Текст книги "Наследник криминальной империи"

15

Аня

Дорога к дому Богдана проходит как в тумане. В голове все еще звучит скрипучий голос следователя, вываливающего на меня кучу непонятной информации: Богдан Валевский – криминальный авторитет, начавший строительство своей империи в начале двухтысячных годов. Неоднократно привлекался к судебным разбирательствам, отсидел два года в тюрьме за вооруженное нападение. По официальным данным владеет сетью автосервисов, заправками и популярным клубом. По неофициальным – еще много чем, так как имеет привычку отнимать бизнес у должников и зачастую насильственными методами. За ним много лет ведется наблюдение, но оснований для привлечения к ответственности не находится, потому что свидетели отказываются давать показания.

Я с силой встряхиваю волосами, чтобы избавиться от неприятного осадка этого разговора. Глупости. Я не верю. Не знаю, для чего этому мужчине потребовалось клеветать на Богдана, но он наверняка преследует свои цели. Может быть, они в бизнесе чего-то не поделили, а может быть, он просто недолюбливает Богдана. Я же помню, как он вел себя в клинике на первом УЗИ нашего ребенка, как ласково смотрел на меня, и как трогательно волновался. Они хотят, чтобы я поверила в то, что он причинял боль людям? Отец моего ребенка – не уголовник и точно не какой-то там бандит или криминальный авторитет. Нашли дурочку. Думают, что рассказали о нем кучу гадостей и завербовали меня в шпионки?

Я опускаю глаза на ладонь, в которой зажата визитка следователя, и комкаю ее. Можно выбросить в окно, но я не имею привычки мусорить. Выбросить под сиденье? Казим заметит. Он и так спросил, почему я задержалась, а я даже выдавить из себя ничего толком не смогла – настолько растерялась.

Несмотря на мою обиду на Богдана за то, что он не пришел ночевать, сердце начинает радостно стучать, когда я вижу знакомый внедорожник, припаркованный возле дома. Что-то изменилось во мне после похода в клинику и нашего поцелуя. Я думала о Богдане на каждой лекции и никак не могла сосредоточиться на учебе. Он ведь не мог быть с другой женщиной этой ночью? У него наверняка были какие-то другие дела. Может быть, Богдан уезжал в другой город, у него сел телефон, и он не смог меня предупредить?

– Как поучилась, дюймовочка? – Богдан ослепительно мне улыбается, стоя в дверях спортзала. Его мускулистый торс блестит от пота, влажные волосы всколочены. На нем только шорты, а влажная футболка переброшена через плечи. Я снова краснею.

– Поучилась отлично, – бормочу я, чувствуя поднимающуюся обиду. Я готовила для него еду, ждала его, думала что-то случилось! А он стоит тут как ни в чем не бывало и улыбается мне как модель с обложки журнала. А еще этот следователь или кто бы он ни был… До нашей встречи меня ни разу не запихивали в машину и не пытались сделать тайным агентом.

Не в силах больше смотреть на его тренированное тело, я разворачиваюсь на пятках и топаю в кухню.

– Ты куда это так понеслась, мать моего ребенка? – Богдан ловит меня за талию и разворачивает к себе. От прикосновения его влажного горячего тела, я вздрагиваю, а внизу живота вспыхивает странная искра.

Я опускаю глаза, чтобы он не видел, как я зла, смущена и растеряна, но Богдан своим фирменным жестом тянет вверх мой подбородок.

– Что с тобой, дюймовочка? Чего губы надула?

Наши глаза встречаются, и я снова вспоминаю наш поцелуй, от которого в животе становится щекотно, а в груди тесно. Мне кажется, что Богдан способен узнать, о чем я думаю, и от этого смущаюсь еще больше. Не мог он футболку надеть, а не светить передо мной своими мышцами? А еще он так вкусно пахнет, что кружится голова.

