Текст книги "Ракетный центр Третьего рейха. Записки ближайшего соратника Вернера фон Брауна. 1943–1945"

– А люди? Много жертв? – как-то нерешительно спросил мой товарищ.

– Боюсь, что много. – Мужчина печально кивнул. – Говорят, погибло примерно тысяча человек. Много женщин и детей. Большинство пострадавших были в лагере Трассенхайде.

Торопливо извинившись, он ушел.

На заводской станции ничего не изменилось, не считая большего, чем обычно, притока пассажиров. Однако вместо привычных наземных электричек нас ждал старый паровоз с допотопными вагонами. Все электропоезда были либо полностью уничтожены, либо серьезно повреждены, кроме одного, который во время бомбардировки находился в Цинновице. Однако даже уцелевший электропоезд использовать не удалось из-за повреждения провода для воздушной линии электропередачи.

Первые воронки от бомб мы увидели, проезжая здание телетайпа. Количество воронок постоянно увеличивалось по мере нашего приближения к заводу. Время от времени создавалось впечатление, будто по территории пронесся торнадо – лесные посадки практически сровнялись с землей. Вскоре я заметил, что все разрушения находятся ближе к северу.

Дома в Трассенхайде, расположенные на юге, повреждены не были. Как только мы приблизились к самому лагерю Трассенхайде, земля по обе стороны железнодорожного полотна оказалась взрытой, словно гигантским плугом. Вдруг поезд остановился. По вагонам шел проводник, крича, что дорога разрушена и нам придется идти пешком несколько сотен метров, чтобы сесть на следующий поезд.

Я вышел, когда поезд остановился на краю территории завода. Бараки превратились в груду обломков; несколько оставшихся строений лишь подчеркивали степень разрушения. На протяжении нескольких сотен метров железнодорожное полотно было разрушено, а рельсы вздымались, приняв причудливые формы. Казалось, что бомбардировщики использовали железнодорожные пути как некий указатель. К северу от железной дороги все было разрушено, за исключением нескольких зданий. Была искорежена даже автомобильная дорога, идущая параллельно железнодорожному полотну, и пара близлежащих ферм.

Повсюду трудились люди. Некоторые работали с дорожно-строительной техникой, готовя объездные дороги; кто-то копал, проводил взрывные работы и сваривал конструкции после того, как было предварительно очищено железнодорожное полотно.

Самым печальным занятием стал вынос жертв налета с территории завода. Бомбежка началась, когда большинство людей спали. Многие, видимо, пытались бежать, но были настигнуты снарядами во время побега. Ворота сетчатого забора, хотя и открытые, оказались недостижимыми для многих. Те, кто пытался перелезть через забор, погибли. То тут, то там в заборе виднелись дыры от снарядов.

Было еще слишком рано говорить о точном числе погибших, но, по предварительным оценкам, погибло примерно пятьсот человек. Люди с носилками курсировали между обломками и ожидающими грузовиками с брезентовыми крышами, в которые трупы грузились, как мешки с мукой. По чьему-то приказу трупы грузили вперед ногами, отчего взору представлялся отвратительный вид взъерошенных волос и свисающих рук. Мы медленно прошли между воронками и вышли на неповрежденную часть полотна.

На станции Зайдлунг я оставил своего напарника и быстро направился к своему жилищу. Меня испугали произошедшие изменения. Приятные и уютные на вид, укрытые зеленью домики Зайдлунга отсутствовали. Ущерб от взрывов был повсюду, начиная с полностью разрушенных зданий и заканчивая выбитыми стеклами. Было очевидно, что во время налета сбросили большое количество фугасных бомб. По некоторым признакам можно было определить, что во время налета применяли и зажигательные бомбы.

Тем не менее территория завода повреждена не была. Разрушения имелись только в северо-западном квартале. Одноэтажное здание было частично разрушено, а вокруг него валялся мусор, наспех спасенные детские кроватки, шкафы и другая мебель. «Строение Вюртемберг» казалось безлюдным. Я позвонил Хартмуту и с облегчением узнал, что с ним все в порядке.

Моя комната была в том же состоянии, в каком я оставил ее несколько дней назад. Вот только мой сосед по комнате, по-видимому, съехал, ибо его вещи отсутствовали. Будучи слишком уставшим, чтобы размышлять об этом, я растянулся на кровати. Меня заставил подняться шум за стеной, и я вышел в коридор. Я встретил одного из соседей, который собирался уходить.

