Текст книги "Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии"

Мемуарист не входил в крайне узкий круг лиц, имевших возможность непосредственно видеть умиравшего царя и общаться с ним. Судя по всему, последний раз автор воспоминаний видел Александра III 21 сентября – в день его прибытия на крейсере «Орел» из Севастополя в Ялту. Джунковский оставил дотошное описание пораженного смертельным недугом человека: «Как он был слаб, я нашел в нем страшную перемену, так больно было на него смотреть, слезы подступали к горлу, лицо его, всегда такое бодрое, открытое, как-то уменьшилось, сморщилось, стало какое-то серое, глаза впали, борода поседела»[53]53
  Джунковский В. Ф. Воспоминания (1865–1904). М., 2016. С. 320.


[Закрыть]. В следующий раз он имел возможность взглянуть на царя сразу после его кончины и также подробно зафиксировал перемены, произошедшие в его внешности: «Я увидел государя, которого так обожал, сидящего в кресле с склонившейся головой набок, как будто спящего, но до чего он изменился, до чего похудел, шея стала длинной и тонкой, и только ласковая, полная доброты улыбка, столь характерная для него, озаряла его осунувшееся от тяжкой болезни лицо»[54]54
  Там же. С. 326.


[Закрыть].

Можно с высокой степенью вероятности предположить, что если бы в течение этого месяца мемуарист имел возможность лично встречаться с Александром III, то он обязательно оставлял бы свои впечатления о том, как тот выглядел, но этого в воспоминаниях нет. То есть информацию о происходившем в Ливадии он получал от тех, кто там постоянно находился, и прежде всего от московского генерал-губернатора Сергея Александровича, адъютантом которого Джунковский тогда являлся.

По-видимому, Сергей Александрович и был наиболее надежным и осведомленным информатором Джунковского: генерал-губернатор Первопрестольной прибыл в Ливадию 8 октября – и при описании последующих дней приведенная Джунковским информация о происходившем в царской резиденции стала заметно подробнее и содержательнее. (Правда, великий князь не слишком часто виделся с государем: 13 октября он жаловался в своем дневнике, что королева эллинов Ольга Константиновна «таскается» к царю «без зова», в то время как «нас, братьев, к нему не пускают»[55]55
  Великий князь Сергей Александрович Романов: биографические материалы. Кн. 4: 1884–1894. С. 527.


[Закрыть].)

Например, мемуарист сообщил о посещении императором 25 сентября имения вел. кн. Михаила Николаевича, где в тот момент проживала дочь императора, вел. кн. Ксения Александровна, со своим мужем, вел. кн. Александром Михайловичем, в местечке Ай-Тодор, как о первом выезде больного за пределы Ливадии после 21 сентября, а также назвал дату 25 сентября «утешительным днем», поскольку царь «был в духе и весел, не устал»[56]56
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. С. 321.


[Закрыть]. Однако на самом деле первый непродолжительный выезд Александра III за пределы Ливадии состоялся на следующий же день после прибытия в крымскую резиденцию. Цесаревич записал 22 сентября в дневнике, что его отец и мать недолго побывали в местечке Ореанда (до которой от Ливадии порядка 4 километров): «.. приехали в коляске на короткое время»[57]57
  Дневники императора Николая II (1894–1918). Т. 1: 1894–1904. С. 117.


[Закрыть]. Если бы Джунковский знал об этой прогулке императора с императрицей, то, вероятно, не преминул бы сообщить и об этом «утешительном дне». Тем более что за подобного рода событиями он следил довольно внимательно: в воспоминаниях сообщается о поездке царя 28 сентября в Массандру[58]58
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. С. 321.


[Закрыть] – видимо, о ней Джунковскому стало известно от какого-то ливадийского информатора.

Джунковский сообщил о факте, который не только подтверждается в воспоминаниях Вельяминова, но и в определенном смысле дополняет свидетельства последнего. Адъютант московского генерал-губернатора отметил, что 6 октября побывал в императорской резиденции, разговаривал с дежурным генералом при государе П. А. Черевиным и узнал от последнего «весьма неутешительные вести после консилиума», проведенного тремя врачами – Вельяминовым вместе с Захарьиным и Лейденом. «Положение нашего бедного государя признано было безнадежным», – передал Джунковский слова Черевина[59]59
  Там же. С. 321–322.