– Я приготовила ужин, а ты не пришел, – дрожащий шепот срывается с моих губ. – Я волновалась… Неужели нельзя было предупредить?

Я сама на себя злюсь. Ведь выставлять себя истеричной дурочкой из-за того, что мужчина, которого я знаю от силы неделю, не пришел ночевать – просто смешно. Но я ничего не могу с собой поделать. Наверное, это тоже гормоны. Для чего вообще было меня целовать? Кто ему разрешил? Теперь у меня в голове и в душе сплошная неразбериха.

– Ты из-за этого расстроилась? – голос Богдана теплеет, и он начинает улыбаться. – Скучала, что ли, Анюта? Или одной было страшно в кроватке спать? Сегодня можем это исправить, если хочешь.

– Ничего я не скучала! – по-детски шмыгаю носом и от его шутливого тона начинаю постепенно расслабляться. – Просто если ты привел меня к себе домой, будет правильным сообщить, когда не приходишь ночевать. А если я так сделаю?

– Сразу по заднице получишь, Анюта, – серьезно произносит Богдан. – Я отчитываться ни перед кем не привык. Когда дела возникают – уезжаю.

Мне снова становится обидно до слез – даже в горле начинает першить. Хочется кричать и топать ногами от поднявшегося гнева и бессилия.

– Здорово ты устроился! Сделал мне ребенка, притащил к себе домой, запретил приводить друзей… Вся моя жизнь из-за тебя перевернулась!!! А еще какие-то мужики меня после университета вылавливают…

Лицо Богдана темнеет, и он легонько встряхивает мои плечи.

– Какие еще мужики?

– Представился следователем… В машину меня к себе посадил и наговорил кучу гадостей про тебя… Что ты криминальный элемент и мне нужно бежать от тебя подальше…

Дорожки слез катятся по моим щекам, и я беззвучно всхлипываю. Жалко себя и обидно, аж трясет.

– Тише, тише, Анюта, – раздается мягкий голос Богдана. – Ты чего плачешь? Помнишь же, что тебе нельзя волноваться?

Я тру глаза дрожащими пальцами и глубоко вдыхаю. Он прав. Что-то я разошлась. Мне нельзя волноваться – это может повредить нашему малышу.

– Я ему не поверила и прямо об это сказала. У моего ребенка не может быть отца, который нарушает закон и угрожает людям ради денег. Этот мужчина ведь мне соврал?

Богдан долго всматривается в мое заплаканное лицо, а потом ласково треплет меня по волосам.

– Конечно, соврал, дюймовочка. Я обязательно его найду и поговорю. Тебя больше никто не посмеет доводить до слез.

16

Аня

Богдан снова куда-то собирается, хотя пробыл дома совсем недолго. А я-то думала, что мы вместе поужинаем, пообщаемся… Глядя на то, как он застегивает пуговицу на пиджаке, я непроизвольно начинаю им любоваться. Какой он все-таки мужественный и элегантный – совсем не похож на моих сокурсников. Этого мужчину окружает аура уверенности, а строгий костюм и белоснежная рубашка ее как нельзя лучше подчеркивают.

Богдан протягивает ко мне руку и гладит по подбородку, отчего сердце начинает стучать быстрее.

– Ужинай без меня, Анюта. Буду поздно, – криво улыбнувшись, он добавляет: – Сойдет за предупреждение?

Обида вновь царапает меня изнутри, но я не подаю вида. Что за дела у него на ночь глядя? Почему каждый вечер он куда-то уезжает?

После того, как дверь за Богданом захлопывается, я всерьез подумываю о том, чтобы из вредности поехать к Карине, но потом решаю провести время за учебой. Это отвлечет меня от дурацких мыслей, а с подругой я лучше встречусь завтра в университете. Остаток вечера сижу с учебниками в кровати, и так и засыпаю, а просыпаюсь лишь утром с громким звонком будильника. Рядом со мной нет ни одной книги, все аккуратной стопкой лежат на краю стола, а сама я накрыта одеялом.