– Я только что из командировки! – воскликнул я. – Я видел часть разрушений. Где все?

– Ты пропустил грандиозное шоу, но тебе повезло! – Он пожал плечами. – Я честно не знаю, где все. Мне кажется, майор Хайгель из VKN пытается обосноваться в Цинновице. Они реквизировали несколько небольших гостиниц для различных рот. Сегодня утром я виделся со старшиной. Он предложил мне присоединиться к ним сегодня вечером. К сожалению, у меня другие планы. Я надеюсь, что бомба разнесет этот идиотский VKN вдребезги. – Он поднял свой ранец. – Извини, я тороплюсь на поезд. Она не простит мне, если я опоздаю. До встречи, Дитер.

Он ушел. После краткого и громкого топота сапог на лестнице послышался стук закрывающейся двери, а затем наступила тишина.

Из-за голода мне не удалось бы уснуть, поэтому я отправился в столовую. Кухня работала не в полную мощь, но еда была превосходной. Нескольким посетителям предоставлялся большой выбор блюд. Вернувшись в казарму примерно через два часа, я встретил в коридоре еще двух солдат из своей роты. Они только что вернулись из жилого сектора. Их рассказы повергли меня в уныние.

В ту ночь из-за сильной усталости я спал как убитый. На следующее утро я отправился на «Завод-Север». Система громкоговорящей связи работала с припаркованного рядом со штабом грузовика. Я заметил у микрофона молодого блондина, коим оказался Вернер фон Браун. Я остановился, чтобы посмотреть и послушать, ибо видел его впервые. Объявления шли непрерывно, он произносил их отчетливо, решительно и иногда сопровождал юмористическим замечанием. Он сообщал о том, где располагается новая контора господина Тессмана, о том, что магазин Формана Беккера не пострадал, поэтому работает, здание технико-экономического департамента полностью уничтожено, а те, кто там работал, должны связаться с господином Шефером по добавочному номеру 355, господин Вейднер и господин Геллер должны немедленно доложиться доктору фон Брауну и т. д.

Я не мог долго задерживаться и вскоре отправился в свой кабинет в BGS. Потратив несколько минут и дважды завернув за угол, я обнаружил, что здания департамента BGS больше не существует – деревянная конструкция полностью сгорела, оставив после себя кучу пепла.

Почти весь день я искал тех, кто работал в BGS. Сотрудников департамента разместили в небольших гостиничных номерах, в домах и времянках; уже составили предварительные планы восстановления ущерба. Я сразу же энергично взялся за работу. В течение нескольких дней две заброшенные казармы были переделаны под офисы департамента BGS, и нормальный темп работы восстановился. Однако планы строительства новых зданий департамента отложили на неопределенное время, решили восстанавливать жизненно важные заводские объекты.

За следующие несколько недель я осмотрел почти весь завод, передвигаясь, как правило, на велосипеде – единственном надежном транспортном средстве в то время. Мои поездки были в основном связаны с ремонтом электрических систем или линий электропередачи. В конце концов я получил полное представление о последствиях воздушного налета.

Испытательное оборудование не пострадало, в целости был и «Завод-Запад», поэтому опытно-конструкторские работы с Фау-1 шли беспрепятственно. Выгорел верхний и часть второго этажа Строения-4 – инженерная штаб-квартира, где разрабатывалась Фау-2. Вскоре там восстановили крышу, а затем отремонтировали почти все здание. Два больших поврежденных ангара не подлежали ремонту. Мелкие разрушения имелись то здесь, то там.

На территории «Завод-Юг», расположенной между «Завод-Север» и жилым сектором, недостроенными остались офисное здание и прилегающие временные казармы. Несколько ударов, к счастью несерьезных, пришлось на только что завершенный первый блок производственного цеха № 1. Его ближайший сосед IW Süd – южный ремонтный цех – был в целости и сохранности.

В те дни у всех на уме был только один вопрос: что не пострадало во время бомбежки и что противник намеревался уничтожить? Вот тут неизбежно возникала вторая проблема: насколько хорошо обеспечена секретность объекта? После четырех лет войны правила безопасности были приняты и соблюдались всем немецким населением, как то отключение электричества в сумерки и светомаскировка. В Пенемюнде в этом отношении за соблюдением правил почти не следили. Информация была доступна всем. Правительственная пропаганда о Wunder-Waffen – чудо-оружии – провоцировала многочисленные домыслы.

