Текст книги "МРНЫ (почти правдивая история)"

Глава пятая
Ну-ну

Маша

Про поезд ничего не буду рассказывать, ладно? Бедные коты, поход на лоток был для них стрессом: все на них смотрят, отвлекают.

С поезда – на электричку. Рюкзаки набиты так, что не поднять. Наконец выгрузились на станции Назимово, откуда в деревню Васьково – будущее наше место жительства – нас доставили на мотоцикле с коляской. Без глушителя. Зачем в деревне глушитель. Без дороги. Зачем в деревне асфальтированная дорога. Без фонарей вдоль этой недороги. Зачем фонари, луна есть. Не всегда, правда. И светит слабовато. Зачем, если на морде мотоцикла есть лампочка, и водитель видит, что перед колесом у него все еще дорога, а не поле. Но что там на этой дороге впереди, он не видит. А там яма на яме, лужа на луже. Раза три все слезали и толкали.

– Подсобляй! – с веселым азартом кричал наш провожатый.

Приехали, и двух часов не прошло. Слезли – земля не держит после тряски, ноги ходуном ходят. Вокруг тьма-тьмущая. Деревья чернющие. Звезды наверху плавают, как лепестки на черной воде перевернутого пруда. Ни домов, ни людей. Только крапива выше человеческого роста. И наш будущий дом черной громадой посреди холма. Как черная дыра.

Провожатый, спотыкаясь о корявые дощатые ступеньки, предупредил:

– За перила не хватайтесь – качаются.

Он открыл грохотучий, ржавый висячий замок и любезно пропустил нас вперед. Потому что мало ли кто там в пустом доме не ждет гостей.

– Ну, обживайтесь, а мне еще возвращаться. – Мотоциклист повесил ключ на гвоздь в сенях и уехал.

Пощелкали выключателем… Электричества нам не светит. Холод, как на улице. Весна-то только наступила, ничего еще не прогрелось, не просохло. Сырость и тьма – вот что встретило нас на новом месте.

Но самым пугающим было Витино лицо. Все это время оно сияло, лучилось, направо и налево сыпало восторженные улыбки… Никогда еще я не видела его таким счастливым. Хотя нет, вру, однажды видела – когда я Масю выкупила у шантажистки-уборщицы. Хотя она и сама, кажется, была готова приплатить, лишь бы его забрали.

В общем, в тот злосчастный день я поняла, что у каждого своя отдельная реальность. Одно и то же мы воспринимаем совсем по-разному.

Он ничего не боялся, мой муж. Может, потому, что мужчины сразу родятся смелыми? Я боялась всего.

Его тьма привлекала, меня – тревожила.

Его холод бодрил, меня – сковывал по рукам-ногам, как веревками.

Он сразу взялся действовать, суетиться, разводить огонь в печке, а я стояла тупо посреди комнаты, не могла пошевелиться.

Из ступора меня вывела кошка – начала тереться об ногу: мол, может, уже покушаем? Я очнулась, свечки зажгла, а то в темноте с фонариком кажется, что из каждого угла на тебя смотрят. Достала спальники и туристические коврики.

Тем временем Борода развел огонь из бумажки и попытался положить сверху полено. Весь дым пошел в комнату. Слава богу, все быстро погасло.

– Печь отсырела, – с видом знатока объяснял он, распахивая двери в холодную ночь.

Дом явственно смеялся над нами, неумехами. Так и слышалось от каждой половицы: «Пожаловали, гости столичные. Ну-ну».

Согреться не согрелись, чаю не вскипятили, так и заснули в сырости и в дымном чаду, вчетвером слипшись в один тряский комок на полу.

Глава шестая
Дядя Вася из Васьково

Мася

Я глубоко проваливаюсь в сны, так глубоко, что появляюсь оттуда не сразу, а по частям. Поводил ушами, потом зевнул, лизнул пару раз лапу, открыл глаза – и не понял. Где это я?

