Текст книги "Небытие"

Зима

Жизнь шла полным ходом, но ничего не менялось. Не менялся пока и я, не менялась и Ася. Она скрывала о себе все, практически ничего не рассказывала. А мне особо и не хотелось знать что-то о ней. Иногда мы встречались часто, а порой не виделись неделями.

Подработки закончились – я обзавелся постоянной работой. Между тем возникали и новые страхи, например, я стал бояться потерять работу, что выселят из квартиры; были и другие, банальные, бытовые мелочи, что страшили меня. Неужели так и проходит жизнь большинства? Вот ты снял жилье, и клетка твоя уплотнилась, теперь ты менее свободен; надо вести себя осторожно, нельзя конфликтовать на работе, ибо это может грозить увольнением; не стоит высказывать свое мнение, если оно не популярно. В общем, надо быть смиренным, удобным. А коли станешь иным – все тебе об этом скажут. Может, посоветуют записаться к психологу – уж он-то поможет стать «нормальным». Нормальным – значит удобным для большинства. Вот и выходит: мало того что я в клетке под названием «тело», так я еще в клетке у социальных конструктов. Все это делает уязвимым. Впрочем, быть может, мы уязвимы отроду, и лишь забота родителей укрывает нас от невзгод.

Чужие

Мы с Асей договорились увидеться. Встреча должна была состояться в старом советском районе, где я не бывал прежде. Явившись в назначенное место ко времени, я обнаружил, что Аси нет. Пришлось ее ждать.

Неподалеку от меня бродил мужчина с бутылкой водки в руках. Он шел медленно, пошатываясь, что-то бормоча себе под нос. Лишь бы не пошел в мою сторону, думал я. Но, как оно обычно и бывает, именно в мою сторону он и пошел.

– Опять война будет… – Недовольно пробормотал он себе под нос. – Но тут заметил мой взгляд. – Ну, чего ты смотришь? Думаешь о том, как я мерзок? Воспринимаешь меня как чуждого, противного, да?

– Нет, что вы… – неуверенно сказал я.

– Мальчишка! Нет в тебе ничего родственного, ничего близкого, как и во всех вас! Мы с тобой на одном языке говорим, в одном месте живем, а все равно чужие! У наших границ может разгореться настоящая война, а тебе плевать, ты думаешь: «Меня она не касается». А я вот не такой, – в отчаянии вскрикнул мужчина, – не такой! Я не могу, у меня сердце болит… Ибо славяне опять пойдут войной на славян. Когда мир видывал, чтобы родственные народы так презирали друг друга! Германцы, и те объединились! Столетиями не могли, и все же объединились… И пошли войной на нас… С ними все ясно – кто мы для них? Чужие! Но наших не понимаю – из одного племени вышли! Не знает наша земля покоя, то и дело война, то и дело раздор… И вот опять! Отвернулись от нас наши братья, хотят жить как те – германские иль англо-саксонские господа… А что теперь? Плевать всем на корни. Нет бы нам объединиться! Создать славянскую конфедерацию… Скажи, была бы сила мощнее нашей? Если бы объединились все славянские страны… Вот это была бы мощь! От центральной Европы до Курильских островов. Но кому нужна такая сила? Они же этого боятся, потому и делят нас, потому и ссорят. И будет наше некогда единое племя пребывать в раздоре, а до тех пор будет идти война на наших землях. Не будет благополучия… Лишь презрение!

– Извините, но мне надо идти…

– Ай, иди-иди! Тебе же ведь плевать на мои слова? Тебя такие вещи не волнуют. Наверняка ты… Все вы только и думаете о себе. А нас – таких, как я или старше – наших матерей и отцов – вы ведь презираете! Я чувствую эти взгляды каждый, сука, день! Я вижу их. Это сейчас я пьян, и на меня так смотрят… Но и когда трезв, взгляды не меняются. А я скажу тебе правду: вы думаете, что все вам должны! На самом деле вы не хотите жить хорошо, вы хотите потреблять так же много, как они! Вы как свиньи, что только и хотят побольше сожрать… – Его громкие возгласы привлекли компанию мимо проходящих подростков. Они остановились позади него и стали слушать, что он говорит, то и дело посмеиваясь. Мужчина их не замечал. – Вот только помяни мое слово, свиней откармливают не просто так, рано или поздно и свиньи идут на убой. А посмотри на детей этих… воров! Ведь даже они презирают Россию и восхваляют Францию. И что… Скажешь мне, что и им на хлеб не хватает? У них же денег куры не клюют! Что им еще надо? Что?! Все равно недовольны, все равно для них любой француз приятнее любого русского… Которого они обобрали. И не говори, что дело в бедности или богатстве, дело совершенно в ином! Совершенно…