Однако конторские процедуры и обработка секретной корреспонденции были тщательными и строгими, как и следовало. Надзор за этими вопросами и наказание нарушителей секретности в действительности стали прекрасной возможностью для сотрудников службы безопасности удовлетворить свои амбиции. В противном случае секретность на исследовательской базе Пенемюнде не была бы обеспечена сполна.

Рассказывали историю об офицере люфтваффе, которая хорошо демонстрировала сложившуюся ситуацию. Этот офицер, не имея официального разрешения, доехал до стартовой площадки для запуска Фау-1 вблизи Цемпина, к югу от Цинновица; он произвел впечатление на охранника своим мундиром и тембром голоса – неизменным показателем успешности у прусского офицера, сунул охраннику под нос на вид важные, но поддельные документы и приказал прицепить к его грузовику загруженный передвижной транспортный комплекс для ракеты Фау-1. Передвижной комплекс он быстренько доставил опешившему сотруднику службы безопасности люфтваффе.

Наши бензовозы для А-4 были буквально троянскими конями. В бензовозе имелся шланговый отсек, расположенный между водительской кабиной и цистерной. Он закрывался и легко вмещал шесть человек, в результате чего бензовозы часто использовались для перевозок. И я ни разу не видел, чтобы охранник заглянул во внутренний отсек! На территорию завода можно было провезти тайком целую армию.

На заводе работали тысячи людей, в том числе более тысячи иностранцев. Половина их – по контракту. Население целых островных деревень находилось у внешней границы завода. Самолеты-развед чики про летали над Пенемюнде почти ежедневно. До шведских ост ровов можно было добраться на лодке.

Мне казалось недопустимым, что враг так скоро узнал о нашей деятельности и изучил детальную планировку завода.

Тем не менее последствия воздушного налета говорили о том, что враг имел лишь поверхностное представление о структуре завода и, вне сомнения, не понимал важности его основных подразделений. Более 80 процентов бомб попали на пустую территорию, в частности в лес, а из оставшихся по крайней мере половина попала в невоенные или непромышленные зоны или на легко ремонтируемые объекты вроде дорог. Однако, несмотря на очевидное незнание врагом деталей, завод был сильно поврежден. Не оставалось сомнений, что объема взрывчатки хватило бы на полное уничтожение Пенемюнде при правильной организации воздушного налета.

Согласно официальным данным, обобщенным позднее, было убито 815 человек, в том числе около 600 иностранных рабочих. Примерно 600 четырехмоторных бомбардировщиков сбросили 10 тысяч фугасных бомб весом 500 килограммов каждая и много зажигательных бомб. Одновременно бомбардировке подверглись, хотя и в меньших масштабах, заводы-смежники RAX в Вене и DEMAG в Западной Германии. Это была одна из попыток уничтожить немецкое секретное оружие, известная союзническим державам как операция «Арбалет».

После воздушного налета приняли ряд решений. Во-первых, решили не восстанавливать объекты, которые можно обнаружить с воздуха. Жилой сектор полностью эвакуировали, а проживавшие там семьи расселили в северной части острова. Так как большинство поселков являлись курортными зонами, беженцы быстро освоились на новом месте. Отдельные административные подразделения переехали в заброшенные, но уцелевшие дома в жилом секторе. Были проведены все необходимые работы по маскировке объектов.

Далее в Пенемюнде решили отказаться от массового и экспериментального производств. Всю технику, подготовленную для этих целей, перевезли на подземный завод в Нидерзаксверфен, недалеко от Нордхаузена в Центральной Германии. Там гениальный производитель танка «Тигр» Альвин Завацки взялся за осуществление еще одного чуда – А-4, производство которого вскоре приняло серийный характер. Он оказался настолько грамотным руководителем, что первые серийные ракеты прибыли в Пенемюнде для статических огневых испытаний в начале января 1944 года, то есть менее чем через полгода после налета на Пенемюнде.

В подвал освободившегося ангара производственного цеха № 1 и в близлежащие неповрежденные здания «Завод-Юг» перевезли оборудование из разрушенных конструкторских цехов. Так как испытательное оборудование и вспомогательные заводы, вроде завода по производству жидкого кислорода, повреждены не были, разработка и сборка опытных образцов ракет, а также их испытания и запуск возобновились после краткого перерыва.