[Закрыть]. Однако Вельяминов в своих воспоминаниях, в которых довольно подробно рассказывается о завершающем этапе болезни Александра III, ничего не сообщил ни о каком «консилиуме» в период с его приезда в Ливадию 1 октября и до 6 октября, когда состоялся разговор Джунковского с Черевиным. Не исключено, что дежурный генерал просто назвал «консилиумом» беседу указанных врачей с императрицей, которая состоялась после осмотра ими государя 3 октября. В ходе этого разговора немецкий врач «не скрыл серьезности положения, высказался довольно мягко и неопределенно, но не называя, однако, состояние безнадежным». В отличие от него Захарьин дал Марии Федоровне понять «всю правду в очень определенных выражениях, довольно резко», даже, по словам Вельяминова, «грубо» [60]60
  Воспоминания Н. А. Вельяминова об императоре Александре III. С. 297.


[Закрыть].

В приведенном фрагменте воспоминаний Джунковского примечательны два обстоятельства.

Во-первых, то, что печальную новость об обреченности императора мемуарист узнал именно от Черевина. Дежурный генерал был единственным из находившихся в Ливадии лиц, кто не стал говорить с прибывшим туда Вельяминовым уклончиво и прямо заявил врачу: «…положение почти безнадежно». А спустя некоторое время Черевин на слова Вельяминова, что император выглядит как «умирающий человек», ответил: «Я это давно знаю <…> а этого здесь, дураки, не понимают…»[61]61
  Там же. С. 292, 296.


[Закрыть]. Возникает вопрос: Джунковский узнал о близкой кончине царя от Черевина случайно, потому что тот просто встретился ему в Ливадии, или же автор воспоминаний преднамеренно хотел получить сведения лишь от дежурного генерала и сам искал встречи с ним? Похоже, найти ответ на этот вопрос невозможно, вместе с тем симптоматично, что проинформировал мемуариста об обреченности царя не кто-то другой, а Черевин, который с самого начала не питал иллюзий о возможности выздоровления Александра III. Победоносцев через два дня после прибытия императора в Ливадию записал в дневнике, что виделся с Черевиным в присутствии Воронцова-Дашкова и врача П. М. Попова, и подытожил: «Тяжкие впечатления о болезни государя»[62]62
  РГИА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 2а. Л. 19 об.


[Закрыть]. Видимо, на столь пессимистический лад обер-прокурора настроил именно дежурный генерал.

Во-вторых, во время того же разговора 6 октября Черевин поведал своему собеседнику, что по итогам «консилиума» было решено вызвать в Крым вел. кн. Сергея Александровича и невесту цесаревича принцессу Алису Гессенскую, которую на границе Российской империи должна была встретить ее сестра – вел. кн. Елизавета Федоровна[63]63
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. С. 322.


[Закрыть]. Из этого сообщения можно сделать вывод о высокой степени информированности Черевина. Дело в том, что идея пригласить в Ливадию невесту наследника окончательно оформилась только за день до указанного разговора Черевина с Джунковским. 5 октября цесаревич записал в дневнике: «Папа и Мама позволили мне выписать мою дорогую Аликс из Дармштадта сюда – ее привезут Элла и д[ядя] Сергей! Я несказанно был тронут их любовью и желанием увидеть ее! Какое счастье снова так неожиданно встретиться – грустно только, что при таких обстоятельствах»[64]64
  Дневники императора Николая II (1894–1918). Т. 1: 1894–1904. С. 119.


[Закрыть]. В тот же день Победоносцев записал в дневнике: «Тяжкие вести о больном», – далее сообщил о завтраке с Воронцовым-Дашковым, затем отметил, что встречался с Черевиным, после чего написал: «Толки, смутные и тревожные»[65]65
  РГИА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 2а. Л. 20 об.


[Закрыть]. Видимо, после завтрака указанное выше решение еще не было принято, поэтому дежурный генерал и не сообщил его обер-прокурору.

Получается, что в ближайшем окружении Александра III уже в первых числах октября утвердилось мнение, что царь обречен. Однако собственно лечившие императора врачи имели к его формированию хотя и важное, но явно не самое главное отношение. И уж тем более нет никаких оснований считать, что у них был какой-то откровенный разговор с государем о перспективах течения его болезни.

Следующая проблема, которую следует рассмотреть в связи с вопросом о возможном «политическом завещании», сводится к упорядочению фактов о деловых контактах Александра III с наследником и о свидетельствах какой-то уединенной работы самого царя, результатом которой могло быть написание или устное произнесение некоего напутствия старшему сыну.

