Текст книги "МРНЫ (почти правдивая история)"

Глава четырнадцатая
На ниточке

Ёшка

Ну и что бы они без меня делали?

Думаете, легко – между двумя разрываться?

Маша тут с ума сходила – ее утешай, а Борода то и дело поддавался панике и начинал метаться. И сам себя путал. Он думал, а надо было не думать, слушать интуицию. Люди совершенно не умеют пользоваться мозгом. Как и носом. Как и ушами. Да ничем, в сущности, не умеют. Только благодаря мне он вышел к дому, только благодаря мне, говорю вам.

Он-то, конечно, считал, что ему просто везло – и с шершнями, что убежал, и с поездом, что проснулся вовремя, и на путях в темноте направление он сам выбрал. Ага. Ладно, я не тщеславная.

И вовсе не обязательно ему знать, что это я его на ниточке держала. Внушала ему: перестань думать. Успокойся. Дыши ровно. Правильное решение придет само, когда создашь внутреннюю тишину. Как я могла его одного отпустить? Все, он уже близко, можно расслабиться.

– Мась, просыпайся. Твоя вахта.

– Мрны! – сладко зевнул Мася и, потягиваясь поочередно четырьмя лапами, пошел к двери – встречать хозяина.

Я так устала. Спать!

Глава пятнадцатая
Пришельцы

Мася

Не только совы, вороны и бабочки прознали о нашем прибытии. Но и полевые мыши. Мня-мняка. Если кто-нибудь снимет шкурку, конечно. И приготовит. И в пакетик запечатает. Чтоб потом, когда открывают, изворачиваться от нетерпения и стонать.

Но эти, живые, – шерстяные и блохастые. И бегают так, что даже уследить невозможно, не то что догнать. Пока ты переминаешь задними ногами, чтобы совершить красивейший в мире прыжок – прыжок-чемпион среди полуперсидских рыжих котов по имени Лев – она уже вокруг тебя три раза обежала, собрала в корзину пару килограмм продуктов и спокойно вышла в щель под дверью. Насвистывая мотивчик. Сделав тебе ручкой. Обещая вскорости снова наведаться.

Кажется, я сплю.

У нас ведь, кошек, очень тонкая граница между сном и явью, и порой не замечаешь, когда и в какую сторону ты ее пересек.

Между прочим, Ёшка виновата, что мыши завелись. Это она с улицы притащила. Поймала в лугах и гордая принесла хозяевам. Ее с отвращением похвалили. А она решила меня поучить ловить. Отпускала: лови! Пока я готовился – надо же как следует размять ноги! – мышь убегала. Ешка снова ловила и лапой ко мне: «Лови!» Ну и один раз мы оба ее упустили. Так что вы думаете, наглая мышь вместо того, чтобы по-тихому слинять и не возвращаться, привела всю родню и расплодилась в подвале.

Но навестить нас приходят не только мыши.

Ага, угадали. И крысы тоже.

Вернее, одна, но напугала как десяток. Слушайте, что она вытворяла, пока Ёшка гуляла по холмам.

Представьте такую картину. Маша сидит на столе с ногами и сдавленно попискивает, втянув голову, закрыв руками уши и зажмурив глаза. Виктор стоит с поленом посреди комнаты и смотрит в угол, куда юркнула черная крыса. Я смотрю в другую сторону – туда, откуда она уже вылезла и собирает крошки. Витя не видит. Я делаю призывный «мек-мек». Он бросает на меня взгляд, понимает, где враг, но, пока замахивается поленом, крыса перескакивает через высокий порог второй комнаты и исчезает.

Мы честно караулим на пороге, следя сразу за четырьмя углами второй комнаты. Полено поднято. Уши навострены. Дыхания не слышно.

Через полчаса Виктор говорит: «Наверно, ушла» – и с трудом опускает руки. И глаза. И видит под порогом крысу, которая смотрит на нас снизу вверх и широко, фотогенично улыбается. Я подпрыгиваю. Виктор роняет полено. Крыса с веселым хохотом скачет по комнате и поет: «Тру-ля-ля!»

Маша визжит и выбирает, куда бы половчей упасть в обморок.

