Текст книги "Слон для Карла Великого"

Ротруд судорожно хватала ртом воздух.

– Простите, сестра настоятельница, но я могу сообщить вам даже больше. Я назвала места хранения трех святых гвоздей. Но мне рассказывали и о следующих экземплярах. Их количество составляет уже двенадцать или тринадцать. Один из них, пусть это будет реликвия или гнилое колдовство, до недавних пор хранился в том месте, куда якобы собирался ехать этот человек, – в Санкт-Трофиме. Однако монастырь разрушен, наши братья убиты, а сокровища монастыря разграблены. Там еще тлеют руины, а этот торговец реликвиями уже стучит в нашу дверь и предлагает то, что не ему принадлежит. Будьте бдительны, сестры мои! Не дайте искривиться путям Господним!

Гунольд вскочил и во весь рост встал перед Иммой.

– Что вы хотите этим сказать? – прорычал он.

Имма, глядя мимо него, продолжала убеждать монахинь:

– Лев из лесу разорвет вас, и волк из степи погубит вас, и пантера будет подстерегать возле городов ваших; все, кто выйдет из них, будут разорваны на куски. Посмотрите только, кто ходит в наших стенах! – воскликнула она.

Аббатиса отвела взгляд от взбудораженных сестер-монахинь и внимательно посмотрела на реликвию в своих ладонях:

– Ваши видения, Имма, такие же фальшивые, как и ваша суть. Однако сейчас не время подвергать сомнению истинность и ложь. – Она встала с места и оказалась рядом с Гунольдом перед Иммой. – Вы нарушаете правила гостеприимства, – сказала она спокойным голосом. Я пригласила этого странника сюда, чтобы он отдохнул с дороги. Он мой гость. А вы тут забываетесь и обвиняете его… – ее голос сорвался.

Тут вмешалась Атула:

– Господь говорит: «Волк и агнец будут пастись рядом, они не причинят ни зла, ни ущерба моей священной горе». Пожалуйста, сестры, успокойтесь, чтобы мы могли продолжить.

Имма не слушала ее:

– А что, если действительно на этом гвозде кровь? И на руках этого человека? А что, если он хочет принести нам несчастье? Вы слышите меня, Ротруд? Сестры?

Старуха отвернулась. Ее фигура, казалось, стала еще ниже.

– Вон! – сказала она тихим голосом.

Гунольд громко рассмеялся.

Печаль и ярость охватили Имму. Две монахини ссорились из-за какого-то мужчины. Она скрыла горькую усмешку и тщетно пыталась найти слова.

– Или вы сейчас же отправитесь в опочивальню и останетесь там до тех пор, пока не раскаетесь, или вы больше не будете главной певчей этого монастыря, – сказала аббатиса.

Имма молчала.

– Поскольку Гунольд уже не может доставить святой гвоздь в Санкт-Трофим, мы его купим, чтобы отблагодарить за служение святой церкви. Назовите вашу цену, Гунольд. – Старуха бросила на торговца вызывающий взгляд.

И тут Имма вскочила. Она оттолкнула старуху и схватила шкатулку с реликвией. Выбегая из главного монастырского зала, она еще успела заметить, как Ротруд упала на руки Гунольда. «В следующий раз, – подумала Имма, – не будет слепо кому-то доверять».

И исчезла за воротами.

Она уже точно знала, куда ей податься.

Имма сидела в часовне рядом с Аделиндой. Капли пота блестели у нее на лбу и щеках. Она не отрывала взгляда от раскрытой двери, словно ожидая появления там ангела мести.

– Вам нужно было взять с собой что-нибудь из еды, – сказала послушница.

Имма молчала. Три часа назад она ворвалась в часовню. С тех пор она сидела здесь в молчаливом волнении, не давая никаких пояснений, и игнорировала все вопросы девушки. Хотя Аделинда не слишком приятное общество для нее, однако здесь она была в безопасности. Лишь аббатиса могла бы найти ее в этом садовом лабиринте. Все остальные монахини, очевидно, уже обыскали весь монастырь. До того как Ротруд подумает о лабиринте как о месте, где она могла спрятаться, пройдет еще некоторое время. Что будет потом, Имма не знала. Она просто отсиживалась здесь, воспользовавшись отсрочкой. Перед часовней при порывах утихающего урагана шумели листья, а в остальном все было тихо.

