Текст книги "«Мой друг – инопланетянин!»"

– Не понял? Какое шоу мозгов?

– Каламбур. Песня у вас такая на Земле есть: «Show must go on» Что значит, «Шоу должно продолжаться». А мы его прекращаем.

Он надавил на клавишу компьютера. Все подернулось молочной дымкой. Я бы сказал, что мы плыли в тумане. Или мы были внутри тумана. А туман был в нас. И вдруг я определил ситуацию точнее, и мне почему-то стало страшно: МЫ САМИ БЫЛИ ЭТИМ ТУМАНОМ!

* * *

Когда все прояснилось, мы увидели, что территория вокруг Зоны совершенно пуста.

– Смотрите, – Петр ловко облетел вокруг забора, и завис в некотором отдалении.

Мы увидели машину, как две капли воды, похожую на нашу. Она бодро подлетела к границе Зоны, на секунду зависла и, лихо маневрируя, исчезла за забором.

– Что это, Петь? Тут еще кто-то летает? Мы что, не одни… такие? – я вопросительно посмотрел на него.

– Одни, одни. Успокойся. Это мы и были. Семнадцать дней назад.

VI. СЕМНАДЦАТЬ ДНЕЙ НАЗАД

Мы вошли в мою петербургскую квартиру. Сняли обувь. Прошли в кухню. Чайник на плите был еще теплый.

– Что ж это, Петь? Вот так просто? – Я взглянул на часы. Получалось, что мы вышли из дома полтора часа назад.

– Пиво будешь? – спросил Петр, подходя к барной стойке. Там стояла недопитая бутылка пива, которую мы открыли полтора часа назад, уходя на развлекуху «Наша месть бандюгам за убитого Петра».

«Убитый» Петр, кажется, горестным размышлениям был подвержен в меньшей мере. Он уже пил пиво, закусывая недоеденной воблой.

– Сейчас бы водочки жахнуть с соленым огурчиком…

«Кхе, кхе», – донеслось из коридора. На табуретке у входа сидел Леха. Он, не прерывал нашего диалога, видимо, справедливо опасаясь быть выпертым на улицу.

– Так, – спросил я. – Ты где живешь?

– Да в подвале на ЛОМО…там же, где вы у пацанов арендовали. Ну, когда друга своего, иностранца, искали… – вконец запутался он.

– Так. Про подвал потом. Из родителей кто? Где живут?

Обычно беспризорники сиротами не бывают – в строгом смысле слова. Некое подобие родителей у них все-таки имеется. И некое подобие дома. Обычно есть алкоголичка-мамаша. Возможно, плюс ее дружок-алкоголик с большими синими кулаками. Пара-тройка кошек и собак. Все это упаковано в одной комнате коммуналки, не подлежащей расселению (в лучшем случае) или в загородном доме, подлежащем сносу (в худшем).

– Мать у меня. Живем здесь недалеко, на 9-й Советской. Дом там такой на углу с Мытнинской. Трещина еще в нем. Под расселение, говорят. Туда уже никого и не селят. Обрушиться, говорят, может. Хорошо, нам люди помогли – прописали, а то бы вообще из Питера пинком под зад куда нибудь в Горелово. Раньше у нас комната на Невском была – огромная, как зал! Мамка сказала, что нам такая большая не нужна: убирать трудно. Вот и сменялись. Обманули нас, я думаю… – вдруг по-взрослому добавил он. – Ну и тварь эта с нами живет – все Коляном кличут. Мать его еще мужем называет. Только не помню я, чтобы они расписываться ходили. Свадьбу-то, правда, раз пять гуляли. Пока было, что из материных шмоток продать. Обычно, свадьбы Колян долгие закатывает: с дружками погудеть.

– Что за Колян? Возраст? Род занятий? – пробудился от раздумий Петр.

– Возраст – лет сорок. На вид, – прибавил Леха. Я эту его поправку понял: алкаши обычно выглядят сильно старше. – Ну, занятий его не знаю. Сам он себя «авторитетом» кличет. Только какой он авторитет? Так, среди местной гопоты если только. Я от него за пять лет слова нормального не слышал.