Быстро принимаю душ и спускаюсь вниз, чтобы приготовить завтрак. Машина Богдана стоит на месте и, обрадованная, я начинаю готовить вторую порцию. Увлекаюсь настолько, что не слышу шаги Богдана за спиной. Он выглядит заспанным, и на нем снова нет футболки.

– Уже уходишь, дюймовочка? Забрать тебя с учебы? – он потирает ладонью подбородок и подходит ко мне так близко, что я ощущаю его запах. Уворачиваюсь от него, стараюсь не смотреть ему в глаза, на что он усмехается: – Снова включаешь недотрогу? А как же спать в одной кроватке? – и спрашивает уже серьезнее: Что случилось на этот раз?

– Я опаздываю, – отрезаю я, высвобождаясь из его рук.

Он не обязан передо мной отчитываться, где и с кем проводит свои вечера, но меня задевает одна только мысль, что он поселил меня в своем доме, как пленницу, а сам ездит по любовницам. И он меня поцеловал! В моей шкале ценностей это что-то да значит.

– Я же предупредил вчера, что поздно вернусь, так ведь? – на его губах растягивается очаровательная улыбка, а во мне снова поднимаются гнев и бессилие. Издевается он, что ли, надо мной?

– Я правда опаздываю, Богдан.

Я за минуту заталкиваю в себя приготовленный завтрак, и не взглянув на Богдана, выхожу во двор, где меня ждет Казим. Все-таки без симпатии к отцу моего ребенка жизнь казалась куда спокойнее и проще.

Казим останавливает машину у университета, но уезжать не спешит. Глушит двигатель и утыкается взглядом в телефон. Разве он не поедет обратно домой?

– Вы останетесь меня ждать? – я не могу скрыть удивления.

– Да, приказ Богдана Олеговича, – скупо отзывается водитель. Мне ничего не остается, как молча уйти.

В аудитории сегодня на удивление полно людей, и мне кажется, что с моим появлением взгляды всех присутствующих обращены ко мне. Я нервно сжимаю сумку в руках и ускоряю шаг.

– Привет, – чмокаю Карину в щеку и сажусь рядом.

– Ты опоздала, – шепчет она. – Проспала? – окидывает меня пристальным взглядом и останавливает взгляд на моем животе. От моего внимания не ускользает, что она ведет себя странно и без конца оглядывается назад.

– Да, допоздна просидела за учебниками.

Внутри все переворачивается от смущения и непонимания, когда в мою сторону летят неприятные шепотки. К нам с Кариной приковано внимание нескольких десятков глаз. Ощущаю себя в этот момент звездой желтой газетенки. До недавнего времени я никак не привлекала к себе внимания, но сегодня будто все ждали моего появления. Кто-то смотрит по злому, кто-то с осуждением, другие не скрывают насмешки. И тогда меня осеняет. Беременность. О ней разлетелись слухи. Теперь все хотят поиздеваться над дурочкой, залетевшей на втором курсе от мужчины едва ли не вдвое ее старше. Значит мне не показалось…

– Не обращай внимания, – успокаивающе шепчет Карина. – Это все людская злость. Поговорят и забудут. Может прогуляемся после пар?

Я ничего не отвечаю, потому что меня раздирает обида, а внутри зреет негодование за поверхностное суждение обо мне и ситуации, о которой никто даже не в курсе! Ведь ничего постыдного и ужасного я не сделала! Да, забеременела в свои девятнадцать. Да, мужчина старше меня. Но они ведь понятия не имеют, при каких обстоятельствах это произошло! Пусть я и не стремилась к такому, но Богдан не бросил меня и готов воспитывать нашего общего ребенка. Это разве достойно порицания?

– Анют? – Карина трогает меня за руку. – А хочешь прямо сейчас уйдем?

