Текст книги "Как брать интервью. Искусство задавать правильные вопросы и получать содержательные ответы"

1
Все рождается в голове
Как решить, у кого брать интервью

Если вы захотите написать текст и начнете записывать все, что приходит вам в голову в момент, когда пальцы касаются клавиатуры, может получиться интересное упражнение в технике потока сознания, а может выйти настоящий бред сумасшедшего. Возможно, из вас получится новый Кен Кизи – или Тед Казински. Но читателю будет сложно долго следить за вашей мыслью. И все же я часто наблюдаю, что мои студенты пишут свои эссе именно так. Им дают задание, срок сдачи неминуемо приближается, поэтому они садятся писать не подумав. Некоторые неплохо справляются: творческая энергия пробуждается в них в момент, когда слова начинают появляться на экране, как будто чья-то Невидимая Рука (спасибо Адаму Смиту за образ!) ведет их в направлении смысла. Но как бы мне ни был симпатичен такой расклад, для большинства студентов он не работает. Прежде чем приступать к работе, им необходима подсказка, идея, путеводная мысль.

Рассказы, в которых нет какого-либо направляющего принципа, подобны крутящейся рулетке: читая их, вы ждете, что шарик рано или поздно остановится на каком-то поле и история приобретет смысл. Мне доводилось читать рассказы, в которых вообще не было этого шарика.

В хороших интервью, как и в рассказах, должен быть хотя бы «шарик».

В самом начале моего пути в журналистике я однажды написал материал о мужчине, который шел пешком через штат Миссури. В нем было много фактов, мудрости и страсти. Я отдал его редактору, налил себе кофе и принялся ждать, что тот вот-вот все бросит и кинется звонить в Пулитцеровский комитет. Вместо этого мой редактор написал в самом верху страницы: «Для чего написана эта история?» – и отдал рукопись мне в руки с такой гримасой, будто только что наступил в дерьмо и это произошло по моей вине. Сначала я бесконечно долго пялился на эту надпись, а потом перечитал свой материал. Да, факты там правда были. Страсть тоже присутствовала. Чего нельзя было сказать о мудрости. Но смысла в этой истории не было ровным счетом никакого.

Как бы ловко я ни владел языком и какой бы интересной ни была тема, моя статья оказалась не более чем нагромождением слов. Она была ни о чем. Я напечатал историю на клавиатуре, но не написал ее. Мой редактор оказался прав. И наступил он не в чье-то дерьмо, а в мое.

С интервью такое случается сплошь и рядом. Мы беспечно предполагаем, что разговор с кем-то чрезвычайно увлекателен сам по себе. Вспомните, например, страшно смешной выпуск «Субботним вечером в прямом эфире» (Saturday Night Live), в котором комик Крис Фарли берет интервью у музыканта Пола Маккартни. Смешным его делает (помимо уморительной мимики Фарли) тот факт, что Фарли настолько потрясла встреча со звездой такой величины, что он понятия не имеет, что делать с интервью. Некоторые из его вопросов начинаются с фразы: Помните, когда вы были в The Beatles… Маккартни отвечает со всей вежливостью, но ему (как и зрителям) понятно, что этот Фарли не продумал ход интервью, узнав, кто станет его гостем. Ведущий постоянно бросает взгляды в камеру и беззвучно произносит: «Он потрясающий!»

Я видел массу интервью, которые оставляли именно такое впечатление, но при этом комический эффект в них не предполагался. После их просмотра мне хотелось притвориться тем моим редактором и спросить интервьюера: «Для чего вы взяли это интервью?»

Я захотел взять интервью у Трейси Киддера в рамках «Писательского симпозиума», потому что считал его выдающимся писателем, внесшим своими книгами и журналистскими материалами в The Atlantic и The New Yorker огромный вклад в понимание бизнес-процессов, технологий, благотворительной деятельности, искусства, взросления, образования, духовности и многих других тем. Мне казалось, он сможет подробно и глубоко обсудить с нами свои произведения и писательское ремесло в целом. В числе гостей симпозиума оказались литераторы самых разных уровней.