– Что вы за странная женщина? – Аделинда встала и стала прохаживаться по маленькому помещению. – Вы закрываете меня здесь и убегаете. Затем вы забываете обо мне, заставляете голодать и испытывать жажду. И в конце концов вы появляетесь здесь, тяжело дыша, словно за вами по пятам гонится сам дьявол, садитесь и несколько часов не говорите ни слова. В вас что, вселился Святой Дух?

Имма будто не слышала обвинений Аделинды. Так проходил час за часом. Когда наступили сумерки, Аделинда улеглась на пол в самом отдаленном уголке часовни.

Имма не отрываясь смотрела на дверной проем и ждала. На улице серая пелена, окутавшая шуршащую живую изгородь, сгустилась в непроглядную темень. Аделинда лежала на каменном полу и мирно спала. Теперь сон стал одолевать и Имму. Она боролась с усталостью, раза три чуть не упала с церковной скамейки, но каждый раз со страхом просыпалась и призывала себя к благоразумию. Если Ротруд обнаружит ее здесь, она хотела бы сохранить бодрость духа.

Однако сон был сильнее ее. Он погружал ее в видения, от которых она просыпалась, содрогаясь от отвращения. Она судорожно хватала ртом воздух, вдыхая ароматы ночного воздуха: лаванду и мед, запах стойл, вонь мастерской, где дубили кожи, и дым.

Дым посреди ночи? Что-то горит!

В два прыжка Имма очутилась возле двери. Усталость как рукой сняло. Она задыхалась от дыма. Без сомнения, это был пожар. Почему же никто не звонит в колокол?

Издали доносились какие-то крики. Сестры заметили пожар. Они или пытались потушить его, или же спасались бегством. «В любом случае, им понадобится моя помощь», – подумала Имма и двинулась вперед. Аделинда лежала рядом с дверью и спала, поэтому не заметила, как монахиня поспешно проскочила мимо нее.

Зарева от огня не было видно, живая изгородь закрывала ей поле зрения. Направо, налево, налево, налево, направо. Возгласы слились теперь в один сплошной крик; дым окутал ее. Ноги сами бежали по тропам. Налево, направо, налево, налево. Один раз она проскочила мимо, обнаружила, что находится в тупике, и в испуге вернулась на правильную дорогу.

А затем она услышала рев мужских голов во дворе монастыря. Она остановилась и, наклонив голову, прислушалась. До ее слуха донеслись какие-то команды. Ее подозрение превратилось в уверенность: это были сарацины!

Патер Йоханнис был прав. Опасность была даже ближе, чем он полагал. Однако почему же не выдержали стены монастыря? Даже женская обитель могла выдерживать атаку на протяжении одного или двух дней. Значит, враг прибегнул к какой-то хитрости.

Имма сняла с головы капюшон и в отчаянии провела рукой по коротко остриженным рыжим волосам. Она тем временем бежала дальше, движимая любопытством, словно ночная бабочка, которая предпочитает лететь на свет костра, а не искать спасения в темноте безопасной ночи.

А затем она вышла из лабиринта.

Монастырь Санкт-Альбола горел. Языки пламени объяли крыши жилого помещения, мастерских, сараев и стойл, освещая монастырский двор мерцающим светом. Везде были чужаки, мужчины, дьяволы. Они метались в пламени, словно ножницами разрезая его. Безжизненные тела монахинь лежали на земле. Некоторые, отчаянно крича, боролись с нападавшими. Имма видела, как на их головы опускается оружие, названия которого она не знала. Смерть собирала щедрый урожай среди ее сестер. Она слышала, как раздавались удары и на землю падали тела, слышала глухой рев огня и треск горящих балок.

Возле бани Имма увидела силуэт сестры Атулы. Голую и беспомощную, ее толкали с разных сторон трое убийц; затем она упала на землю, поднялась, и на нее посыпались удары. Когда один из нападавших взобрался на ключницу, Имма побежала назад, в лабиринт. Живая изгородь подарила ей слепоту. Но звуки остались.