– Так, здесь вводных достаточно, – я взял инициативу в свои руки: как показывала практика, в земных условиях Петр подозрительно быстро расслаблялся. – Садись к столу, наливай, бери в холодильнике, что хочешь. Кроме пива, – поправился я. – Детям пива не даем.

– Да какой я «детям», – повел плечом Леха, но по лицу было видно: рад, что не гонят, и согласен на условия.

Я достал из холодильника пол-литра «Абсолюта» и закуску. Поставил две стопки.

– 

Ух ты! – заметно оживился Петр.

– Ты радоваться подожди, – я был намерен сперва прояснить все обстоятельства. – Нам назад когда двигать? Времени у нас сколько? И что мы должны успеть?

– Я понял, Димыч, – он посмотрел на часы. – Снова в Зоне мы можем появиться самое раннее через 17 суток, 6 часов и сколько-то минут. – То есть, мы не должны войти в Зону до того, как мы ее покинули.

– Встреча с самим собой… – ужасным голосом высказал я догадку.

– Да встречайся, сколько хочешь, особенно, если об этом заранее знаешь. Мы, кстати, себя уже видели. Помнишь? Никаких проблем. Но это только вне Зоны! Два же идентичных объекта, одновременно проявившись в чужом мире, могут привести к непредсказуемым последствиям. Так что, если я правильно понял твой вопрос: времени у нас до фига.

– Так, с этим тоже понятно, – я налил в стопки по пятьдесят грамм. Выпили, закусили. Я задумался о том, что нужно прощупать ситуацию с работой. Не изменилось ли что в этом Мире пока мы путешествовали.

Как я уже несколько смутно припоминал, в момент начала всех этих уголовных неприятностей, мы работали с иностранными журналистами, снимающими в Петербурге фильм про уличных детей. Связи с которыми я позже и применил на деле. Что же сейчас?

– Ты пока поесть что-нибудь приготовь. – попросил я Петра. Вернусь через минуту. – Я ушел в кабинет, включил компьютер, посмотрел мейлы. Один, из Иордании, прочитал три раза, не веря своим глазам. «Ну все… мать… только этого не хватало!» – в письме, полученном от наших партнеров в Иордании, говорилось, что патрон фонда, Его Величество, планирует посетить Санкт-Петербург с неофициальным визитом. И, поскольку считается, что мы главные представители фонда Его Величества, то он посетит все наши проекты. И при этом желает, чтобы сопровождал Его Величество и переводил – лично я, как руководитель организации и координатор их деятельльности в Санкт– Петербурге.

Большего геморроя придумать было бы невозможно. Охрана, протокол, машины сопровождения, пресса и т.д. Всё, конечно, в тесной дружбе с ФСБ, ФСО, МВД, ГАИ и Смольным. Дат не было. Так… Я набрал телефон нашего исполнительного директора:

– Лена, что за фигня с Величеством? Когда это?

– Я говорила с ними по телефону. Это пока только мысль. Идея. Ну, через полгода может. Самое раннее. Что ответить?

– Отвечай – идея супер! Мы в восторге!

– Поняла.

– Что с журналистами? – осторожно спросил я, ожидая любого ответа, вплоть до того, что никаких журналистов к нам никогда не приезжало.

– Я встретила, – оптимистично ответила Лена. – Целая толпа. Йорг этот, фотограф, тот еще фрукт. На «Плейбой» можно, на обложку: блондин с длинными волосами, одет как с картинки… и как он по подвалам в таком виде лазать собирается?

– А он, что – по подвалам? – я с трудом припоминал происходящее. – Они же там девочек каких-то искали… Мы же их бортанули вроде культурненько?

– Бортануть не вышло. Мы им написали, что девочки – не к нам, мы только реальную жизнь можем показать. Никакого театра, никакой спекуляции. Так они теперь всё сразу хотят.

– Что – всё?!

– И моделей, и реальную жизнь. Их тут целая толпа прибыла. Пять человек. Один оператор – с Йоргом, уличных детей снимать собрался. Другие трое – фотограф, режиссер и директор съемок, будут работать с моделями.

– Что мы должны делать?