Что касается задействования Николая для помощи болевшему отцу управляться с поступавшими делами, то, прежде всего, нуждается в комментарии упомянутый выше разговор императора с наследником, невольным свидетелем которого стал Вельяминов. Скорее всего, врач не слышал его содержания и потому сделал в своих записях оговорку «по-видимому». Что же касается «каких-то дел», о которых упоминал Вельяминов, то они могли быть и обычными текущими документами, доставленными фельдъегерем. Так, цесаревич отмечал в дневнике, что 6 и 7 октября читал по поручению отца некие «бумаги»[66]66
  Дневники императора Николая II (1894–1918). Т. 1: 1894–1904. С. 119.


[Закрыть], относившиеся, судя по всему, именно к текущему делопроизводству.

Однако старший царский сын был не единственным, кто помогал Александру III заниматься текущими вопросами государственного управления. Средний сын государя – вел. кн. Георгий Александрович – регулярно делал то же самое. Так, 7 октября в его дневнике появилась первая запись о том, что он в этот день «разбирал прошения Папа» (в смысле прошения, поступившие на имя императора). Далее аналогичные записи он делал практически ежедневно – с пропусками 11, 13, 16 и 17 октября. Последний раз он сообщил о своей помощи отцу с «прошениями» 18 октября[67]67
  ГАРФ. Ф. 675. Оп. 1. Д. 11. Л. 280–283, 285, 287–288, 291.


[Закрыть].

Получается, что «допуск» Георгия к царским делам был даже более системным, нежели у его старшего брата, который занимался «бумагами» отца только два дня. Правда, нет возможности судить о том, что именно делал каждый из братьев и насколько далеко простиралась сфера компетенции обоих. Также не исключено, что наследник выполнял поручения отца и в другие дни, но просто не сообщал об этом в дневнике. Но важно другое: похоже, что для братьев работа с отцовскими документами была не передачей дел, а именно помощью в рутинной ежедневной деятельности.

Сведения из дневниковых записей Георгия, соединенные с фактами, приводимыми в дневнике наследника, дополняют представленную К. А. Соловьёвым картину того, как умиравший император работал с поступавшими к нему бумагами. Историк опирается на дневник Ламздорфа и воспоминания Вельяминова. Будущий министр иностранных дел, а на момент описываемых событий – директор канцелярии и помощник министра иностранных дел Н. К. Гирса – 14 октября сделал следующую дневниковую запись: «Начиная с момента ухудшения состояния, наступившего десяток дней назад, вскрытие и отправку почты, циркулирующей между Петербургом и Крымом, взял на себя великий князь наследник-цесаревич (так в оригинале. – Д. А.). Государь ограничивается тем, что ставит подпись и накладывает резолюции на тех бумагах, где это совершенно необходимо. В пакетах с бумагами, возвращаемыми государем, содержатся большей частью такие документы, на которых не видно больше твердых помет красным карандашом, а лишь скромные пометы синим карандашом». Вельяминов же вспоминал, что Александр III в Ливадии, незадолго до смерти, «согласился передать дела наследнику, но все же оставил за собой дела по Министерству иностранных дел и подписывание военных приказов, из коих последний он, кажется, подписал за день до кончины»[68]68
  Цит. по: Соловьёв К. А. Указ. соч. С. 83–84.


[Закрыть]. Получается, что разделение рабочих функций внутри царской семьи в последние дни жизни Александра III было более диверсифицированным.

В. М. Хрусталёв отмечает, что Александр III в «последние недели своей жизни» передавал цесаревичу «большинство поступающих бумаг» (правда, при этом не подтверждает данный факт, в отличие от других приводимых им сведений, ссылками на источники, а повторяет его вслед за А. Н. Бохановым)[69]69
  Хрусталёв В. М. Указ. соч. С. 75. См. также: Боханов А. Н. Указ. соч. С. 457.


[Закрыть]. По-видимому, оба историка в данном случае пересказывают информацию из воспоминаний вел. кн. Николая Михайловича. Последний, в частности, утверждал (явно по слухам, поскольку в той части воспоминаний, в которой излагаются его собственные впечатления по прибытии в крымскую резиденцию, не было отмечено никаких подобных фактов), что в Ливадии император «согласился передать наследнику большую часть дел, оставив себе бумаги Министерства иностранных дел и приказы военные»[70]70
  Николай Михайлович, великий князь. Последние дни жизни нашего возлюбленного государя императора Александра III. Тифлис, 1894. С. 7.


