Текст книги "Слон для Карла Великого"

4

Пупок танцовщицы пах лавандой. Масрук дотянулся носом до ее трепещущего живота всего лишь раз. Затем он позволил ей ласково оттолкнуть себя. Ее бедра двигались в такт, лишая самообладания всех мужчин, которые в этот вечер пришли в кабак под названием «Плетка-девятихвостка».

Масрук встал и посмотрел на свою команду. Хлопая в ладоши, громогласно смеясь, с разгоряченными лицами моряки окружили танцовщицу, которая, несмотря на свое франкское происхождение, знала, как вскружить голову мусульманам.

«Какие счастливые идиоты», – подумал Масрук. Завтра утром они отправятся в путешествие домой, в Багдад, жемчужину Востока, где плоть женщин твердая и темная. Не такая мягкая и белая, как у франкских блудниц. Да, Багдад… А Халид, Санад, Хубаиш и он, Масрук аль-Атар, сын великого визиря, обречены терпеть лишения в стране варваров. Даже хуже того: они будут вынуждены унижаться перед правителем этого нецивилизованного народа и просить его принять подарки Гаруна ар-Рашида, защитника umma[8]8
  Умма, религиозное общество мусульман (араб.).


[Закрыть] – общины правоверных.

Он отвернулся от танцовщицы и пошел сквозь дым кабака к столу, за которым его спутники угощались вином.

– Ты все еще держишься, Масрук? – Взор Халида помутился. Он протянул ему кружку, на дне которой барахталась горстка мух.

Масрук укоризненно скривил свое морщинистое лицо:

– Аллах может видеть даже то, как мы ведем себя здесь, Халид. Пусть даже Мекка и Медина находятся на расстоянии многих дней пути. Тем не менее Аллах наблюдает за тобой даже со дна этой глиняной кружки. Когда ты допьешь последний глоток, тебе придется посмотреть ему в лицо.

Халид поднес кружку к губам и опустошил ее вместе со всем, что в ней плавало. Он демонстративно оглядел кружку.

– Ты ошибаешься, Масрук. Аллах живет не здесь. Убедись в этом сам. – И он протянул ему кружку. – И прикажи наполнить кружку снова, друг Пророка! Жара в этом заведении разрушает мою веру.

Масрук выхватил кружку и разбил о голову Халида. Белый тюрбан смягчил удар, но Халид повалился набок и больше не двигался. Санад и Хубаиш отодвинули свои кружки с вином на безопасное расстояние, когда Масрук сел рядом с ними.

– Очистите ваш дух, – проникновенно сказал он. – На восходе солнца мы с евреем и грузом отправляемся в Павию. Одни. Мы быстро завершим путешествие. Срочные дела требуют моего возвращения ко двору. Мой гарем истосковался по моему телу.

Маленький Санад кивнул. Хубаиш, бледный и изможденный, цинично усмехнулся. Как всегда, его любимое оружие лежало у него на коленях – парадное копье, древко которого он постоянно гладил. Халид с трудом поднял свое мускулистое тело и сел за стол. Искра строптивости в его глазах погасла.

Тоска по своим женам разгорячила Масрука. Он оглядел кабак, ища глазами танцовщицу. Она должна подарить ему удовольствие, и именно в этот час.

У двери он заметил какого-то оборванца, нерешительно заглядывавшего в таверну. Туника молодого парня свисала лохмотьями, синяки покрывали его тело с головы до босых ног, одна из которых была как-то странно вывернута. Пришедший пытался спрятать какой-то предмет величиной с кулак у себя в руках. Масрук свел брови. Он учуял добычу.

Танкмар робко вошел в кабак. Темное помещение было заполнено арабами, а разлитое вино превратило опилки, которыми были посыпаны деревянные половицы, в кашу.

– Эй, ты! Пошел вон отсюда! – резкий приказ подействовал на него, как удар. Перед дубовыми бочками с правой стороны от него стоял тощий хозяин кабака, уперев кулаки в бедра и энергично мотая головой.

Танкмар не слушал его. Уже два раза его выгоняли из кабаков. Но теперь ему это надоело. Его преследователь уже, наверное, в поисках его бегал по улицам, а он все еще не мог сдвинуться с места.