Многочисленные конторы и лаборатории были эвакуированы в курортные отели к югу от завода. В ожидании повторного воздушного налета в другое место перевели многие цеха. Для нового местоположения заводских подразделений придумали имена в честь маленькой де ревушки на въезде на территорию завода: Пенемюнде стал называться Карлсхаген-1, Цинновиц – Карлсхаген-2, Кёльпинзи – Карлсхаген-4, Пудагла – Карлсхаген-5 и т. д.

Сразу же началось строительство нескольких бомбоубежищ. Нет смысла говорить о том, что все стали серьезно относиться к предупреждениям о воздушном налете. Пристальнее стали наблюдать и за самолетами-разведчи ками. Когда эти самолеты появлялись в небе, прекращалась любая деятельность за пределами зданий. Подобные меры предосторожности, а также отказ от ремонта наиболее разрушенных зданий и парковка транспорта исключительно в укрытии, вероятно, позволили нам продолжать производство Фау-2, почти год не отвлекаясь на вторжения противника с неба.

Незадолго до налета собирались эвакуировать сверхзвуковую аэродинамическую трубу доктора Хермана. Хотя это важное сооружение не пострадало во время бомбежки, его перевезли в Кохель – в красивую гористую местность Баварии. Эту трубу позднее доставили в США, в лабораторию вооружений ВМФ в Уайт-Оуке, штат Мэриленд.

Руководство армейских автобаз, контролирующее заводские транспортные средства, решило каждый вечер забирать автомобили и грузовики с завода, несмотря на незначительные транспортные затраты. В зависимости от места жительства водителям приходилось ежедневно ездить туда и обратно примерно по 80 километров. Хотя отставшим от поезда пассажирам было удобнее добираться до завода на машинах, нельзя было не учитывать проблемы с бензином. Распоряжение руководства действовало более года.

После воздушного налета у меня улучшились условия проживания. VKN эвакуировали во второсортные гостиницы в Цинновице, а жилищные условия стали таковыми, что даже люди военные осознали невозможность проживания 4–6 человек, работающих полный рабочий день, в комнате размером 4 на 4 метра. Наконец, инженерам и ученым неохотно разрешили индивидуально снимать комнату, если имелась такая возможность. Когда я рассказал об этом Хартмуту через несколько дней после возвращения с острова Рюген, он ответил:

– Ну, поздравляю! Где поселишься?

– Мне нравится Козеров. Сначала я попробую подыскать жилье там.

– Я вот знаю, что сдается симпатичная комнатка в нескольких кварталах от нашего дома. Почему бы тебе не зайти сегодня вечером? Я познакомлю тебя с хозяевами.

– Боюсь, не удастся. Я еще не получил официального приказа. Наша рота сейчас размещается в казарме на материке, и нас вывезут оттуда вечером на грузовике.

– О, это просто. Рядовой первого класса Хуцель, приказываю вам явиться для специального обсуждения на квартиру лейтенанта Кюхена в Козерове сегодня ровно в восемь часов. Без отговорок!

Субботний день 21 августа был солнечным и печальным. Рано утром хоронили погибших во время воздушного налета. Небольшое кладбище устроили вдоль заводской железной дороги, к северу от лагеря Трассенхайде. Большинство жертв были неопознаны и похоронены в общих могилах. В отдельных могилах похоронили доктора Вальтера Тиля и членов его семьи, а также других обитателей жилого сектора.

Короче говоря, всех похоронили как полагается. Несколько музыкантов, принадлежащих к променадному концертному оркестру курортной музыкальной капеллы Цинновица, как его называли в мирное время, были одеты в мрачные темно-синие костюмы и кепки. Они аккомпанировали маленькому хору, певшему хоралы. Католический священник и протестантский пастор читали проповеди.

Три дня спустя была совершена первая из многих массированных воздушных атак на Берлин, которые, по существу, могли уничтожить этот прекрасный город, едва не стерев с лица земли его южные пригороды. С каждым днем я все сильнее опасался за Ирмель.

Глава 5. На стартовом столе

Последующие дни мы занимались обустройством новых кабинетов департамента BGS в заброшенных казармах лагеря Карлсхаген. Как только мы вернулись к работе, сразу же занялись восстановлением площадей и аварийным ремонтом крыш, не внося внешних изменений, устранением незначительных повреждений, не меняющих внешнего вида зданий. Значительно больше усилий мы потратили на восстановление линий электропередачи, кабелей и железнодорожных путей. При восстановлении автодорог проводились только самые необходимые работы.