[Закрыть].

В. М. Хрусталёв пишет, что «консилиум», на котором «врачи без колебаний между собой решили, что больному осталось жить недолго», имел место 4 октября [71]71
  Хрусталёв В. М. Указ. соч. С. 86.


[Закрыть]. Выше говорилось, что под «консилиумом», скорее всего, следует понимать разговор Вельяминова, Лейдена и Захарьина с императрицей 3 октября после осмотра Александра III, но без его присутствия. Поэтому связывать какие-то действия императора по подготовке передачи власти старшему сыну с этим «консилиумом» вряд ли правильно.

Что же касается утверждения Куломзина, что Александр III «провел целую ночь в письменной работе», составляя «политическое завещание» сыну, то сведения о двух подряд бессонных ночах императора – с 14 на 15 и с 15 на 16 октября – передал со слов царского камердинера и вел. кн. Николай Михайлович: в обе эти ночи очень долго не гас свет в кабинете государя, а утром 16 октября камердинер вообще «застал царя, сидящего в кресле перед письменным столом»[72]72
  Николай Михайлович, великий князь. Указ. соч. С. 14.


[Закрыть]. Вел. кн. Сергей Александрович и вел. кн. Ксения Александровна зафиксировали в своих дневниках, что в ночь на 14 октября Александр III спал в своих покоях, запершись изнутри на ключ, чем сильно обеспокоил своих близких[73]73
  Великий князь Сергей Александрович Романов: биографические материалы. Кн. 4: 1884–1894. С. 527; ГАРФ. Ф. 662. Оп. 1. Д. 7. Л. 127.


[Закрыть]. Этот поступок вполне мог быть проинтерпретирован как стремление изолироваться от окружающих с целью какой-то работы. Подобные отрывочные факты сами по себе ни о чем не говорили, но давали богатую пищу для разного рода домыслов.

У Джунковского есть запись, которая может иметь какое-то отношение к гипотетически возможному разговору императора с цесаревичем о том, что последнему вскоре придется вступить на престол. По словам мемуариста, когда в ночь на 18 октября царю стало резко хуже, он ранним утром (указывается даже точное время – в 5 часов), «придя в себя, потребовал наследника, который и не покидал его весь день»[74]74
  Ю. В. Кудрина, по-видимому, имеет в виду эту встречу государя с цесаревичем, во время которой Александр III, по ее словам, и произнес сыну текст, представляемый И. Ворресом как «политическое завещание» императора, только относит ее к утру не 18 октября, а 19 октября. Выше подчеркивалось, что это утверждение исследовательницы ничем не подтверждено. См.: Кудрина Ю. В. Указ. соч. С. 418–419.


[Закрыть], а когда государю стало несколько лучше, он «приказал подкатить себя к письменному столу и спросил почту и бумаги»[75]75
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. С. 324.


[Закрыть] (правда, непонятно, работал ли он за письменным столом в присутствии цесаревича или нет). Сообщение Джунковского оказывается вполне в рамках существующих предположений насчет «политического завещания» Александра III, но никоим образом не проясняет этого вопроса. Как и запись, сделанная 20 октября, после кончины императора, Шереметевым в его дневнике, что перед смертью Александр III «долго говорил с наследником и видел Воронцова»[76]76
  РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5041. Л. 36 об.


[Закрыть].

Косвенным образом с темой «политического завещания» может быть связана и довольно запутанная и вызывающая вопросы история пребывания в Ливадии в последние дни жизни Александра III известного священника Иоанна Кронштадтского.

По воспоминаниям Джунковского получается следующая картина. Протоиерей прибыл в Ливадию 8 октября, и «его приезд очень утешил нашего государя, утром 9-го октября, после трехчасового сна, государь чувствовал себя как-то бодрее и говорил, что он чувствует, как молитвы отца Иоанна ему помогают». Мемуарист сообщил, что о. Иоанн «заходил» к императору и вечером того же дня[77]77
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. С. 322–323.


[Закрыть]. Между тем факт приема царем протоиерея 9 октября не подтверждается камер-фурьерским журналом: в соответствующей записи этого документа сообщается о встрече царя с о. Иоанном в первой половине следующего дня, 10 октября, но ничего не говорится о том, что встреча была также и накануне[78]78
  РГИА. Ф. 516. Оп. 53/2048. Д. 15. Л. 498–498 об.