Один из подростков стянул с мужчины меховую шапку, и все засмеялись. Тот от неожиданности поскользнулся и плюхнулся на землю, бутылка со звоном вылетела у него из рук и покатилась прочь, попутно разливая содержимое. Я поспешил удалиться от них. Сзади до меня доносились стоны мужчины и хохот подростков – жалкое зрелище. Но что мне было до этого? Про себя я думал: какой же он дурак, что мне до его иноземных славян, если я в сердцевине своей страны так одинок – все мы чужие. Немец немцу чужой, поляк поляку чужой, как и русский русскому… Прошли времена единств, наступила эпоха эгалитаризма… В конце концов, какая теперь разница. Я замерз и решил погреться в ближайшем магазине.

Ася – значит Настя!

В магазине было шумно – метрах в пятнадцати от меня была какая-то ругань. Женщина в костюме, судя по всему, отчитывала молодую сотрудницу – та стояла ко мне спиной. На ней была зеленая форма и зеленая же кепка на голове. Похоже, то была кассирша, потому что на кассе уже образовалась очередь недовольных клиентов. Взяв что-то перекусить, я присоединился к ним. Так или иначе, я уже никуда не спешил, больше меня волновало, почему Ася не явилась на встречу – прежде такого не было, и это странно. Но вот ругань стихла, кассирша вернулась на место, и очередь стала двигаться. Подошел и мой черед.

– Здравст… – Голос кассирши резко смолк. Я же, опомнившись, взглянул на нее – это была Ася. Лицо ее вдруг вспыхнуло красным, а глаза стали влажными. На груди у нее был бейдж с надписью: кассир – Анастасия.

– Добрый вечер, Анастасия, – спокойно произнес я и многозначительно посмотрел на Асю. Оплатив товар, я медленно отошел в сторону.

Это была короткая сцена, после которой я решил посидеть в этом магазине до тех пор, пока Ася не освободится. Сидел долго – больше часа, пока, наконец, она не подошла ко мне.

– Подожди меня на улице, – прошептала она и в смущении пронеслась мимо.

Это было непривычно. С самого начала, с тех самых первых секунд, как она представилась, она была для меня лишь Асей, а тут вдруг на тебе – Анастасия… Настя…

– Пошли! – выкрикнула она, выбегая из магазина. Схватила меня за руку, и легким бегом, навстречу ледяному ветру, мы ринулись наутек. – Молчи, ничего не говори! – выкрикнула она снова, ее лицо было красным от обиды, а глаза все еще были влажными.

– Не буду, – растерянно произнес я.

– Я не хочу об этом говорить… Да, я там работаю, и опоздала потому лишь, что меня заставили отработать еще час! Но это ты и сам понял, я полагаю…

– Да уж, понял. Ну ничего…

– Ничего! Вот именно! – Она через силу улыбнулась. – Ну что, опять в кафе?

– Угу, пошли, Настя…

Вера и самость

Усевшись, как всегда, в укромном месте, подальше от людских взоров, мы начали диалог. Ася плюхнулась в кресло и раскинула свои конечности в разные стороны.

– Эх, как хорошо дышать, позабыв обо всем! – довольно промурлыкала она. Ася, как обычно, заказала кофе, я же, не изменяя себе, взял воду.

– Ну, рассказывай! – произнесла она и с удовольствием отхлебнула напиток.