Готовясь к интервью, я читал книги Киддера: «Дорога в Юба-Сити» (The Road to Yuba City), которую он терпеть не мог, «Душа новой машины» (The Soul of a New Machine), которая принесла ему Пулитцеровскую премию, «Мой отряд» (My Detachment), автобиографию о времени, проведенном во Вьетнаме, от которой он тоже был не то чтобы без ума, «Дом» (House), «Родной город» (Home Town), «Старые друзья» (Old Friends), «За горами – горы» (Mountains Beyond Mountains), «Сила в том, что осталось» (Strength in What Remains), «Среди школьников» (Among Schoolchildren) и «Полный денег грузовик» (A Truck Full of Money), и постепенно в моей голове начала рождаться идея интервью. Я не особенно разбираюсь в архитектуре, но Киддер заинтересовал меня этой темой в книге «Дом». Меня никогда особенно не увлекали высокие технологии, но его книги по информатике и программированию я читал с увлечением.

Книги Киддера – это воплощение принципа, который, по словам Дона Хьюитта, обеспечил успех популярной телепрограммы «60 минут» (60 Minutes): «Мне нет дела до проблем. Меня интересует то, как определенные проблемы влияют на людей». Эпизоды программы «60 минут» всегда строятся одинаково: в центре внимания – главный герой и на его ситуации основано обсуждение какой-либо более общей проблемы. Именно к такому подходу прибегает Киддер в своих книгах. Он рассказывает истории о людях и о том, как они оказываются вовлечены в нечто более глобальное. Он находит круг заинтересованных лиц.

Но, когда я читал книги Киддера, меня поразило кое-что более важное. Я был чрезвычайно удивлен тем, насколько полный доступ к своей жизни давали ему собеседники. В «Старых друзьях» он пересказывает разговоры в палатах дома престарелых. В книге «Среди школьников» описывает, как учительница проверяет тетрадки, сидя ночью на кухне. В «Душе новой машины» он рассказывает о том, как проходит утро руководителя проектов. В книге «За горами – горы» он приводит разговоры и рутинные действия главного героя, который лечит больных на Гаити. Поскольку Киддер пишет нехудожественную прозу, я точно знал, что придумать эти сцены он не мог. Чтобы пересказать подобные разговоры, ему необходимо было при них присутствовать.

Как же ему удавалось уговорить людей вот так впустить его в свою частную жизнь? Я решил, что мое интервью будет основываться именно на этом вопросе. Конечно, мы будем говорить и о других вещах, но, по крайней мере, я был уверен, что мы подробно поговорим о доступе к частной жизни. Это стало моим «для чего». Иногда этого достаточно, чтобы составить план всего интервью.

КАК НАЙТИ КЛЮЧЕВЫЕ ФИГУРЫ

Теперь поговорим о том, как определить ключевые фигуры в каждой истории. Кто эксперты? Кого описываемое явление касается в первую очередь? Кто может поделиться достоверным знанием? Кто может просветить меня, а следовательно, и моих читателей и зрителей?

Я говорю о людях, которые могут перевести тот или иной вопрос на человеческий язык. Они «очеловечивают» событие, информацию или идею. Слыша их голоса, читатель/слушатель/зритель может соотнести себя с рассказываемой историей. Ключевые фигуры делают историю достоверной.

Мы берем интервью как минимум по одной из четырех причин:

1. Чтобы узнать точку зрения участника, авторитетного лица, эксперта или свидетеля на определенное явление или событие. Кто это видел? Кто может описать событие? Кто его организовал? Кто способен убедительно о нем рассказать?

В 1957 году Ларри Любенау был 21 год, он учился на факультете журналистики и подрабатывал в газете Grand Forks Herald в Северной Дакоте. В город тогда приехал Луи Армстронг, и Любенау договорился об интервью с великим джазменом.

Вероятно, одной известности Армстронга было достаточно, чтобы добиваться интервью с ним (она сама по себе и была тем самым фактором «для чего»), и к тому же приехал он в город, в который не так часто заезжали знаменитости, не говоря уже о знаменитостях с темным цветом кожи.

