Текст книги "Блокnote"

VII ЛИТЕРATURA

Жизнь складывается из мелочей.

Город – из людей.

Человек – из поступков.

Жизнь казалась парадоксальной вещью. Я подавал заявки на национальные литературные премии, на фестивали молодой поэзии. Ждал итогов, жил, как перепел, фаршированный яблоками. Томился в собственном соку день за днём. И с каждым новым месяцем огонь в печи то разгорался, то угасал. Но сама исключительность жизни была в её тонких материях. Когда, ожидая какую-нибудь поэтическую премию, мне приходило письмо из книжного магазина касательно прозы. Когда в какой-нибудь провинциальной газете выходила обо мне статья. Внезапная новость, подрубающая на корню. Сбивающая общий тон жизни. Всё переворачивалось вверх ногами, и я уже не так ждал, не так верил. Это было временное послабление. Моменты, когда я оказывался на коне, всегда напоминали океан, который отступил. Как он отступает перед цунами. А я, только-только поднявший голову, всегда робко расправлял плечи, стоя к нему спиной. На оголившемся песке, которого никто никогда не видел. И когда приходил мой час, волна накрывала меня с лихвой. Фестивали – стихов не брали, премии всегда вежливо опускали мои работы в пустоту. И всё повторялось, как и впредь. Изнурительный период сбора материала, переработка, написание, редактура. Силы и время, которых для меня не существовало в привычном понимании. Их было предостаточно перед началом процедуры. Когда же я вставал из-за стола, горло саднило от сухости, виски пульсировали, живого человека внутри меня уже не присутствовало. Как правило, работал, ходил и ел мешок костей и мяса.

VIII КОФEYNA

И бывали моменты, которые делают эту жизнь. Настоящие огни. Как фонарные столбы на дороге. Как солнечные питерские дни, мимолётные, тёплые, нежные. Одним из таких событий всегда были вечера в кофейне. С тем самым близким другом – Максом, мы заполняли собой весь воздух внутри небольшого здания. Наши слова и жесты, наши мысли были заразительны, как вирус. Мы оставляли свои отпечатки пальцев на стакане, и отпечатки дум наших вырисовывались на стульях, цветах и столах. А закрытие заведения мы наблюдали чаще, чем я видел тогда закат. При том что его величество занимало меня минимум пять раз в неделю. Это было наше место силы. Не знаю, вышло бы так, ходи мы туда по одному. Каждый день, всегда, несомненно там была компания, случаями бывало, что люди не вмещались в эти четыре угла. И вот спустя месяц моего особого быта жизнь, какова она есть, стала в колею. Друг уехал, сам кутёж стал сложновыполнимым делом. Все мои путешествия меж городов, домов и улиц вновь были уже позади, уже не во мне. Пути господни больше не сыты событиями, людьми. Я хотел перемен, едва закончились предыдущие, в том и была жизнь. Каждое новое действие во мне принципиально с приставкой Fresh. Как только она пропадает, часть моей магии, моего писательского мастерства, если это допустимо называть так, гордо растворялись. И вся деятельность сводилась к одному. Работа. Дом. Экзистенциальный кризис. Попойка. Ад. Утро.

IX КОNEC

Я стал чувствовать себя неважно после алкоголя. Решил – молодость кончилась. Коньяк вызывает изжогу, сердце как-то иначе боксирует в груди. Я понял, что это больше не Али порхает в моей груди. Каждый удар гораздо сильнее походит на стального Майка. Тяжёлые, периодичные, размеренные. Временами отправляющие меня в нокдаун. Я начинал умирать быстрее, в тот момент когда моё сердце замедляло ход. Здравствуй, противоречие. Но всё было тем не менее справедливо, и чем-то приходится платить. Я свои чувства умею убивать. Хладнокровно. Акулой проглатывая целиком в себя. Не было такого, какое не подавить. Там, где человек ломается, время делает своё дело. И оно никогда не давало осечек. Заметил такую пакость ещё. К сестре и дочери, особливо пока они малы были, страсть какой чувствительный. Всё могу съесть. Себя даже проглочу, надо было б. А эти двое, чёрт бы их побрал, как увижу их в разлуке, так рушится плотина, сердце будто сталелитейный завод изводится. Раскалённый металл гонит по жилам. Не могу ни сидеть, ни лежать, кожа воспаляется, как нерв. Так, помню, по юности в лагере был. Жил, боролся, ставил себя в обществе. А как приехали за мной, увидел сестру. Слёзы мои, громадины, какими великанами деланы, градом ударили. Не было мочи моей, и указом себе я не был. Разлезался на слои, как варёный овощ. Собой ни формы держать не мог, ни качества. Едва ли в тот момент я вообще что-то мог противопоставить самому себе, хотя и очень желал. Так и теперь сижу в комнате, вижу дочку, сводит всего от нежности. Извожусь тоскою, сколь есть мне снос. Сорвался. Решил ехать. С работы бегом, сломя голову на машину. И всю ночь вдоль горных узлов. Дорога дороге рознь, так и мне зачем-то за книгой книга. Шесть часов пути, три остановки. Два попутчика. Одно слово. Девушка на заднем. Села.