Были и другие гости. Вы не поверите. Мясо. Свинина. В нашу помойную яму наведались поросята, но не розовые, а полосатые – кабанчики, как назвал их дядя Вася. Они под нашим холмом живут, у ручья роют ямы, выкапывают корни. Всем семейством. Судя по масштабам полевых работ, их там не меньше сотни. Помойку нашу они вместе с воронами разметали по всему холму, с тех пор мы прикрываем ее деревянным щитом.

Или вот недавно. Я сидел на подоконнике и делал лапками «туп-туп» – просил, чтоб поговорили со мной, похвалили. Вдруг замечаю краем глаза: за окном какое-то движение. По дороге – по дороге, как культурный человек! – топает медведь. Идет от деревни в лес. Подмышкой несет улей. Покуривает трубку, отгоняя дымом взбесившихся от ярости пчел, и напевает: «Пум-пурум». За ним дядя Вася с дробовиком. Это шутка такая – на медведя с дробовиком ходить. Ну стрельнул он. Медведь раздраженно рыкнул, почесал зад и поспешил к деревьям.

Когда все стихло – и дяди-Васины выражения, и далекий рев укушенного дробиной мишки, – я вышел на дорогу. Ночью, как всегда, была гроза, и дорога не просохла. На ней остались отчетливые следы медвежьих лап. Я поставил в такой след свою переднюю. Ну, что сказать, почти впору. Надо же готовиться. Виктор говорит, скоро я в медведя превращусь, оттого что сплю подолгу. И сосу лапу иногда. Но это он привирает, я просто нос прикрываю.

Был еще один пришелец. Даже не знаю, как рассказывать. Ох. Все внутри переворачивается.

Она была в точности как ангел. Вся белая-белая. Пушистая, как я, и такая же красивая. Во всем, буквально во всем достойная меня особа. Пришла со стороны деревни, через луга. Я издалека заметил кончик ее хвоста над травами, но тогда не знал, что это хвост, думал – бабочка странно летит, слишком ровно. Потом думал – летающая тарелка. Вернее, летающий помпон от меховой шапки, и внутри него инопланетяне сидят – так он странно двигался. Ну да, фантазия у меня богатая. Я мультики люблю.

Пришелец выплывает на выкошенный от крапивы пятачок вокруг нашего дома и оказывается кошкой. Белым кошачьим ангелом. Я призывно замекал.

Представьте меня в проеме открытого окна, залитого лучами заходящего солнца. Представили? Вот и кошка-ангел сперва оторопела. Потом стала всякие женские штучки выделывать – отвернулась, хвостом мотнула и давай намываться, типа она меня не заметила. Ага. Рассказывай.

Я спрыгнул во двор, подкатил с вежливыми разговорами. А сам весь аж дрожу, усы дергаются как ненормальные, и дышать сложно. Но тоже стараюсь принять безразличный вид вежливого, но не слишком навязчивого хозяина.

Не смейтесь, мне это почти удалось. Испортила все Ёшка, глупая кошка. Наскочила, зашипела, растопорщилась вся, как шаровая молния, и ну вопить:

– Где ваше разрешение, это частная собственность…

Белый ангел с достоинством повернулся к ней, мигнул голубыми глазами и говорит:

– И вам доброго утра, соседушка.

Ёшка сразу сдулась и ну намывать бок – мол, некогда мне болтать, дел полно.

Я гостью в дом позвал, и она легко, как подхваченная ветром пушинка, вспрыгнула на окно. Я побежал через дверь, чтоб не опозориться, если обрушусь на полпути. Запыхавшись, влетаю в комнату, а она так интеллигентно, ни капли на пол не обронив, пьет молоко розовым языком. О-о-о-о!!! Тут я не мог больше притворяться, упал на колени, выхватил из-за спины букет алых роз и протягиваю ей со словами: «Будьте моей навеки!»

Ангел благосклонно потупил глаза…

Но Ёшка – вот же поистине Бабка Ёшка – презрительно пфыкнула с окна. И сбила нам весь романтический настрой.

Глава шестнадцатая
Хороша Маша, да не Наша

Ёшка

Ой, настрой я им сбила. Чушь собачья! Дальше я расскажу, не слушайте этого обалдуя.