Холодная изба, Виктор с Машей спят. Серое утро в мутных окнах. Да, в комнате много окон – три! Между рам паучьи сети, полные высохших мух. Сильные запахи. Пахло очень многим. Старым деревом, глубоко впитавшим дождь и туман. Дымом от сгоревшей газеты, который вчера не смог найти выход и впитался в стены. Походными вещами из рюкзаков – они живут палаточной жизнью и навсегда пропитываются дымом костра. Еще пахло гнилым сеном – об этом рассказал сквозняк с чердака, когда я вышел в сени. Это называется сени – прихожая с лестницей, ведущей на чердак.

Еще я знаю, чем не пахло. Не пахло здесь людьми. Точно. Больше года сюда не ступала нога человека. Во всем доме – ни одной вещи. Ни старой кастрюли, ни табуретки, ни стоптанных тапочек или резиновых сапог. Уличная обувь всегда дожидается хозяев на дачах. Этот дом был совершенно голым. Ничейным. Брошенным.

В центре стояла печь. Нет, не так, не просто стояла. Она жила. Она была единственным живым предметом. Она постанывала. Кряхтела. Ворчала. В ней происходило много внутренних движений. Это призраки огня и дыма рвались вверх по закопченному дымоходу. Они хотели танцевать и лететь и ясно просили об этом. Печке было муторно. Она как будто не могла выдохнуть накопившуюся тяжесть, не могла продышаться.

В дверь стукнули и сразу вошли, не дожидаясь приглашения.

В проеме стоял очень пыльный, очень веселый и краснолицый старик. Он притащил целое облако крепких запахов: меда, травяного чая, свежего сена, навоза, яичницы… Он еще много чем пах. Собаками. Другими животными, каких я не нюхал. Он стоял на широком пороге, с кирзовых сапог натекало по черной луже.

– Хо-хо, сплять ишшо! Хороши работнички. Полдня уж проспали. А я к вам незваным, по-соседски.

Наши сидели, хлопали глазами. Витя нащупывал на полу очки. Маша, стуча зубами, куталась в спальный мешок.

– Здрасте, – сказала она, скидывая с ног Ёшку.

– И вам здорово. – Дедок предъявил два зуба-трудяги с разных сторон улыбки. – Дымом-то, дымом несёть. Как не угорели. Аль заслонку не открыли?

– Открыли, как же, – оскорбился Виктор. – Вот. – И показал, как выезжает из печного каменного бока железная пластина.

– Дык это ж одна, а вон тама вторая. – Дед вытянул вверх корявый палец с желтым ногтем. – То-то, глядел вчерась, глядел – не видать дыму. Думаю, ясно, не нашли городские хитрую вторую заслонку.

Маша засмеялась. Витя тоже.

– Не догадался, – признал он.

– Я вам тут принес кой-чего. Оголодали, небось, с дороги-от.

Дедок протянул руку в сени, и на стол – это был единственный предмет мебели в доме – взгромоздилась корзинища размером с бочку.

– Опорожняйте, я с ей в грибы хожу.

– Боже мой! Это не сон? – ахнула Маша, вынимая домашний творог, сметану, масло, кирпичик серого хлеба и двухлитровую бутыль молока. – Как вас зовут, дорогой сосед?

– Дядь Васей кличьте. Я один мужик на деревню. А всего у нас пяток домов остался. Была большая деревня, почитай, поселок, домов на триста. Условия тут вишь какие – ни дорог, ни автобусов, до станции час пешкарём топать, кто ж выдержит. Одна только Валька-почтальонша ходок у нас, железная баба. Остальные к поезду раз в неделю только ходют, за хлебом. Вот и уехали, кто смог.

– От такой красоты уехали? – не поверил Виктор.

– Дык нечего здесь делать-от. Ничего ж нету.

– А вы остались из-за хозяйства?

Дядя Вася помолчал, закурил папиросу. Прямо в чужой комнате, попрошу заметить.

– Немец тут прошелся – увидишь, сколько окопов понарыто вокруг. И я в них лежал, на брюхе ползал. Однокашники осталися тут, в земле. И родные.

