Текст книги "Апокалипсис Томаса"

Глава 13

Сидеть на дереве намного лучше, чем в ларе для фуража. Ситуация не такая и безнадежная. Раз уж мне удалось выбраться живым из ларя, я полагал, что сумею пережить и эту осаду.

Я не работаю с того самого дня, как покинул Пико Мундо, а в последнее время вообще стал перекати-поле. У меня нет медицинской страховки. Поэтому я должен не просто жить, но и избегать серьезных травм, которые меня изуродуют. У штата, и без того банкрота, денег на мое лечение нет, а потому, изуродованному, мне придется поселиться в полуподвале оперного театра. Я никогда не любил оперу, но в джаз-клубах нет полуподвалов.

На свежем воздухе совокупная вонь собравшейся внизу толпы не вызывала такой тошноты, как в конюшне, но я все равно зажал нос и дышал через рот. Мерзостью поднимающийся от земли запах превосходил вонь и грязных носков, и гнилых зубов. Я подумал, что у этих тварей железы скунса, да только скунсы более сострадательны, потому что у них воняет только секрет, который они разбрызгивают в случае необходимости, тогда как эти твари источали вонь каждой порой.

Даже прищурившись, я не мог разглядеть ни формы этих существ, ни их морды, хотя они собрались внизу и точно таращились на меня. И все потому, что сгустились сумерки, опять слишком рано, задолго до полудня. Проникающий сквозь листву свет стал красно-оранжевым. Его отблески не показывали тех, кто собрался у подножия дуба, словно я смотрел на них через очки ночного видения, у которых сел аккумулятор.

По мере того, как сгущалась темнота, начали блестеть их глаза. Поначалу розовые и чуть ли не красивые, напоминающие маленькие волшебные огоньки. Но потом они быстро поменяли цвет на красный, став, по моему разумению, такими же, что и у волков, хотя эти существа не располагали к себе, как волки.

В прошлом мне приходилось схватываться с убийцами, маньяками, наркодилерами, продажными копами, сошедшим с пути истинного миллиардером, а потом монахом, похитителями, террористами и прочими плохишами, которые в какой-то момент жизни сознательно или под чьим-то влиянием оказывались на темной стороне. Я не сражался с вампирами и оборотнями по той простой причине, что их не существует.

Тем не менее, глядя вниз сквозь ветви и листву на красноглазую толпу, я пытался нарисовать себе несколько десятков беглецов из романа для молодежи, ищущих крови и новых подружек. Кем бы они ни были, я чувствовал, что внешность у них не очень, поэтому едва ли они могли найти себе пару для танцев.

Я надеялся, что эти чудовища не умеют лазать по деревьям. Кугуарам такое по силам, койотам – нет. Медведи могут забраться на дерево, волки – нет. У белок это получается отлично, кролики не будут и пытаться. Мне оставалось только пересидеть наверху, пока эти странные сумерки не рассеются, как это произошло ранее.

Один из них полез на дерево.

Покинув первую развилку, я рванул выше, словно мальчишка, играющий в обезьяну.

Посмотрев вниз, порадовался тому, что мой преследователь – смутный силуэт – лезет очень и очень тяжело. Чувствовалось, что его тело не приспособлено для лазания. Судя по рычанию и взвизгам ярости, а также по ударам по стволу и ветвям, тварь рассматривала дерево как своего противника, который сознательно мешал ему продвигаться вверх, вот и лупила его, сотрясая ветви и срывая листья.

По мере подъема между мной и небом оставалось все меньше листвы, вокруг становилось светлее. Но это солнце спешило утонуть в море, как горящий корабль, получивший несколько пробоин ниже ватерлинии.

Через пару минут грозила наступить полная ночь. Пробираться в темноте наверх сквозь лабиринт ветвей высоко над землей смахивало на один из способов поиска смерти, не так уж отличающийся от любого другого.