Мася от любви потерял остатки мозгов, если можно считать мозгами то, что находится у него между щеками и ушами. Он бегал по стенам, не спал, не ел и не сводил со своего ангела совершенно безумных глаз. Кошка осталась у нас и спокойно, с большим достоинством ела нашу еду два дня. Пришлось учить ее всему – что можно клянчить, когда люди едят, воровать со стола и скидывать на пол всякие интересные вещи. Она была совершенно неученая, эта деревенская красавица. Я уже почти смирилась с тем, что нас трое, но на третий день спозаранку раздался стук, и тетенька в кирзовых сапогах, в плаще, с распухшей кожаной сумкой, висящей накрест через грудь, распахнула дверь в комнату.

– Ма-ашк! Ви-итьк! – заорала она, не заходя за порог.

Наши повскакивали с вытаращенными глазами. В деревне Васьково принято ходить в гости, когда хозяева еще спят, – видимо, чтобы они не беспокоились наводить порядок.

– Эт я, Валя, почтальонша. Выходьте!

– Заходите, тетя Валя, – по-московски вежливо пригласила Маша.

– Дык наслежу.

– Ничего, ничего, проходите, – сказал Борода.

Она и прошла, не разувшись. С огромных сапожищ отвалилась пара кусков глины. Мася застонал – он не выносит грязи, фифа эдакая.

– Я эт, спросить хотела, Машка моя запропала, часом, не у вас? А то она могла зайти полюбопытствовать, у нас тут городских котов сроду не бывало, а тут сразу двое.

– Как же она узнала? – засмеялся Борода.

– А кто их поймет, как они узнают. В деревне и меж людьми тако же точно: ты сам еще не знаешь, а все уже про тебя в курсе.

Белая кошка соскочила с печки на плечо почтальонши и потерлась об нее щекой.

– О, здрасте пожалста. От шалава, уже здесь. Ну-к пошли, только котят мне не хватало, топи потом.

Наша Маша лицом изменилась, но от комментариев удержалась. Здесь, в деревне, свои законы жизни, не надо пытаться их понять и тем более изменить.

– Не уходи! – взмолился Мася глазами – большими, жалобными, мультяшными.

Но почтальонша без капли уважения ухватила ангела поперек брюха и прижала локтем.

– Я подумала, вы тут отрезаны от мира, дык я вам радиву прихватила. У меня лишняя. Мне внук привез большой агрегат, ловит много чего и кассеты крутить умеет.

Кассеты??? Что это?

Она выудила со дна сумки транзистор с ладошку.

– Ой, – заулыбался Борода, – надо же, спасибо! Вот чего нам не хватало.

Теперь по вечерам мы слушаем далекий шум городов по радио, как будто море в ракушке. А Масина любовь Машка, к которой, надо вам признаться, я его жутко ревновала, больше не приходила. Может, запирали ее, может, жених не приглянулся. А может, и моих это лап дело, спорить не буду. Я же не зря зовусь Бабкой Ёшкой и колдовать умею от природы.

Он, впрочем, быстро смирился. Хороша Маша, да не Наша.

Глава семнадцатая
Проводы

Борода

В середине лета Маша поехала в Москву. Мы уже вовсю освоили жизнь в деревне: собирали кору ивы, сушили ягоды и лекарственные травы, солили в бочках и сушили грибы. В доме пахло обалденно. Но, конечно, на эти запахи не могли не прийти мыши и прочие любители легкой наживы. Маша к таким вещам привыкала даже труднее, чем к приготовлению пищи в печке. А это, поверьте, дело непростое для городской девушки. Но уезжала она все же не потому, что ее достала вся эта романтика с нестираемой копотью и ночевками на подстилке из соломы (я накосил и насушил, теперь мы спали на душистых, но совсем не мягких матрасах), и не из-за мышей, как она клялась. А из-за гроз, которые постоянно отрезали нас от электричества. С интернетом тут, конечно, было совсем плохо. Вернее, никак.

Машу провожали до станции всем составом, даже Мася довел нас до вершины холма. Дальше не ходит – боится дяди-Васиных собак, привязанных, но весьма гавкучих.

– Ёшка! – сказала Маша на перроне, зарываясь лицом в кошкин живот. – Дорогая моя девочка, смотри за ним в оба, не отпускай одного, ладно? Оставляю его на твое попечение.

Я обнял их обеих.

– Ну ты же ненадолго, правда? – Это я, скорее, сам себя уговаривал.