Но любому хорошему писателю не нужно объяснять, что интервью только выиграет, если у него появится более глубинная цель. Если появится тема.

Всего двумя неделями ранее в городе Литл-Рок, штат Арканзас, девятерым темнокожим детям отказали в приеме в школу по месту жительства, несмотря на то что по судебному решению это было учебное заведение с системой совместного обучения. Президенту Эйзенхауэру не удалось заставить губернатора штата Арканзас подчиниться требованию суда и открыть двери школы. Судья, вынесший решение, был родом из Гранд-Форкса, городка, где афроамериканцев проживало очень мало. Вероятность того, что Любенау удастся разговорить Армстронга на тему последних событий, была невелика, ведь музыкант принципиально избегал публичных высказываний на тему расизма. Он был Майклом Джорданом своей эпохи – одним из лучших в своем деле, но при этом абсолютно непроницаемым во всем, что касается социальных проблем. Однако Любенау решил, что скандал в Литл-Роке может заставить часто цитируемого музыканта по-новому взглянуть на проблему.

В самом начале интервью[4]4
  История о том, как Любенау добился интервью, еще интереснее, чем моя история с Диззи Гиллеспи. Об этом я расскажу в следующей главе.


[Закрыть] молодой репортер разговаривал с Армстронгом о музыке. Потом Любенау задал Армстронгу вопрос о Литл-Роке, Эйзенхауэре и о том, каково это – быть темнокожим в Америке. Благодаря недавним событиям лучшего времени для этого вопроса и придумать было нельзя. Пылкие и даже весьма грубые ответы Армстронга удивили молодого журналиста, но именно тогда он почувствовал, что в его истории появляется смысл, появляется то самое «для чего». Тема сама заявила о себе, и Любенау был к ней готов. В крепких выражениях Армстронг высказался о неспособности Эйзенхауэра приводить в действие правовые нормы, и для губернатора Арканзаса Орвала Фобуса ему пришлось не без труда подобрать печатный эвфемизм (сошлись на «необразованной деревенщине»). Армстронг поделился, как тяжело ему быть послом доброй воли от США по всему миру, в то время как с темнокожим населением здесь обращаются так дурно. Он даже спел свою версию гимна США с непристойным текстом собственного сочинения. Не забывайте, это произошло примерно за 60 лет до того момента, как футболист Колин Каперник отказался стоять во время исполнения гимна США перед началом матча.

Сначала редактор газеты, в которой работал Любенау, и редактор Associated Press в Миннеаполисе не поверили, что Армстронг на самом деле говорил все эти вещи, и заставили Любенау снова обратиться к музыканту за подтверждением. Армстронг все подтвердил. И история облетела весь свет.

Неделей позже президент Эйзенхауэр отдал приказ федеральным войскам сопроводить девятерых учеников в здание школы в Литл-Роке.

Интервью с Армстронгом было бы неплохим и просто в качестве материала о «звезде, прибывшей в город с концертом». Но оно превратилось в выдающееся благодаря тому, что его автор соотнес его с более общим и важным контекстом. Автор понял, «для чего» может быть нужно именно это интервью.

2. Чтобы придать событию яркость. Кто может рассказать о чем-либо с человеческой точки зрения? Кто может сделать это увлекательно, а не просто пересказать факты? Кто может предоставить подробности или поделиться формулировками, которые сделают эту историю действительно выдающейся?

Ричард Престон, писатель, который занимается изучением инфекционных заболеваний (его книга «Горячая зона» (The Hot Zone) просто великолепна), рассказал, что, собирая информацию, он ищет совершенно определенный тип источников. А также совершенно определенную тему.

«Я ищу персонажей, которые воплощают собой парадоксальное соединение черт публичной фигуры, наделенной очень важными общественными обязанностями, и частного лица, живущего совершенно будничной американской жизнью», – говорит он[5]5
  Boynton R. S. The New New Journalism. Vintage Books, 2005. P. 306.


[Закрыть].