– С моделями поможем, я думаю, найдем им телефоны агентств, дадим транспорт и переводчика. А вот с уличными непонятно. Где их так быстро взять? А эти уже губу раскатали: бедные дети в подвале, на чердаке, просят есть, едят, ищут, где спать, спят… и еще иногда сидят на набережной Невы с задумчиво-грустными лицами. Ну, ты знаешь – Йорг, в общем…

– Так. Где они? Когда встреча?

– Завтра. Я их с утра панорамы города отправила снимать. А в двенадцать ты с Йогром в Астории встречаешься, планы обсудить, он вечером уже «уличных» снимать хочет.

– Прямо завтра? Выходные же…

– Йорг сказал, что ему все равно. Выходные – это предрассудок!

– Какой еще предрассудок! – возмутился я. – Ты попробуй к ним на выходных в Швецию приехать! Ни одного Йорга днем с огнем не сыщешь! Просто на неделе билет на самолет вдвое дороже: бизнес-класс выходит! Да ладно… все, пока. Перезвоню! – я повесил трубку.

* * *

Заглянул на кухню. Петр жарил яичницу с колбасой. Вернулся в кабинет – ответил на мейлы, параллельно прозванивая нужные телефоны. Надо было как-то организовывать журналистов.

Конечно, мои дела на фоне только что произошедшего казались смешными, но и сидеть, сложа руки, было скучно. В нашем же общем с Петром деле, помочь я ничем не мог. А так, глядишь, и отвлекусь…

Мобильники отвечали, но везде были включены автоответчики. Чего и следовало ожидать – выходные. Такое впечатление, что никого кроме меня в городе вообще не осталось. То есть придется отбиваться самому. «Так, – думал я, продолжая отвечать на мейлы, – Леху тут оставлять нельзя. Куда ж его деть-то? Самое лучшее – домой вернуть, да там этот Николаич. Или Коляныч, блин? Ладно…»

– Кушать подано! Идите жрать, пожалуйста! – послышался голос с кухни.

На столе красовались три тарелки с яичницей. Леха сидел со строгим выражением лица и, не переставая, грузил Петра историями из своей богатой событиями жизни. Петр, похоже, жахнул еще полташку и пребывал в наилучшем расположении духа.

– … Мы тогда в Рыбацком жили – на чердаке, человек десять вместе, ну разбредались днем, а вечером собирались – потусоваться, выпить… дышали многие… девки тоже были: три шмары страшные, малолетки. Их, правда, и не трогал никто, кому охота, чтоб потом…

– Леха! – перебил его я. Ты нам про часы-то левак прогнал? Для жалости?

Леха остановился и стал внимательно изучать яичницу.

– Может, тебе лупу дать? А то ты что-то никак рассмотреть не можешь, что это перед тобой за яичница такая удивительная?

Он, видимо, понял, что запираться дальше смысла нет, но повел себя странно: встал и бросив на ходу: «Ну да ладно, мы ж партнеры теперь; не буду вас парить», – достал что-то из кармана куртки и вернулся за стол. Со словами: «Загрузил я вас по поводу часов», – он положил на стол золотой «Ролекс». У меня отвисла челюсть.

– Скрысятничал-то я вправду, да только никто меня не побрал. И не гнал меня никто никуда. Разведать послали. Там же точка наша бывшая. Ждут меня сегодня-завтра с рассказами. Че делать будем?

«Так, – подумал я. – Первое: проблема с Лехиной ночевкой отпала; с Коляном разберемся обязательно, но попозже. Второе: проблема со съемками документального фильма «из жизни бедных беспризорников», кажется, становилась тоже легко решаемой. Третье: я оценил Лехин ответ. Он мог просто показать часы, и вопросы о том, что он нас парил, отпали бы сами собой. Он же выложил все как есть.

– А где вы сейчас тусуетесь-то?

– В Адмиралтейском, у Троицкого. Там шмара одна мелкая, лет двенадцать. Одна в квартире осталась. Отец на зоне, мать от передозняка померла. С бабкой жила запойной. Ну а бабка, в натуре, уже месяца два как пропала. Видать, по пьянке ласты где-то склеила. Разве ж найдешь? Малолетка одна теперь живет. Ну, ясно, тусни набежало со всего района. И так человек десять было. Нас еще семеро прибавилось. Мы там порядок быстро навели. У нас же строго. Клей, конечно, герыч. Девки работают – правда, больше, чем себе на жрачку че-то все никак не заработают. – В голосе проскользнули сварливые интонации. – Да у нас и не лагерь трудовой – беспризорное сообщество!