Вскоре пошли слухи о том, что, дабы компенсировать задержки из-за ремонтных работ после воздушного налета, строительство современных моделей ракет приостановят, а все усилия сосредоточат на усовершенствовании A-4 и ее младшем брате под названием Wasserfall – «Вассерфаль» («Водопад»). «Вассерфаль», или C-2, представляла собой крылатую зенитную ракету с вертикальным запуском, как A-4, и могла поражать цель с земли, будучи управляемой с помощью рычажной радиопередающей системы. По слухам, предполагалось продолжать разработку и небольшой зенитной ракеты залпового пуска, известной как Taifun – «Тайфун».

В отличие от множества слухов, присущих большим производствам вроде Пенемюнде, перечисленные выше слухи были обоснованными. Скорее всего, из-за необходимости сконцентрировать усилия на разработке определенных видов ракет спустя некоторое время Хартмут Кюхен зашел ко мне в кабинет.

– Представляешь, – выпалил он после короткого приветствия, – меня только что назначили главным инженером ИС-7! Мне нужен помощник-инженер. Ты согласен со мной работать?

– Согласен ли я? Что за вопрос! Конечно согласен.

Наконец-то! Мои ожидания оправдались раньше, чем я надеялся. Подобное назначение позволит мне быть в центре событий в опытно-конструкторском отделе – крупнейшем и наиболее совершенном отделе во всем Пенемюнде.

Но тут моя радость сменилась огорчением. После того как Мюллер оставил департамент BGS и устроился на должность члена консультационного совета национального развития, я возложил на себя часть его обязанностей. Я мечтал о предложении, сделанном мне Хартмутом, но сомневался, что меня отпустят из департамента. Я высказал свои опасения Хартмуту, и он усмехнулся:

– Ну, придется кое-кого уговорить. Я обсуждал твое назначение с фон Брауном и убедительно рассказал ему о твоих способностях. Он согласился поговорить с Маасом о твоем переводе. Маас упрямец, я знаю. Позвони мне, когда он придет на работу завтра утром. Мы нападем на него неожиданно.

Ранним утром следующего дня я позвонил Хартмуту, как мы и договорились. Через несколько минут из Строения-4 пришли Хартмут и фон Браун. Хартмут ждал за пределами кабинета Мааса, а фон Браун вошел к нему. Через некоторое время вызвали меня. Я впервые внимательно рассмотрел фон Брауна. Он встретил меня очень дружелюбно и крепко пожал руку. Из-за непредсказуемых дождей, идущих в последнее время, на нем было небрежно расстегнутое форменное кожаное пальто сотрудников Пенемюнде. Голубоглазый блондин с решительным подбородком, он выглядел моложе своих лет. Пока Маас продолжал обсуждение, фон Браун откинулся в кресле и стал с любопытством меня рассматривать, по-детски, невинно, лучезарно и доброжелательно.

Маас казался несколько раздраженным. Он говорил со мной обиженным тоном, и я почувствовал себя немного виноватым. Прошло всего несколько дней с тех пор, как я наконец получил разрешение от VKN носить гражданскую одежду. Маас впервые видел меня без формы. Я специально не надел военную форму, ибо не хотел, чтобы Маас психологически на меня давил, что бессознательно делали некоторые гражданские лица в руководстве Пенемюнде в общении с военными.

Я вдруг понял, что рассеянно слушаю Мааса. Вернувшись в реальность, я услышал, как он говорит, будто считает, что я искал другую работу из-за того, что меня не повышали по службе и, возможно, из-за заработной платы. Я искренно заверил его, что он не прав, ибо меня очень привлекает предложенная мне новая работа.

Вежливо, но твердо вмешался фон Браун:

– Я конечно же ценю ваше согласие мне помочь, господин Маас. Я думаю, мы договоримся, что господин Хуцель будет работать со следующей недели на полставки и у вас, и у меня, пока вы не найдете ему замену. Ну, я должен идти. Еще раз огромное вам спасибо.

Фон Браун резко поднялся. Улыбаясь, он пожал руки нам обоим и ушел, не дав Маасу возможности ни согласиться, ни отказать.