Этот парадокс и правда интересен. Он помогает нам понять, как работает (или не работает) человеческая природа. В этом Престон нашел свое «для чего». На мой взгляд, парадоксы всегда стоят того, чтобы их изучать, потому что они демонстрируют, что человеческие характеры не бывают однобокими. Каждый фундаменталист обязательно делает оговорку. У каждого либерала есть какое-нибудь консервативное «но». Парадоксы делают людей уникальными – небезупречными, непредсказуемыми, поразительными. Важно не забывать об этих явных противоречиях, чтобы избегать клише и стереотипов.

3. Чтобы узнать как можно больше по теме. Кто может поделиться более общей картиной? Кто может дать вам контекст?

Прежде чем углубиться в какую-нибудь сложную тему, я всегда пытаюсь найти эксперта, который мог бы объяснить мне основные принципы явления доступным языком. Прежде чем приступить к написанию статьи о физике с мировым именем, я просил преподавателя физики на пальцах объяснить мне разницу между классической и квантовой физикой. Конечно, после одного этого разговора я не мог бы написать полноценный материал, но он помог мне сформировать собственное мнение по поставленным вопросам.

Но иногда необходимо, чтобы собеседник просветил вас более глубоко. Собеседник может рассказать вам о переменных в той или иной сфере. И велик шанс, что вы понятия не имели о том, что такие переменные существуют.

Недавно я разговаривал с социальной работницей о том, как она проводит беседу с клиентами, и она рассказала, что всегда ищет более общий контекст. Она много лет проработала в отделении реанимации и интенсивной терапии новорожденных. Ей было недостаточно информации только о том, что не так с малышом. Она всегда хотела понимать контекст, в котором растет ребенок. По ее словам, не зная контекста, она не могла предложить эффективный план помощи семье. За годы работы с родителями ей открылось существование всевозможных тревожных убеждений, которые она не может просто списать со счетов.

«Нередко мама или папа уверены, что малыш оказался в реанимации потому, что они что-то не то сделали в прошлом, а теперь за это наказаны, – говорит она. – Не представляете, как часто я слышу фразу “Это все из-за меня”».

Если бы эта социальная работница не обладала такой информацией, ее план помощи семье был бы куда менее действенным. Смысл («для чего») ее интервью в том, чтобы пойти дальше состояния ребенка здесь и сейчас и окунуться в реальную жизнь семьи.

4. Описать важность или последствия какого-либо события. Кого оно затронуло? Кому оно было выгодно? Кто заплатит самую большую цену? Кто победитель? И кто проигравший?

Отвечая на эти вопросы, лучше всего помнить о следующих участниках события: очевидцы, эксперты и те, кто готов дать свои объяснения. Очевидцы могут предложить вам живую картину произошедшего; эксперты – официальную версию и достоверные обоснования; «объясняющие» могут рассказать предысторию и предоставить необходимый контекст.

Когда я готовил материал про стрельбу в школе в Сан-Диего, мне удалось поговорить со всеми тремя категориями: с полицейскими и врачами Красного креста (эксперты); с соседями мальчика, расстрелявшего других учеников, школьными психологами и учителями («объясняющие»), и с теми, кого произошедшее затронуло сильнее всего, то есть другими учениками (очевидцы).

К сожалению, стрельба в школе становится не таким уж редким явлением. Но за каждым из эпизодов стоит важная история, освещающая тот аспект жизни, к которому мы не хотим привыкать (по крайней мере, я надеюсь, что к такому мы никогда не привыкнем). Так как же нам писать подобные истории, делиться подробностями и оставаться человечными? Ответ прост: нельзя предлагать легких ответов, клише и избитых аргументов. Разговаривая с экспертами, очевидцами и теми, кто предлагает свои объяснения, мы на самом деле пытаемся понять себя и собственную природу.