Конечно, сейчас Москва ее затянет, завертит, заморочит. Попробуй вырвись из цепкого водоворота суеты. Я уже скучаю. Уже! А она еще в поезд не села.

С того дня, как я потерялся и целый день блукал, как здесь говорят, по болотам и одинаковым полянкам, Ёшка и вправду ходила за мной по пятам, будто клятву дала стеречь хозяина. Вела себя как собака, еще чуть-чуть – и начнет рычать на незнакомцев. Я читал, что такое собачье поведение свойственно некоторым кошачьим породам. Может, она и впрямь имеет отношение к египетским мао. Обычные кошки вовсе не так преданы человеку, как собаки. Достаточно посмотреть на нашего Прекрасномасю. Он настоящий кот. Созерцатель, подробный и вдумчивый. Но он смотрит на мир предметный, не заглядывает людям в душу, как Ёшка. Иногда кажется, что она меня видит прямо изнутри моей головы!

Глава восемнадцатая
Зверь

Ёшка

Это случилось через несколько недель после Машиного отъезда. Мы с Бородой, как обычно, вышли на ягодный промысел в лес. Он взял кастрюлю с веревкой, привязанной к ручкам, повесил на грудь, чтобы руки были свободные. Ведь на обратном пути еще надо срубить сушняка на дрова. Кто не в курсе, сушняк – это посохшие деревья, сваленные ветром, или спаленные молнией, или подгрызенные лосями.

Повесил Борода на ремень топор, и мы вышли из дома.

В лесу благодать. Лето разгорелось в полную силу. Мох под ногами пружинил, птицы горланили, белки дурковали, шумно играя на верхотуре в догонялки.

Я шла вся встопорщенная, чтобы больше осязать, слышать и видеть. Шла и привычно держала Бороду в поле зрения. Но вот, увлекшись наблюдением за двумя дятлами, которые умудрялись долбить кору и при этом переговариваться, я почувствовала, что в кадре появился еще один персонаж. Перевела взгляд на Бороду. Ничего странного вокруг него не увидела. Отвела глаза – нет, есть что-то странное, что улавливается только периферическим зрением.

Ага, кажется, вон то коричневое пятно в зарослях малины…

Пятно вдруг встало на задние лапы и заревело, сразу превратившись в громадного сказочного великана, совсем не похожего на Михайлу Потапыча.

Этот рев был откровенно звериным, слишком звериным, совсем не мультяшным, не киношным. Дикий рев дикого зверя. Зверь был весь в каких-то грязевых сосульках, в колтунах. Слюнявый. И сильно вонял, извините.

И эта громадина нависла над моим хозяином!

Если бы на его месте была Наша Маша, которая на испуг реагирует ступором, от нее бы уже лепешка осталась. Но Борода с топором в руке молниеносно взлетел на совершенно голое, без нижних веток, тонкое деревце и угнездился в развилке наверху, качаясь из стороны в сторону. Почти полная драгоценная кастрюля моталась на боку, ни одной ягоды, главное дело, не упало. Вот где скрытое мастерство! Кем он был в прошлой жизни? Белкой?

Медведь ходил под деревом, раздраженно ревел, пускал слюни и грыз кору, царапал ее жуткими когтищами. Не уходил. Чего-то ему было надо.

Тогда я зашипела, завыла и пошла в атаку.

Не смейтесь. Это кого хочешь напугает. Всегда срабатывает, между прочим.

Медведь тоже не ожидал и отшатнулся. Но когда увидел, что я всего-навсего кошка, чуть не заржал. Весь вид его говорил:

– Шутишь?

И яростно лупанул по дереву лапищей. Борода едва не свалился, но удержался.

Я поняла, что зверюга просто так не уйдет. Он уже считает человека своей добычей. Но разве медведи едят человечину? Да к тому же летом, когда еды и так полно? Ладно бы зимой. Если его случайно выведут из спячки, медведь-шатун не может уснуть и от голода охотится на все подряд. Вот тогда он опасен.

– Чего тебе надо? – крикнула я ему.

Он услышал примерно вот это:

– Мэуууу?

И ответил на своем:

– Грррррэау!

Ну, ответа я не поняла, как и он моего вопроса. Так. Надо подумать.

Я отошла подальше в кусты и принялась вылизываться. Скоро успокоилась и открыла Портал связи.

– Мася! – позвала я.

