовать боль жертвы в своих ощущениях этих видений?

Почему никто другой среди ясновидящих никогда не ощущал так реально свое видение?

Каким образом убийца в салоне красоты понял, что я за ним наблюдаю?

Почему полтергейсту понадобилось удержать меня от возможности увидеть лицо убийцы?

Что все это значит?

Еще в детстве, преодолевая большие или малые кризисы, она чувствовала, что становится легче, если изложить свои проблемы на бумаге. Когда они представали перед ней, выраженные в нескольких словах и каким-то образом уже более сконцентрированные тем, что написаны чернилами, они обычно исчезали, хотя и оставались неразрешенными.

Закончив составлять список вопросов, она внимательно перечитала каждый, сначала про себя, а потом вслух.

На другой странице она написала: «Ответы».

На несколько минут она задумалась, потом добавила:

У меня нет никакого ответа.

– Проклятие! – воскликнула она и зашвырнула ручку в другой конец комнаты.

– Говорит Харли Барнс.

– Шеф Барнс, это Мэри Берген.

– Алло? Вы еще в городе?

– Нет. Я звоню из Бел-Эйр.

– Чем могу служить?

– Я пишу статью о том, что случилось вчера вечером, и у меня к вам несколько вопросов. Человек, которого поймали вчера… как его зовут?

– А вы не можете узнать это с помощью ясновидения?

– Боюсь, что нет. Я не могу видеть все, что захочу.

– Его зовут Ричард Лингард.

– Он житель вашего города или приезжий?

– Он родился и вырос в нашем городе. Я был знаком с его родителями. Он был владельцем аптеки.

– А сколько ему лет?

– Около тридцати.

– Он… он был женат?

– Разведен много лет назад. Слава Богу, без детей.

– Вы уверены…

– Что у него не было детей? Абсолютно.

– Нет. Вы уверены, что он мертв?

– Мертв? Конечно, он мертв. А вы разве не видели?

– Я просто подумала… Вы не обнаружили ничего необычного в связи с ним?

– Необычного? В каком смысле?

– Может, соседи считали его ненормальным?

– Да нет. Они любили его. Его все любили.

– А в его доме не было обнаружено ничего странного?

– Ничего. Он жил как и все. Это даже пугает, он был таким ординарным. Если Лингард оказался убийцей-психопатом, то кому тогда можно доверять…

– Никому.

– Миссис Берген… – Барнс поколебался. – А вы не брали нож?

– Какой нож?

– Нож Лингарда.

– Вы не можете его найти?

– Он исчез.

– Исчез? И часто такое случается?

– Со мной – впервые.

– У меня его нет.

– Может, ваш брат подобрал его?

– Алан не стал бы этого делать.

– Или ваш муж?

– Шеф, мы много раз сотрудничали с полицией. И мы не делаем сувениров из улик.

– Мы обыскали дом мисс Харрингтон несколько раз. Ножа в нем нет.

– Может, Лингард выронил его на лужайке?

– И на лужайке мы просмотрели каждый дюйм.

– Он мог выронить его на аллее, когда упал на патрульную машину.

– Или на тротуар. Мы не обыскали те места сразу же, как делаем это обычно, а там собралась большая толпа зевак. Может, кто-нибудь из них и подобрал нож. Надо будет поспрашивать у людей. Думаю, что мы найдем его. Хотя для суда он уже не нужен. Смерть решила эту проблему. Никакой прокурор уже никогда не увидит Ричарда Лингарда на скамье подсудимых.

В половине восьмого все радиостанции Лос-Анджелеса передали сообщение о четырех молодых медицинских сестрах, которые были избиты и зарезаны в своей квартире в Анахейме.

Беверли Пулчаски.

Сюзан Хэвен.

Линда Проктор.

Мэри Санзини.

Мэри не была знакома ни с одной из них.

Ошеломленная, она присела на кончик стула. Она вспомнила изуродованное лицо в своем вчерашнем ночном кошмаре: черноволосая голубоглазая женщина. Она была уверена, что ей знакомо это лицо.

8.00 вечера.

Она встретила Макса у входной двери. Он вошел в дом, закрыл за собой дверь и крепко обнял ее. Его одежда была холодной, влажной, пропитанной ночным воздухом, но тепло его тела пробивалось сквозь одежду.

– Шесть часов прогулок по магазинам, – сказала она. – И ни одного пакета?