– Значит, Алексей, слушай сюда. Сейчас идешь к своим, говоришь – информации ноль. Никто не приходил. И вообще – может, мы туда через год намылимся… Ну, скажи – еще недельку подежурить стоит – и сам возьмись за это дело. К Зоне никого не подпускать. И еще дело номер два. Нужна помощь.

Алексей подобрался. Петр доел яичницу, посмотрел на меня серьезно и налил по сто «Абсолюта». Пододвинул огурчики. Чокнулись:

«За успех предприятия» – тост прозвучал вполне в духе развивающихся событий. Выпили. Закусили. Мысли стали проясняться.

– В общем, – продолжил я тему, – ко мне приехали шведские журналисты. Хотят снять сюжет о жизни беспризорников. Не для телевидения. Здесь нигде не покажут. Для благотворительности. Вам же помогают разные организации?

– Ну, ходят все время. «Мир без границ», «Общество спасения», «Красный крест». Да всех не упомнишь. Христианских особенно много. Про Иисуса грузят. Интересно иногда.

– Помогают они вам? Или так – туфта сплошная?

– Не, че туфта, помогают многие. Талоны в столовку раздают. Нам же иногда жрать реально нечего. Опять же, поговорить с нормальными людьми – тоже любопытно. Вокруг нас круглый день – алкаши да урки – того и гляди, в фейс получишь. А тут – есть кому вопросы задать. Да и помогают, с бумагами особенно. Мамке моей паспорт получить помогли – она теперь человеком стала. Прикинь, в ювелирном павильоне работает! Уборщицей. Да кто бы ее без ксивы туда взял?

– В общем, так, – с беспризорниками я всегда был предельно откровенен. – А всех этих социальных работников, о которых ты рассказываешь, и все эти столовые благотворительные нужно оплачивать. И деньги где-то брать. Так вот, для этого есть международные фонды, которые эти деньги собирают и сюда передают.

– Ну да, передают! – саркастически произнес Алексей.

– Слушай, Леша, а если они ничего не передают, то кто же вас кормит и паспорта выправляет – фантомы что ли?

– Да ладно, не пальцем деланный. С ребятами поговорю. Срастется, уверен. Они ж тебя знают.

На этом мы с ним и распрощались. Я дал ему таксофонную карту – с уговором, что завтра будет звонить мне каждый час, если не буду брать трубку.

* * *

На следующее утро я сидел в фойе гостиницы «Астория» с сияющим видом. Как всегда, перед встречей с совершенно незнакомыми людьми, я немного волновался. Тем более, что это не была просто встреча – нам предстояло вместе работать. Они могли оказаться какими угодно: от полных жлобов до прикольных ребят, с которыми просто интересно провести время. Наконец, в холле начали появляться подходящие по описаниям иностранцы. Я узнавал их сразу: журналисты и телевизионщики – народ специфический и по виду, и по поведению.

Все, кроме Йорга, в общем-то, укладывались в привычные стереотипы. Он же выглядел странновато. Крашеный блондин с завитыми локонами ниже плеч и ангельским лицом: огромные голубые глаза, прямой нос со слегка раздувающимися, как у породистой лошади, ноздрями, чувственный рот. Сам худой, высокий, с чуть угловатой, но стройной фигурой. Одет в обтягивающую белую футболку, штаны на бедрах и огромной ширины, сантиметров двадцать, белый ремень. На ногах, конечно, рваные белые кеды. Я припух. Это он, типа, в подвал к беспризорникам собрался.

* * *

Прибыли на место. Леха встретил нас на улице. Прошли через несколько дворов. Зашли в подъезд, на первом этаже – ободранная дверь. Леха поскребся, потом постучал. Потом еще раз. Дверь открылась, прошли внутрь.