Я без особых сложностей перешел на новую должность и через несколько недель стал успешно выполнять новые обязанности. Если прежде мне приходилось работать во всем комплексе Пенемюнде, то теперь практически вся моя профессиональная деятельность сосредоточилась на испытательном полигоне № 7, где раньше я впервые наблюдал за статическим огневым испытанием ракеты А-4. Самыми большим на полигоне были сборочный цех и ангар для подготовки ракет к запуску, где я в первый раз увидел ракеты Пенемюнде. В ясные дни огромный испытательный полигон можно было увидеть со скалы Козерова, в 16 километрах отсюда. Его построили не только для испытаний ракеты А-4, но и для гораздо более крупной A-9/ A-10 – двухступенчатой межконтинентальной ракеты, которую Гитлер в свое время надеялся сбросить на Соединенные Штаты. Эту ракету так и не построили, ибо все усилия решили сосредоточить на А-4. В ракете должен был стоять стартовый двигатель А-10 с тягой 200 тысяч килограммов, и ракета A-9 – по существу, крылатая А-4 – как конечная маршевая ступень с тягой двигателя 25 тысяч килограммов. Данная конструкция была схожа с ракетопланом, впервые предложенным доктором Ойгеном Зенгером в середине 1930-х годов и применяемым в Соединенных Штатах при разработке гиперзвукового перехватчика-разведчика-бомбардировщика Dyna-Soar – «Дайна-Сор» (от Dynamic Soaring. Здесь игра слов: Dyna-Soar произносится так же, как англ. Dinosaur – «динозавр». – Пер.).

«Мозг» ИС-7 находился в центре управления, расположенного вдоль земляного вала вокруг испытательной площадки. Здесь находились кабинеты главного инженера ИС и его инженерно-технического персонала. В большой комнате с окнами, выходящими на противоположную от испытательной площадки сторону, располагались столы для пятнадцати сотрудников. Как правило, за ними никто не сидел, ибо большую часть времени инженеры проводили на испытательной площадке, готовя ракету к испытанию, устраняя неисправности, проверяя систему запуска и т. д. В дальнем конце комнаты находился кабинет меньшего размера, отгороженный стеклянной перегородкой. В нем стояли письменный стол Хартмута, напротив него – мой. Соседние два стола занимали Гельмут Клее – помощник по административной работе и Вилли Мюнц – очень способный ведущий инженер-испытатель.

Скучную повседневность можно описать, перечислив события обычного дня, 8 ноября 1943 года, незадолго до Тегеранской конференции, где была установлена дата открытия союзниками второго фронта во Франции. Осень давно началась, и несколько лиственных деревьев, рассеянных по хвойным рощам, выделялись яркими пятнами среди вечнозеленых насаждений. Часто шел дождь, и в такие дни все казалось серым – плоская лесистая местность, небо и море сливались в одно серое пятно. Когда с моря дул холодный влажный ветер, работа усложнялась из-за негативного влияния погоды на людей и на требующее бережного отношения испытательное оборудование. Сегодня был как раз такой день.

Мы с Хартмутом только что обсудили план работы на следующую неделю, когда в кабинет вошел Мюнц, рухнул на стул и облегченно вздохнул:

– Ну, у нас наконец получилось. Последнее испытание прошло успешно. Опять некачественная точечная пайка из-за непрогретой поверхности в основной распределительной коробке. Всю ночь провозились. – Он повернулся ко мне. – Уже закрывают створки приборных отсеков, господин Хуцель. Мы доставим «огурец» на стартовую площадку прямо сейчас. Если хотите понаблюдать за процессом погрузки…

Экспериментальная испытательная ракета Фау-43 после нескольких статических огневых испытаний только что прошла окончательную предполетную проверку в ангаре. Прежде всего проверили механическую систему силовой установки: насосы, клапаны, механизмы регулировки состава топлива, герметизацию и т. д. Кроме того, группа, ответственная за силовую установку, установила новые графитовые рули в сопло камеры сгорания, заменив те, которые вышли из строя во время статических испытаний.

Затем департамент BSM проверил контролируемые им системы. Сто раз в то утро я слышал вой одного из небольших моторов-генераторов в носовом отсеке ракеты. Сигналы подавались в систему, измерялись отклонения руля направления и лопатки, регистрировалось время реакции, регулировались потенциометры. Вся эта деятельность сопровождалась почти непонятным разговором в цеху.

– Оймих-2 работает.

– Мессина-1 еще не подключена.

– Отложите установку болванки «слона», пока мы не заменим Хоннеф.

– Мы сбились; вероятно, те опять перепутали ноги мухи.