Но мой подъем закончился еще до того, как свет окончательно исчез. Ближе к верхушке ветви толщиной значительно уступали нижним и предательски гнулись под моим весом. Ноги часто соскальзывали, руки болели от того, что я очень уж крепко вцеплялся в каждую из ветвей.

Я остановился и сел спиной к заметно уменьшившемуся в диаметре стволу. Да и ветка, которую я оседлал, не предлагала крепкой опоры. Покачнувшись, я вполне мог слететь вниз, вопя не своим голосом.

Мое хриплое дыхание не заглушало рев и удары разъяренного существа, которое поднималось, избивая дуб, чтобы добиться его повиновения. Меня порадовало, что его ай-кью, без сомнения, достаточно высокий, чтобы позволить ему баллотироваться на выборную должность, составлял лишь малую часть моего.

Запах озона никуда не делся и на такой высоте, слабый, но безошибочно узнаваемый. Зато вонь толпы, от которой меня отделяли шестьдесят футов, до моего носа не долетала.

Минутой или двумя позже вонь вернулась, и я понял, что мой преследователь все-таки приближается.

Темнота целиком и полностью захватила небо над головой, и теперь я мог находить черные ветви дуба только на ощупь, не видя их.

Исчезновение света не заставило чудовище, которое карабкалось на дерево, остановиться. Оно продолжало яростно прорываться сквозь сопротивляющееся дерево, ломая ветви, нанося урон листьям, сопоставимый с ураганом. Удовлетворенное рычание говорило о том, что найдена надежная опора для ноги, раздраженные взвизги отмечали моменты, когда дальнейшее продвижение не представлялось очевидным или легким. Дважды отвратительное чавканье показывало, что эту тварь радует перспектива сорвать с меня лицо. Положить на кусок хлеба с горчицей и сожрать.

По мере того, как вонь существа усиливалась, я начал ощущать себя Жаном Вальжаном из «Отверженных», только преследовал меня не безжалостный инспектор Жавер, а красноглазый демонический мутант.

Абсолютную тьму теперь разбавлял свет поднимающейся желтоватой луны. Вновь появился окружающий меня дуб, чуть размазанный, напоминая дерево из сна. Но я по-прежнему не мог разглядеть поднимающееся ко мне существо.

Не мог и ждать, пока закончится эта внеплановая ночь и заберет с собой всех загадочных существ, как это уже случилось в конюшне. Нынешний приход ночи длился уже дольше первого, и я не мог рассчитывать, что через минуту эта странность исчезнет, а я окажусь в более светлом и дружественном Роузленде.

По мере усиления вони я осторожно поднялся, прижимаясь спиной к стволу, и ухватился за ветвь надо мной сначала одной рукой, потом второй. Повернулся, чтобы посмотреть вниз, на ту сторону ствола огромного дуба, по которой карабкалось существо.

В результате действия, которое я намеревался предпринять, я мог потерять опору для ног, мои руки могли сорваться с ветви, и тогда я полетел бы вниз, ломая руки, ноги и ветви. С криком не столь триумфальным, как был у покорителя джунглей Тарзана. Но пока я ничего не видел, так что оставалось лишь ждать появления чудовища, чтобы при попытке подняться на мой уровень пинать и пинать его в морду, пока оно не потеряет хватку… или не откусит мне ногу.

Иногда я сожалею, что не люблю оружие.

Мне приходилось за него браться, но всегда я делал это с неохотой. Ужасающие игры с пистолетом моей матери, которые я видел в детстве, закрепили у меня стойкое отвращение к стрелковому оружию. С тех пор я предпочитал оружие попроще – в данном случае, свою ногу, – и рано или поздно мне предстояло заплатить за это жизнью.

Вонь стала такой густой, что у меня начали слезиться глаза, древолаз все не появлялся, хотя шум его подъема слышался совсем близко.

И только когда что-то уцепилось с другой стороны ствола за мою ветвь, сзади и чуть левее, я осознал, что компанию той твари, за которой я следил, составляет еще, по меньшей мере, одна. Она схватила меня за правое плечо грубой рукой (или лапой), и я понял, что за этим последует или укус, или удар.