– Нет уж, никуда я уходить не буду, – настырно заявляю я, и ловлю насмешливый взгляд Кати Листьевой, нашей старосты. Наверное, с ее подачки и поднялась вся эту шумиха? – Пусть сплетничают, – говорю чуть громче, достаю тетради из сумки и со злостью швыряю их на стол.

Несмотря на желание сбежать, я решила быть сильной. Или что, беременной студентке нельзя находиться в стенах университета? Какое окружающим дело до моей личной жизни? Что за привычка копаться в чужом белье?

– Хорошо, – соглашается Карина.

Мне очень неприятна эта ситуация, так и подмывает поднять средний палец и показать каждому, кто видит нечто постыдное в моей беременности.

После занятий мы выходим с Кариной из аудитории. Домой возвращаться не хочется, да и зачем? Снова сидеть в четырех стенах, ждать появления Богдана? Прогуляемся с Кариной, может выпьем чаю в кафе.

– Ой, ну посмотрите на нее! Строила из себя девственницу, а сама с богатым папиком зажгла и залетела! Все, Воеводина, теперь образование побоку? Памперсы, пустышки? – язвительно звучит смех Листьевой и ее подружек.

Обида и стыд жгут мне глаза. Весь боевой настрой исчезает, словно его и не было. Надо мной, словно над какой-то гулящей дешевкой, потешаются сливки университета. Хочется провалиться сквозь землю. За что они так со мной? Я ведь ничего им не сделала. Они ведь ровным счетом ничего не знают. Ни о том, каким шоком для меня стала беременность, ни то, с каким ужасом я думала об аборте.

Хочется ответить что-нибудь резкое Кате, заткнуть ей рот встречной колкостью, но не могу выдавить из себя ни звука. Чистый ступор. Оставляю Карину стоять на лестнице и глотая слезы, бегу к машине Казима.

17

Аня

Дома не становится легче, потому что слова Листьевой постоянно крутятся у меня в голове. И хотя я догадываюсь, что причина её неприязни ко мне кроется совершенно не в беременности, а в том, что средний бал по предметам у меня выше, чем у неё, дурное настроение всё равно не покидает.

– Богдан Олегович ждёт вас на ужин, – сообщает Казим.

– Спасибо, я не голодна.

Отвожу свои заплаканные глаза в сторону, чтобы он не увидел. Возможно, я выйду чуть позже, когда немного приду в себя. Желательно не попадаясь на глаза самому Богдану.

Я долго лежу, уткнувшись лицом в подушку, а затем вздрагиваю, когда кто-то без стука проходит в мою комнату предварительно громко захлопнув за собой дверь. Так вольно в этом доме может вести себя только Богдан.

– Дюймовочка, я же предупреждал, что будет за неподчинение.

Шмыгаю носом и даже не думаю шевелиться. Я помню, помню… В прошлый раз он шлёпнул меня по заднице, закинул на плечо и унёс на кухню, буквально заставив съесть ужин. Но именно сегодня мне тошно и совершенно не до его шуточек.

– Ты что плачешь? – удивляется Богдан. – Что случилось, Анют?

Нехотя отрываю голову от подушки и, подогнув ноги в коленях, мотаю головой.

– Ничего не случилось.

– Я слепой что ли? Анют, не испытывай моё терпение.

– Ты вряд ли поймешь меня…

– Я попытаюсь, – настаивает Богдан. – Ты главное говори.

Внутри меня словно срабатывает эффект ядерной бомбы. Слова и мысли, которые копились в голове тут же выплескиваются наружу.

– Я всегда хотела учиться, Богдан. Всегда мечтала получить хорошее образование, работу и пойти вверх по карьерной лестнице. Хотела всего добиться сама, потому что у меня были на это силы и желание… А потом… потом в моей жизни что-то пошло не так. Этот клуб и близость с тобой, а потом неожиданная беременность… Я люблю, безумно люблю ребёнка внутри меня, но боюсь, что несостоявшаяся в жизни мать ему будет не нужна.