– Деревню Васьково не в вашу честь назвали? – пошутил Виктор.

– Не, в чужую. Свет есть или нема? – Дед перешел на деловой тон.

– Нет света, – вздохнула Маша. – Вчера в темноте копошились.

– Всё грозы, растудыть их. Провода попутались, я уж видал, пока к вам бёг. Сейчас с дрыном вдоль дороги пройдуся, расплету. Подсобишь, Витек? Да ко мне зайдем, инструменту дам. У вас, чай, топора-пилы с собой нету. А первым делом коса нужна. Позаросло все выше головы. Дом без хозяев не жилец. И жучок его жрёть, и грибок.

– Правда, про топор как-то не подумали, – кивнул Виктор. – Будем очень признательны.

– Эсь? Чего говоришь? Дрова у вас в сарайке есть на первое время, но не колотые, я глянул. Я тебе колун дам. В печь их не сувай целиковыми, будут тлеть – не обогреетесь.

– Понял.

– А что за дрын? – спросила Маша. – Такое милое слово.

– Палка длинная, что ж ишшо. Ничего, детки, поднатореете в деревенской науке, коли сразу не сбежите.

Глава седьмая
Утро на холмах

Ёшка

Улица! Первый этаж. Из окошек открывались виды на высокую крапиву, со всех сторон обступившую дом. Она будто со всей округи к стенам дома стянулась. Борода пошел с дядей Васей, а я взялась обследовать окрестности. Мася на предложение составить компанию только ухо повернул. Он пялился на печкино нутро. Он наблюдатель, жизнь через мелочи постигает, а я деятель, делатель. Мне действия нужны.

К дому даже тропка не протоптана. Подпрыгивая, как заяц, над мокрой травой, я выбралась на глиняную дорогу со следами вчерашнего мотоцикла. У дороги росла большая дикая яблоня, она вся цвиркала и щебетала, а чуть дальше под кустами бузины пряталась яма с лягушками и водяными блохами. Где-то в зарослях плюмкал невидимый ручей.

– Воду из этой криницы берите. Процеживайте только через марлю, – бросил, проходя мимо него, дядя Вася.

Дом обступали луга, но лежали не ровно, а всходили, как тесто для пирогов, будто снизу их что-то толкало. Солнце только-только поднялось над холмами, и каждая травинка заблестела росой. Даже на паутинах рядком дрожали капли, в каждой торчало крошечное солнце. Я лизнула – вкусно!

Вдруг на меня напрыгнул кузнечик, пружинно оттолкнулся от макушки и вцепился в стебель дикого укропа. С растопыренного укропного зонтика упала россыпь мелких брызг. Апчхи!

Внутри меня клокотала неуправляемая радость. Меня вдруг словно подбросило, и я стала носиться по этой сырой, холодной траве, сбивая росу и дремлющую мелкую живность. Травяной народ всполошился, зажужжал, затрепетал крыльями – проснулся. Пчелы, стрекозы, оводы, мотыльки, бабочки, какие-то полупрозрачные зеленоватые летуны и красные жуки-пожарники – все разом обнаружило себя и возмущенно зазвучало.

– Ёшка!

Окно дома было распахнуто. Маша с тряпкой в руке хохотала, глядя, как я дуркую.

– Не потеряйся, девочка.

Я? Я не потеряйся? Кошки не теряются.

Глава восьмая
И медведи

Борода

– Давайте корзину понесу, дядя Вася. Ух, здоровая. Неужели здесь столько грибов за раз можно набрать?

– У-у, да есть у меня для грибов и поболе тара. Тачка двухколесная. – Дед вдруг посерьезнел. – Женку твою не хотел пужать, но тебе скажу. Вы тут осторожно, Витек, дальше за вами только лес, дикий совсем, в ту сторону километров двадцать пять до ближайшего жилья. Васьковские дома друг от друга так далеко, что только дымы видны. Кричать начнешь – не дозовешься. А всё холмы, это из-за них. Иной раз собака брешет с той стороны, а взойдешь на горушку – уже с другой. Будто кто водит. Тропинок в лесу почти нет. Наши в грибы ходют, конечно, но больше по опушкам. Звери тут похаживают.