Я повидал немало коммуналок – но это было что-то с чем-то! На квартиру и вовсе не походило. Везде темнота. Окна занавешены одеялами («Чтобы снаружи не заглянул никто», – понял я), единственная лампа горела в одной из двух комнат. А вторая комната была превращена в помойку. Покосившаяся дверь оказалась полуоткрыта: сдвинуть ее в ту или другую сторону не представлялось возможным; комната была заполнена мусором, который по высоте уже доходил мне где-то до пояса. Как я понял, «тусняку» до помойки дойти было лень, и мусор выносили сюда.

Пейзаж завершали стены с серыми, во многих местах уже отставшими обоями, и заплеванный (а в некоторых местах и заблеванный) пол. В туалете и ванной, возможно, и имелись остатки сантехники, но, ввиду отсутствия света, использовались они, видимо, нечасто. По всей квартире стоял сильный запах бензола. «Раньше нюхали клей, теперь, вроде, ваксу для сапог, – подумал я. – Задерживаться в таком шмоне не стоит, быстро крышу снесет».

Прошли в гостиную. Здесь вдоль стен валялись старые, притащенные с помойки, матрасы. Там же наблюдалось некоторое количество деревянных ящиков, служивших, скорее всего, попеременно то стульями, то столами.

В комнате находилось человек десять детей, из них несколько женского пола. Определил я их для себя столь нелестно потому что все их отличие заключалось в длине волос. У двоих – отекшие лица и распухшие ступни ног. «Почки клеем посадили, плохо дело, в таком-то возрасте…». Была, впрочем, и пара девочек помиловиднее.

Леха сидел в стороне, никак не прореагировав на наше поведение. Он был здесь явно не за главного. Это, впрочем, и понятно: парень он хоть и сообразительный, но здесь ценилось другое.

Обведя глазами народ и отметив пару знакомых по «делу о пропавшем иностранце», я остановился на внушительного вида амбале в рваной тельняшке, с парой сохранившихся зубов и серьезного размера кулаками. За мной бесшумно протиснулись Йорг и Петер. Я вышел в центр комнаты.

– Привет, ребята!– и протянул руку парню в тельняшке. – Меня зовут Дима!

Все это произносилось с интонациями, соответствующими, наверное, речи типа: «Да здравствует Советская Социалистическая революция! Ура товарищи!»

– Я Бугор. Про тебя слышал… – я оценил подтекст: «Знаю, что не «динамо», иначе не вписались бы, или тема была бы другая, для вас совсем неприятная». – Какое дело?

Тем временем Йорг и Петер, нисколько не стесняясь окружающей обстановки, удобно расположились на вшивых (в этом у меня не было ни малейших сомнений) матрасах в разных углах комнаты.

Я, честно признаться, немного опасался из-за «голубоватого оттенка» внешности Йорга, но, вроде, все прокатило на «ура». Сыграло роль то, что, во-первых, для русских беспризорников иностранец по необычности вида близок разве что к инопланетянину. Так что удивляться этому вроде как несолидно: типа, «что, в первый раз, что ли, инопланетянина вижу?»

А во-вторых, на всех плакатах наших поп-звезд мужского пола «голубизна» блещет несоизмеримо более ослепительно…

Йорг уже достал камеру и портативный компьютер и теперь что-то показывал подросткам – мультфильм какой-то, что ли. Мультфильм был не очень – но зато на английском, и непонятность происходящего на экране вселяла нешуточное уважение.

Мы переговорили с Бугром. Решили: сегодня снимают здесь, завтра на улице, потом кормежка в столовой и так далее. Тем, кого снимают – зимние шмотки. Денег не просить.

Мы вышли с нашим сотрудником, социальным работником, покурить. Простояли на улице с час. Не хотели возвращаться в бензоловый смрад. О ситуации судили по шуму, доносящемуся из форточки. Все вроде было в пределах. Это был тест – сколько режиссер с оператором могут оставаться с беспризорниками наедине – без переводчиков и сопровождающих. Практика показывала, что самые лучшие кадры снимались именно в эти моменты.

Вернулись в квартиру. Поскреблись и постучались. Едва зайдя, я понял: проблем не будет. Работали профессионально. Двое рассредоточились по комнате. Йорг был в центре внимания: он что-то объяснял на пальцах, временами доставая блестящую цифровую камеру. Снимал двух-трех человек, потом показывал снятые кадры. Открывал компьютер, показывал комиксы. Те же, кого он уже снял, в это время жили своей жизнью – пили чай, общались, входили, выходили. Никому, казалось, не было до них дела. Это была их обыденная жизнь.