– На днях я видел монаха, он был в черной рясе. Мои глаза вычленили его среди огромной толпы…

– Ой-ой-ой! – вскрикнула Ася, повернувшись к официанту. – Извините! Извините! – выкрикнула она. – А можно мне еще трубочку?! – Получив трубочку, она повернулась ко мне и серьезно заявила: – Так, продолжай.

– Он был среди толпы городских зевак. Это было в метро. До сих пор вижу его образ. Взглянув на него, я испытал зависть, мне стало печально. Почему же я не как он?

– Не понимаю, а зачем тебе быть как он? – с недоумением спросила Ася и снова присосалось к трубочке, глядя на меня большими зелеными глазами.

– Я преисполнился огромного уважения к нему. Мне стало грустно и завидно лишь потому, что он верит в Бога, а я нет. Он имеет Божественное присутствие в своей жизни – а я не имею.

– А разве Бог не умер? Разве не так писал твой… ну, кто?! Ай, неважно!

– Я сижу во тьме и играю со своими демонами, либо они играют мною, – продолжил я, проигнорировав комментарии Аси. – И все-таки в чем-то и ты была права. Ведь и мне вся эта ученость, хоть я и не ученый никакой, видится противной, пустой, нигилистической. Когда я был в отчаянии, мне было так плохо. Это было безумие. И знаешь, когда тебе очень больно, хочется лишь одного – унять боль. Когда ты задыхаешься – хочется лишь воздуха. Воздух есть спасение для задыхающегося, вот и я жаждал его, искал спасения. Но все, что мог дать мне разум, – это бесконечный холод пустоты. Там, где у кого-то Бог, у меня бездонная пропасть. Тогда я понял, как же хорошо иметь Бога. Как бы плохо тебе ни было, даже если ты одинок, ты знаешь, что не один, можешь вступить в диалог с Богом, но я не нашел в себе Его. С тех пор я уважаю истинно верующих людей за их способность верить. Я завидую им и в этой зависти себе противен. Впрочем, эти мысли – от слабости, а раз Бог не часть моего мира, стало быть, я должен стерпеть и выстоять без него. Это ведь справедливо…

– Ну, стало быть! О, касательно веры! Я вспомнила, что одна моя знакомая, фамилии которой я уже и не припомню, сказала как-то, что верит в себя. Я тогда не придала этому особого значения. Только вот сейчас задумалась и поняла, что это как-то противоречиво. Зачем верить в себя? В себя может верить только тот, кто себя не знает, верно? Вся вера – лишь от незнания. Иначе какая это вера? Я вот, например, себя знаю, знаю свои возможности, а посему и верить смысла нет. Ведь я знаю, какую картину я могу написать, а какую нет, на каком языке я умею читать, а на каком не умею. В общем, глупо это – верить в себя. Не говоря уже о том, а как они «себя» находят-то? А может, никак и не находят. Ведь не ищут. Просто делают то, что должно, – живут. В отличие от тебя… Да и потом, ну что это за жизнь, что вынуждает завидовать какому-то монаху?

– Не знаю, быть может, моя жизнь?

– Жизнь-то твоя… Вот только почему такая, а не иная?

– А какая разница? Она такая, какая есть. Остальное неважно. Что есть, то есть! – отрезал я.

– Ну, как скажешь…

– Ладно, не будем об этом. – Немного помолчав, я продолжил: – А что же получается: ты бросила университет, ходила к нашему Учителю на занятия и работаешь кассиршей?

– Бросила университет, ходила на занятия, работаю кассиршей, – повторила Ася. – Тебя что-то не устраивает? – Она приподнялась в кресле, скрестила руки и вцепилась в меня воинственным взглядом.