– Здравствуйте, простите, я опоздала, там пробка в центральном Сочи.

Водитель:

– Здравствуйте, ничего страшного, я не тороплюсь.

Я:

– Привет.

Девушка на заднем, забегая вперёд, Света, засыпает. Я впереди падаю глазами в темноту, а в голове мысли, мысли, мысли. Формирую, верстаю, корректирую, даю общую тематику. Вместе. Раздельно. Сборник, нет, лучше книгой. Моя голова свежа, как лезвие, как бритва самого острого в мире ножа. Читаю мантры, стихи, молитвы. Искоса вижу, как водитель пьёт энергетик, как Света продолжает спать. А как схожу с ума сам, не вижу.

ЛиZZa

I

Ночь. Крайний этаж, у самого неба. В окне видны смазливые пятна света. Стекло покрылось влагой. Металлические светлячки расползаются по городу. Играет лёгкий джаз на французском, шторы тяжёлые, плотные. Белые простыни хрустят. До того сильно натянуто бельё на кровати. Балдахин стирает границы личного, переваривая всё и вся. Квартира кажется убранной, чистой и чужой. Мама не поймёт. Насколько просто абстрагироваться, и как сложно думать о том, какой цели забравшаяся так высоко я.

II

– Милый, ты проверил почту?

– Да, сегодня только счета, могли бы засунуть хотя б пару листовок ради приличия.

– Да нет, так всегда – либо горькая правда, либо полный ящик корреспонденции, я уже даже стала привыкать.

– В этом месяце мы с тобой, видимо, жили в сауне, по мнению счёта за водоснабжение, а отопление было таким грандиозным. Я удивлён, что к нам не стали попадать грешники, или это намёк на то, что мы черти? В любом случае буду звонить в контору, пусть пересчитывают. Дублонов осталось на поесть, не более.

– Хорошо, ты завтра на работу?

– Да, попробую что-нибудь поискать, может, придёт фура на разгрузку. Мужики молчат.

– Ладно, соберу тормозок. Возможно, у нас кое-что завалялось.

III

Мой отпуск – это такая мука, и она так похожа на самые первые дни самостоятельной жизни. Когда я уехала от родителей. Когда я поселилась на двадцати квадратах. В обветшалой, старой квартире, нынче гордо называемых «Путинки». Убирать её было, как рисовать палочкой на песке, аккурат у самого моря. Ночь накатывала, как прилив, и к утру квартира выглядела вновь изрядно потрёпанной. Я старательно учила конспекты и зубрила материалы. «Будешь хорошо учиться – устроишься на хорошую должность», – говорили родители. Это дало свои плоды, за пару лет у меня не появилось ни одной подруги. Чужой город показал мне свой главный козырь, он меня им подкупил. Абсолютная отрешённость общества. Человек человеку никто. Мне очень нравилось в этом вариться, особое удовольствие, знаете ли. Потом я познакомилась с ним. Не было человека, который не пытался меня отговорить. Можно много рассуждать о том, чему предписано случиться. О разных знаках судьбы и предназначении, но нам уже два года. И мы, похоже, умрём вместе, возможно, скоро. Жизнь, несомненно, бесценна, если вы не живёте за порогом бедности, который больше, конечно, не порог, а плинтус. Потому что именно тут всё приобретает свой прайс. Когда я говорю всё, это значит, что за определённую сумму люди из моего чумазого гетто могут продать вам честь. Чем нынче модно пользоваться. Конечно, это негласная практика, но моя соседка продала свои ношеные трусики, а после и право первой ночи. Моя соседка не знает номер маршрутки, которая ходит от нашего дома. Я подробно знаю расписание всех.

Определённо мой район очень богат. Кто-то морально, а кто-то материально. Хотелось бы сказать, что есть и третьи, те, что богаты и так и эдак. Но в современных реалиях мои третьи – нищие в обеих плоскостях.