– У меня есть серебро, – крикнул он хозяину, – я плачу новой франкской монетой. – Он сам ненавидел себя за жалобный тон.

Хозяин задумался, но, казалось, не поверил новичку. Танкмар приподнял кошель Грифо, который до сих пор прятал, повыше, словно захваченный флаг вражеского войска. И тут чья-то тяжелая рука обхватила его за плечи.

– Ладно, виночерпий! Наш юный друг – мой гость, – сказал кто-то хриплым низким голосом на ломаном франкском языке.

Танкмар резко повернулся, и его нос чуть не утонул в черной, разделенной надвое бороде.

– Мой гость, – снова раздался голос, заглушивший все разговоры. Борода украшала лицо человека с запавшими блестящими глазами и большим изогнутым носом, напомнившим Танкмару серп.

– Мое имя – Масрук, дорогой друг, – сказал араб и слегка подтолкнул его в глубину кабака. – Масрук аль-Атар. А как зовут вас?

– Танкмар-Горшечник. Так у нас называют гончаров. Я родом из Хадулоа.

– Страна далеко на севере, как я слышал. Страна, в которой роскошь и счастье, как говорят, соединяются.

– Вы знаете очень много для… для…

– Для араба? – рассмеялся Масрук. – Может быть, вы еще не заметили, но я даже владею языком франков. Так же, как мои друзья и спутники, находящиеся здесь. Санад, Халид, Хубаиш – поприветствуйте моего друга, Танкмара-Горшечника.

Трое мусульман неподвижно уставились на Танкмара. Ни один из них не поднялся. Танкмар робко кивнул им, затем упал на скамейку рядом с человеком, который собирался угощать его.

Арабы были одеты в черные одежды. Белые хлопчатобумажные полотна были искусно завязаны на их головах в виде тюрбанов. От каждого головного убора вниз по спине между лопатками свисала полоска ткани длиной в два локтя. На темных одеяниях выделялись яркие разноцветные шелковые вышивки, выдававшие в их обладателях богатых людей. Танкмар выделялся среди них, как птенец вороны в орлином гнезде.

Масрук хлопнул в ладоши:

– Виночерпий! Принесите вина для нашего гостя. И еще дичь. Мясо было великолепно! – крикнул он громко, перекрывая шумные голоса гуляк. Хозяин кабака исчез в коридоре.

Вино и мясо – звучало прекрасно.

– Ну, мой юный друг, какая судьба занесла вас в Геную? И какой же изверг так поиздевался над вами? – Масрук наклонился вперед. – Простите мое любопытство, но у вас такой вид, словно вы только что явились с поля битвы. А война поблизости может повредить моей торговле. Вы понимаете?

– Нет, не война, вы знаете… это было… это была не война.

– Да? Что же тогда?

– Кораблекрушение, – сказал Танкмар решительно. – Три дня назад. Наше фрахтовое судно попало в шторм, недалеко здесь, в заливе Генуи. Вокруг нас выросли такие волны, что я даже не мог разглядеть их гребней. Корабль разбило в щепки. Мне удалось спастись. Что стало с моими товарищами? Не знаю. Теперь я блуждаю по этому городу и ищу корабль, который забрал бы меня с собой. Вы можете мне помочь?

Араб по имени Санад собирался уже возразить, однако Масрук перебил его:

– В этом порту у нас много торговых партнеров. Если вы хотите отправиться назад в Хадулоа, то Вольфер из Тура – именно тот человек, который вам нужен. Добрый Вольфер все еще старается вести торговлю с норманнами, хотя эти варвары уже три раза топили его корабль. Никудышный купец, вот кто он такой, зато он знает Северное море как никто другой. Вы должны довериться ему.

– Вольфер из Тура, – повторил Танкмар, чтобы сохранить это имя в своей памяти. – А где я могу найти его?

– О, Вольфер похож на блуждающий огонь. Когда думаешь, что уже нашел его, он вдруг исчезает и появляется в другом месте. Только вчера Халид искал его целый день в порту, чтобы получить с него карточный долг. Правда, Халид?

Халид хрюкнул и ухмыльнулся.

– Но как мне найти его? Как я могу его узнать? – спросил Танкмар.