Она, дрожа, стояла среди зелени, пытаясь привести мысли в порядок, пока они не смешались в этом безумии. Ей нужно было действовать. Оставаться на месте означало верную смерть. Назад, в часовню? Искать спасения в лоне Господнем? Или же выскочить наружу, в пламя пожара? Сопроводить сестер на их последнем пути? Она не боялась такого конца и не боялась боли. Но она не хотела умирать, не успев исповедаться.

– Имма! Имма!

Сначала она подумала, что это Господь призывает ее к себе. Однако затем она узнала в этом хриплом карканье голос Ротруд, резко повернула и выглянула через выход из лабиринта на бойню, возвращаясь к реальности.

Не далее чем в тридцати футах от нее навстречу ей с трудом двигалась аббатиса, стараясь сохранить равновесие. Один из арабов обратил внимание на пытавшуюся скрыться монахиню. Широкими прыжками он кинулся от церкви вслед за старухой, размахивая копьем. Он был еще слишком далеко, чтобы наверняка попасть в нее.

Имма бросилась навстречу Ротруд, обхватила своей сильной рукой тонкие, словно пергаментные, бедра аббатисы и потащила с собой, полумертвая от страха, что старуха может сломаться под ее хваткой.

Короткого взгляда через плечо хватило, чтобы увидеть, что преследователь сократил дистанцию.

Живая изгородь поглотила их. Имма с трудом тащила за собой задыхающуюся старуху. Женщины миновали углы, скрытые темнотой, надежно защищенные запутанными тропами лабиринта. Никогда ни одному из врагов не удастся добраться до часовни. Там они найдут пристанище. Пока что.

И тут силы оставили Ротруд, ноги ее подкосились. Внезапная тяжесть навалилась на Имму, и старуха с шумом упала на землю. Все попытки поднять ее на ноги или тащить за собой были тщетными. Ротруд безжизненно лежала перед ней. Ее тело, казалось, стало раза в три тяжелее.

Имме нужна была помощь. Аделинда, ничего не подозревая, спала в часовне. Вместе они могли унести аббатису отсюда.

Вдруг она услышала фырканье и шумное дыхание их преследователя. Он был близко, слишком близко, чтобы она могла оставить здесь лежащую на земле Ротруд. Имма ущипнула себя пальцами за нижнюю губу и стала лихорадочно придумывать какую-нибудь хитрость.

Внезапно Ротруд зашевелилась и закашлялась. В ответ на ее кашель, громкий, как лай, из-за живой изгороди за спиной Иммы раздалось хихиканье:

– Божьи невесты выдали себя.

Затем Имма увидела острие копья, которое, словно темная молния, промелькнуло между листьями и с такой же быстротой исчезло. Их преследователь подстерегал их на противоположной стороне живой изгороди и, казалось, надеялся нанести меткий удар. Копье снова высунулось из листвы, в этот раз уже ближе.

Имма засунула руку под рясу и вынула оттуда шкатулку. Когда она раскрыла ее, шарниры с тихим щелканьем распались. Дрожащими пальцами она вытащила оттуда гвоздь, сняв его с бархатной подкладки, бросила на землю украшенную драгоценными камнями коробку и стала ждать следующего удара копья.

И тут орудие убийства снова просунулось через живую изгородь, рассекло воздух над неподвижной Ротруд и опять исчезло. Снова хихиканье:

– Вы еще там, богомолки? Настал ваш последний день!

Имма подскочила так близко к кустам, что ветки оцарапали ей лицо. Она согнулась, чтобы быть как можно меньше ростом, и изобразила приступ кашля старухи, который уже однажды привлек сюда копье.

Этот сигнал немедленно возымел действие. Железное острие высунулось из переплетения ветвей и рассекло ей левое ухо. Имма тут же отреагировала. Она обхватила древко копья, изо всей силы рванула его на себя, услышала, как враг споткнулся, а затем ткнула гвоздем сквозь изгородь. Раздался крик, реликвия выскочила у нее из рук и перелетела на ту сторону. Однако враг выронил из рук копье, которое теперь лежало в ее руках. Она развернула оружие. А затем, сжав губы и закрыв глаза, нанесла резкий удар копьем через ветви. Она попала во что-то мягкое, и оттуда раздался булькающий звук.