– Я оставил, чтобы их обернули в подарочную бумагу. Я заберу их завтра.

Улыбаясь, она сказала:

– Я и не знала, что «Вулворт» предоставляет услуги по упаковке.

Он поцеловал ее в щеку.

– Я по тебе соскучился.

Она прижалась к нему.

– Эй, а где твое пальто? Ты подхватишь ангину.

– Я заляпал его грязью и оставил в химчистке.

– А каким образом ты его запачкал?

– У меня спустилась шина.

– У «Мерседеса»? Не может быть!

– У нашего может. Там, где я заменял ее, было грязно, и меня обрызгала проходившая машина.

– Ты записал ее номер? Если записал, то я…

– К сожалению, нет, – ответил Макс. – Когда это случилось, я подумал: «Если бы я записал номер этого мерзавца, Мэри выяснила бы, кто это, и не дала бы ему покоя до конца дней».

– Никто не должен обижать моего Макса и оставаться безнаказанным.

– Я также порезал палец, пока менял колесо, – сказал Макс, показывая свою правую руку.

Манжет правого рукава на рубашке был залит кровью, а один палец был обернут носовым платком, он был весь в крови.

– У домкрата очень острый металлический край.

Она высвободилась из его объятий.

– Как много крови! Дай посмотрю рану!

– Ничего особенного, – он отвел руку, прежде чем она успела размотать платок. – Кровь уже не течет.

– Может быть, ее нужно зашить?

– Не надо. Рана глубокая, но небольшая, так что зашивать там нечего. А ее вид испортит тебе весь ужин.

– Разреши мне все-таки посмотреть. Я уже большая девочка. А кроме того, ее надо хорошо промыть и перевязать.

– Это я могу сделать сам, – сказал он. – Иди к столу, а я присоединюсь к тебе через несколько минут.

– Ты не сможешь обработать ее один.

– Конечно, смогу. Я не всегда был женат, ты знаешь. Многие годы я жил один.

Он поцеловал ее в лоб.

– Давай не будем расстраивать миссис Черчилль. Если мы не явимся к ужину, она расплачется.

Здоровой рукой он подтолкнул Мэри к дверям столовой.

– Если ты умрешь от потери крови, – сказала она, – я никогда не прощу тебя.

Смеясь и перепрыгивая через две ступеньки, он помчался наверх.

Ужин был как раз такой, какой любила Мэри – вкусный, но легкий. Анна приготовила луковый суп, салат, жаркое с бернским соусом и полосочки цукини, маринованные в масле с чесноком, а затем чуть поджаренные на открытом огне.

В библиотеке, за кофе, который вместе с таблеткой диазепама, принятой как раз перед приходом Макса, несколько расслабил ее, она стала рассказывать ему, как провела день: Каувел, видения, переполненные ощущением боли, полтергейст, который удержал ее от попытки увидеть лицо и узнать имя убийцы. Они обсудили сообщение по радио о четырех медицинских сестрах, убитых в Анахейме, которое он уже слышал. В завершение она рассказала ему о своем разговоре с Харли Барнсом.

– Ты придаешь такое значение исчезновению ножа, – отозвался Макс. – Разве объяснения Барнса недостаточно убедительны? Кто-нибудь из толпившихся зевак вполне мог прихватить его с собой.

– Мог – но не взял.

– Тогда кто же взял?

Она сидела рядом с ним на софе. Туфли были сброшены, одну ногу она подобрала под себя. Она медлила с ответом, стараясь подобрать нужные слова. Ситуация несколько смущала ее. Если Макс будет не в состоянии поверить тому, что она ему сейчас скажет, он вполне может подумать, что она слегка свихнулась.

– Эти видения совершенно не такие, как те, что я видела до сих пор, – произнесла она наконец. – Это означает, что убийца, источник психического восприятия, сильно отличается от тех убийц, на след которых мне удавалось напасть раньше. Он не обычный человек. Я пыталась как-то теоретически обосновать и понять, что же случилось со мной начиная с прошлой ночи. Во время разговора с Барнсом я вдруг поняла, в чем разгадка. Разгадкой является исчезнувший нож. Тебе это непонятно? Нож у Ричарда Лингарда.

– Лингарда? Он мертв. Барнс застрелил его. Лингард нигде не мог взять свой нож, разве что у тех, кто обслуживал его в морге.