– Какие, дядя Вася? Медведи?

– Они. И кабаны, и лоси. Это из крупных. Мишка, тот совсем обнаглел, намедни домик унес.

– Какой домик?

– Дык с сотами, какой.

– Улей? – сообразил наконец я.

– Дык а я чего говорю-от! У меня тут пасека небольшая. В кусты унес и разбил, гад. Ходил орал потом, обижался. Покусали его мои-то.

– Собаки?

– Да пчелы, пчелы покусали. Злые по весне. Собаки гавкали ночью, я не пошел глядеть.

– А ружье у вас есть? Пугнуть его, если что.

– Ружжо? Есть, а как же. На тетерева иногда хожу. Их тут палкой сбивать можно, прямо из-под ног выпорхивають. Поляну одну в лесу приглядели себе для танцулек. Сходим как-нибудь, покажу.

Мы шли обратно, я – нагруженный всяким полезным инвентарем, дядя Вася – с длинной палкой. Он зорко всматривался в бегущие вдоль дороги столбы.

– Ага, вот тута. – Он продернул дрыном спутавшиеся провода, и они расплелись.

– Порядок, – сказал он. – Теперь светло будет. Живите себе.

Он вернулся к себе, я к себе. Гляжу – Ёшка встречает меня на дороге. Довольная, мокрая и взъерошенная.

Эх, теперь пойдет жизнь деревенская в приятных заботах. Крапиву косить, воду носить, печку топить – это же фантастика, а не жизнь!

Бедная Маша.

Глава девятая
Бедная Маша

Маша

Вообще-то, если честно, от спанья на полу на туристическом коврике все болело. Кряхтя, как старушенция, собрала себя по частям. А умыться как? Ни крана, ни даже умывальника.

Чайку бы к дяди-Васиному великолепию.

Посмотрела на печку, открыла дверцу. Из черного нутра подуло привидениями и мокрой золой. Брр!

Нет, не женское это дело. Займусь уборкой.

Убрала «постель» – свернула рулоном в углу. Смела пыль с рам и подмела пучком крапивы, обмотав ручку «веника» тряпкой. Открыла все окна, выкинула сушеных мух. Откуда на полу столько трухи?

Я посмотрела внимательно на потолок. С него лохмотьями свисали приклеенные зачем-то прямо на круглые бревна обои. Вдруг слышу – тикает. Весь дом тикает, как механический будильник. Как бомба!

Мася

Виктор вовремя вернулся. Витя, смотри, жена твоя какая балда, жучков-древоточцев за бомбу приняла.

Она стояла посреди комнаты в ступоре, не в силах пошевелиться.

– Что такое? – воскликнул Виктор, глядя туда же, куда она, – на оклеенный когда-то потолок. – Чего испугалась?

Он дернул за лохмотину, потянул, и обои разом отвалились. Сверху посыпалась им на голову труха. Труха и жуки. Размером с таракана, но не рыжие, а черные и не такие шустрые. Маша перестала дышать, как будто ей перекрыли воздух, стояла в облаке пыли, вся в жуках. А потом тихо стекла на пол – в обморок хлопнулась.

Глупендра. Я съел одного – ничего, вкусно даже.

Глава десятая
Разведка

Ёшка

Нагулявшись по холмам, я вернулась и застала всхлипывающую Машу и порхающего над ней Бороду. Он почти мурлыкал, как Мася. Ворковал голубкой, бормотал нянюшкой:

– А мы сейчас дровишек поколем, огоньку добудем да чайку вскипятим. Как нам будет хорошо, ай как хорошо. Все страхи позабудутся. Подумаешь, жучки. Это же мелочи жизни. Всем жить хочется.