У нас в подъезде, кстати, в свободном доступе висят объявления: съёмки в порно, дефлорация, кастинг первую пятницу каждого месяца. Есть индивидуальные, более жирные рыбки. Ищу девственницу, оплата наличными.

Мама всегда говорила, что мы происходим из аристократического рода, воспитывала меня исключительно. Посмотрела бы я сейчас на неё в этом самом подъезде. Наверное, я самый неудачный вклад родителей в своё будущее. Ибо оказалась социально нестабильной. Им сейчас туго на усечёнке. Закон гласит, что если один супруг не работал, то второй получает сокращённую пенсию за наплевательское отношение к собственному государству. И никак не обществу.

Я так же умирала ночами над книгами, ведь если хорошо учиться, будешь получать большую зарплату. А после, на первой работе, управляющий предложил мне привлекательную должность. Что так замечательно вписывалось в мою схему мироустройства. Обязанностей было немного, главное – готовить вкусный чай. Я согласилась, а потом оказалось, что «чай» – это не красить губы помадой и сглатывать. Именно вторым мне и пришлось заниматься все последующие месяцы поиска работы. Не по гендеру, а по способностям. Этот этап моей жизни прошёл в скитаниях по предприятиям. Остановилась на копирайте. Пишу я достаточно классно. А главное – дома.

IV

– Заносите свет, – крикнул басовитый голос. Несколько расторопных парней забежало в комнату, один зацепился прожектором за балдахин, и тот с хрустом разошёлся надвое. Крепкий низкий мужчина взорвался, он подскочил на стуле и грозно шмыгнул к юнцу, заглянув ему в зубы, взял за рубаху, а потом, не сказав больше ни слова, боднул в грудь и сел на место. Началась подготовка площадки. Я приземлилась на кухне, подошла ассистент Катя и предложила припудрить носик.

– Я не умею, – ответила, глядя на очень белую пудру и две ровные «дороги».

– Сейчас мы это с тобой исправим.

Взяв свой стёртый кожаный кошелёк, она вынула баксовую купюру. Та была жуть какой мятой, даже хуже кошелька. И вся в белых пятнах. В этом заключалась определённая философия. Суть нашего времени, мы не приобретали ничего, кроме впечатлений. В руках этой дамочки купюра возымела форму приближающегося праздника. Она подставила её к носу и резким движением шмыгнула. В следующий миг она стала морщиться и массировать нос, рыжеватые пряди из копны рассыпались, в спешке собирая их, она слегка поёжилась.

– Катя, чёрт бы тебя побрал, где ты лазишь, ты мне нужна на площадке, – невысокий мужчина не сбавлял обороты. Он продолжал крутить всей бригадой, тыкая каждого на своё место.

– Уже бегу, Борис Аркадьевич, в уборную бегала, – пыталась отскочить ассистентка.

На столе осталась нетронутая дорога, замызганная купюра, потерянная я.

V

Ночью Федя опять приставал. Я хладнокровно отказала. Конечно, секс в наших кварталах большая роскошь. Не то что б были запреты, больше ограничения. В еде. Рацион скудный, в экономике полная стагнация. Первое время всё было хорошо, на бумаге даже, как говорили раньше, некисло. Росло ВВП. Потом один год совсем паршивый вышел, тогда-то и додумались, что рост был только у правящей шапки и определённого круга олигархии.

Население ужималось, ведущие корпорации так же старались обойти тему обнищания. Продукты стали продаваться в более маленьких коробках, зато цену удержали.

К тому моменту, когда люди прикинули масштаб трагедии, было слишком поздно. Выйдя на улицу, смотреть на сотрудника правопорядка было строго запрещено. Их переформировали, ходили они не с огнестрельным оружием, а с рупорами. Один из «прогрессивных», как их стали называть меж собой люди, законов гласил полное подчинение звуковому сигналу из полицейского громкоговорителя. Государство ввело это положение после массивных столкновений митингующих пару лет назад.

Первое время мне было страшно. Нам всем было страшно. Теперь, конечно, мне это совсем не ясно, но тогда мы боялись потерять последнее, что у нас оставалось. По сути дела, мы переживали за последний здоровый зуб, уже не имея тридцати одного. С демократией мы тоже с горем пополам справились. Ещё до известных митингов было «дело правых», когда на избирательных участках наблюдателей обнуляли под присмотром полицейских, а неугодные бумаги умышленно уничтожались.