От отвращения Имма отпустила древко и отскочила назад. Древко задрожало, вырвало несколько листков из кустов и как живое затанцевало между ветвями. В конце концов оно внезапно исчезло, послышался глухой звук падения за кустами.

Имма прислушалась. Издалека доносился стук падающих балок и фахверка. Однако на противоположной стороне живой изгороди было тихо. Она выждала еще какое-то мгновение, а затем упала на землю рядом с Ротруд. Горячая боль пульсировала у нее в голове, нижняя челюсть онемела. Она ощупала раненое ухо и почувствовала влагу и колющую боль. Она отдернула одну руку, нашла ею другую, и они соединились в молитве.

Имма долго неподвижно сидела, обезумев от страха, вины и ужаса. Через несколько часов рассвет разогнал ночь. Копоть и дым, словно утренний туман, повисли в воздухе вокруг. Когда взошло солнце, Имма поднялась на ноги. Все вокруг было спокойно. Она убедилась, что Ротруд еще жива. Затем пошла назад, в сердце лабиринта. Нужно разбудить Аделинду.

Послушница проспала наступление новой эпохи.

9

Танкмар ехал будто верхом на дьяволе. Он восседал на покрытой складками кожи шее слона, направляя его по глубоким колеям вдоль главного торгового пути. Маленькая процессия неспешно шла по стране, минуя усадьбы, пересекая смешанные леса, проходя мимо скошенных полей. Абдул Аббас вызывал любопытство, где бы они ни появлялись. Крестьяне опускали косы и серпы и долго смотрели вслед процессии. Вороны взмывали вверх, и, словно тени, проносились над головами путешественников. Запряженные волами повозки поспешно съезжали с узкой дороги, чтобы уступить ее им. Возницы крестились и плевали через плечо, как только процессия проходила мимо.

На спине великана Танкмар чувствовал себя королем. Он величественно возвышался над остальными всадниками, ехавшими на лошадях впереди него. Белые тюрбаны раздражали его, как быка красные тряпки. С каким удовольствием он бросил бы камень в арабов, а затем спрятался от их гнева здесь, на слоне! Но он держал себя в руках. Спор между Масруком аль-Атаром и Исааком из Кёльна за последние два дня затих, как и остальные разговоры между мужчинами. Лишь Санад, Халид и Хубаиш разговаривали между собой. Хубаиш во время езды держал перед собой, будто древко знамени, свое копье, которое он именовал qanah[26]26
  Добытчик (от араб.).


[Закрыть].

К концу копья он прицепил кусок черной материи, которая развевалась под франкским ветром, словно боевое знамя аббасидов. Это было молчаливое предупреждение. Исаак же ограничивался лишь короткими приказаниями, также и по отношению к своему рабу.

Танкмару было не по себе.

На Абула Аббаса, казалось, раздражение не производило никакого впечатления. Со времени выхода из Генуи толстокожее животное шло за остальными, словно это доставляло ему удовольствие. Три ночи подряд Танкмар спал на широкой спине слона и за это время оценил безопасность своего спального места. Все опасения оказались безосновательными. Абул Аббас не был чудовищем, пожиравшим людей. Танкмару скорее казалось, что у слона довольно терпеливый характер. Он и днем не слезал с Абула Аббаса и ехал верхом на слоне, даже если не мог управлять им. Слон следовал за всадниками совершенно добровольно, пребывая в восторге от хвостов лошадей.

Абул Аббас проявлял здоровый аппетит. Когда они останавливались на привал, он добирался до листьев и ветвей, обрывая деревья до голых веток, или же хоботом и бивнями разгребал землю в поисках корешков. Зачастую лес вокруг до наступления утра был изрядно ощипан. Двигаясь дальше, группа оставляла после себя «залысины» в кустарнике, которые зарастут снова лишь следующей весной.