– Он мог взять его где угодно. Барнс убил тело Лингарда. А дух Лингарда взял нож.

Макс был озадачен.

– Я не верю в привидения. И даже если душа действительно существует, она лишена субстанции, по крайней мере такой, как мы себе это представляем. A тогда каким образом мог дух Лингарда, не имеющий субстанции, унести нож, являющийся вполне определенно выраженной субстанцией?

– Дух не имеет субстанции, но имеет силу, – ответила она убежденно. – Два месяца тому назад, когда ты помогал мне разобраться с этой историей в Коннектикуте, ты видел полтергейст в действии.

– Ну и что из этого?

– Так вот, полтергейст не имеет выраженной субстанции, и тем не менее ворочает весьма солидными объектами. Не так ли?

Очень неохотно он ответил:

– Да. Но я не верю, что полтергейст является духом умерших.

– А что же это может быть?

И прежде чем он ответил, она добавила:

– Дух Лингарда унес этот нож мясника. Я знаю это.

Тремя большими глотками он допил свой кофе.

– Хорошо, предположим, что это так. А где его дух сейчас?

– В ком-то из живущих.

– Что?!

– Как только тело Лингарда умерло, дух покинул его и вселился в кого-то другого.

Поднявшись, Макс подошел к книжным полкам. Он смотрел на Мэри изучающим, взвешивающим и оценивающим взглядом.

– С каждым сеансом у Каувела ты подходила все ближе и ближе к воспоминаниям о том, что сделал с тобой Бертон Митчелл.

– Значит, ты считаешь, что, поскольку я подошла очень близко к познанию, я, может быть, ищу возможность убежать от правды, уйти в безумие?

– В силах ли ты столкнуться с тем, что он сделал?

– Я жила с этим многие годы, даже если и старалась подавить это в своей памяти.

– Жить с этим и принять это – две разные вещи.

– Если ты считаешь, что я кандидат в психушку, то ты меня просто не знаешь, – взволнованно, несмотря на таблетку диазепама, сказала она.

– Я так не думаю, но говорить о демоническом переселении…

– Не о демоническом – я говорю о явлении, гораздо менее грандиозном. Это просто вселение духа умершего в кого-то живого.

Его грубое, некрасивое лицо вдруг как-то сморщилось от волнения. Он вытянул вперед руки, свои огромные, похожие на медвежьи лапы.

– И кто же этот живой?

– Тот, кто убил этих медицинских сестер в Анахейме. В него вселился дух Лингарда, и потому его психическое излучение так отличается от того, что было прежде.

Макс вернулся к софе.

– Не могу с этим согласиться.

– Но это не означает, что я не права.

– Феномен полтергейста в офисе Каувела… Ты думаешь…

– …Это был Лингард, – закончила она.

– Но подобные рассуждения могут вызвать массу проблем, – заметил он.

Она подняла брови.

– Каким образом дух Лингарда смог оказаться сразу в двух местах? Каким образом Лингард, управляя человеком, которого он толкал на совершение убийств, мог в то же самое время швыряться стеклянными собаками в офисе Каувела?

– Не знаю. Никто не может сказать, на что способны привидения.

В десять часов Макс поднялся в спальню. Он спустился перед этим в библиотеку, чтобы взять книгу, и вернулся с толстым фолиантом в руках.

– Я только что разговаривал с доктором Каувелом, – сказал он.

Мэри полулежала в постели. Заложив закладку в книгу, которую читала, чтобы не потерять место, она сказала:

– И что же сказал наш добрый доктор?

– Он думает, что ты и есть полтергейст.

– Я?

– Он сказал, что ты испытывала сильный стресс…

– По-моему, мы оба.

– Ты особенно.

– Так ли это?

– Потому что ты вспоминала о Бертоне Митчелле.

– Я вспоминала о нем и раньше.

– В этот раз ты вспомнила больше подробностей, чем раньше. Каувел сказал, что, когда ты была в его офисе, ты находилась под сильным психологическим стрессом. И что ты заставила стеклянных собак летать по воздуху.

Она улыбнулась.

– Мужчина твоих размеров выглядит очень привлекательно в пижаме.

– Мэри…

– Особенно в желтой. Тебе надо носить только куртку.

– Ты пытаешься уйти от разговора. – Он подошел к краю кровати. – Что произошло со стеклянными собаками?