Отсюда и вышло, президент у нас, кажется, уже умер, никто точно не знает, мы давно не считаем сроки. С тех пор как базис переписали, вообще стало непонятно. Даже и захочешь – не сосчитаешь. Демография ни к чёрту, в этой сфере у нас Тай правит балом. Мир раскололся, основная экономическая столица осталась в Мерикко, демографическая и производственная обосновалась в Тае, а мы оказались общемировым сырьевым гетто. Есть в моём городе пара районов, транзитники. Мы их часто с сестрой называли точки упадка. Там у нас порой людей в рабство проигрывают, иногда просто отдают. Из соседнего дома дядя Женя жену с дочерью проиграл. За ними вечером пришли, большой мулат бросил девочку на плечо, женщина пошла сама, в слезах вся. Одеты были хорошо, значит на госжаловании. Но этим-то, им же побоку. Карты – дело святое. Тем более, что ребёнок. Это редкость. Не слышала, чтоб у нас в последние пару лет родился хоть один. Принудительная вакцинация при гормонах, что тут скажешь. Женщин обрабатывают в детстве. Если семья хочет ребёнка, нужно прошение подать в родильное. Если местные власти видят в том нужду, они и сами поощряют льготами. Если нет, нужно явиться в медпункт на разрешающую инъекцию. Часов через двадцать окно фертильности откроется. Муниципалитет даже справками подкрепляет, мужа пускают домой из любых предприятий в это окно. Мы с Федей хотели, но он не успел домой, был в порту. Так пришлось писать объяснительную записку. Попали в стоп-лист, теперь, может, к тридцати пяти новую выпишут.

Конечно, отказала я Феде зря. Вчера он в такую переделку попал. Думала, ног не унесёт. Долг за квадраты второй месяц висит, и денег край как надо. Вот он и рискует, пришёл подранный, побитый, как оборванец, и не признаётся, что было. Если б я только могла узнать, что случилось. Пальцы уже сбиваю об механику на текстах. Комиссия мала, только на еду выходит. Есть что-то благородное в нашей с ним нищете. Мы так красиво подбираем брошенные вещи и так меж собой тонки, причём это в духе времени. Сейчас у нас общество визуально, как и десять-пятнадцать лет назад, довольно неплохо выглядит. Летом только в штанах не походишь. Летом страшно. Худые тела, волосы слазят клочками, ноги и руки, как у деревянных марионеток. С ногтями не всё ладно, кальций в дефиците. Вот бы на гособеспечение. Считай, один контракт – и пятилетку здоровья набираешь, столько во всю жизнь не истратить. Можно и до сорока дожить, а успешно закрепишься, вообще до пятидесяти.

VI

– Кто нибудь введёт актрису? И где, мать вашу, Жора?

– Он на десятом, говорит, малость переживает, поехал перестраховаться.

– Вы что, издеваетесь? Щас я ему яйца накручу, у нас аренда! Хватайте его за задницу и тащите сюда.

Двое из ларца, что порвали балдахин, метнулись к лифту.

Ко мне зашла ассистентка.

– Пойдём, надо примеряться, сделаешь всё, как мы тебе скажем, получишь штамп в трудовую. Гарантирую.

Я вышла к кровати, очень символично, что мы так высоко, может быть, облака скроют мой позор. Поднимаясь сюда на лифте, я как будто поднималась в своём социальном положении. Морально, конечно, я ехала в подвал. В очень глубокий, тёмный и сырой. Если муж узнает, отречётся, чего доброго изобьёт. А у нас с отказниками-женщинами в районе дела плохи.

– Снимай его! – крикнул режиссёр.

Я сняла с себя дорогую ткань, очень стыдно. Вижу их отвращение ко мне, хочется развернуться и убежать. А можно без вращений под землю провалиться.

– Мать честная, вы что, серьёзно, это вот из этого надо сделать порно? Посмотрите на неё, я сейчас включу вспышку, она насквозь просветится. Что я должен с этим придумать по-вашему?

– Борис Аркадьевич, вы же мэтр, у нас из старых все кончились плюс выработка. Госдепу негде брать зрелище для народа. Да и тот требует свойских, говорят, не бывает у нас таких, как вы снимаете. Враки всё. Вы же понимаете, они не просто так актёров на обеспечение поставили, – зароптала Катя. Я стояла, и меня тошнило, после тирады так вообще невыносимо.