Но прежде чем зубы или когти пустили кровь, я всем телом подался назад. Ноги соскользнули с опоры и рассекали воздух. Я висел только на руках, но это неожиданное движение оторвало напавшего на меня от дерева. Теперь он не падал только потому, что вцепился в мое плечо. Под его огромным весом возникло ощущение, что руку сейчас вывернет из плечевого сустава. Боль выстрелом передалась через предплечье в правую кисть, и пальцы разжались.

Теперь я висел только на левой руке, но резкое и неожиданное изменение положения тела привело к тому, что рука существа – мне показалось, не столь подвижная, как человеческая – соскользнула с моего плеча. С воем тварь полетела вниз, но вой этот быстро прекратился от ударов по ветвям. Потом это чудовище, которое я так и не сумел разглядеть, свалилось на толпу у основания дуба, что привело к воплям боли и ярости, взлетевшим к небу.

Когда эти крики начали утихать, послышался шорох тысячи длинных, кожистых крыльев, гулко отдающийся от стволов и крон, окутанных темнотой леса. Стая, похожая на ту, которая прошлым вечером приближалась ко мне с северо-востока, теперь лавировала среди деревьев, атакуя чудовищ, собравшихся на земле у моего дуба. Они выли от боли и ярости.

Тем временем я схватился за ветвь второй рукой и осторожно раскачивался, пытаясь найти опору для ног. Старался не думать о том, что одна из этих гигантских летучих мышей появится среди ветвей и на лету походя вырвет часть моей щеки. А если вкус ей понравится, криками созовет остальных, и они всласть попируют телом Одда.

Ноги мои нашли опору, но я сомневался, что мне удастся на ней удержаться. Однако я, дрожа всем телом, прислушивался к вою и воплям, доносящимся снизу, в надежде, что добычи на земле окажется более чем достаточно и хищные летучие мыши насытятся тем, что найдут на уровне земли.

Из документального фильма, увиденного по телику, я знал, что есть разновидность летучей мыши с зубами, острыми как бритва, а еще одна – с такими же острыми когтями, да еще и загнутыми, чтобы она могла выхватить рыбу из воды и улететь с ней. Фильмы о природе вызывают ничуть не меньше кошмаров, чем самые кровавые фильмы про монстров.

Внезапно темнота начала уходить, и утренний свет вновь залил небо над головой и лес под ногами. Световой прилив смыл существ, которых неестественная ночь привела с собой, будто их и не существовало. Насколько я видел, ничего мертвого или живого не осталось на усыпанной сухими листьями земле.

Глава 14

Весь в белом и огромный, похожий на туго надутые паруса, грот, марсель и стаксель, вместе взятые, мистер Шилшом, казалось, мог уплыть, поднимись ветер. Но, разумеется, никакой ветер не допускался на порог кухни, и шеф-повар сосредоточенно добавлял все новые и новые глазки к кучке, лежащей на разделочной доске, вырезая их из нескольких фунтов картофеля до того, как начать его чистить.

Это утро вымотало меня донельзя, учитывая, что съел я один миндальный рогалик, и мне требовалось заправить топливный бак.

– Сэр, я не хотел вас тревожить, но сегодня мне пришлось растратить чуть ли не весь запас энергии. Мне не повредила бы порция белков.

– М-м-м-м, – и он указал на полочку, где лежал свежеиспеченный, еще теплый творожный пирог с лимонной глазурью.

Как гость, обладающий определенными кухонными привилегиями, я мог сделать себе сандвич с ветчиной или позаимствовать из холодильника остатки куриной грудки. Вместо этого отрезал по куску киша[10]10
  Киш (лоранский пирог)/quiche – открытый пирог с основой из песочного теста (часто, но не всегда) и начинкой из яиц, сливок и сыра.


[Закрыть] и творожного пирога и налил стакан молока.