А в это время в своем углу Петер, одетый в серую одежду, тихий, неинтересный, не сказавший за все время ни одного слова, смотрел в какой-то невзрачный серый аппарат, завернутый в куртку.

Это и была настоящая профессиональная камера, на которую снималось кино. В котором не было персонажа по имени Йорг.

* * *

Вернулся я домой около полуночи весьма довольный. Сняли все, что планировали, договорились о дальнейших действиях. В общем, ближайшая неделя была расписана по минутам.

Открыв дверь и войдя в квартиру, я застал сюрреалистическую картину: Петр сидел за компьютером, рядом стояла почти допитая бутылка водки, банка с солеными огурцами и пепельница, полная окурков. Пикантность ситуации усиливалась тем, что на экране монитора со страшной скоростью мелькали сложнейшие интегральные уравнения. Петр не сводил взгляд с экрана и периодически делал отметки на лежащем перед ним листе бумаги. Судя по количеству листов с отметками, занятие это продолжалось уже много часов. Из колонок стереосистемы с жуткой громкостью рычала песня Высоцкого:

Я коней напою,

Я куплет допою.

Хоть немного еще

Постою на краю…

Я приглушил звук. Постоял, посмотрел на экран.

– Что, Петь, все так плохо?

– Хуже некуда. Идет спиралевидное уничтожение дисфункции. Компьютер не справляется, приходится вручную подбивать. А у тебя как?

– Да нормально, Петь. Только мелкие у меня все дела-то, в сравнении, так сказать, с пережитым и грядущим. Даже говорить не хочется. Особенно при виде твоих интегралов. Может, мне бросить все и тебе помогать?

– А вот это, Димыч, зря! Твои обыденные дела там, – он кивнул на экран, – чуть не на первом месте. И как у тебя в жизни что меняется, так тут сразу целый переворот. Ведь то, что я тогда к тебе в дверь позвонил, а ты меня впустил, это ведь тоже была твоя обыденная жизнь. Так что ты должен сейчас действовать и жить так, словно с тобой ничего особенного не случилось. Иначе включается кольцевой эффект: ты меняешь свои реакции на события, из-за этого меняется реальность, в которой начинают происходить другие события, и т.д. В общем, старайся быть собой обычным. Это и будет твоя помощь. А еще… – он помолчал. – С тем, что у тебя сейчас в жизни происходит, вообще-то все не очень просто. Не пойму, в чем дело… – он посмотрел на меня внимательно. – Ты сам пока ничего не заметил? Странное что-нибудь? Персонажи тут у меня какие-то не совсем обычные светятся… не пойму, не пойму… – он снова задумчиво посмотрел на бумаги. – К нашим недавним делам они, правда, отношения, вроде, не имеют. Но и от ваших земных дел, кажется, они так же далеки.

– Ты чего, Петь? – услышаное прозвучало для меня крайне странно. – Ты бы, может, водки столько не пил, а то ошибешься в расчетах где-нибудь… ну, сам понимаешь… – я был в замешательстве от его сообщения. – Мир все-таки спасаем и все такое прочее…

– Ладно, – он встал. – Прав ты, спать пойду. Утро вечера мудренее.

Он выключил компьютер и, чуть пошатываясь, пошел в ванную.

Я еще некоторое время посидел в раздумьях, вытряхнул пепельницу, съел огурец и тоже пошел спать.

VII. ПОИСКИ АНДРОИДА

Утром меня разбудили крики собак, жен и детей. Моя семья вернулась с дачи. Свежевыбритый Петр в чистой одежде сидел за обеденным столом и завтракал. Перед ним на блюдечке лежал огромный образцово-показательный бутерброд с сыром и стояла чашка в которой плавал пакетик чая. Посуда вымыта, бутылки убраны, плита сверкает никелированными ручками.

Моя жена Маруся с опаской заглянула в столовую: обычно, после таких дружеских посиделок ей приходилось долго приводить квартиру в порядок. Строго оглядела Петра. Тот лучезарно улыбнулся. Вышло примерно как у бомжа, случайно попавшего в район элитной застройки.