– Хорошо, значит, слушай меня внимательно, девочка. Сделать из тебя продукт можно только одним путём…

– Жора, уже тут, да?! Вот славно, иди сюда, тебя тоже касается. Значит так, надо ей заправить полный бак, Жора, постарайся помочь новенькой, она должна выдать обратно всё. И слушайте очень чётко, работаем с отверстиями, придётся обходить крупные планы, лицо, рот, зона бикини, сыграем в контраст, на её фоне член будет казаться громадным. Сделаем хорошо, двух зайцев убьём. Все по местам.

– Так, маркетинг, схватите идею – огромный болт, полное доминирование, крупный план, окончание по всем фронтам. Давайте, начинайте мозговать. Съёмочная бригада. МОТОР-Р-Р.

VII

Проходил сегодня через все порты до края берега, ни черта нет. Мы с Лизой по уши в долгах, чтоб его. Как здорово, что мы вместе, в духе Гамлета, жаль, его уже никто не помнит, её верность – это, наверное, всё, что я заработал за всю свою жизнь, мой спасательный круг. Сходил в муниципалитет справиться о стоп-листе, всё ещё в запрете. По дороге домой зашёл в бар, истратил пивной талон, опять крутят порно по телевизору, сколько можно, чёрт их возьми, кругом и так одни педофилы и пидарасы. Полез выключать телевизор, хозяин бара сбил меня с табуретки тяжёлым прикладом, я уверен, он выжал все свои несчастные силёнки ради такого дела. Я встал и хотел дать ему прикурить, как вдруг схлопотал сочно в ухо, падая, порвал штанину. За неё было обиднее, чем за ухо. В баре началась нешуточная заваруха, получил в зубы и по почкам, когда упал, видел, как хозяину оторвали кусок бороды. Знай наших! Я сразу понял, что сейчас засвистит рупор и нам несдобровать. Встал и начал ломить в дверь, кто-то очень меткий и недальновидный засадил рюмкой мне прямо в затылок. Обида затаилась в душе, но потому я и наслаждался свободой, если вообще можно так выражаться в текущих обстоятельствах, что умел проглатывать обиды и оскорбления. Я почесал затылок и выбежал в проулок, петлял по ним, как по каналам в бойкотированной Венеции. Когда хвост пропал, я понял, что достаточно не заработать, нужно искать сырное место, где ставка и обязанности. Вторично сходил в местный муниципалитет, взял табель должностей гособеспечения.

Шли по порядку:

– полицейские;

– военные;

– идеологи;

– врачи;

– актёры (18+);

– эскорт.

Очевидные вещи: к силовым структурам отнести меня сложно, хотя бы потому что единственным моим талантом было получать в морду за троих. Что бар подтвердил крайне достоверно. Идеологом я быть не мог, так как школьные крайние годы мы учились угадывать правильный ответ, из-за чего формулировать свои мысли – это вообще не про наше поколение. Врачи в ту же копилку. Порноактёры и эскорт, какая же жуткая и мерзкая профессия, да ещё и на попечении. Если хотите знать, что с государством что-то не так, вот вам мощный залп, потому что звонком это никак не назовёшь. Это натуральный реквием.

Губы изрядно припухли, приключения били через край. Но нужно всё-таки раздобыть денег. Весь день как чёрт кручусь, не знаю, где себе место найти. Около трёх дня увидел красную ракетницу около одного порта. С тех пор как сотовая связь поменяла валюту, корявая экономика больше не смогла её догнать. Дешевле пользоваться первобытными методами. Я понял, что если не окажусь в первой двадцатке, работы не видать. Тут же сорвался как безумный, срезая через все районы. Пробегая транзитник, чуть не попал в капкан, мог и отъехать куда подальше. За пару кварталов до парохода увидел впереди себя паренька, тоже бегущего на всех парах. Сколько человек там – мне неизвестно, но и уверенности, что место есть на двоих, никакой. Я решил отквитать рюмку, на ходу стащив тяжёлую туфлю, у меня была только одна попытка, и я ею воспользовался. Башмак чётко угодил в затылок юнцу, и тот упал. Я тут же перепрыгнул через него и забежал в ворота. Увидел экран над собой, загорелась цифра восемнадцать. Немного погодя зашли два пожилых мужчины, и ворота захлопнулись, того парня я так и не увидел. Когда работа пошла, все сильно стонали, напарник со мной на носилках пару раз выворачивался наизнанку. Эти два деда быстро устали и начали отсиживаться, проклятые мудаки. Лучше б я не трогал того юнца. Вот от этого я в шахматы и не играл никогда. Наперёд думать не умею абсолютно. Я познал искусство глупости в полной мере. Государство поощряло. Общество и не противилось.