Насчет холестерина я не волнуюсь. Учитывая мой дар и ограниченную продолжительность жизни, которую он практически гарантирует, когда я умру, мои артерии будут чисты, словно у новорожденного, даже если за каждой трапезой я буду есть мороженое.

Сидя на высоком табурете у центральной стойки неподалеку от шефа, я наблюдал, как ловко он вырезает картофельные глазки. Его сосредоточенность даже пугала. Кончик языка торчал между зубами, щеки порозовели больше обычного, глаза превратились в щелочки, на лбу выступил пот. Создавалось полное впечатление, что глазки он вырезает из чего-то более опасного, чем обычный картофель.

С момента приезда в Роузленд я пытался выудить информацию из шефа Шилшома исключительно так, чтобы он не догадался о моих намерениях. Такая стратегия результата не дала. Чуть раньше, съев рогалик, я проявил больше настойчивости, и хотя он не поделился со мной ни одним секретом, я подвигнул его на проявление скрытной враждебности. По его отражению в зеркале я заметил, с каким выражением лица он смотрел мне вслед, когда я уходил.

Умяв половину киша, я спросил:

– Сэр, вы помните, что я спрашивал вас о лошади, которую видел?

– М-м-м-м.

– Черной лошади. Фризской породы.

– Если ты так говоришь.

– Поскольку мистер Волфлоу не держит лошадей, я подумал, что она могла принадлежать соседу, и вы сказали, что такое возможно.

– Такие дела.

– Но вот что я подумал, сэр. Как такая лошадь могла миновать въездные ворота, учитывая, что там охранник и все такое?

– Действительно, как?

– Может, перебралась через стену, окружающую поместье?

Такое абсурдное предположение заставило шефа отреагировать. Брошенный на меня взгляд показал, что он бы лучше побеседовал с картофелинами, из которых вырезал глазки.

– В поместье уже много лет нет лошадей.

– Тогда что же я видел?

– И меня это интересует.

Я добил киш.

– Сэр, чуть раньше вы не заметили солнечного затмения?

Он уже чистил картофель.

– Солнечного затмения?

– День, превращающийся в ночь. Несколько тысяч лет тому назад люди думали, что Бог выключает солнце в наказание за их грехи, сходили с ума от страха, рвали на себе волосы, приносили в жертву младенцев, секли себя плетью и обещали никогда больше не прелюбодействовать. Все от невежества, хотя нельзя сказать, что вина лежала на них. Ведь тогда они не могли смотреть Исторический канал или «Нэшнл Джеографик», да и погуглить «солнца нет» им бы не удалось, потому что эти технологии появились гораздо позже.

Продолжая чистить картофель, шеф Шилшом признался:

– Я не понимаю тебя.

– Не вы первый, – заверил я его.

Попробовал творожный пирог. Он просто таял во рту.

– Сэр, – продолжил я, – давайте забудем на какое-то время о загадочной лошади. Скажите мне, вам известно о странных животных, обитающих в этих краях? Они размером с человека, может, и больше, с красными глазами, которые светятся в темноте, и невероятно противным запахом?

Шеф срезал шкурку с картофеля одной длинной лентой, словно собирал срезанное, как некоторые собирают леску, мотая ее в огромные клубки, размером с автомобиль. Но в какой-то момент, возможно, под воздействием моего вопроса, его рука дрогнула, и обрезанная шкурка упала в раковину.

Я сомневаюсь, что Шерлок Холмс приходится мне прадедушкой, но сделал логичный вывод: инцидент с обрезанной шкуркой указывает, что шефу Шилшому известно об упомянутых мною вонючих животных. Его встревожили мои слова, и он пытался скрыть свою тревогу.

Он вновь принялся за чистку картофелины, но очень уж долго решал, как мне ответить, и это свидетельствовало, что его тревога только усиливается. Наконец он переспросил:

– С ужасным запахом?

– Отвратительным, сэр.

– Большие, как люди?

– Да, сэр. Может, и больше.

– И как же они выглядели?

– Я сталкивался с ними только в темноте.

– Но что-то вы смогли разглядеть.