Как бы ни был силен голод слона, его жажду, казалось, невозможно было утолить. Едва прохлада какого-нибудь водоема достигала его хобота, Абул Аббас останавливался, принюхивался, а затем бросался напролом через кусты. Танкмар снова и снова старался направить беглеца на дорогу, вжимая свои колени в затылок слона, дергая за уши и пытаясь уговорить упрямое животное. Напрасно. Ему приходилось пригибаться под нависающими ветвями, покорившись судьбе. Он не решался спрыгнуть с такой высоты, но он также боялся, что слон убежит и спрячется в чаще. Так что он оставался на его спине и беспомощно позволял возить себя по кустарнику до тех пор, пока Абул Аббас не останавливался возле ручья или какого-нибудь небольшого пруда.

Там животное окунало хобот в воду, набирало и выливало фонтаны воды себе в рот.

К несчастью, слон любил изливать влагу целыми потоками также и себе на спину, при этом нисколько не заботясь о своем наезднике. Через какое-то время Абул Аббас снова присоединялся к группе, которая уже приучилась ожидать слона. Огромный и блестящий, он появлялся перед ними, а Танкмар сидел на нем мокрый как тряпка.

Павия появилась на горизонте, и берега Тичино придвинулись вплотную к дороге. Раздававшийся вблизи плеск воды привлек слона, решившего принять ванну. В этот раз Танкмар вовремя спустился на твердую почву.

Сопровождаемый проклятиями арабов Абул Аббас бросился в поток воды. Гигант упал набок в реку, дрыгая ногами и разбрызгивая воду на дорогу. Мусульмане и Исаак стояли на безопасном расстоянии и хмуро ожидали его. Один лишь Танкмар сидел на излучине реки и смеялся от души. В конце концов слон закончил купание и вышел из воды; вокруг его бивней обвились водные растения. Глаза его искрились от радости.

Таким образом Абул Аббас трижды прерывал в тот день путешествие. Когда он в третий раз искупался, произошло нечто странное. Лишь только слон, освежившись, вышел из реки Тичино и лошади сделали первые шаги в направлении Павии, как он хоботом поднял что-то с дороги.

Танкмар заметил блеск между складками кожи. Он перегородил дорогу животному, чтобы с любопытством осмотреть находку. Однако Абул Аббас держал эту блестящую вещь в вытянутом хоботе вне пределов досягаемости. На Танкмара градом посыпались капли воды, когда он попытался схватить хобот. Слон оттолкнул его бивнем в сторону. Танкмар упал на землю. Толстокожее животное поднесло блестевшую находку хоботом к глазам, опустило, а затем снова подняло. И тут на нее упал луч света – искра отразилась в глазах слона. От испуга Абул Аббас бросил вещь на песок на берегу.

Он издал хоботом адский звук. Из зарослей на берегу реки поднялись целые стаи ласточек. Мулы и лошади встали на дыбы. Вороной жеребец Санада взбыркнул и сбросил всадника на землю. Танкмар заткнул уши. Еще один трубный звук вырвался из хобота слона. Затем, казалось, Абул Аббас успокоился. Наклонив голову, он опустил хобот на землю и некоторое время искал свою находку, а затем снова занял привычную позицию вслед за лошадьми.

Однако Танкмар заметил, куда исчезла эта блестящая вещь. Он поспешно сполз вниз, к реке. Не унесла ли вода эту находку? Нет. Он выловил ее из речного песка. Красные драгоценные камни вспыхнули перед его глазами. И золото. Вещь, должно быть, имела огромную ценность. Через отверстие в нее был вдет кожаный ремешок. Амулет. Кому он мог принадлежать? Как долго он лежал здесь?

Танкмар осмотрел его. В одном месте украшение было сломано. Тем не менее казалось, что кто-то носил его как подвеску. От любопытства у Танкмара загорелись глаза.

– Раб! Хватит бездельничать! – крикнул издали Исаак. Танкмар распрямил кожаный ремешок, повесил амулет себе на шею и опустил в вырез туники. Затем он, хромая, бросился догонять свое своенравное подседельное животное.

Когда они наконец добрались до городских ворот, Павия лежала в темноте. Они проехали мимо городской мельницы, где блудницы предлагали свои услуги. В свете факелов у ворот Танкмар рассмотрел виселицы, которые, словно черные знаки предупреждения, были выставлены вдоль городской стены. На них висели трупы, мертвая плоть которых была отдана на откуп воронам. Трое из них были повешены головой вниз. Танкмар слышал о такой практике, когда осужденных вешали головой вниз. Если эти опозоренные люди через три дня все еще оставались живы, к их высунутым языкам цепляли камни, чтобы они задохнулись. Танкмар в ужасе отвел глаза в сторону.