«Этого» Петра Маруся недолюбливала. «Вот, – говорила она. – Предыдущий твой приятель, тоже, кажется, Петр был… – что это они у тебя все Петры-то? – ты бы их нумеровал, что ли… Так тот интеллигентный был, приятно поговорить! Мы с ним, помню, Ницше часа два оьсуждали – милейший человек: на все имеет свое суждение, и говорит красиво, гладко так…»

Я молчал: перед тем, как идти к нам в гости, Петр I (я решил таки последовать совету жены и пронумеровать их) по моему же совету выучил наизусть сборник критических статей о творчестве Ницше, так что темой владел капитально.

– Жаль, что в Африку уехал, – с сожалением добавляла она (это была моя версия). – А этот… Два метра ростом, мускулатура как у Шварценеггера, – ну разве это мужик?

– Мама! Хочу конфету! – в кухню влетел сын Федя. – Мама! Хочу…

– О, Господи… – Маруся полезла в буфет, – да ты же их всегда что-то хочешь! Тебе табличку надо сделать с надписью: «Хочу конфету» и на грудь повесить, меньше орать будешь.

Федя, получив желаемое, удалился к себе в комнату.

– А что чисто так? – подозрительно спросила Маруся. – Уборщица приходила?

– Нет, это мы… – я замялся. – Ну, Петр, в основном, убрался, типа…

Мне было не совсем ясно, как подействует на мою жену сообщение, что мой приятель вымыл нашу квартиру.

– Ну Вы даете, Петр! – преувеличенно восхищенно протянула жена. – Да вы не без талантов! А чем Вы еще занимаетесь в свободное, так сказать, от занятий физкультурой время?

– В настоящее время, – голосом прилежного ученика охотно отозвался Петр, высоко подняв бутерброд с сыром, – занимаюсь расчетом методологии релаксации квазибивалентного пси-фактора враждебной среды второго уровня. Начал с метода электромагнитного резонанса, но, кажется, придется… индеферентность низкая… – закончил он с некоторым сожалением.

Маруся задумалась. Она работала дизайнером, и, как водится, первое образование получила в политехническом институте. Но, видимо, понять сообщение Петра она, несмотря на знания технических предметов, не сумела даже частично. Помолчала и вышла.

– Вот, – с сожалением сказал Петр, – перемудрил я с телом. Всё дуры какие-то на Мерседесах ко мне цепляются. В кабаке от проституток отбоя нет. А нормальные девушки… – он посмотрел на закрывшуюся за моей женой дверь. – Столько сил надо приложить, чтобы доказать, что не баран, просто нереально… Ай, ладно, – он махнул рукой. – Давай рассказывай, что там у тебя? Чем занят? Я с утра записи просмотрел. Действительно, нашел ошибку.

Я облегченно вздохнул: пусть хоть моя обыденная жизнь таковой и остается, без того заморочек полно.

– В общем, – продолжал Петр, – это не враждебная сила. – Он выразительно посмотрел на меня и добавил неожиданное: – Она по отношению к нам нейтральна. Это просто чужеродная сила. Но это мало что меняет. Проявиться она может как угодно. Она может сублимироваться и в одном, и в нескольких людях одновременно. То есть, нам неизвестно ни количество объектов, ни пол, ни возраст. Известно лишь время их появления в зоне значимости аппроксимируемого пространства-времени.

– И когда же? – у меня внутри все упало.

– Вчера вечером, в 21.17 по Московскому времени. В этот момент они пересекли радиус учитываемого воздействия и автоматически включились в баланс инкарнационных миров. Опосредованно и пассивно. Пока. – Последнее было сказано с ударением на слове «пока».

Я взял телефон:

– Лена, во сколько приземлился самолет со шведами?

– Так, – на том конце провода послышался шелест бумаг, – значит, время прибытия 21-35; – я вздохнул облегченно. – Но, помню, приземлились они раньше. Я еще удивилась: обычно же задерживают. Но с точностью до минуты сказать не могу.

После сообщения Петра я понимал, что тему придется взять под контроль лично. Глаз не спускать с этих журналистов до самого аэропорта и, по возможности, вычислить, в чем здесь дело.