РАСПРОСТРАНЕННОЕ МНЕНИЕ ОБ ОЖИДАНИЯХ…

Абсолютно всем интервьюерам рано или поздно открывается истина: все мы автоматически чего-то ожидаем от собеседников. Этого невозможно избежать. Даже ученые делают предположения, начиная эксперимент. Хорошие ученые обращают внимание на то, корректными ли были их первоначальные допущения, и перестраивают ход исследования соответствующим образом. Хорошие интервьюеры обязаны оценить границы своих предубеждений до начала интервью и быть готовыми отказаться от них или по крайней мере перестроить их в ходе интервью. Вернусь к своему интервью с Диззи Гиллеспи. Я тогда автоматически решил, что сам его приезд в наш город достаточно необычен, чтобы редактор газеты дал мне задание с ним поговорить. Я предположил, что у меня получится хороший материал только потому, что его героем станет человек с узнаваемым именем. И на том, как говорится, спасибо. Редактор согласился. Но затем мне нужно было нырнуть поглубже и понять, почему я хотел взять у него интервью.

Почему мы хотим взять интервью у знаменитостей? Чего мы ожидаем от них? Какой оригинальный вопрос мы можем задать, чтобы не повториться в тысячный раз? Что можем предложить, что не предлагалось раньше? О чем спросить, чтобы лишний раз не закреплять клише и мифы? (Журнал People, я к вам обращаюсь!)

Мир был бы гораздо лучше, если бы репортеры задавали себе подобные вопросы, прежде чем заново пересказывать то, что все мы слышали уже миллион раз.

Справедливости ради нужно сказать, что заглянуть чуть глубже не всегда бывает просто. Когда известный человек прибывает в город, это событие обычно очень тщательно продумано, чтобы широкая общественность не дай бог не увидела хоть краем глаза нечто не входящее в рамки проработанного до мельчайших деталей образа.

Именно так оно и было, когда в город приехал знаменитый радиоведущий Вольфман Джек и мне дали задание взять у него интервью в номере отеля. Вольфмана Джека все знают по фильму «Американские граффити» (American Graffiti), и я с нетерпением ждал того момента, когда смогу поговорить с ним о рок-музыке и его карьере. Я даже надеялся, что уговорю его «повыть на луну», как он делает на радио. Если вы никогда не слышали его имени, просто посмотрите «Американские граффити», и вы увидите, каким кумиром он был в течение долгих лет.

Но, когда я прибыл в отель, его помощник проводил меня в комнату, в которой было как минимум десять других журналистов и фанатов (особой разницы между ними я не заметил). Мы прождали в гостиной его роскошного номера около часа, после чего знаменитый радиоведущий вышел из одной из спален, немного ссутулившись и притворяясь, что курит сигару на манер «Граучо» Маркса[6]6
  Джулиус Генри «Граучо» Маркс (1890–1977) – американский комик, участник комик-труппы, известной как «Братья Маркс». Обычно изображал авантюриста и язвительного дельца. – Прим. перев.


[Закрыть]. Никто из нас не рассмеялся (зрелище было скорее странноватое, чем забавное), и тогда он выпрямился и обозвал присутствовавших занудами. Дальше было только хуже. Он дал групповое интервью, в котором журналистам позволили задать по одному вопросу и получить автограф на открытке с изображением знаменитого радиоведущего. После чего, крайне раздраженный, он ушел.

Автограф, который он оставил мне, выглядел так: «Это тебе, Дин, ну блин!» – и свое имя чуть ниже.

Меня никто не дразнил «Дин, ну блин» со школы, класса так с третьего.

Ну, приехала звезда в город. Но на самом деле причины написать об этом событии просто не было. Не о чем было рассказать, никакой историей и не пахло. Вместо статьи мы поместили в газету его фото и длинную подпись под ним. Дин, ну блин. Тоже мне.

В случае с Гиллеспи я начал потихоньку паниковать, как только услышал, что он согласен на интервью. О чем новом можно у него спросить? Как спасти свое эго и не выглядеть полным идиотом? Мне не было и 30. Ему 60 с лишним. Я мало знал о джазе, а когда начал наводить справки, и вовсе узнал, что Гиллеспи придумал свой собственный стиль под названием «бибоп» (и поэтому назвал свою автобиографию To Be or Not to Bop). Все, кто когда-нибудь видел его на сцене, знали, что он играет на гнутой трубе, то есть ее раструб направлен вверх под углом 45 градусов, а также что он сильно раздувает щеки. Я чувствовал, что ни о том, ни о другом спрашивать не стоило, потому что об этом у него наверняка спрашивал каждый встречный и поперечный.