Вокруг города был ров. Исаак объяснил Танкмару, что этот ров остался еще с тех времен, когда Карл Великий держал Павию в осаде. Император приказал выкопать ров вокруг города, чтобы предотвратить военные вылазки осажденных. А теперь ров служил для полива овощных грядок.

Стражники у ворот даже и думать не хотели о том, чтобы впустить арабов в город. Тем более в сопровождении такого огромного чудовища. Исаак изо всех сил старался убедить злобных стражников в своем дипломатическом статусе. В конце концов помог кошель серебра, и усатый страж исчез в воротах, чтобы разбудить тингграфа[27]27
  Представитель короля в народном собрании (др. – герм.).


[Закрыть].

Управитель императорской резиденции, как оказалось, имел благословенный сон. Когда он наконец появился, за лесами на востоке появились первые признаки рассвета. В спешке тингграф неправильно застегнул свой камзол, и теперь, полусонный и нетерпеливый, путался своими ухоженными пальцами в застежках. Он был приблизительно возраста Исаака, маленького роста и с лицом, украшенным белой изящной бородой. В конце концов он оставил в покое свое одеяние и поднял взгляд на всадников, которые осмелились разбудить его в такой безбожно ранний час.

– Кто из вас Исаак из Кёльна? – спросил он, сопровождая свой вопрос глубоким зевком.

Слово взял Исаак:

– Это я. Я совершаю путешествие по заданию императора и имею приказ встретить его здесь. – Он вытащил свернутый в свиток кусок навощенной кожи и протянул фогту[28]28
  Чиновник, наместник императора (нем.).


[Закрыть]. – Вот мои полномочия, подтвержденные лично Карлом Великим. Если хотите, убедитесь.

Граф взял пергамент, развернул и пьяными от сна глазами пробежался по нему в свете факелов. Затем он протянул пергамент Исааку.

– Добро пожаловать, Исаак из Кёльна! Я – Арно из Павии, тингграф столицы франков в империи лангобардов. Император лично ручается за вас. Однако я вынужден разочаровать вас. Карл Великий покинул Павию. Три дня назад он уехал вместе со всем своим двором.

– Этого не может быть! – вырвалось у Исаака.

– И все же это так, – сказал управитель равнодушно.

– Почему же император уехал? Вы знаете, куда он направился?

– Своей целью он назвал свой пфальц[29]29
  Средневековый дворец, а также область, управляемая пфальцграфом по поручению императора.


[Закрыть] в Аахене. Дней шесть тому назад к нам примчался посланец. Он принес известие о нападениях сарацин в местности вокруг Арля. Проклятые мавры якобы уничтожили множество монастырей. – Граф искоса бросил взгляд на арабов.

– Монастыри! Уничтожены? Что вы знаете об этом? Говорите же! – Исаак соскочил с седла и схватил управителя за плечи. Тот отбросил трясущиеся руки Исаака и отступил на шаг.

– Идемте в резиденцию. Мы посовещаемся. Там достаточно места для всех. Даже для вашего дракона. – Он указал на Абула Аббаса. – Вот только эти, – он кивнул в сторону арабов, – не войдут в мою резиденцию. Они могут подождать вас в таверне.

– Они находятся под дипломатической защитой точно так же, как и я, – запротестовал Исаак.

– Может быть. Однако если я в эти дни приглашу арабов в дом императора, будь они друзьями или врагами, я пошатну доверие ко мне как к наместнику императора. Кроме того, наши постоялые дворы имеют хорошую славу.

Масрук делано рассмеялся:

– Пока не будет недостатка в бабах, я предпочитаю любую таверну какой-то пыльной комнате для совещаний. Безрадостные дни ваших женщин сочтены, граф. Вперед!

Управитель окинул Масрука презрительным взглядом. Затем он повернулся и повел странных гостей в просыпающуюся Павию.