– Чушь сейчас говоришь, дюймовочка. Ну какая же ты несостоявшаяся? – хмыкает Богдан.

– Так Листьева сказала. Мне всего девятнадцать. Что я смогу дать ребёнку? Какой пример показать? Заброшу учёбу и погружусь в пеленки и пустышки.

– Кто такая Листьева? – хмурится он.

– Староста группы.

– А ты меньше слушай всяких дурочек, Анют. Мало ли кто и что говорит. Родишь, затем наймем няню и продолжишь учёбу. Наш сын будет тобой гордиться, вот увидишь.

– Девочка, – слегка улыбаюсь я. – Наденька.

– Может и Наденька, – сдается Богдан. – Только прошу, не бери в голову разговоры всяких сплетниц.

– Я постараюсь…

Он осторожно касается моей щеки своими пальцами и вытирает слёзы. Внутри будто всё переворачивается, когда он смотрит на меня своими пронзительными глазами. Так долго смотрит, что я правда начинаю верить в то, что у меня всё-всё получится.

А потом Богдан прерывает наш зрительный контакт, поднимается с постели и подхватывает меня на руки.

– Что ты делаешь? – цепляюсь ему в шею.

– Гормоны гормонами, а ужин по расписанию, дюймовочка.

* * *

На следующий день разговоры за моей спиной не прекращаются, особенно когда я стою в очереди в столовую и меня начинает тошнить. Всё потому, что чувствительный нюх улавливает запах тушенной капусты.

– Тошнит нашу беременяшку, – слышу издевающийся голос Листьевой за спиной.

Ставлю поднос на стол и, резко сорвавшись с места, бросаюсь в уборную, где меня впервые долго до полного опустошения желудка полощет. Взглянув на себя в зеркало, вижу бледную кожу лица и припухшие от слёз глаза. Вчера мне действительно было грустно и одиноко, но Богдан сумел мотивировать меня.

После занятий мы с Кариной забегаем на кафедру и берем задания для курсовой работы. Подруга хнычет, что оно слишком сложное и напрашивается на помощь.

– Ну Ань, ну пожалуйста. Если первые два задания я знаю, как сделать, то третье и четвёртое – не имею понятия!

– Каро, как только разберусь со своими – помогу тебе. Договорились?

– Спасибо, Анька, ты лучшая! – бросается мне на шею подруга.

Затем она толкает дверь центрального входа от себя и пропускает меня вперёд.

Сердце сильно ударяется о рёбра, когда я замечаю на парковке автомобиль Богдана и его самого. Он стоит не один, а в компании Листьевой и двух её неизменных подружек.

– У моего папы такой же автомобиль, – доносится до меня голос Кати, обращённый к Богдану. Моему Богдану. – Это же Х5-ый?

– Нет, малыш, ты ошиблась, – скалится Богдан. – Модель твоего папаши давно устарела. У меня Х7-й.

Я начинаю медленно спускаться по ступеням в сторону парковки. Меня должен был забрать Казим, тогда почему вместо него приехал Богдан? Будто услышав мысли в моей голове, он поднимает взгляд. Суровое лицо Богдана трогает едва заметная улыбка, а моё сердце при этом значительно учащает удары.

Богдан открывает дверцу сиденья, достает оттуда букет алых роз и направляется ко мне навстречу. Сердце уже не бьется, нет. Оно тарабанит так громко, что, кажется, все зеваки нашего университета его слышат.

Листьева открывает рот от неожиданности и недовольно кривит лицо, наблюдая за нами. Мы с Богданом двигаемся друг другу навстречу и уже через несколько секунд нас разделяет лишь букет алых роз, которые сладко-сладко пахнут и дурманят голову. Или это он… он дурманит?

– Эти цветы мне? – удивляюсь я.

– Конечно тебе, дюймовочка.