Вот такое продумывание хода интервью заранее и отличает полезное / интересное / осмысленное / важное интервью, в котором вы на самом деле вовлекаете человека в глубокий и значимый разговор, от рутинной тягомотины / «я все это уже сто раз слышал» / «зачем вы тратите мое время» – такое интервью с тем же успехом может взять даже наполовину обученный орангутан.

О ВАЖНОСТИ ПОЛИФОНИИ МНЕНИЙ

Как я уже говорил выше, интервью – один из способов рассказать историю. Хитрость в том, что в этом случае рассказывать историю приходится совместно с кем-то еще. У вас в голове может быть очень условная схема, скажем: «Я хочу написать историю о том, как человек узнает, что его усыновили, и решает найти биологических родителей». Или: «Хочу написать историю о том, как мечтаю дать сотруднику службы транспортной безопасности по морде». Этого будет достаточно, чтобы запустить процесс написания текста. Поэту может прийти в голову описывать темное небо над горизонтом или собственную непроглядную меланхолию. Писатель может исследовать, как Роберт Фрост, почему от какого-то эпизода его жизни у него в горле встал комок. Иногда все довольно просто.

Однако чаще всего нам нужен чей-то посторонний взгляд или свидетельство очевидца. Порой мы пишем о каких-то событиях, но у нас не хватает времени на то, чтобы наводить справки, искать информацию в интернете или размышлять о замысле. Иногда мы пишем материал только для того, чтобы рассказать читателям о произошедшем. Но даже в этом случае нам нужно определить, с кем лучше поговорить, и задать этим людям правильные вопросы. Без чужих голосов у нас получится сухой отчет, а не история.

Лет через 20 после того материала о Диззи Гиллеспи со мной случилась еще одна история, связанная с джазом. В последние годы в большой церкви в центре Сан-Диего по субботам проводились джазовые вечерние службы. Я любил джаз и был не против время от времени заглядывать в церковь, поэтому решил посетить и одну из таких служб. Судя по всему, это был интересный коллаж весьма противоречивых явлений, а стоит мне почуять несообразность, парадокс или конфликт, у меня моментально срабатывает рефлекс: нужно об этом написать.

Во время службы все мне казалось удивительным и интересным. Черно-белые фотографии Лайонела Хэмптона, Майлза Дэвиса, Билли Холидей и Моуза Эллисона, проецируемые на стену, запредельный талант джазового трио (я не вру: одной рукой пианист бил по клавишам, а второй держал саксофон и нажимал на кнопки. Никогда такого не видел. В другие вечера то же самое трио выступало в лучших клубах Сан-Диего); искренность священника; разнородность немногочисленных прихожан (бездомные с улицы сидели рядом с блестяще образованными знатоками джаза) – все буквально кричало: «Об этом можно написать прекрасную статью!»

Я кое-что почитал о джазовых вечерних службах, проводившихся в других частях страны (с участием Дюка Эллингтона, Уинтона Марсалиса, Дейва Брубека), и понял, что та, которую я посетил в Сан-Диего, была еженедельной, а это скорее редкость. Еще одна причина сделать этот материал – событие было необычным.

Я составил список людей, у которых хотел взять интервью (то есть определил ключевые фигуры), и пометил, почему мне нужны именно они. Оказалось, что основных причины было три (помните три категории собеседников, о которых я писал выше?). Рассмотрим их по отдельности:

1. Мне нужна была официальная точка зрения, и я решил, что голосом «официальной власти» станет пастор. Он мог объяснить мне смысл проведения таких служб, какие цели преследовала церковь, как ему лично удавалось примирять внутри себя восприятие джаза как стиля музыки, рождающегося в прокуренных, насыщенных парами спиртного залах, где люди, очевидно, пели далеко не церковные гимны, с решением привести представителей именно этого стиля в столетнюю церковь с витражными окнами, скамьями без столов, крестом в конце прохода, хлебом и вином на Святое причастие. Какова официальная версия?