Глубокие морщины пересекли лоб Масрука:

– Мой юный друг, простите меня. Я указал вам врата надежды, но вот ключей от них я найти не могу. Попасть к Вольферу для вас будет также невозможно, как пересечь пешком пустыню. Разве что только…

Хозяин таверны с громким стуком поставил на стол кувшин с вином, налитый доверху, и миску с поджаристыми кусками мяса. Танкмар с жадностью набросился на еду, уплетая за обе щеки.

– Разве – что? – настойчиво переспросил он и сунул в рот еще одну порцию мяса.

– Разве что я найду Вольфера для вас. Я уже упоминал, что завел себе в Генуе целую сеть контактов? И Вольфер может попасться в эту сеть, если я захочу. Однако это будет нелегко.

Танкмар отрыгнул с удовольствием:

– Путешествие. Сколько, как вы думаете, оно будет для меня стоить?

– Приблизительно два фунта серебра – если Вольфер будет в хорошем настроении. Добавьте сюда половину фунта за мои старания. Разве у вас с собой есть столько денег?

Танкмар кивнул. Цена была высокой, а его возможности – небольшими.

– Так что доверьте мне свой кошелек, друг из Хадулоа, и я тут же отправлюсь в путь, чтобы подготовить ваше возвращение на родину, – сказал Масрук. Танкмар поерзал на скамейке. Под ним лежал кошелек с деньгами Грифо. Он внимательно посмотрел в глаза Масрука, пытаясь разглядеть там обман или предательские искорки жадности. Но там не было ничего. Только холод в глазах человека, рожденного в пустыне.

– Ваша нерешительность делает вам честь, – сказал Масрук, – но я хочу развеять ваши сомнения. Пока буду ходить по городу в поисках Вольфера, я буду беречь ваши деньги, как евнух – гарем. Лишь тот поступает справедливо, как сказал пророк, кто получает свое состояние праведным способом. Пока я не вернусь, Халид, Санад и Хубаиш будут ждать здесь вместе с вами. Мои друзья – это мой самый ценный залог. Что вы на это скажете?

Спутники Масрука сидели, упершись локтями в стол. Санад растянул свои толстые губы в улыбку, Хубаиш подтверждающее кивнул, а Халид изо всех сил пытался придать себе внушающий доверие вид. Эти арабы не понравились Танкмару. Но он вынужден был довольствоваться тем, что ему предлагали. Другого выхода не было.

– Я согласен, – сказал Танкмар, вытащил кошель и бросил на сосновые доски стола перед Масруком.

Монеты громко зазвенели. Волосатая рука Масрука легла на кошель. Он одним движением смел его со стола и спрятал в складках своей одежды.

– Вы получите от меня известие. Уже скоро. Хвала Аллаху, повелителю миров и Джибрилу, толкователю Корана! – Масрук вскочил и поспешно вышел из таверны, даже не обернувшись.

Между Танкмаром и мусульманами повисло молчание. Никто не разговаривал с ним. Даже между собой арабы не проронили ни слова. Они неподвижно смотрели на него с каким-то беспокоящим его интересом. Халид заказал вина. Затем снова воцарилось молчание.

Время медленно уходило. Они пили. Танцовщицу сменила какая-то толстая женщина.

Танкмар спросил себя, что он будет делать, если эти трое просто встанут и уйдут. Он не сможет их удержать. И в этом мог он поклясться Сакснотом. Об этом он не подумал! А если этот Масрук аль-Атар – мошенник? Может быть, он просто зайдет в соседнюю таверну и пропьет его деньги. Если Танкмар должен получить этих арабов в качестве залога или возмещения, то ему придется объявить их своими рабами? Он проклинал свое простодушие. С другой стороны, ему казалось, что этот таинственный Вольфер – его спасение, соломинка, за которую он мог уцепиться, прежде чем утонуть.

Разгоряченный вином голос Халида отвлек Танкмара от его мыслей:

– Аллах уничтожит эту безбожную страну. Это я знаю точно. Он запрещает облакам проливать дождь, а ветру – дуть здесь. Уже несколько недель. Так мне сказали. И только когда все неверные признают настоящего бога, Аллах пошлет им очищающий ураган. Не раньше.