Мысленно увидела, как этот ленивый хомяк развалился на солнечном пятне посреди комнаты, извернувшись в своей любимой позе.

– М-м? – блаженно ответил он сквозь дрему.

– Экстренный вызов! Спасай! Зови дядю Васю. С ружьем и собаками. На хозяина медведь напал!

– Что? Не пойду к собакам!

– А я говорю, пойдешь. Будем как на войне: ты боевая единица в тылу, а я – на передовой.

Глава девятнадцатая
Тяжелая артиллерия

Мася

– Что? Алло?

Трубку повесила. В смысле, отключила Портал.

Я мчался по дороге к дяди-Васиному дому, подвывая от страха. Эти две его дворняги, судя по голосам, были ростом с волкодавов. Я их не видел – никогда не подходил близко. Вот и сейчас, поднявшись на холм, остановился, будто там стояла стена. Стена моего страха. На соседнем холме, по самую трубу утопая в яблоневом саду, торчала крыша соседского дома.

Крадучись, сделал пару шагов вперед.

Ёшка в моей голове как заорет:

– Шевели давай клешнями! Нас медведь жрет!

Я пробежал метров двести, быстро-быстро, и снова пополз.

– Этот медведь говорит: «Грррррэау!», – доложила Ёшка. – Что бы это значило?

Я снова помчался. Перед домом вспрыгнул на столбик забора. Хвостатые терминаторы загавкали, невидимые. Закрыты где-то или сидят на цепи во внутреннем дворе. Я сижу, не спрыгиваю, ору:

– Дядь Вася! Спасите! Помогите! Убивают!

Он долго не выходил – наверное, дремал после обеда.

Я представил, как он, кряхтя, повернулся на бок и посмотрел на окно. Увидел меня на заборе – сижу как дурак и мяукаю. Не ухожу, собаки беснуются.

– Кыш! – махнул он на меня, открыв окно. – Брысь домой, дурень.

– Не пойду, меня за вами послали! МИЯЯЯЯЯЯ!

– От оглашенный, ну что ты будешь делать… Али случилось чего? Да, точно, случилось. Ты бы просто так не сунулся, ты ж бояка. Погоди, котя, щас я.

Он впрыгнул в галоши, сдернул со стены ружье и трусцой выбежал ко мне.

– Веди!

Но у меня приказ прибыть с собаками. Как мне это ни противно, уговариваю его:

– МИЯЯЯЯЯЯ!

– Чего еще? Идем!

– МИЯЯЯЯЯЯ!

– Ох ты ж, зараза. Чего???

– Псин своих берите, вот чего, – говорю я.

– Да не понимаю я! Хотя… Может, собачек на всяк случай прихватить?

– Мрны! – одобрил я.

Он прытко заскочил в калитку внутреннего двора, полязгал тяжеленной, судя по звуку, цепью и снова появился, ведя на поводках двух каких-то мультяшных персонажей. И вот их я так боялся? Один был размером с меня и такой же рыжий и лохматый. Другая была овчарного окраса, но могла бы поместиться у настоящей овчарки под брюхом. Шарик и Баська. Ну-ну. Они юлили и мели хвостами пыль.

– На охоту хотите? – спросил их дедок.

– Ага! – Псины дружно запрыгали. Ну точно мультяшные. Не хватало только звука «бэнг-бэнг».

– Обещаете кота не тронуть? – спросил он их грозно.

– Нет! – хором ответили они.

– А по носу когтями хотите? – смело предложил я.

– Нет! – хором ответили они.

– Вперед, Лев! – скомандовал мне дядя Вася, и мои ноги почему-то с собачьим послушанием рванули по дороге к лесу.

Собаки нюхали воздух и глухо, почти не выпуская из горла звука, рычали. Ишь, дворняги дворнягами, а ведут себя как охотничьи. Ёшка пыталась телепатически управлять поисками, но безуспешно – я не знал, где право и лево, мы этого не отрабатывали. Упущение в образовании. Впрочем, собаки свое дело знали и скоро стали рваться с поводков, задыхаясь и хрипя. И дядя Вася спустил их.

Батальная сцена развернулась совсем недалеко от опушки, Борода с Ёшкой не успели зайти глубоко в лес. Псины нырнули в непролазный малинник. Вскоре оттуда послышался рык, рев, захлебывающийся яростный лай и Ёшкин вой. Ага, хорошо, без меня вполне обходятся. Я подожду, пока все кончится.