– А что им надо-то от нас? Да и кто это вообще? Какая еще, на фиг – сила?

Настроение испортилось совершенно: я и так уже изрядно устал от всех этих потусторонних приключений. Надеялся хоть дома отдохнуть, а тут – на тебе, пожалуйста.

– Ни на один вопрос ответить, к сожалению, не могу: сила в латентном состоянии. Никак себя не проявляет. Не движется, ни с чем не взаимодействует. По форме – как обычно в таком состоянии: темный шар. Пассионарная энергия – довольно большая. Если перевести в ваши ватты, то сравнима по мощности со среднего размера атомной электростанцией. Проявиться может кем угодно. И даже, – он продолжил после некоторой паузы, – чем угодно.

– Это как? – не понял я.

– Она может оказаться, например, роботом. Или группой роботов. Или вещью какой-нибудь, на вид даже незначительной. Ну, скажем, часами чьими-нибудь. Единственное ограничение, если она станет вещью – это должно быть нечто, что человек может взять с собой повсюду. Потому что для вещи-то этой заставить человека взять себя с собой – нет проблем. Только как это будет выглядеть, если кто-то в зимних кроссовках в бане в парилку попрется? Для конспирации это плохо. Но вариант с вещью – это, пожалуй, та же разновидность робота. Просто не органического, а искусственного.

– А бывают… э… – я замялся, – и органические?

– Да чаще всего органические и бывают. Забирают тела людей или животных. Чаще людей. Потом иногда возвращают. Иногда нет. Из соображений конспирации, опять же. Хотя следов в теле сила не оставляет, но что-то там, считается, в мозгу меняется необратимо. Так что легче убрать.

– Как убрать? – недоуменно спросил я.

– Чаще всего самоубийство. Но может быть и по-другому: несчастный случай, убийство там… что достовернее. Если такой робот – их называют обычно «андроидами», – например, бандюгой был в золотом ошейнике, так тому, понятное дело, самое достоверное – гирю на голову в спортзале уронить. Ну и тому подобное.

– А зачем они – эти роботы? Вообще? И кем он на самом деле оказаться может?

– А хоть кем. Шпионом, террористом, полицейским, федералом…

У меня в голове все смешалось. Только что мир был прост и почти понятен. Последнее же сообщение меня просто убило. Я, конечно, читаю фантастику, в кино люблю сходить. Но пары часов среди телевизионных пришельцев мне обычно хватает. Услышав теперь, что все эти инопланетные сложности существуют рядом со мной на самом деле, я как-то приуныл. Хотя что-то подобное я уже и так подозревал – один Петр чего стоит, тоже ведь пришелец – но все равно. Наступил нервный перегруз.

Раздался стук, и в комнату заглянула Маруся, вернувшаяся с рынка:

– Обедать будете? Я суп сварила.

Она, кажется, поняла, что с этим Петром мы не только водку кушаем, но и какие-то дела делаем. Ей было ужасно любопытно. Она скосила взгляд на экран монитора. Там застыли впечатляюще сложные математические формулы.

– Будем, – коротко и мрачно ответил я.

* * *

– Слушай, – сказал Петр после обеда, – мне тебя стеснять неудобно, поеду-ка я на пару недель назад в «Рэдиссон». Так и мне легче будет сосредоточиться. С этой математикой, похоже, полный шандец. Не просчитать нам их – слишком много миров, причем постоянно меняющихся. Не то. По-другому надо.

Я и сам понимал, что путь тупиковый. Еще никто в нашем мире ничего математикой не объяснил – так, приближения одни: Ньютон, Эйнштейн… когда-то были символом прогресса. Теперь сплошные тормоза познания. Из-за них «теория торсионных полей» уже с десятилетие тухнет – а объясняет куда больше, чем квантовые и волновые модели вместе взятые.

«Рэдиссон», с другой стороны, тоже не выход. Гостиница – проходной двор: бумаги на столе оставишь – их уборщица так приберет, потом день искать будешь.

– Собирайся, на Кронверкский поедешь, у меня там квартира свободная, жилец только что съехал. Будешь жить, сколько нужно, потом дальше решим.