– Ничего, сэр. Было очень темно.

Он чуть расслабился.

– В наших краях такие большие животные не водятся.

– А медведи?

– Медведи?

– Калифорнийские бурые медведи.

– М-м-м-м.

– Возможно, медведи перебрались через стену, окружающую поместье, и сожрали всех кугуаров.

Скользкая картофелина выскочила из руки шефа и запрыгала по раковине из нержавеющей стали.

– Могли это быть медведи? – настаивал я, прекрасно зная, что охотиться за мной могли кто угодно, но только не бурые медведи.

Достав из раковины картофелину, шеф вновь принялся ее чистить, но сосредоточенность, с которой он прежде занимался этим делом, испарилась как дым. Теперь он чистил картофелину так неуклюже, что мне стало за него стыдно.

– Может, ночами тебе стоило оставаться дома?

Дочистив картофелину крайне неловкими движениями, шеф бросил ее в большую кастрюлю, наполовину наполненную водой.

– Впервые я столкнулся с ними в конюшне, этим утром, через полчаса после рассвета, – пояснил я.

Он взял следующую картофелину и начал чистить ее с таким видом, будто ненавидит все, что произрастает в Айдахо[11]11
  В штате Айдахо выращивается основная часть картофеля, поступающая на рынки США.


[Закрыть], но особенно картофель.

– Во второй раз это случилось двадцать минут тому назад, в дубовой роще, где стало так темно, что я подумал о солнечном затмении.

– Это какой-то бред.

– Для меня тоже.

– Не было никакого солнечного затмения.

– Нет, сэр, наверное, не было. Но что-то было.

Наблюдая за ним, я доел кусок творожного пирога.

Бросив вторую картофелину в кастрюлю, положив на разделочную доску нож, шеф Шилшом сказал:

– Мое лекарство.

– Сэр?

– Я забыл его принять, – и он покинул кухню через дверь в коридор.

Во второй раковине я ополоснул тарелку, вилку и стакан. Поставил их в посудомоечную машину.

Съеденное тяжелым камнем лежало в желудке, и я чувствовал себя так, будто поесть мне удалось в последний раз.

«…и этот кто-то отчаянно нуждается в твоей помощи».

Мысленно повторяя слова Аннамарии, надеясь задействовать свой психический магнетизм, как пытался в тот момент, когда безмолвная наездница на жеребце-призраке спасла мне жизнь, загнав на дерево, я вышел из кухни через одну из вращающихся дверей в буфетную.

Потом миновал столовую, уютную дневную гостиную, размерами уступающую большой гостиной, прошел коридором, обшитым деревянными панелями, мимо дверей, открыть которые желания у меня не возникло. За прошедшие пару дней планировка особняка не раз и не два сбивала меня с толку, не только размерами помещений, но и потому, что архитектор, похоже, изобрел новую геометрию прежде никому не известным измерением, и я ничего не мог запомнить. Комнаты соединялись необычным образом, постоянно удивляя меня.

К тому времени, когда я прибыл в библиотеку, маршрутом, который, по моему разумению, никак не мог привести меня туда, меня поразили два момента: глубокая тишина, царившая в особняке, и отсутствие обслуги. В дальней комнате не гудел пылесос. Никто не разговаривал. Никто не мыл выложенные каменными плитами полы и не натирал паркет. Никто не стирал пыль с мебели.

Вчера я впервые воспользовалс я предложением считать первый этаж особняка своим домом и провел какое-то время в комнате для игры в карты и в полностью оборудованном тренажерном зале. Столкнулся только с домоправительницей, миссис Теймид, и горничной, Викторией Морс.

Теперь, стоя на пороге библиотеки, гадая, с чего это в доме так тихо, я осознал, что ни домоправительница, ни горничная не занимались каким-то конкретным делом, когда я на них набрел. Они стояли в комнате для игры в карты и о чем-то увлеченно говорили. Хотя я извинился за то, что помешал им, и собрался уйти, они заверили меня, что здесь уже все сделали и у них дела в другом месте. Они тут же ушли, но до меня только сейчас дошло, что ни одна не держала в руках даже тряпки для стирания пыли, не говоря уже о каких-то более сложных приспособлениях для уборки.