С чего это араб вдруг стал рассуждать о погоде?

Мусульмане заулыбались, оскалив зубы. И тут Танкмар понял все. Они знали, что он соврал. Не было никакого шторма, никакого кораблекрушения, значит, и он не был моряком. А Масрук аль-Атар сейчас искал не купца-перевозчика, а городскую стражу, которая неплохо заплатит за донос на вора или сбежавшего раба. Танкмар не охранял Халида, Санада и Хубаиша. Наоборот, они были его сторожами. То, что они так открылись перед ним, могло означать лишь одно: они были уверены, что уже выиграли эту игру.

Танкмар сделал вид, что ничего не подозревает о замыслах мусульман. Он улыбнулся через силу, так что у него даже заболели губы. Затем он сделал какое-то замечание о жаре. Арабы ответили на это насмешливым хохотом.

И во второй раз в этот день ему на помощь пришла женщина. Она, подрагивая животом, протиснулась между Танкмаром и остальными. Ее пальцы, сплошь унизанные перстнями, которые покрывали их, словно броней, мелькали перед глазами ошарашенных мужчин. Она не была красива, как ее предшественница, но ее вульгарность на какой-то момент отвлекла арабов от него.

Руки Танкмара толкнули танцовщицу под коленки. Она с размаху упала на мужчин, которые поймали ее на вытянутые руки. Танкмар вскочил. Его сторожевые псы взвыли от злости. Зато танцовщице показалось, что она заполучила целый стол клиентов. С наигранной беспомощностью она обхватила руками Халида и Санада и потянула к себе. Все трое повалились на Хубаиша, придавив его к стене таверны. Прежде чем этот клубок из тел распался, Танкмар попытался добраться к выходу.

Он поспешно поковылял к двери таверны. Никто не останавливал его. За его спиной кто-то с грохотом сдвигал скамейки с дороги. И уже дверь была так близко, что до нее можно было дотянуться рукой, и она была открыта. Порыв ветра, насыщенный солью моря, дунул навстречу Танкмару. Позади были слышны топот сапог и крики. Что-то просвистело мимо его левого уха. Чья-то рука протянулась к нему. Он поднырнул под нее и вырвался на свободу. Ночь могла бы его укрыть, как мать. Но она кормила и других сыновей.

Черный, как сама ночь, Масрук аль-Атар возник перед ним в переулке; его сопровождал еще какой-то мужчина. Танкмар попытался убежать от них, повернулся, споткнулся и упал. Полные руки обхватили его, сжали так крепко, что у него перехватило дыхание. Прежде чем впасть в беспамятство, он увидел над собой лысый череп Грифо.

5

Известие о казни нарушило генуэзскую скуку. Публичное обезглавливание раба обещало стать приятным развлечением среди летнего однообразия. Все, кто мог оторваться от своих повседневных занятий, потянулись в порт, едва только первые лучи солнца осветили улицы.

Уже в сероватой синеве рассвета целая толпа подростков окружила колоду для казни, установленную перед бараком толстого Грифо. Дети, как всегда, прибежали сюда первыми, подгоняемые нетерпением и борьбой за лучшие места у ног взрослых.

Рядом с колодой из крепкого дерева сидел на корточках Танкмар, привязанный к столбу и беззащитный перед скверно настроенными мальчишками и девчонками. Пока что они довольствовались тем, что осыпали его насмешками и оскорблениями, сообщая, что он вскоре сможет зажать свою голову между коленями и посмотреть в собственную задницу. Однако за оскорблениями скоро последуют удары камней – сначала мелких, которые будут доставлять только боль, а затем больших, которые будут уже наносить раны.

Танкмар вспомнил, как он сам, взбудораженный, стоял среди таких же уличных проказников, когда в его родном селении казнили преступника. Теперь его взгляд скользил по грязным рожицам детей, на которых смешались жажда убийства и невинность.

«Когда-нибудь, – подумал он, – кто-то из вас точно так же будет ждать своего палача и вспоминать это утро».