Нет, не выдержал, подкрался поближе и стал смотреть.

Две ощеренные собаки бесновались вокруг инопланетной зверюги, Ёшка наскакивала на него то с дерева, то с земли. Наконец-то противник, достойный нашей кошки. Ее одну на армию таких громил спокойно можно выпускать. Потом подоспел запыхавшийся сосед и стрельнул в воздух.

Белки и птицы брызнули в стороны, шишки посыпались вниз. И настала тишина. Дядька Медведь подхватил упавшие со страху штаны и посрамленно потрусил в чащу, оглядываясь и порыкивая. Наши победили.

Потерпевший сполз с дерева и присел отдышаться: не мог идти – ноги дрожали. Дядя Вася протянул ему папиросу, поднес спичку. У него тоже руки тряслись. Кошка выглядела не лучше, вся в медвежьих слюнях – видно, кидалась ему на морду, – но полезла утешать хозяина, мурчала на груди, пока он не улыбнулся. Я тоже подошел. Все были потрепаны после битвы. А я заляпал грязью пушистые ножки. Фу.

– Балда, – сказал дядя Вася. – Ты ж на его угодья позарился. Вишь, кусты сверху ободраны? Когда такое замечаешь, беги сразу. Это он так малиной лакомится – собирает ветки в охапку и обдирает ягоды вместе с листьями.

– Он давно ходил за мной. Я думал, чудится, думал, лес меня пугает. Значит, это он малину требовал отдать. Прямо уличный грабитель: жизнь или кошелек. Везет мне на грабителей. Второй раз встречаю.

– Надо было отдать ему малину, – просто сказал дядя Вася. – Он тут хозяин. А себе можешь на участке посадить.

Глава двадцатая
На острове

Мася

Виктор очень ждал сентября, потому что в сентябре разрешают собирать клюкву, а до того сбор клюквы считается незаконным, браконьерским. И вот запихнул наш хозяин палатку, резиновые сапоги, макароны, спальник, туристический коврик, котелок, плащ от дождя и теплый свитер, шесть пар носков (на две ноги?!) и еще целую гору ненужного добра в громадный рюкзак, рискуя жизнью, вдавил в красную переноску кошку, бьющуюся в истерике, вежливо пригласил меня во вторую, навесил все это на себя, и мы тронулись в путь. Заметьте, мы с Ёшкой никаких вещей не брали, кроме самого хозяина. Вот как нужно ходить в походы – налегке. И чтоб не ты тащил, а тебя!

Проходя по единственной улице в деревне, наша компания вызывала сдавленный смех жителей. Засмеялись все пять старушек и дядя Вася. Несмотря на очень ранний утренний час, они одновременно выглянули из окон и дверей своих домов, будто по деревне разнесся неслышимый для чужаков сигнал: «Идут!» Это и значит жить по-соседски – становишься единым организмом, и, если один что-то узнает, остальные тут же в курсе.

Так мы дотопали пять километров до станции, перешли пути и углубились в деревню Назимово, где за лесопилкой начиналась узкоколейная железная дорога. Она была и впрямь узкая и уходила вглубь леса эдакой корявой лыжней, будто проложенной по свежему снегу неумелым и неуверенным лыжником. Возможно, рабочим, что укладывали рельсы, то и дело приходилось согреваться изнутри. Если на дворе тогда стоял такой же сентябрь, то я их понимаю. Со всех сторон моросило, тонкая водяная взвесь просто плавала в воздухе, пропитывая тебя до нутра, а когда случались порывы ветра, казалось, что с тебя сейчас сдует всю шерсть.

Никакой станции не было возле этой узкоколейки, никакого перрона. Стоит человек двадцать тетенек в телогрейках, теплых платках, в резиновых сапогах и с бидонами разной величины. Ждут дрезину. Изо рта пар, по утрам теперь холодно. Все они собрались за клюквой. Увидев нас, изучали, потом стали переговариваться на наш счет, потом дружески любопытствовать, некоторые даже щупали Витин рюкзак, посмеиваясь и подкалывая «турыста с мешком». И тут я мявкнул из сумки, поучаствовал в разговоре. Обнаружилось, что с «турыстом» еще двое котов. Тут уж веселье пошло на полную катушку, появилась бутылка, видно припасенная на конец дня, и Витю заставили отхлебнуть из нее.