– Нет, просто любопытно…

Она не отводила от меня свой взгляд:

– А чего это ты вдруг разлюбопытствовался? Вот сиди и мусоль своих монахов да художников, и кого еще там… точно, философов! – Немного помолчав, она продолжила: – Это было мое решение! И плевать я хотела на весь мир и на то, что обо мне думают! Да и потом, кому сейчас нужны университеты? Закомплексованные родители, не достигшие ничего в жизни, или достигшие, но пораженные этим вот – деревенским комплексом, отправляют детей в университеты. Везде они! Эти университеты… А толку? Во времена твоего любимого Достоевского в России их было куда меньше. А Достоевский вот был! Многие тогда даже читать не умели, но что с того? А сейчас все умеют, и что? А где наш новый Достоевский? Толстой? Тургенев? Наконец, где наш новый Пушкин? А нет их! А потому, что нет смысла в этих университетах! А то парадоксально как-то выходит: раз университетов много, значит, и великих умов должно быть больше, но их нет. Где эти умы? А что делают в этих университетах? Крадут жизни! Вот что! Я лучше буду пару раз в неделю сидеть за кассой, но в свободное время читать то, что хочу я, и узнавать то, что хочу я, чем тратить жизнь на этот вздор! А учителя… Ты видел их? Чему они могут научить? Только презрению к учению и ничему больше. Ведь все ненавидят учиться! Или я неправа? Разве не счастливы дети, когда им удается прогулять урок! Разве студенты не радуются, если их бесконечные пары отменяют? Конечно, радуются! И только в этом они по-настоящему честны, в эмоциях, в поступках! А я не хочу тратить жизнь на все эти глупости! Это жизнь?! Это пусть вот они – иные – тратят свои жизни на этот вздор! Пусть учатся, работают, заводят семьи, а потом ходят к психологам! А я хочу быть свободной!

– А тебе не кажется, что ты сбежала от ответственности и лишь устремилась к импульсивным удовольствиям?

– Каким еще удовольствиям?! – сердито спросила Ася. – Где ты видишь, чтобы я пребывала в удовольствиях? Да и о каких удовольствиях идет речь? Я что тебе, дворовая девка?! Часто меня видел в сомнительных местах или заставал за сомнительным времяпрепровождением? Ну-ка, покажи мне мои импульсивные удовольствия?

– Извини, я не так выразился…

– Отвечай! Быстро! О каких удовольствиях идет речь?! Моя прабабушка – из дворянского рода! И все годы советской власти моя семья скрывала это. И жили мы, дворяне, как простой люд, а то и хуже! Как скот! Философский пароход ушел! Репрессированы были родственники моей прабабки, и все-таки она осталась тут – в России. А ты меня еще в чем-то упрекаешь? Ибо я захотела того, что принадлежит мне по праву? Свободы?! Если они вон рады прожить такую гнусную жизнь, пусть живут, как куклы! Как машины! Пусть живут, мне нет дела до этого! А я хочу дышать воздухом свободы хотя бы чуть-чуть! И никто не смеет меня за это судить! Никто не может судить мой путь, тем более если идет путем банальным. А я буду страдать, но ничего! Мои предки страдали… Что есть мои страдания в сравнении с их страданием? Мелочь! Я могу читать, что я хочу, я могу быть тем, кем хочу – этого достаточно.

– А кем ты хочешь быть?

– Кем?! – истерически рассмеялась Ася. – Ты спрашиваешь, кем я хочу быть?! Собой! Прежде всего я хочу быть собой! Даже если я буду нищей умирать в грязи, я буду умирать с улыбкой, ибо буду знать, что, по крайней мере, я не предавала себя.

Глава II

Удушье

Сырость, слякоть и бесконечные блуждания – таковы были мои сны, такова была моя явь. На улицах было пусто и мрачно, солнце давно не появлялось, то и дело шли дожди. Стоял март.

В ту пору я подрабатывал в одной государственной конторе. Суть работы заключалась в том, что мне надо было обходить квартиры, вручать людям листовки и информировать об услугах, кои предлагал работодатель. Начиная с верхнего этажа я спускался по лестнице и постукивал в каждую из дверей. Хотя тут я лукавлю, все-таки стучал я не в каждую дверь. Были такие двери, которые чем-то меня пугали – я не решался приближаться к ним, просто проходил мимо. Так и проносились те дни, от верхнего этажа до нижнего, и снова по новой.

К моей глупой и трусливой радости, двери открывались не столь часто, но порой все-таки открывались. Некоторые и вовсе были на цепочке, и находясь по ту сторону, люди глазели на меня в маленькую щель, окидывая с ног до головы, подозрительным взглядом.