За величественными стенами открывался город, который едва ли заслуживал такого названия. Танкмар всегда представлял себе город как место с украшенными золотом домами, в которых живут красивые люди. Однако уже пребывание в Генуе показало ему, что между представлением и действительностью лежит глубокая пропасть. И здесь было то же. Павия представляла собой всего лишь сильно разросшуюся деревню. Фахверковые дома примыкали к таким же зданиям, любое свободное пространство, пусть даже шириной в палец, обязательно использовалось. Там, где на землю нельзя было уложить больше ни камня, люди просто надстраивали дома вверх на один или даже два этажа. Однако строительное искусство жителей города было далеко от совершенства. Верхние этажи клонились друг к другу, словно пьяные, или же нависали над первым этажом так, что приходилось опасаться, что они могут обрушиться и убить того, кто прогуливается внизу.

Среди жителей города, которые уже в столь ранний час были заняты привычными делами, им бросился в глаза мужчина, который в сопровождении двух солдат из городской стражи нес на плечах женщину. Когда странная пара миновала группу путешественников, все с удивлением остановились. Масрук аль-Атар пропел несколько насмешливых стихов о власти женщин, однако пфальцграф Арно перебил его:

– То, что вы здесь видите, является очень важной судебной мерой. Закон, который придумал лично я и который станет примером для всей империи. Он служит для предотвращения половых сношений в общественных местах, то есть прелюбодеяния на улице. Каждый мужчина, который будет пойман вместе с блудницей, должен на своих плечах нести ее на рыночную площадь, где женщину будут наказывать плетьми. Хорошо придумано, вы не находите?

Когда солнце поднялось над верхушками деревьев, Исаак, управитель резиденции и сенешаль, ответственный за снабжение Павии продовольствием, уже сидели в низком продолговатом помещении в одном из строений дворца. В камине горел высокий, в человеческий рост, костер, издававшая сильный запах; сковорода с горевшей в ней смолой служила светильником. Танкмар занял место рядом со своим господином. Во время беседы он время от времени мысленно спрашивал себя, как себя чувствует Абул Аббас во дворе резиденции. Прежде чем слона привязали к столбу, Танкмар позаботился о том, чтобы животное находилось поближе к колодцу. Арабы разместились в притоне под названием «Рыба-кит». Императорская грамота Исаака переходила из рук в руки. После того как чиновники убедились, что их гость – серьезный человек, слово взял граф Арно:

– Как было сказано, император уехал. Он уехал в смятении духа, его дела в Аахене были срочными, можете быть уверены.

Исаак сердито перебил его:

– Добрый человек, не нужно меня утешать. Я прибыл сюда не как странствующий торговец, который надеется выудить из казны Карла Великого монеты поувесистей. То, что нам нужно, это помощь. Немедленно. Наша миссия имеет наивысшую срочность.

Сенешаль, черноволосый человек, лицом похожий на ворону, преувеличенно медленно опустил грамоту, которую только что недоверчиво рассматривал:

– Вы иудей? Император, должно быть, очень ценит вас, если он, несмотря на вашу еретическую веру, взял вас к себе на дипломатическую службу. В Павии не любят евреев. Говорят, они оскверняют просфоры, протыкая их гвоздями и шилом. Кроме того, говорят, что они калечат детей. Однако это, конечно же, только бабские сплетни. В чем же, собственно, заключается ваша миссия? Может быть, вы сначала объясните это нам? А тогда уж мы решим, нужна вам наша помощь или нет.

Исаак сжал губы и глубоко вздохнул. Затем он начал рассказ о путешествиях начиная от Багдада, поведал также о подарках Гаруна ар-Рашида, объяснил политическую подоплеку путешествия и рассказал о цели арабских посланцев. Танкмар заметил, как пальцы его хозяина дрожали под крышкой стола, но господа из Павии этого не видели.

– Значит, слона и вас следует срочно передать императору? – спросил человек с вороньим лицом после того, как Исаак закончил рассказ.

– Как прекрасно вы все понимаете! – заметил еврей с иронической улыбкой. Затем он громко хлопнул обеими руками по крышке стола: – Именем императора я требую свежих лошадей для меня и моих сопровождающих. Кроме того, вы должны сообщить мне о пути передвижения императорского двора и дать вооруженную охрану, которая должна будет обеспечить нам безопасное сопровождение до самых перевалов.