Печка в самом деле скоро прокашлялась, прочихалась – и вдруг разгорелась ровно, загудела весело. Не прошло и часу, как закопченный походный котелок забулькал. Невыносимо долго, вы не находите? Особенно когда ждешь еды.

На крыше закаркала ворона. Наверное, она издалека увидела дым и прилетела разведать, кто тут заселился. Я выпрыгнула из окна – показаться ей и заявить о границах собственности.

Никакая это не ворона, а здоровенный ворон.

Большущая, чернющая птица сидела на коньке крыши и орала на все четыре стороны. Так трубач в кино призывает на битву. Ворон созывает несметную рать! Нам объявляют войну?

Мася!!!

Мася

Я от неожиданности подпрыгнул и свалился с подоконника. Полизал лапу, позевал, восстанавливая достоинство. Вышел на крыльцо…

И впал обратно – на перилах сидел огромный мультяшный кот Саймон! Без хвоста, правда. И без ушей. Я успокоился за печкой, потом на брюхе снова подполз к двери и выглянул в щель. Как хорошо, как правильно, что двери такие щелястые – всегда можно поглядеть наружу. Тут стало понятно, что это не кот.

Существо вертело головой, лупало круглыми желтыми кошачьими глазами и двигало горлом, как будто говорило или пело, не выпуская звуков наружу, не открывая рта. А где, кстати, его рот?..

Я аккуратно боднул дверь. Задние ноги отказывались покидать убежище, поэтому я удлинился, наполовину высунулся и глядел на него снизу. Существо смотрело чуть мимо, будто не видя.

– Мась, ты чего такой? – спросила Маша. Она вышла в сени взять из ведра воды и тоже выглянула на улицу – полюбопытствовать, на что я смотрю.

И с грохотом рухнула назад, угодив ногой в ведро. Лежа в луже, закричала вмиг охрипшим, не своим голосом:

– Витя! Тут домовой!

Витя выглянул, приоткрыв дверь.

Осмелев, мы с Машей тоже высунули головы.

– Что это? Оно живое или чучело? – прошептал Виктор.

Существо мигнуло по-птичьи и наклонило голову. Птица? Ну да, птица же! Она не улетала, хотя до нее было всего ничего – протяни руку и дотронешься.

– Господи, да это же сова, – вдруг сообразила Маша. – Сплюшка.

Тут сова распахнула гигантские рукава-крылья, словно собираясь нежно обнять нас троих, и встала на лохматые лапы с длинными когтистыми пальцами. Она больше не напоминала домового или кота Саймона. Она мощно оттолкнулась от перил и, обдав нас ветром, взмыла над домом. Раз круг, два круг, три.

С яблони у дороги сорвались еще две такие же гигантские птицы. Едва шевеля тяжеленными крыльями, трое лесных разведчиков заскользили низко над холмами, задевая высокие макушки одичавшего укропа.

Я представил, как их зловещие тени накрывают заметавшихся полевых мышей и медлительных кротов. Но сегодня хищницам, похоже, не до охоты.

Они исчезли в лесу, и наши холмы утонули в сумерках.

Глава одиннадцатая
Нападение

Маша

Ночью мне понадобилось выйти. Вообще-то темноты я никогда не боялась, но тут… Огромные, с кулак, звезды дырявили небо, напоминавшее изъеденный молью черный плед. Ночь стрекотала цикадами, надрывно булькала лягушками, блямкала спрятанным в зарослях ручьем и чем-то странно шуршала. Этот последний звук доносился от дороги, и я туда пошла. Звучало, казалось, дерево. Оно все было в какой-то дымке или налете. Эта дымка странно себя вела – трепетала и шевелилась светлым пятном на фоне черного неба.

Я остановилась под деревом, вглядываясь наверх. Красивое, сказочное дерево пошевеливало, постукивало ожившей шелестящей кроной. Наверное, я сплю.

И тут я совершила ошибку. Я включила фонарь.

Борода

Меня разбудил жуткий, нечеловеческий крик со двора. Кто мог так вопить посреди ночи у нашего дома? Выпь, наверно. Интересно. Но идти смотреть как-то неохота, да и разглядишь ли птицу в темноте.