Цель интервью с экспертом или официальным лицом состоит в том, чтобы получить голос авторитетного человека, который может объяснить происходящее. Такой источник необходим вам для того, чтобы история была корректной, а также чтобы в вашу историю могли поверить читатели и зрители. Не имело большого смысла спрашивать у первых попавшихся людей, что они думают о таком сочетании несочетаемого (хотя, сами знаете, тележурналисты постоянно так делают. Что думает обыватель в торговом центре айовского города Дюбьюк о Евросоюзе? Да кому какое дело?). Помните, что официальная версия в конечном счете может оказаться искаженной. Высокопоставленные лица могут лгать или полагаться на рассказы недобросовестных очевидцев. Но вам необходимо с чего-то начать.

Как сказал Боб Вудворд[7]7
  Боб Вудворд – один из известнейших в США журналистов-расследователей; с 1971 г. работает редактором газеты «Вашингтон пост». Был в числе тех, кто расследовал череду событий, вошедших в историю как «Уотергейтский скандал». – Прим. перев.


[Закрыть], цель состоит в том, чтобы «получить лучшую из версий правды, доступную на данный момент». Формулировка «лучшая версия из доступных» обычно подразумевает, что точек зрения будет много и официальный взгляд на события – это одна из них.

2. Моей истории нужны были не только факты. О зарождении традиции джазовых служб я уже узнал на сайте церкви. Я знал и то, что эта церковь одна из немногих в Сан-Диего была свидетельницей становления города. Знал о том, как люди стали уезжать из города и число прихожан в той церкви резко упало, но теперь население возвращалось, и появился шанс переосмыслить роль церкви. Это все факты, которые можно было проверить.

Теперь мне нужны были эмоции, подробности, краски, восторг и сострадание. Нужно было что-то человеческое.

Поэтому я побеседовал с пианистом. Он был одним из лучших джазовых музыкантов в городе, мог раскачать любую публику. Как этому парню удавалось переключаться с исполнения слегка оживленной версии песни «Никто не знает бед моих»[8]8
  «Nobody Knows the Trouble I’ve Seen» – духовная афроамериканская песня. – Прим. перев.


[Закрыть], пока люди стоят в очереди на причастие, на композицию «Что я сказал»[9]9
  «What’d I Say» – широко известная композиция американского ритм-н-блюз исполнителя Рэя Чарльза. – Прим. перев.


[Закрыть], которую всего несколькими часами позже он играет в алкогольном чаду джазового клуба? Как его нашел пастор и как ему удалось убедить пианиста, что все это хорошая идея? Подробности, рассказывающие о человеческих чувствах, помогают читателям нарисовать картину в своем воображении и начать интересоваться героями. Подробности делают вашу историю правдоподобной.

Еще я поговорил с приглашенными музыкантами, которые заглядывают на эти службы в те дни, когда приезжают сыграть поздний концерт в Сан-Диего. Один из них никогда прежде не бывал в церкви и все ждал, что к нему из всех щелей поползут змеи. Но ни одна не выползла.

3. Однако до сих пор в моей истории не появились самые ключевые фигуры. Прихожане. Как люди, еженедельно приходившие на мессу, воспринимали это сочетание джаза и проповеди? Зачем они приходили? Вот что они ответили мне на эти вопросы. Для некоторых прихожан это единственный положительный опыт посещения церкви за всю жизнь. Для других это лучшее джазовое событие в городе (что вполне может быть правдой!). Для третьих это шанс услышать и проповедь, и музыку в таком необычном месте. Как минимум для одного человека, с которым я поговорил, такие службы стали способом оправиться от ужасных детских воспоминаний о церкви, связанных исключительно с насилием и лицемерием.