– Вы такой командой всю нашу клюкву сберете, – посмеивались тетеньки.

– Да не, на первом же острове осядут, дальше с грузом не пройти, тропа ходуном ходит – растоптали ужо.

«Остров??» – возопила у меня в голове Ёшка.

Со скрежетом подъехал агрегат на колесиках, что-то вроде кузова от грузовика с двумя скамьями и каким-то штырем посередине. Тетушки ломанулись занимать места, половина разместилась. Оставшиеся крикнули везунчикам:

– Городского-то возьмите, ишь шустрые.

На скамье подвинулись, крякнули и дружно втащили Витю. Потом за ним закрыли задний бортик. На одиноком пластиковом сиденье в центре сидел дядька с папиросой, он взялся рукой за штырь и принялся толкать его и тянуть, толкать и тянуть. Дрезина тронулась.

Нет, это была не качка. Это была болтанка, вот что. Во все стороны сразу.

Едем-едем, ветер звереет, все нахохленные сидят, носы прячут. Витя нас прижал к себе, загородил, как мог, от ветра. Вокруг сначала высился лес, потом сменился дохловатыми реденькими деревцами, осинки какие-то, ольха да кусты. Поросль редела и как-то плохела. Виктор спросил, что это с лесом.

– Дык болотистые почвы-от начались, – был ему ответ.

– На островах вообще сосны по поверхности корни пускают, вглубь не лезут – вода там.

– Что за острова? – спросил Виктор.

– На болоте, там земля за счет сосен и держится.

Разговор не клеился. Народ стучал зубами от холода и тряски.

Вдруг сквозь дребезжание колес и завывания ветра донесся еще один звук. Паровозный гудок! Я с трудом разжал затекшие и онемевшие от холода лапы и поднял голову. Навстречу ехал поезд. Навстречу – в смысле по тем же рельсам. По нашей колее – она была всего одна. И по ней на лобовое столкновение пер тепловоз, пыхтя едким дымом, как в старых американских вестернах! Это у них что, забава такая – кто первый свернет? Это с рельсов-то?

Витя явно мечтал по щучьему веленью оказаться в другом месте, не на пути этого огнедышащего дракона. Он панически поглядывал на попутчиков. Но народ на лавках не выказывал волнения. Дрезина остановилась. Люди сошли на землю, взялись за край платформы и буднично опрокинули ее набок! Дорога освободилась. Тепловоз благодарственно гуднул и, набирая скорость, покатил дальше, а дрезину тем же макаром вернули на рельсы.

Спустя час пассажиры сошли с дребезжалки. Тетеньки, обгоняя друг друга, рванули по тропе, а наша троица безнадежно от них отстала. Они-то налегке, а мы все на Вите. Он тяжело дышал. Глинистая, размокшая почва разъезжалась под ногами, чавкала, жадно хватала Витю за ноги. Тропа извивалась между частыми тонкими деревцами, и мы цеплялись рюкзачищем за ветки, застревали между стволов. Еле выдрались из лесу.

Впереди нежно зеленели кочки, тропа между ними тонула в темной воде. Болото простиралось насколько хватало глаз и колыхалось всей тушей под каждым шагом бредущих друг за другом теток.

Виктор с опаской пошел по следам. Сапоги утопали во мху, черпая воду через край.

– Женщины же прошли, никто не потонул, – убеждал, уговаривал себя Витя, с натугой выдергивая ноги из плена жидкой моховой каши. – Вот почему они спешили первыми – чтобы тропу не так растоптали.

Тут нас догнала следующая партия сборщиц ягод, доставленная тепловозом. Они резво неслись вперед, только дышали тяжело. Потому что одно дело идти, отталкиваясь от твердой поверхности, и совсем другое дело на каждом шагу отвоевывать ноги у жадной жижи.

Когда мы прорвались к поросшему тонкими соснами островку, Витя со стоном рухнул под корни ближайшего дерева, прислонив рюкзак к стволу.

– Никуда я больше не пойду, – сказал он воображаемому собеседнику, который, видимо, уговаривал его продолжать путь.

«Не зря же профессиональные сборщики ходят дальше, – возразил тот. – Там ягод больше, возле железной дороги всё обобрали».