В таком большом доме – лепнина, резные мраморные камины, различные архитектурные детали – миссис Теймид и полудесятку горничных следовало жужжать с утра и до позднего вечера. Я набрел только на двоих и не увидел их за работой.

Переступая порог, я нашел библиотеку пустой. Вдоль стен большой прямоугольной комнаты стояли высокие стеллажи. Несколько окон закрывали тяжелые парчовые портьеры. Я не задержался, чтобы прочитать название хотя бы одной из тысяч книг, не уселся в кресло. Направляемый психическим магнетизмом, пошел к спиральной лестнице, занимавшей середину библиотеки.

Пол и потолок из красного дерева разделяли двадцать футов. Мезонин шириной в пять футов тянулся по периметру на высоте двенадцати футов.

Стойки перил бронзовой спиральной лестницы выковали в виде лиан с золотистыми листьями. Возможно, каждая являла собой древо знаний.

Верхняя лестничная площадка мостиком соединялась с двумя длинными сторонами мезонина. Без колебания я повернул на левую часть мостика. Пройдя его, повернул направо.

В юго-восточном углу мезонина, под углом между книжными полками, увидел тяжелую деревянную дверь, расположенную под сандриком[12]12
  Сандрик/pediment – декоративный архитектурный элемент в виде небольшого карниза. Располагается над окном или дверью.


[Закрыть], украшенным бронзовым факелом с золотистым пламенем. Через дверь я вышел в пересечение двух коридоров второго этажа.

Приглашение наслаждаться радостями первого этажа не включало второй этаж особняка. Я решил не обращать на это внимания. Не ощутил ни малейшего колебания. Не думаю, что я плохой человек, но признаю, что иной раз могу проявить своеволие.

Помня о том, что совсем недавно начальник службы безопасности, Паули Семпитерно, высказал желание пустить мне пулю в лицо, нарушение мною покоя мистера Волфлоу могло привести к чему-то и похуже, чем к строгой лекции о соблюдении правил приличия. Так что не следовало забывать про осторожность.

Словно сама мысль о Семпитерно призвала его, грубый голос начальника службы безопасности послышался из-за одной из дверей западного крыла по правую руку от меня.

Другой голос, более озабоченный и менее злой, безусловно, принадлежал шефу Шилшому. Все-таки он покинул кухню не для того, чтобы взять забытое лекарство в своей маленькой квартирке на первом этаже.

Третий голос, скорее всего, Ноя Волфлоу, – его спальня находилась в западном крыле, – определенно их успокаивал.

Я смог услышать лишь несколько слов, но интонации подсказывали, что все трое о чем-то спорили. Я представил себе, что Семпитерно предлагает пропустить меня через дробилку для щепы, Шилшом хочет поджарить меня с луком и морковкой, прежде чем передать в знак вечной дружбы тем красноглазым животным, что бродили по Роузленду, но Волфлоу не соглашается ни на первое, ни на второе, потому что по-прежнему зачарован Аннамарией по причинам, которые даже сам не может объяснить.

Несмотря на искушение подслушать под дверью продолжение разговора, благоразумие и психический магнетизм заставили меня отвернуться от голосов. Я двинулся по южному коридору, в первой половине которого двери встречались мне по правую руку. Не сходя с ковровой дорожки, продвигаясь бесшумно, я радовался тому, что сила, которая направляла мои ноги, никогда не заставляла их пуститься в пляс.

Перед тем как южное крыло встретилось с южным концом восточного крыла, меня потянуло к двери по правую руку. Я взялся за дверную ручку, прислушался, но за дверью не раздавалось ни звука.

Войдя, оказался в гостиной, которая примыкала к спальне. На стуле с деревянной спинкой сидел мальчик с широко раскрытыми, белыми глазами, похоже, ослепленный толстыми катарактами.