При этом Богдан опускает ладонь на мою поясницу, притягивает к себе вплотную и на глазах у толпы целует в губы.

18

Богдан

– Ты сегодня заедешь? – с придыханием спрашивает Ольга в динамике мобильного. – Я тут такое белье красивое прикупила – хочу, чтобы ты оценил.

Взгляд задерживается на Анюте, которая суетится возле плиты, сооружая очередной кулинарный шедевр, и ответ вылетает сам собой:

– Нет, сегодня не жди.

– На этой неделе ты меня совсем без сладкого оставил, – тянет Ольга, делая тон обиженно-детским. Она мне глаза выцарапать готова, но, разумеется, никогда не подаст вида. Знает, что в этом случае полетит на все четыре стороны из моей жизни. – Много работы, да?

– Вроде того. Я позвоню.

Я возвращаю мобильник в карман и направляюсь к Анюте. Надо быть к ней повнимательнее, а то девчонка в последнее время совсем на нервах. Передо мной стальную леди строить пытается, а сама тайком ревет в подушку из-за всяких мелочей.

– Что готовишь, дюймовочка? Пахнет вкусно.

От неожиданности Аня подпрыгивает на месте и таращит на меня огромные голубые глаза. Щеки раскраснелись, то ли от готовки, то ли потому что я близко стою. Грех не залюбоваться. Все-таки не ошибся я, когда тогда в клубе пальцем в нее ткнул. Генофонд у девчонки что надо.

– Это рис с курицей. Почти по-тайски, только приправы одной я в магазине не нашла.

– Была в Таиланде? – спрашиваю из любопытства.

– Нет. Просто рецепт в интернете нашла.

Тут мне в голову приходит неожиданная мысль, что Анюту можно на курорт отправить. Пусть на солнце понежится, фруктов поест, и обо всякой ерунде вроде шакалов из университета забудет. Можно и самому с ней на неделю вырваться, если сложится.

– Настроение у тебя как?

– Нормальное. Хорошее даже.

Она так очаровательно и смущенно улыбается, что хочется потеребить ее за щеку и приласкать. Что я, впрочем, и делаю – глажу пальцем ее нежную кожу. Аня начинает краснеть еще больше, но не отступает. И на поцелуй мой вчерашний она ответила. Целуется Аня робко и застенчиво, но меня это на удивление вставляет. С ней не как с Ольгой или другими девками. Наверное, потому что ребенка моего носит.

– Что делать сегодня планируешь? Выходной же?

Анюта кивает.

– Да, выходной. Не знаю пока. Карина уехала к родителям, а больше у меня подруг нет.

– И куда они все подевались?

– Да я все больше об учебе думала, – опускает глаза. – Мне Карины хватало. Я может быть книжку почитаю.

Видно, что скучно ей. Ладно, надо развлечь мать моего ребенка. Тем более, что с такой моделью как она в свет выйти не зазорно.

– Вот что, Анюта. Рис по-тайски доделывай и иди оденься понаряднее. У тебя же тряпки новые есть? Поедем куда-нибудь пообедаем.

Дюймовочка растерянно хлопает глазами, а потом, крутанувшись волчком, начинает греметь посудой.

– Мне еще минут пятнадцать нужно, чтобы мясо потушилось, – бросает из-за плеча. – Ты подождешь?

Своей бесхитростностью и наивностью она меня подкупает – что не умеет свои эмоции скрывать. Так обрадовалась, что я ее в ресторан выведу, будто я луну ей с неба достал.

Я подхожу к ней вплотную и кладу ладони на талию. Дюймовочка застывает, но не вырывается.

– Ты что-то хотел? – спрашивает застенчиво и голову в мою сторону поворачивает.

Хотел, да. Только у твоего врача нужно уточнить, можно ли этим заниматься в твоем положении.

Я отвожу прядь ее волос за ушко и, наклонившись к нему, говорю:

– Пахнешь обалденно, Анют.