ДОМАШНЯЯ РАБОТА

Я еще расскажу обо всем этом подробно и занудно в главе 3, но исследование – необходимая работа на каждом этапе процесса интервьюирования. Вам, вероятно, не нравится слово «исследование», потому что оно сразу наводит на мысль о лаборатории или напоминает о групповой работе над школьным проектом. Тогда придумайте любое другое слово или словосочетание: наведение справок, подготовка, домашняя работа, спасение от стыда и унижения. Даже для того, чтобы добиться интервью, необходимо многое узнать. Подготовка поможет вам понять, с кем вам важно поговорить и чего от собеседника можно будет добиться. Она может включать в себя самое обычное изучение статей, опубликованных этим человеком, просмотр интервью, которые он давал ранее, ознакомление с материалами об этом человеке и даже короткие предварительные интервью с людьми, знакомыми с этим человеком. Мой излюбленный прием – обратиться за помощью к библиотекарю. Невозможно переоценить полезность библиотекарей и для самых поверхностных, и для более глубинных исследований. Всего несколько часов работы перед встречей с собеседником могут сделать из хорошего интервью по-настоящему выдающееся.

Я могу повторять вновь и вновь до бесконечности: история не будет полной, если вы не поговорите с людьми, на которых тема вашего материала оказала наибольшее воздействие.

Если вы пишете художественную прозу, вам тоже придется брать у кого-то интервью. Работая над романом о гонках на собачьих упряжках Iditarod на Аляске, помните, что ваше исследование не будет полным без разговора с теми, кто хотя бы немного в этом разбирается (эксперты). Вам нужно поговорить с участниками таких гонок, чтобы как можно точнее описать усталость, мороз, счастье дойти до финиша и не быть съеденными своими собаками. И конечно, вам стоит опросить как можно больше вовлеченных людей, просто чтобы побольше узнать по теме, познакомиться с уникальным языком гонок, услышать о проблемах, о существовании которых вы даже не догадывались. В идеале неплохо было бы узнать точку зрения самых главных заинтересованных «лиц», то есть собак, но на их языке умеют разговаривать далеко не все.

ПОИСК ИСТОЧНИКОВ: ПОЧТИ КАК СКОНСТРУИРОВАТЬ РАКЕТУ

В своей книге «Журналист и убийца» Джанет Малкольм[10]10
  Джанет Малкольм (р. 1934) – американская журналистка и писательница, штатная сотрудница журнала The New Yorker. – Прим. перев.


[Закрыть] заявляет, что журналист прибегает к хитростям, предательствам и лжи, чтобы заставить собеседников поговорить с ними. Буквально в самом начале она утверждает: «Каждый журналист, который не слишком глуп и самонадеян, чтобы замечать, что происходит вокруг, знает, что его действия не могут быть оправданы никакой моралью. Он подобен мошеннику, который наживается на людском тщеславии, невежестве или одиночестве, втираясь в доверие, а затем предавая их без зазрения совести».

Чуть ниже она пишет: «Несоответствие между заявленными и реальными целями интервью всегда шокирует его участника»[11]11
  Malcolm J. The Journalist and the Murderer. Vintage Books, 1990. P. 3–4.


[Закрыть].

Все мы, по мнению Малкольм, лжецы и предатели.

Нечто подобное в своей книге «И побрели в Вифлеем» пишет Джоан Дидион: «Моим единственным преимуществом в работе репортером было то, что я настолько мала в размерах, настолько скромна по темпераменту и настолько невнятно и невротично формулирую мысли, что люди обычно забывают, что мое присутствие идет вразрез с их насущными интересами. А именно так это всегда и происходит. Вот что нужно запомнить раз и навсегда: писатели всегда кого-то предают»[12]12
  Didion J. Slouching Towards Bethlehem. Farrar, Straus, and Giroux, 1968. XVI.


[Закрыть].

Я, само собой, не согласен. Разве мы всегда вводим собеседников в заблуждение, чтобы уговорить их пообщаться с нами? Конечно нет. Бывало, я вел с людьми разговоры, которые потом превращались в интервью, но я не жульничал и не обманывал их.