– Мне и тут хватит, – уперся наш хозяин и выполз из-под рюкзака.

Островок был размером с детскую площадку перед нашим московским домом и густо утыкан деревьями. Корни их переплетались во мху, плотно держались друг за дружку, как сплетенные руки, поэтому место под кострище и палатку удалось найти не сразу. Не на корнях же огонь разводить. Да и спать, знаете ли, на корнях затруднительно.

Из кочек торчали шляпки грибов, а ножки у них были водянистые и неимоверной длины, чуть не с локоть. Вот сколько им пришлось расти, чтобы от земли сквозь мох пробиться к свету.

Кое-как поставили палатку, укрывшись от ветра под вывороченным корнем упавшего дерева. Кое-как развели костерок из отсыревших – хоть отжимай – веток и обрывков сухого мха. Воду на чай пришлось брать прямо из болота.

Вид у Вити был какой-то безысходный, как у потерявшегося щенка. Он сушил у костра вымокшие ноги. Мы, коты, не разделяли его отчаяния, было некогда: нас по самые макушки затянуло в удивительный мир островного леса, живущего как бы над землей, на цыпочках. Мы весело проваливались в мох, вытаскивали из-под него жуков и мышей, запрыгивали на поваленные сосны и гонялись за мелкими птицами и лягушками. Да, птиц тут жила тьма-тьмущая! Ведь на несколько километров болота это чуть ли не единственный остров с деревьями.

Спустились сумерки, сборщики усталой, довольной толпой потянулись обратно – уже неторопко, с шуточками, с полными бидонами и рюкзачками за спиной. Помахали нам рукой.

– До завтра!

К ночи разыгралась буря. Палатка мотылялась под порывами, норовила выдрать из непрочной почвы колышки и улететь в теплые края со всем содержимым, то бишь с нами. Впрочем, ей, кажется, было по силам и остров прихватить. Она с грохотом лупила нас крыльями по головам; было так нервно, что впору бежать под дождь.

Наконец Виктора осенило.

– Спустить паруса! – дал он себе команду и полез под дождь выполнять.

Он вынул стойки из стенок палатки, и из уютного домика получилась бесформенная куча. Мы трое закуклились под тентом в спальник: я свернулся у Виктора в ногах, Ешка, как обычно, улеглась головой на его плече.

– Теперь не сорвет.

Трепыхать нас стало меньше, зато внутрь потекла вода.

– Ну что ж, или безопасно, или сухо, – вздохнул хозяин. – Третьего не дано.

Он ошибся насчет «безопасно». Мы угрелись и даже подремали, но вдруг меня что-то подтолкнуло. Я сел. Тревога не проходила. Настроился на сканирование: представил, что никакой палатки сверху нет и я могу видеть все, что происходит снаружи. Дождь кончился, но ветер не думал стихать. Сосны гудели верхушками, натужно стонали. То и дело раздавался хруст и стук: по всему острову ломались ветки и рушились вниз, с чмоканьем плюхаясь в напитанный водой мох.

Внезапно все звуки остались где-то далеко, а дерево рядом с палаткой, наоборот, включилось на полную громкость, проступило на экране моего воображения крупно и отчетливо. Я почувствовал всей шерстью: от него исходит опасность. Я как будто сам стал этим высоким деревом. И услышал, как ветер давит на мою крону, толкает в лоб, чтобы опрокинуть! Ствол напряженно сопротивляется давлению, гнется, вцепившись в рыхлую, размокшую почву всеми корнями-пальцами. Но эти пальцы один за другим разгибаются, повисают в воздухе бесполезными червяками. Я слышал, как медленно-медленно поддается земля, выпуская корни, стелющиеся по поверхности вместо того, чтобы уйти глубоко в землю. Потому что в глубине земли-то нет, под островом вода. Я видел, как дерево, рыча от усилий, все ниже клонится к палатке, безнадежно теряя вертикаль…

И я ничего, ничегошеньки не мог сделать. Даже голос подать. Ведь на самом деле все происходило в разы быстрее. И потом, я же был деревом.

Но в голове, мысленно я закричал:

– Ёшка!!!

Она подскочила спросонья и приземлилась всеми четырьмя лапами на грудь Виктору. Тот охнул и сел. В тот же миг дерево рухнуло на то место, где только что была его голова.