Камень попал ему в голову, разбив до крови, и рассек щеку. Публика взвыла от восторга. Начало было положено, и первоначальная нерешительность, предшествовавшая этому насилию, улетучилась. Второй камень чуть не задел его, от третьего он вовремя отшатнулся. Грифо придется поторопиться, если он хочет заполучить свою жертву под топор живьем.

Солнце поднялось, и во все усиливающейся жаре в портовом квартале распространился запах разложения. Зловонные испарения города, злоба на лицах детей и пронзительное стрекотание цикад обостряли чувства Танкмара. «Какой печальный конец для человека с далекого севера», – подумал он, и от жалости к самому себе у него на глазах выступили слезы. Он понурил голову.

Когда он снова поднял глаза, площадь уже была забита зеваками. Плечом к плечу, череп к черепу триста или даже четыреста человек обступили осужденного. Многие из них защищали себя от жары кожаными колпаками или мокрыми полотенцами. Танкмар узнал в толпе тюрбаны мусульман, похожие на белые гнезда. Крики детей уступили место серьезным разговорам взрослых.

Возможно, Грифо был глуп, но он хорошо знал свое ремесло. Этим утром он заманил множество людей на рынок. Эта казнь может стать спектаклем, который еще долго будет служить источником разных анекдотов, рассказываемых в кабаках. «Толстый Грифо нанес удар, как берсерк, но голова не отделялась от тела. Эти саксы такие крепкие». – «Голова уже катилась по грязи, и тут парень встал и убежал оттуда на руках, как акробат, аплодируя ногами. Я видел это собственными глазами. Сам дьявол снабжает Грифо рабами».

Танкмар презрительно ухмыльнулся. «Смерть – сообщница торговли», – подумал он. Что значило потерять одного раба, если таким образом можно заполучить сотню клиентов?

Толпа справа от него пришла в движение. Сквозь нее пробирался Грифо. Голый до пояса работорговец демонстративно нес перед собой в руке топор на длинном древке со смехотворно маленьким лезвием. Это была, видимо, недавно поспешно выторгованная им безделушка, едва ли пригодная даже для рубки трухлявого дерева. Когда Грифо подошел к нему, Танкмар содрогнулся. Он хотел отшатнуться, однако путы крепко удерживали его у столба.

Грифо прошел у плахи и мимоходом загнал топор так глубоко в дерево, что затрясся жир на его руках. Толпа охнула в предвкушении страшного спектакля. Работорговец подошел к своей жертве и развязал веревку. Он обеими руками вцепился в пышные кудри Танкмара и легко поднял его с земли. Еще несколько шагов, и оба очутились перед колодой с вонзенным в нее топором. И вот уже голова Танкмара лежала в нужном положении на плахе. Занозы впивались ему в шею, грудь была прижата к колоде. Он ожидал дуновения ветра, ледяного прикосновения стали и жгучей боли.

Ничего не происходило.

Танкмар стоял на коленях на горячем песке и наслаждался временем, которое ему еще было отпущено. Получился целый ручей. Маленькая речка. Рука Грифо вдруг отпустила его волосы. Вокруг раздались крики.

Он поднял голову и увидел своего палача. Потное толстое пузо Грифо, как и раньше, возвышалось над ним, закрывая небо, однако он опустил руки. Глаза работорговца были прикованы к чему-то, что находилось за зрителями. Танкмар попытался проследить за взглядом Грифо, однако зеваки закрывали ему поле зрения. Он мог видеть одни лишь спины, потому что все отвернулись от него к какой-то точке, которая была не видна ему, стоящему на коленях. Многие люди из толпы чувствовали себя точно так же. Те, кто стоял впереди, чтобы лучше видеть казнь, теперь бросились назад. Толпа колыхалась, словно поле спелой пшеницы.

Крики переросли в недовольное бормотание, ропот – в возгласы, а затем снова в крики. Любопытство побуждало Танкмара встать, чтобы посмотреть, какую сенсацию вызвало его обезглавливание. Однако Грифо ногой моментально прижал его плечи к плахе. Шум постепенно утих.

– Работорговец Грифо! Какая неожиданность! – голос послышался с другого края толпы. Танкмар сразу же узнал его. Он принадлежал незнакомцу в красной парче. Танкмар видел, как толпа расступилась перед ним, а затем чужак в красном одеянии вышел вперед. Его лицо было серьезным, когда он кивнул Грифо, здороваясь.