[Закрыть].

О том же самом свидетельствовал и вел. кн. Николай Михайлович. Его воспоминания о последних днях жизни и кончине Александра III были составлены и опубликованы вскоре после описываемых событий, а потому, скорее всего, их автор вряд ли мог что-то подзабыть. По его словам, в воскресенье 9 октября император причастился у своего духовника, протопресвитера Иоанна Янышева. «Что же касается отца Иоанна, его величество сказал, что примет его в другое время». Далее великий князь привел информацию, совпадающую с сообщением камер-фурьерского журнала: утром 10 октября «государь пожелал принять отца Иоанна, который, совершив краткую молитву и побеседовав очень недолго с больным, спросил его, прикажет ли царь ему оставаться здесь. “Делайте, как знаете”, – было его ответом»[79]79
  Николай Михайлович, великий князь. Указ. соч. С. 2, 9.


[Закрыть].

Безусловно, это несущественная неточность: Джунковский, который узнавал о том, что происходило в ливадийском дворце, с чужих слов, мог просто ошибиться в датах. Гораздо более значимая проблема заключается в другом. Мемуарист описывал отношение императора к о. Иоанну в возвышенной тональности, в то время как Вельяминов утверждал прямо противоположное: приезд пастыря в Ливадию «озадачил многих и в том числе императрицу, так как государь не благоволил к отцу Иоанну – не знали, как доложить о нем государю», и лишь вел. кн. Александра Иосифовна, вдова вел. кн. Константина Николаевича, и ее дочь вел. кн. Ольга Константиновна – королева эллинов, жена греческого короля Георга I, – прибывшие в Ливадию вместе с о. Иоанном, «усиленно настаивали на том, чтобы государь принял его и помолился бы с ним». Вельяминов так объяснял отношение Александра III к о. Иоанну: «Сколько я знаю, не любил государь отца Иоанна за то, что он своей популярностью, может быть несколько искусственной, слишком выделялся из общей среды духовенства – государь был глубоко верующий, но прежде всего строго придерживался традиций православия, а православие не допускает, чтобы молитвы одного священника имели больший доступ к Престолу Всевышнего, чем молитвы всякого другого, кроме святых, святым же о. Иоанн церковью признан не был (на момент написания этих строк. – Д. А.), поэтому в глазах истинно православного человека о. Иоанн как бы грешил тем, что придавал своим молитвам какое-то особенное значение». Вельяминов допускал, что Александр III «подозревал у отца Иоанна желание выдвинуться и бить на популярность, а “популярничание” государь ненавидел и искренно презирал». Вельяминов ссылался на утверждение вел. кн. Николая Михайловича, что о. Иоанн приехал в Ливадию не только вместе с вел. кн. Александрой Иосифовной и ее дочерью, королевой эллинов, но и «по почину» этих особ, а «августейший больной изъявил свое согласие» на этот «почин»[80]80
  Воспоминания Н. А. Вельяминова об императоре Александре III. С. 301; Николай Михайлович, великий князь. Указ. соч. С. 1.


[Закрыть].

Вежливо-отстраненное, но никак не одухотворенно-восторженное отношение царя к о. Иоанну чувствовалось и в приведенных выше его словах, сказанных пастырю и процитированных Николаем Михайловичем: «Делайте, как знаете». Об этой фразе царя со ссылкой на воспоминания великого князя написал и Вельяминов[81]81
  Воспоминания Н. А. Вельяминова об императоре Александре III. С. 303.


[Закрыть]. Не исключено, что врач, высказавший в воспоминаниях приведенное выше крайне настороженное отношение к о. Иоанну, в какой-то мере позаимствовал и его – а не только некоторые факты – у этого представителя императорской фамилии. Вельяминов сообщал, что в состоянии здоровья императора в первой половине второй декады октября наблюдалось некоторое улучшение[82]82
  Там же.


[Закрыть]. Это породило в обитателях Ливадии надежды на возможность его выздоровления. Николай Михайлович отмечал, что подобные надежды поддерживали «те личности, которые не переставали верить в чудотворную силу отца Иоанна». Великий князь вспоминал, что впервые лично увидел этого священника 13 октября, когда тот служил литургию в церкви Ай-Тодора. «На меня его служение не произвело того впечатления, которое я мог ожидать из восторженных рассказов многих; а просто было как-то странно видеть очень нервно настроенного человека, с каким-то резким голосом, отрывистыми движениями, совершающего литургию. Говорят, в частной беседе он делает совсем другое впечатление»[83]83
  Николай Михайлович, великий князь. Указ. соч. С. 10–11.