Теперь слово взял тингграф:

– Конечно, мы вам поможем. Интерес императора – это также и наш интерес. Однако сначала отдохните. Тысяча людей путешествует вместе с Карлом Великим. Хотя император очень быстрый наездник, его двор ползет по стране как улитка. Даже несмотря на то, что у него есть несколько дней преимущества, вы сможете его догнать. Пока вы будете спать, я прикажу снарядить отряд закованных в броню рыцарей, который выйдет вместе с вами из городских ворот.

Сенешаль уперся подбородком в кулак, постукивая себя по щеке двумя пальцами.

Его губы превратились в полоски, тонкие как нити.

– Мы достаточно сильны, чтобы отправиться в путь уже сейчас, вы знаете? – вырвалось у Танкмара в полной тишине.

– Нет, этого господа не знают, – ответил Исаак. Взгляд еврея встретился со взглядом ледяных серых глаз графа и не хотел отпускать его, даже когда хозяин резиденции заволновался.

– Что с вами случилось? – наконец спросил управитель в повисшей тишине. – То, что вы требуете, вы получите. В этом я вам даю слово.

Танкмар тоже удивился странному поведению своего хозяина. Исаак все еще молчал.

Затем наконец он обрел голос:

– Мой добрый граф, скажите мне одно, прежде чем мы удалимся. Как часто посещал вас Карл Великий с тех пор, как он победил Дезидериуса?

Граф Арно наморщил лоб:

– Я не могу сказать точно. Я всего лишь год являюсь управителем этой резиденции. Моим предшественником был бывший вассал короля лангобардов Дезидериуса. Павия тяжело страдала под его властью. Предполагают, что он пытался довести город до банкротства, чтобы отомстить за поражение своего народа в борьбе против франков.

Может быть, он просто не был слишком умелым для этого. Но, в любом случае, постройки и дома разрушались, и много людей в Павии умерли от голода. И тогда император сместил его и доверил мне задачу снова привести к блеску и процветанию резиденцию и город. Если позволите мне маленькое хвастовство: до сих пор я справлялся с этим требованием. Павия растет, у людей здесь достаточно еды, и торговля с центральными районами империи франков процветает. Солдаты охраняют горные перевалы. Все дороги снабжены таможенными постами, которые вносят немалую лепту в городскую кассу и обеспечивают безопасность передвижения в округе на расстоянии трех дней пути. Сам город охраняется гарнизоном, численность которого…

– Пора отдыхать, граф Арно. Мы заставляем скучать наших гостей, – перебил графа человек с вороньим лицом.

Управитель побагровел, однако стерпел то, что его перебили.

– Тогда вперед, мои гости, – согласился он. – Я лично провожу вас в ваши покои. Накрытый стол уже ожидает вас. Следуйте за мной. – Он встал и вышел из-за стола.

Исаак и Танкмар тоже поднялись. Еврей положил руку на предплечье Арно:

– Разрешите мне еще вопрос, тингграф. Ваш предшественник – как он себя называл?

– Адалгиз из Равенны. Эта собака уже три года томится в тюрьме.

– Медленная смерть в заточении? Какая ужасная кара!

– Тот, кто делает императора своим врагом, заслуживает только самого лучшего, – сказал Арно и со смехом пошел вперед. Вместе со своими гостями он исчез в коридоре, за которым угадывалась винтовая лестница. Сенешаль остался на месте, словно прирос к своему табурету. Он машинально складывал и разворачивал императорскую грамоту, складывал и разворачивал. В конце концов он сжал документ в кулаке. Кожа, ненадолго сжавшись, расправлялась снова. Однако он был непреклонен. Мысли сенешаля были далеко; он поднялся, подошел к камину и опустился на колени перед трещавшими в огне поленьями. А затем швырнул императорскую грамоту в огонь. Прошло некоторое время, пока кожа сгорела полностью. Человек с вороньим лицом с интересом наблюдал за этим до тех пор, пока не убедился, что от его преступления не осталось и следа, даже сажи. А затем он удалился, чтобы вызвать стражу.