Работорговец недовольно сплюнул:

– Вы нанесли достаточный урон моей торговле. Убирайтесь отсюда вместе с вашими чертями и демонами! Я вам покажу, почему меня называют Грифо Железный Кулак.

Он взмахнул топором, но только неуклюже рассек воздух.

Незнакомец невозмутимо стоял перед ним. Движение воздуха лишь поколебало прядь его седых волос. Короткая щетина недавно выросшей бороды посеребрила его смуглые щеки:

– Черти и демоны? Успокойтесь! То, что вы считаете исчадием ада, есть не что иное, как великое создание Бога. И к тому же великолепное! Посмотрите! – он широким жестом показал на нечто позади себя, на что уже уставились сотни пар глаз.

Прижатый ногой Грифо к плахе, Танкмар не мог поднять голову. Он задыхался от любопытства. Монстр или Божье создание, но позади людей из Генуи стояло нечто чудовищное. Всего лишь в нескольких шагах, однако он ничего не мог видеть.

– Elephantus africanus[9]9
  Слон африканский (лат.).


[Закрыть], – торжественно сказал обладатель парчовых одежд. – Самое большое и могучее животное в мире. Избранное халифом Гаруном ар-Рашидом в качестве подарка для нашего мудрого повелителя Карла Великого. Вы, Грифо, принадлежите к первым подданным императора, которым была оказана честь взглянуть на это чудо природы.

Грифо запнулся, услышав могущественное имя, но лишь на короткое время.

– Да пускай бы император самолично ехал верхом на этой скотине – вы мешаете моей торговле! Уже во второй раз. Казнь сакса должна была привлечь мне клиентов. Клиентов, покупателей, понимаете? А теперь оглянитесь по сторонам! С тех пор как этот элефранцус появился здесь, никто больше не обращает внимания на моего раба!

Голос Грифо, казалось, заполнил всю площадь. Однако зеваки лишь изредка бросали на него недовольные взгляды через плечо.

Чужестранец посмотрел на Танкмара сверху вниз и вздохнул:

– Ваши старания должны быть вознаграждены, Грифо Железный Кулак. Я ищу себе еще одного человека, который во время путешествия ухаживал бы за животным. Предлагаю пятнадцать шиллингов за сакса. Как и раньше.

Выражение физиономии Грифо говорило о том, что это предложение наносит ущерб его чести, но льстит его жадности. На какой-то момент он замолчал. Ящерица-саламандра ползла по горячему песку у ног Грифо.

– В противном случае вы убьете этого парня без единого зрителя, не заработав ни пфеннига, и к тому же вынуждены будете потратиться на устранение трупа.

Грифо, казалось, взвешивал преимущества и недостатки этого предложения. Он уставился на ящерицу у своих ног и вдруг одним движением топора перерубил ее пополам:

– Согласен. Пятнадцать шиллингов. Немедленно. И я не хочу вас больше видеть. Никогда.

Рука чужака исчезла под его плащом и снова появилась, полная монет. Он пересчитал их и высыпал в песок прямо перед Грифо.

– По рукам, – сказал незнакомец. – А теперь, будьте добры, уберите ваши сандалии с моего раба.

Танкмар был свободен.

– Вставай! – приказал Грифо шипящим от злобы голосом.

Раб с трудом поднялся, его ноги онемели. Хромая нога болела, но это придавало ему уверенность в том, что он жив. Ковыляя, он подошел к своему новому хозяину и поклонился.

– Сделка совершена, – подтвердил он, что было совсем не нужно, и сразу же пожалел об этом.

– Что совершено, а что нет – на будущее предоставь решать мне, раб! – Краска гнева бросилась в лицо новому хозяину Танкмара. – Все называют меня Исааком из Кёльна. Ты же будешь называть меня господином, как это принято. Если ты будешь выполнять свои задачи так, что я буду доволен, тебе будет у меня хорошо. Будешь лениться – я повешу тебя на ближайшем дереве. Сие зависит от тебя. А во всем остальном принимать решения буду я.

– Да, господин, – ответил Танкмар. – Господин, я – Танкмар.