Вдалеке залаяли дяди-Васины собаки.

Я повернулся на бок, чтобы обнять жену. Рука провалилась в пустоту. Где Маша?

Я выскочил на крыльцо.

На траве валялся включенный фонарь, света его хватало, чтобы разглядеть человеческую фигуру, облепленную сотнями ночных бабочек. Они слетались и слой за слоем покрывали стоявшего под деревом человека. Толстые белесые создания наседали, со стуком сталкиваясь крыльями, словно бились за право сесть на Машу. Она не шевелилась. Вместо того чтобы скинуть их и бежать в дом, она опять застряла в странном оцепенении, которое нападает на нее от страха. Я кинулся на помощь, а Маша как раз решила, что самый лучший выход из ситуации – это упасть в обморок.

Подхватив мою бедную девочку, я потащил ее к дому. Придурочные создания полетели за нами густым хвостом, но я заскочил в дверь и заперся на все засовы. А еще сунул в ручку двери косу, чтоб уж точно никто не вломился.

Да что же это такое-то, в самом деле? Чего хочет от нас этот тикающий дом, этот лес, эти холмы с огромными птицами? Прогнать? Фигушки. Я не сдамся. Я с вами уживусь, не испугаюсь. Мне терпения хватит.

А вот в Маше я не был так уверен.

Глава двенадцатая
Чего они хотят

Маша

– Душа, – без малейшего сомнения объяснил дядя Вася, зайдя проведать, как справляются москвичи. – Рой бабочек – это душа умершего человека. Дом-то с историей. Сколько тут жило народу – у-ух, не счесть. А сколько поумирало…

– Думаете, это бывшие хозяева решили проверить, кто в их доме поселился?

– Дык кто ж еще-от.

– Выгнать хотят нас? Запугать?

– Э-э, зачем им. Самим-то уже не жить. Не, просто так, любопытствуют. Каждая душа пообщаться хочет. Это ж дар – что человек с человеком разговаривать может, делиться. Небось, когда помрешь, жальче всего – что тебя не слышат.

– Как-то не по себе. Брр.

– Бояться их нечего. Это все люди были стоящие. Раньше в поселке жили кулаки – крепкие, башковитые хозяева. А раскулачивал их кто? Ага, то-то и оно. Всякая человечья требуха, прости господи. Потом война. Опять лучших поубивало. Которые себя не пожалели.

Мы все молчали. Я совсем не была в восторге от перспективы общаться с умершими, хоть бы и трижды распрекрасными, жильцами. Меня до сих пор потряхивало при воспоминании о целом облаке облепивших меня мохнатых бабочек. Как закрою глаза – так снова слышу стук и шелест, шелест и стук их крыльев.

Дядя Вася ушел задумчивый, покачивая головой. Витя взял топор.

– Схожу на разведку, – сказал он. – Через часок вернусь. А ты, Маш, займись обедом.

Я смотрела ему вслед с крыльца. Он шел к лесу. Шел уверенно и бесстрашно. Мой герой.

Глава тринадцатая
Потеряшка

Борода

Ёшка проводила меня до опушки и остановилась.

– Возвращайся, девочка, – сказал я и вошел в тень леса. Но она села ждать.

Лес заговорил со мной сразу на всех языках – птичьем, комарином, березовом, малиновом. Особенно малина звала, и я с удовольствием поддался зову и углубился в малинник. Засунул топор за ремень брюк и давай обеими руками собирать в рот душистые, мягкие ягоды. Жаль, не взял банки, а то принес бы Маше. Не такую малину продают у нас в Москве. Та чистая, крупная, ровная, но не пахучая. А эта помельче и мнется, и едят ее все кому не лень – и птицы, и червячки. Местами верхушки кустов ободраны прямо с листьями.

Я все время оглядывался – казалось, кто-то ходит вокруг. Но никого, конечно, не было. Лес испытывал чужака, пробовал на зуб, как я малину.