Некоторые хозяева и сами выходили в подъезд. Такие, как правило, закуривали сигарету и медленно ее тянули, попутно слушая мои речи о том, что я готов им предложить. Было неловко, ведь в таких ситуациях они обычно молчали и, лишь изредка стряхивая пепел с сигареты, косились на меня. Когда же сигарета истлела, они тушили ее об железную баночку на подоконнике, что имелась почти в каждом подъезде.

Как-то я двигался вдоль магазина, между бело-синими зданиями, напротив которого стояла детская площадка. Там был ржавый забор, за ним играли дети. Я бы и не обратил внимания на них, если бы на всю улицу не раздался громкий детский вопль. Одна из девочек рыдала и сквозь слезы вопрошала: разве можно душить своих друзей? А ты нам не друг – отвечали ей другие дети. Девочка, рыдая, вся в слезах, медленно поплелась прочь. А я молча смотрел ей вслед и не знал, что делать. Сейчас я уже вижу разные варианты того, как мог бы поступить. Но тогда у меня был ступор, все внутри сжалось, и я думал: возненавидит ли она людей после этого?

Лекция

Мне довелось достать билет на одну лекцию. Его я купил заблаговременно и бережно хранил в своем кошельке. До этого мне не доводилось посещать какие-либо лекции, не считая тех, что были во времена моей учебы.

Я стал больше читать, читал довольно-таки спонтанно. Как-то поутру мне в голову пришли мысли об одной книге, и я посчитал своим долгом ее прочесть – я углядел в этом некий символизм. Я читал не по плану, а по велению судьбы. Хотя, разумеется, у меня был список для чтения – там были книги от самых древних времен до наших дней. Я полагал, что если прочту их все, то получу весь мировой опыт. До сих пор я так и не прочел даже половину – лишь пару египетских рассказов, которые тут же забыл; ничто не сохранилось в моей памяти, кроме как: «Фараон – да будет он жив, невредим и здрав!» Также я пробежался по диалогам Платона и безуспешно пытался приобщиться к греческой драме. Так или иначе, как я и говорил, читал я весьма спонтанно и редко, но зато если уж начинал, то быстро расправлялся с той или иной книгой.

С Асей мы стали видеться еще чаще. Пока в ее жизни также ничего не менялось. Она ходила на ту же работу. В свободное же время либо была со мной, либо занималась каким-то своим тайным искусством, в которое не спешила меня посвящать.

– Господи, зачем тебе этот вздор? – раздался возглас Аси на все помещение. – На кой черт тебе эта лекция? Хочешь, я сама прочту тебе такую! О, ужас, а сколько стоит этот билет? А?! Сколько ты потратил?

– Это не имеет значения, – тихо проговорил я.

– Еще как имеет, ведь в этом вся суть – содрать с тебя кучу денег! Твой Сократ разве брал деньги с учеников, это же что тогда получается… Ты идешь к этому… к кому? Ай, к софисту! Разве нет?

– Не болтай о том, чего не ведаешь, сколько можно уже…

– А я буду болтать! Буду!

– Это может продолжаться бесконечно, – скрестил я руки на груди.

– Ладно, – успокоилась Ася. – А покажи-ка мне свой билет! – Вмиг она сделалась крайне серьезной и строгой.

– Зачем это? – с опаской я покосился на нее.

– Просто хочу посмотреть, – невозмутимым и ровным тоном проговорила Ася.

– Держи.

– Да! – С ликованием она выхватила мой билет. – Да-да-да!

– Что «да»? – с испугом спросил я.

– Я… Я… Я его сейчас порву! – захихикала она и принялась оттягивать края билета.

– Стой! Зачем?!

– А затем, что тебе это ни к чему! Вот зачем! Радомир Сапольков – «Биология зла и блага»! – прочла Ася и порвала билет на две части. – Вот так-то! А деньги… А я тебе отдам деньги, не волнуйся! Ты мне еще спасибо скажешь… Разве стала бы я вредить тебе? Ну сам подумай!

– Не знаю, но и пользы в этом вижу мало, ибо подумать только – ты порвала мой билет на лекцию, – досадовал я, собирая со стола кусочки.