[Закрыть]. Определенная созвучность приведенной оценки и процитированного выше суждения об о. Иоанне Вельяминова, читавшего воспоминания великого князя и цитировавшего их в своих мемуарах, очевидна.

Примечательно, что Джунковский, также лично видевший пастыря в тот же самый день у Юсуповых – вероятно, о. Иоанн приехал в Кореиз после литургии в Ай-Тодоре, – поделился в воспоминаниях прямо противоположными впечатлениями. По его словам, священник узнал Джунковского и тут же поинтересовался здоровьем его матери: за 8 месяцев до описываемых событий, 24 февраля, о. Иоанн был у матери мемуариста, которая болела пневмонией и состояние которой ухудшалось, по словам автора воспоминаний, «помолился у ее кровати, благословил ее, всех нас и очень ее подбодрил, сказав: “ничего”, “поправится”». И больная действительно вскоре полностью выздоровела[84]84
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. С. 324, 299–300.


[Закрыть]. И спустя более полугода пастырь, ежедневно молившийся о десятках людей, вспомнил приглашавшего его Джунковского и его мать. «Его память меня очень тронула, – отмечал мемуарист, – от Юсуповых он прошел на соседнюю дачу к графине Сумароковой, жене брата Юсупова, Павла Сумарокова, которая лежала больная в последней степени чахотки и, помолившись у нее, направился в кореизскую церковь, переполненную уже народом. Отслужив молебен и благословив всех присутствовавших, отец Иоанн возвратился в Ливадию»[85]85
  Там же. С. 324.


[Закрыть].

Налицо два мнения об отношении к о. Иоанну умиравшего Александра III – и, соответственно, две оценки самого священника.

С одной стороны, взгляд, который впоследствии получит широкое распространение в официальном памятовании почившего императора – о расположенности государя к пастырю, которая с особенной силой проявилась в Ливадии. Этой позиции придерживался Джунковский, у которого, правда, после выздоровления матери были свои веские основания относиться к протоиерею с исключительным пиететом.

С другой стороны, мнение, что знаменитого священника буквально навязали умиравшему императору некоторые мистически и экзальтированно настроенные члены императорской фамилии, а у ослабшего царя не было уже никаких сил сопротивляться, и он сдержанно принимал о. Иоанна. Такое суждение высказывали вел. кн. Николай Михайлович и Вельяминов.

Вероятно, эти две взаимоисключающие точки зрения так и оставались бы уравновешивающими друг друга и обоюдно недоказуемыми из-за крайне скудного количества надежных свидетельств, если бы не самые последние дни жизни Александра III, в которые он, несомненно, был однозначно расположен к о. Иоанну и не скрывал этого.

События разворачивались следующим образом. 17 октября – в особо чтимый в царской семье день, в который 6 лет назад никто из ее членов не пострадал во время железнодорожной катастрофы под Борками в Харьковской губернии, – он причащался у о. Иоанна. Этот факт не вызывает сомнений, так как отражен в дневнике цесаревича[86]86
  Дневники императора Николая II (1894–1918). Т. 1: 1894–1904. С. 122.


[Закрыть]. Об этом же свидетельствовал и Джунковский: 17 октября государь «приобщился святых тайн у отца Иоанна Кронштадтского, не мог встать на колени, а молился сидя» [87]87
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. С. 324.


[Закрыть]. Более того, император причастился наедине и даже не позволил императрице совершить это таинство вместе с ним. В тот день Сергей Александрович отметил в дневнике, что с Марией Федоровной «вышло огорчение»: «…она хотела тоже [причаститься], но Саша совершил это один, запершись в своей комнате»[88]88
  Великий князь Сергей Александрович Романов: биографические материалы. Кн. 4: 1884–1894. С. 528.


[Закрыть]. Видимо, ощущая себя при смерти, государь хотел особого сосредоточения во время причастия в этот знаковый для него день. Таинство 17 октября стало первым случаем, когда царь во время пребывания в Ливадии причащался не у своего духовника: перед этим последний раз он, по данным камер-фурьерского журнала, «сподобился приобщиться святых тайн» у протопресвитера Иоанна Янышева в воскресенье 9 октября, то есть 8 дней назад[89]89
  РГИА. Ф. 516. Он. 53/2048. Д. 15. Л. 498.