– Горшечник, – добавил Исаак. – Всего лишь три дня назад ты без всякого спросу представился мне так. Очевидно, у меня память лучше, чем у тебя. Видно, три дня – очень долгий срок для саксонского упрямца.

Танкмар приказал себе быть осторожнее. Вежливость в лагере Грифо была недостатком, который лечили с помощью избиений. Для Исаака же, наоборот, она казалась такой привычной вещью, как еда и питье. И вдруг Танкмар почувствовал себя беспомощным калекой не только физически, но и духовно.

Не проронив больше ни слова, Исаак повернулся и пошел обратно в толпу. Не было никакой команды, и он ни единым жестом не показал Танкмару, чего от него ожидают, и не бросил взгляд, чтобы проверить, идет ли раб следом за господином. Этот странный человек и в самом деле доверял своему рабу. Танкмар, удивляясь, поковылял вслед за ним.

– Подождите, господин! Моя нога! – Его призывы не были услышаны. Он продирался сквозь толпу, ища проход, который его господин проделал среди зрителей, затем уцепился взглядом за его красный плащ и вырвался из толпы уже с другой стороны. Генуэзцы все еще были поражены животным, которое сейчас возвышалось над Танкмаром на высоту в два человеческих роста.

Грифо, без сомнения, был прав – вот так и выглядел дьявол. Это создание было огромным. Еще никогда Танкмар не видел ничего больше. Светло-серая шкура выдавала происхождение монстра: какой-то безумный бог, наверное, высек его из скалы и вдохнул в него жизнь. Об этом, казалось, говорила также сеть морщин по всей коже, поднимавшейся и опускавшейся во время дыхания, словно кузнечный мех. Вес этой живой горы покоился на четырех ногах, будто на колоннах. Ступней у существа не было, как не было и копыт. Сзади свисал хвост, сухой и тонкий, как палка. С противоположной стороны – Танкмару пришлось повернуть голову, чтобы рассмотреть, – возвышалась голова элефантуса, внушавшая еще больший ужас, чем его тело. Справа и слева торчали огромные широкие уши, которые время от времени подергивались под действием мышц. Морда зверя была ужасна. Танкмар сжал пальцы. Из головы демона торчали два рога. Бледные, длинные и изогнутые, они росли прямо из углов пасти. Между ними свисал какой-то отросток, будто отвратительный червяк, который беспрестанно двигался, ощупывая почву, сворачиваясь, разворачиваясь и качаясь из стороны в сторону. «И вправду дьявол! – подумал Танкмар. – Исчадие ада».

Лишь глаза элефантуса были другими. На какой-то момент Танкмару показалось, что в этих глазах он видит раздражение и боль. Сакс наморщил лоб. Нет, там была лишь дикость. И ничего больше.

Два пальца сжали его нос и потащили прочь. Исаак. Это заставило Танкмара забыть обо всем.

– Вот. Садись верхом на мула и следуй за мной. А потом ты можешь спать дальше, мне все равно, – ворчливо сказал Исаак с высоты своего скакуна. За ним мелкими шагами торопливо бежал мул, на спине которого вместе с поклажей было устроено место для всадника.

С третьего раза Танкмар уселся на мула, все еще потрясенный поворотом своей судьбы, в ужасе от рогатого великана и исполненный благодарности своим богам за спасение от смерти. У него голова шла кругом.

Исаак повернулся к нему:

– Мы сейчас выедем из Генуи. Ты просто держись позади Абула Аббаса. – Он кивнул в направлении элефантуса. – Или же ориентируйся по белым тюрбанам моих сопровождающих. Вот это – Халид, а тот называет себя Санад, вот здесь у нас Хубаиш, а того зовут Масрук. Ты ведь умеешь ездить верхом?

Танкмар молча кивнул. Только сейчас он заметил четырех арабов на своих пританцовывающих жеребцах. Те же имена, те же лица. Тени минувшей ночи возвратились к нему.

При виде нового спутника разговор между мусульманами утих. Удивление, насмешка и ненависть отразились на их лицах. Исаак жестом приказал трогаться, и самая странная процессия, которую когда-либо видала Генуя, разделила пополам толпу и покинула порт, направляясь прочь из города.