– Да ладно, после этой лекции была бы другая, а потом еще, а оно тебе надо? Это все бизнес и не более! Да и потом, разве в наши дни живут мыслители, подобные Канту, Хайдеггеру… ну и кто еще там? Крекер Егор?

– Кьеркегор, – с раздражением поправил я.

– Ну да, точно, он самый, я так и сказала, —улыбнулась Ася во весь рот.

– А кстати, а когда эта лекция?

– Вообще-то сегодня в 20:00.

На часах было 19:08. Не выдавая своего волнения, под ложным предлогом я все-таки смылся из кафешки и бросил Асю скучать одну. Я побежал в канцелярский магазин, но он был закрыт, как назло, были закрыты и все другие. Один я все-таки нашел. Кое-как склеил свой билет и побежал со всех ног во Дворец культуры, где проходила лекция. Я поднялся по ступенькам со всех ног, в спешке пару раз поскользнулся – и вот я был у дверей в зал.

– Любезный, если вы на лекцию, то вы опоздали, – раздался чей-то голос сбоку.

– Опоздал? – запыхавшись, спросил я.

– Да, опоздали, лекция закончилась, – повторил незнакомец и убрал свой блокнот в карман.

Я сполз по стенке и уселся на лестнице, неподалеку от дверей в зал. Я был одновременно расстроен и зол. К тому же только теперь, усевшись на ступени, я обратил внимание на свои насквозь мокрые ботинки, которые промочил, несясь по лужам.

– Ну что же, любезный, не переживайте, все равно лекция была дрянь.

– Не верьте ему! Он лжет! – раздался чей-то еще голос неподалеку.

– И то верно, лекция в самый раз для детерминистов! – подхватил незнакомец и обернулся ко мне. – Говорю же – дрянь! Поверьте мне – нечего жалеть.

– Дрянь не дрянь, но все лучше, чем ничего, – с досадой заметил я.

– Что еще за глупости? Видится мне, что это лишь порождения закомплексованного ума! Поверьте, иногда и ничто есть благо. Вот буддисты со мной согласятся. А так… ну пришли бы вы сюда, и вам в уши начали бы заливать о том, что никакой свободы воли нет, что все детерминировано и обусловлено нашими биологическими процессами. А все иное чушь! Да, вот так бы он вам и сказал – чушь!

– А что, разве не так? – подошел второй незнакомец, натягивая куртку. – Хочешь сказать, биология не играет роли в нашем поведении?

– Ну почему же, еще как играет, я же не утверждаю, будто это не так.

– Ну и в чем тогда проблема?

– Да в том, что это было бы слишком просто! Это упрощение человеческой природы. Это как… Вот, например, люди полетели в космос и узрели бесконечную тьму, что простирается над ними, и заключили якобы: нет никакого Бога на небесах! Хорошо, но почему их не смутила та бесконечная тьма вокруг, которую им довелось узреть? Что это? Меня вот она смущает… Впрочем, это глупый пример, ибо люди давно знали об этой тьме.

– То-то же, так что осторожно, а то опять ляпнешь глупость! Философ! Ну а я пойду. – Второй незнакомец натянул наконец-таки куртку и начал удаляться. – Кстати, жду тебя на следующей лекции! – подмигнул он незнакомцу, что был напротив меня, и тут же скрылся.

– Фух, ушел этот детерминист несчастный. – Незнакомец скатился по стене вниз ко мне и уселся рядом. – А ведь знаете, меня больше волнует то, что нам предстоит после смерти Бога. Да, я знаю, что мы – русские, и наш Бог не то чтобы умер, вернее, он умер, да, как и Бог европейцев. Но вот опять как бы воскрес. С другой стороны, это уже далеко не тот Бог, и все-таки, нет, и наш Бог мертв, мертв однозначно. И эти новые ценности, что проникают в нашу обитель из-за океана, и волны переселенцев… Сдается мне, что наше время будет неким великим переселением народов или же войн. Все странно, а главное – как это осмыслить? Можно было бы подумать, что это некий крах, вот только для миллионов людей это торжество, по крайней мере, они так думают. А может, и крахом оно видится лишь мне и таким, как я? Вымирающим людям. Ай, чего это я… – утомленный, он на секунду закрыл глаза. Немного помолчав, продолжил: – Знаете, а у меня ведь есть своя собственная философия, которую я создаю. Все силы трачу на нее.