Да, напугал нас дядя Вася разговорами про диких зверей и призраков. Но я пуганый, не боюсь. Знаю: людей бояться надо, а не леса. Набрал в руку сколько смог ягод и пошел назад. Тропинку искать.

А назад – это куда?

Искал-искал… Нет тропинки, спряталась. И за спиной опять чудится – шорк-шорк. Будто ходят следом. Или не чудится?

Как же мне домой вернуться? Кажется, тогда я в первый раз струхнул, ускорил шаг. Впереди какой-то просвет. Наверное, это наши луга, и дом там.

Вышел на поляну, в середине поляны дерево здоровенное, в три обхвата, не меньше. Красивое, мощное дерево, так к нему и тянет.

«Не ходи!» – пронеслось в голове.

Устал я без тропы метаться, хотелось передохнуть в тени. Подошел ближе, а дерево гудит. Странно гудит. Листва не шевелится, значит, это не ветер. Что же?

«Не ходи».

Я остановился. Вдруг перед носом у меня зависла огромная оса. В палец длиной, не меньше. Я таких не видел. И тут я понял: шершень! В дубе гнездо шершней! Вот это уже в самом деле опасно. Надо драпать.

И я драпанул, растерял всю малину.

Сел отдышаться в тени мелких осинок, шершни отстали. Уф.

Слушаю тишину. Она тоже меня слушает, окружила, обступила, обернула, словно ватным одеялом. Никаких человечьих звуков, одни лесные. Тропы как не бывало. И вокруг тихий, таинственный лес.

Кажется, я всерьез заблудился.

Что это? Лает собака? Справа? Точно, справа. Я выскочил на очередной холм-близнец с торчащим на макушке дубом. Нет, с другой стороны лай. Там тоже деревня? Не может быть, это наша! Я – туда. Иду, иду… Никакой деревни. Ага, как раз об этом предупреждал дядя Вася: холмы преломляют звук. Впрочем, и лая больше не слышно.

Судя по тому, как хочется есть, брожу я уже несколько часов и, похоже, только удаляюсь от дома. Вышел – полудня не было, а теперь лес уже тонет в синеватых сумерках. Я отчаялся, нашлепался до изнеможения по высоким, хватающим за ноги травам. Все, ни шагу не могу ступить.

«Не спи», – стучит в виске.

Нет, надо подремать, отдохнуть.

«Проснись!»

А? Что? Вдруг слышу – звук поезда. Совсем недалеко!

И я рванул на этот звук напрямик, через болота, через колючие заросли и поваленные деревья, и уже в темноте выскочил к насыпи с рельсами.

Отлично! Только куда идти? В какой стороне наша станция? И как там она называется? Не помню. Как-то на «Н». Нет, не на «Н».

Шел, шел по рельсам, а сам замерзший, голодный, мокрый по пояс, болотная вода чавкает в кроссовках. Впереди замигал огонек. Я к нему. Домик стрелочника. Я постучал в калитку, счастливый, что людей нашел. А на меня псина как наскочит, чуть забор не повалила. Гавкает, пеной исходит. Покричал – не слышат меня люди в доме. Или боятся выходить. Иди, мол, себе, куда шел, не тревожь нас.

Да я бы и шел, если б знал куда.

«Правильно идешь, – что-то мне подсказывает. – Вперед».

Ладно, снова потопал – в полной тьме, в мокрой одежде. А ноги не идут, не хотят сгибаться. Еле плетусь. Наконец вышел к станции. Назимово. Вроде наша! Повезло! Дальше просто: еще час по дороге, до самого конца.

Еле доволок себя до дому, начало светать. В окно заглядываю – сидит моя Маша на коврике, прислонясь к стене, и на дверь смотрит. Видно, так всю ночь просидела, бедная, дергаясь на каждый звук. Кошка на ней спит, обняв лапами за шею. А Мася почувствовал, что я иду, и сел у двери встречать. Мои родные, как я соскучился!