И пока продолжался этот разговор, бесчисленное множество операций, которые следовало выполнить до запуска, проделывались с любовью и решительной заботливостью придворных дам, готовящих принцессу к свадьбе. Эта работа никогда не теряла своего очарования и выполнялась с преданностью делу.

Когда я вошел в ангар, механики привинчивали большой подъемный рым к верхушке носовой части ракеты Фау-43 (V-43). V означало Versuch (с нем. – «испытание»), а число указывало на сборку, а не на последовательность испытаний. Например, после испытаний Фау-43 на ИС-7 проводились испытания Фау-73.

Конус носовой части, носивший прозвище «слон», имел форму боеголовки, но был начинен не взрывчаткой, а песком весом в одну тонну. Теперь мостовой кран осторожно зацеплял рым и медленно, пока рабочие внизу удерживали суживающуюся хвостовую часть, не давая ей раскачиваться, перемещал ракету на майлерваген, фиксаторы которой обхватили ракету и осторожно опустили в горизонтальное положение. В это время открылись большие двери ангара, внутрь его заехал трактор, подцепил майлерваген и повез конструкцию наружу. Руководствуясь криками и жестами рабочих, тракторист вывез конструкцию на испытательную площадку через ворота, похожие на шлюзовые заслоны. Затем, совершив элегантный маневр, подогнал майлерваген на расстояние в несколько метров к стартовой площадке. При помощи троса и лебедки, майлерваген тщательно сцепили со стартовым столом и зафиксировали.

Стрела установщика стала направлять ракету прямо на стартовый стол. Несколько поворотов четырех тяжелых регулировочных винтов под стабилизаторами, и ракета полностью оперлась о стартовый стол. Ремни, которыми ракета была привязана к стреле установщика, отцепили, и майлерваген медленно отъехал.

Мгновение Фау-43 стояла величественно и независимо. Затем деревянная конструкция башенного типа быстро открылась с одной стороны, содержащей рабочие платформы на различных уровнях и с пазами для различных частей ракеты, встала на рельсы, чтобы полностью окружить ракету. Вскоре на этих платформах закончили последнюю проверку.

– Все готово для заправки! – последовало объявление.

Автоцистерны сдали назад и заняли исходное положение. Подключили трубопроводы, заработали насосы. Сначала заправили спиртом меньший верхний топливный бак. Потом жидкий кислород начал поступать в нижний бак, его подача сопровождалась шумом от образующегося на поверхности ракеты инея. После заправки автоцистерны отъехали в сторону, и контрольно-проверочная башня на рельсах тяжело и с грохотом отъехала в сторону.

Начался обратный отсчет времени. До старта оставалось несколько минут – пора удалиться в здание центра управления. Я вошел в здание через две тяжелые стальные двери и увидел только несколько человек. Один из них находился у пульта управления двигателем, другой стоял, склонившись, у пульта наведения. У обоих на голове были гарнитуры, соединенные с двусторонним переговорным устройством. Периодически то один, то второй повторяли команды, щелкали переключателем или крутили рычаги, снова повторяли приказ и ждали подтверждения получения информации. Время от времени кто-то подходил к одному из четырех перископов в аппаратной и проверял, как проходит подготовка ракеты к старту. До старта оставалось четыре минуты.

Пока я наблюдал за работой в центре управления, вошли инженеры и сняли показания приборов, выстроившихся вдоль стен, а затем ушли, делая записи в блокнотах. В целом атмосфера была спокойной; все шло как надо, работа выполнялась на высоком профессиональном уровне.

Стартовая площадка пустела – все больше и больше людей заходили в центр управления. Большинство вернулось к работе в ангаре или поднялось на крышу ангара, чтобы посмотреть запуск. Большая часть испытательного расчета собиралась перед центром управления. Во время статического огневого испытания некоторые смельчаки даже забирались на стену стартовой площадки для детального наблюдения. Фактический пусковой расчет часто оставался в открытом туннеле рядом с центром управления.

Когда пусковую площадку покинул последний человек, дверь в центр управления закрыли. Сквозь ударопрочное стекло было видно стартовую площадку; оператор у окна находился на прямой телефонной связи со зданием телеметрии. Там были установлены датчики, улавливающие сигналы ракеты в полете; они преобразовывали сигналы в информацию о скорости ракеты, обрабатывали данные, а затем посылали команду о выключении двигателя при достижении необходимой скорости. Система называлась в честь ее разработчика – система «Вольман».