– Да ну! – подхватил я. – Поделитесь?

– А как же не поделиться?! – удовлетворенно воскликнул незнакомец. – На лекции вы уже не побываете, но хотя бы послушаете мои дилетантские теории. Так вот: сперва я заметил, что за все надо платить – и не деньгами, а всем подряд, смотря что хочешь. Вот кто-то любит слушать музыку – рано оглохнет. Кто-то любит много читать – рано ослепнет и так далее. Примеров тому тьма, но логику вы понимаете. Ведь так?

– Так.

– Согласны?

– Согласен.

– Что ж, хорошо. Но суть даже не в том, что каждое действие подобно монете, брошенной в копилку небытия. Ведь жизнь, как песочные часы, хочешь не хочешь, а каждый день, каждую минуту все и так утекает, приближая тем самым конец. – Он задумался, откашлялся и продолжил: – Ну так вот, это данность, это надо осознать и не более. Суть лишь в том, что… а как, коли жизнь есть мгновение, распорядиться ею с наибольшей… не знаю, ну, скажем, выгодой?

– Вероятно, вы придумали, как?

– Любезный, – на его лице сверкнула улыбка. – Конечно, придумал! Быть может, вы найдете в моих словах что-то знакомое, что-то, что говорили великие философы прошлого, – это нормально, это преемственность. Есть кое-что, что отличает меня от оных, и мои теории. Ну так вот, суть в том, что я придумываю концепцию осознанного сознания… Не знаю, мне очень бы хотелось ее назвать «Метод чистого сознания». Но это не то, ибо согласно моему методу, оно скорее фильтрованное, нежели чистое. Но не суть! В общем, смотрите: каждый из нас рождается и живет, но живет не совсем полноценно… Как бы это сказать, как бы сказать… Хм, живет по инерции! Ну или просто живет, – на слове «просто» он сделал акцент, – ничего не осознает, но думает, что осознает; не знает, зачем он есть и знать не хочет; его не волнует, почему он есть тут, а не там… Ну, все это, надо полагать, вы и сами понимаете. Это ведь банальный экзистенциализм! Ну или, как сами экзистенциалисты говорят: «Существование предшествует сущности». Не будем вдаваться в подробности, а именно в то, как эту сущность обрести – это уже совсем другой разговор. Моя же философия рассчитана на тех, кто более или менее эту сущность обрел, осознал и разобрался во внутренних противоречиях. Как думаете, что есть самое главное в личности?

– Осознание?

– Верно. Из осознания проистекает знание того, зачем ты совершаешь то или иное действие. Мы уже говорили, что за все надо платить, и вот осознанный человек всегда это чувствует; он знает, что если сейчас сделает так, далее будет сяк; он всегда зрит в следствие. Иные же просто делают, что хотят, но загвоздка в том, что они думают, будто делают то по своей воле… Я не детерминист и не буду уповать на биологию, как это делает Сапольков. Я к тому, что в нашу эпоху постправды людьми управляют, манипулируют и так далее. Делают это другие люди, в интересах тех или иных… Но это мы опустим. Моя же философия заключается в том, что надо самого себя направлять, говоря простым языком: осознавать все эти внешние воздействия и в своем пути упираться на то, что исходит изнутри, а не снаружи. Ведь сейчас век не только постправды, сейчас век пост-всего… И проблем достаточно. Но каков инструмент манипуляции, вы задумывались?

– Информация?

– Именно! Информационное поле, оно определяет субъекта, оно на него влияет. И по сути своей большинство людей пребывают в информационном мусоре. Как можно говорить про личность, когда она покрыта слоями хлама? И таковы современные люди, они берут и перекидывают этот хлам из одной помойки в другую, ой, вернее, из одной головы в другую. Прямо вот как я сейчас, – он ехидно улыбнулся, – только я знаю, что делюсь не мусором, а чем-то полезным, ведь так?