А теперь пора уходить, пока рис в сковородке не пригорел вместе с моими штанами.

Аня

– Значит, ты на экономиста учишься, – говорит Богдан, глядя как уплетаю за обе щеки черничный торт со взбитыми сливками. – И кем собираешься стать?

– Пока мне интересны маркетинговые исследования, а как будет дальше, посмотрим. Экономисты везде нужны, так что не пропаду.

– Ты точно не пропадешь, – посмеивается он, весело щуря зеленые глаза.

Рядом с ним сердце всегда колотится странно, и я стала смущаться как ребенок. Краснею, заикаюсь, двух слов связать не могу. Просто он такой… обаятельный, мужественный и добрый… И так невероятно целуется. Те розы, которые он мен подарил, я бережно поставила на подоконник в своей комнате. Иногда их нюхаю и вспоминаю, как Богдан меня обнимал. Мне льстит, что люди за соседними столами на нас смотрят как на пару. Интересно, мы с Богданом смотримся? Он высокий и красивый. Выходить с ним в свет – одно удовольствие. Сейчас у меня в голове не укладывается, что совсем недавно я хотела избавиться от ребенка. Богдан точно станет заботливым и самым лучшим отцом. Если у нас будет мальчик – пусть он будет похож на него: такой же темноволосый и зеленоглазый.

– А ты на кого учился? – спрашиваю я, но в этот момент у Богдана звонит телефон и он, сделав мне знак подождать, принимает вызов.

– Да, Серег… Да, занят… Где? А он что? Ясно. Скоро буду.

Он стал выглядеть собранным и серьезным. Кажется, ему сообщили не самую радостную новость.

– Что-то случилось?

– Надо уехать мне срочно, Анют. Посиди здесь, ладно? Закажи еще десерт. Казим тебя заберет.

– А мне с тобой нельзя? – осмелев, спрашиваю я. – Я больше ничего не смогу съесть все равно. И Казима жалко дергать.

– Это его работа, – жестко отрезает Богдан, но потом его лицо смягчается. Подумав, он говорит: – Ладно, поедешь со мной. Только посидишь в машине. У меня там дел на полчаса.

Через сорок минут мы подъезжаем к незнакомому двухэтажному зданию. Богдан еще раз берет с меня слово, что я останусь сидеть в салоне, и быстрым шагом идет ко входу.

Я оглядываюсь. Мы на пустой парковке, огороженной шлагбаумом, рядом – два больших внедорожника, похожие на тот, в котором я сижу. Меня переполняет сочувствие к Богдану: все-таки бизнес тяжело вести. Никаких выходных. То ночами нужно куда-то ехать, то посреди обеда бросать все и срываться.

Я сижу в одиночестве двадцать минут, и мне начинает жутко хотеться в туалет. Зря я целый чайник молочного улуна выпила – он меня до добра никогда не доводит. Я ерзаю на кресле и вглядываюсь в лобовое стекло: ну где же Богдан?

Обмочиться прямо в машине мне кажется страшнее, чем накликать на себя гнев Богдана за неповиновение, поэтому промучившись еще пять минут, я выхожу на улицу. Дверь в здание на счастье оказывается не запертой. Изнутри это обычный офис. Шагая на цыпочках, я начинаю поочередно заглядывать в каждую дверь в поисках туалета.

Когда слышу голос Богдана, то невольно останавливаюсь и непонимающе хлопаю глазами. Он ругается матом. При мне он никогда этого не делал. Интуиция кричит мне развернуться и уйти, но я не могу сдвинуться с места. Толкаю дверь и чувствую, как ужас обжигают глаза. Посреди ярко освещенного кабинета стоит стул, а к нему привязан толстый мужчина. Под глазом у него темнеет кровоподтек, губа разбита. Он трясется и плачет. За ним стоит незнакомый мне амбал с пистолетом в руке. А рядом с ним… мой Богдан.