– Так-так.

– И каков же выход? – спросите вы? А я вам отвечу: информационный аскетизм!

– То есть?

– То есть субъект должен изолироваться от всех источников информации, от всех новостей… Посудите сами, зачем этим простолюдинам информация о политике, мире, катастрофах, разве могут они на это повлиять? Нет, не могут! Единственное, на что могут, так это на свою жизнь, а между тем, эта информация и формирует их жизнь. Потому кто-то из них левый, кто-то правый, и в большей степени это определяет лишь то информационное поле, в которое они попали. Разумеется, есть и осознанные левые, и осознанные правые. Но толпа – всегда неосознанна. Вы ведь и сами замечали, что люди ведут себя согласно тому, чем себя окружили, и на основе этого тянутся к подобному. Я не предлагаю абсолютный аскетизм, хотя, думаю, годик или два можно и пожить в абсолютном – получше изучить движения своей души, например. Вы помните, что мы опустили обретение сущности?

– Помню.

– Да будет так, за это вы меня простите, я надеюсь. Итак, далее я предлагаю вот что… хм, необходимо обретение личности, а следовательно, и обретение воли к власти, то есть власти над собой, вы же понимаете меня?

– Понимаю.

– Прекрасно. Первое условие: воля или главенствующее начало – оно будет направлять. Второе условие: информационный вакуум, тишина и покой. И когда эти условия выполнены, мы переходим к следующему этапу, а именно: мы начинаем вести осознанное существование – формировать себя. Почему формировать? Да потому, что прошлый вы собою не являетесь. Вот сами посудите: что общего между вами сейчас и вами десять лет назад? Имя, гены, что еще? Общее, конечно, есть, но не в плане личности. Ведь так? Например, тогда вы любили одно, сейчас другое – так бывает. Человек есть вечное движение, а моя теория лишь предлагает обуздать это движение, двигаться не по инерции, а самому направлять себя. Итак, итог – наш мир есть обилие информации, через нее он существует. Далее же вы будете направлять себя сами, туда, куда захотите. Но правда в том, что нам, людям, нужен толчок, пример. Если бы я родился в лесу, то не умел бы говорить, а говорю лишь потому, что у меня был пример говорения в лице моих родителей. Третий этап подразумевает тягу к примерам. Вы должны избрать себе учителя. Это может быть философ в бочке или же последний из пяти хороших императоров Рима – это не имеет значения, все они связаны. Ваша задача – начать с ними общение. Вы спросите: как? А я вам отвечу: читая их мысли, вбирая в себя их опыт. Они и будут тем светом в конце туннеля, что будет вести вас. Важно лишь то, что вы осознанно последовали за ними, ибо вы личность, вас направляет не реклама или что-то еще, а воля! Разумеете?

– Разумею.

– Ну и как вам? Со всем согласны или есть слабые места?

– Слабые места? Право не знаю, быть может, иной, более разумный, нашел бы и изъяны, но я…

– Любезный, надеюсь, я привнес вам в жизнь что-то полезное и не был в роли этих популярных дармоедов, что крадут внимание, следовательно, и жизни плебса. Ну, а мне пора… Кстати, я ведь совершенно забыл об учении о благе и ответственности! Помните: стремитесь к благу и несите его другим! Можно было бы и лучше сформулировать свои мысли, но что сделано, то сделано. Остается лишь извлечь урок из этого. Быть может, когда-нибудь вы прочтете мои труды, – на секунду он задумался и немного поник, – хотя вряд ли, наверняка они утонут в этом информационном потоке мусора. В конце концов, кто я такой, чтобы выступать против бытия! И еще мой вам совет: не тратьте время на эти лекции, лучше живите своим умом! Я на них хожу, видите ли, лишь потому, что там выступают мои оппоненты, я слушаю их теории, анализирую. Когда-нибудь я разгромлю их! А этот Радомир Сапольков со своей биологией зла… трата времени! Ну-с, до встречи! Быть может, еще свидимся! – Он подмигнул мне и медленно удалился.

На беседу ушло около часа, было в районе 22:00. Интуиция повела меня обратно в нашу излюбленную кафешку.