[Закрыть]. О восьмидневном перерыве в совершении этого таинства императором и о том, что после этого перерыва он причащался у кронштадтского священника, сообщил и вел. кн. Николай Михайлович[90]90
  Николай Михайлович, великий князь. Указ. соч. С. 15.


[Закрыть].

На следующий день, когда Александру III стало еще хуже, он во второй половине дня, по свидетельству Джунковского, после некоторого улучшения поработал с бумагами и «спросил отца Иоанна, который тотчас явился к нему». Император «полчаса провел наедине» с пастырем[91]91
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. С. 324.


[Закрыть]. Приход в этот день к императору кронштадтского пастыря подтвердил в дневнике и Сергей Александрович: «Отец Иоанн был у Саши – говорил с ним»[92]92
  Великий князь Сергей Александрович Романов: биографические материалы. Кн. 4: 1884–1894. С. 528.


[Закрыть].

По словам Вельяминова, 19 октября «государь призвал отца Иоанна и снова исповедовался и причастился»[93]93
  Воспоминания Н. А. Вельяминова об императоре Александре III. С. 305.


[Закрыть]. Но здесь, по-видимому, врач ошибся: факт приема императором о. Иоанна 19 октября не зафиксирован в камер-фурьерском журнале. Скорее всего, Вельяминов имел в виду события, произошедшие днем ранее.

Наконец, в самый день кончины, по данным Джунковского, государь дважды виделся со священником. Сначала утром о. Иоанн причастил царя, затем «государь опять позвал отца Иоанна, попросил его поддержать голову, говоря, что ему это приятно, что ему становится легче» [94]94
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. С. 325.


[Закрыть]. Однако на этот раз мемуарист все же ошибся: по данным камер-фурьерского журнала, утром императора причащал его духовник о. Иоанн Янышев[95]95
  РГИА. Ф. 516. Оп. 53/2048. Д. 15. Л. 530. О том, что около полудня 20 октября император причащался у протопресвитера Иоанна Янышева, сообщали Вельяминов и вел. кн. Николай Михайлович. См.: Воспоминания И. А. Вельяминова об императоре Александре III. С. 307; Николай Михайлович, великий князь. Указ. соч. С. 20.


[Закрыть].

Следует отметить, что трое мемуаристов, один из которых – Джунковский – точно никак не был связан с двумя другими – Вельяминовым и вел. кн. Николаем Михайловичем, – не зафиксировали факта присутствия о. Иоанна Кронштадтского возле императора в момент его кончины.

Так, Джунковский, сообщив, как пастырь держал голову умиравшего царя, далее привел разговор последнего с Вельяминовым, затем описал последние мгновения жизни Александра III и ничего не сказал о присутствовавшем при том моменте пастыре[96]96
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. С. 325.


[Закрыть]. В свою очередь, Вельяминов передал эту встречу царя с о. Иоанном Кронштадтским следующим образом: «Говорили, что еще утром государь выразил желание видеть отца Иоанна, который после обедни, около 12 часов, и прибыл. Государь встретил его очень ласково и, несомненно, был очень доволен его появлением. О. Иоанн совершил молитву и помазал некоторые части тела святым елеем. После этого государь его отпустил. Уходя, отец Иоанн громко сказал не без рисования: “Прости (т. е. прощай), царь”»[97]97
  Воспоминания И. А. Вельяминова об императоре Александре III. С. 307.


[Закрыть].

Вел. кн. Николай Михайлович был практически очевидцем всего того, что происходило 20 октября возле царя, так как находился либо в его комнате, либо рядом с ней – по его собственным словам, он «оставался, как прикованный, у дверей», «отворял неоднократно двери, оставаясь почти безотлучно на том же месте»[98]98
  Николай Михайлович, великий князь. Указ. соч. С. 21, 22–23.


[Закрыть]. Мемуарист, ссылаясь на чьи-то слова, сообщил, что утром 20 октября император «изъявил желание видеть отца Иоанна Кронштадтского, который в то время совершал где-то обедню в окрестностях Ялты». Священник «прибыл без десяти минут двенадцать и тотчас же был допущен к умирающему». Он «совершил краткую молитву и взял руку царя в свою. “Мне это приятно”, – сказал государь, а немного позже: “Вы святой человек”. О. Иоанн попросил его величество помазать некоторые части его тела святым елеем, на что последовало согласие, а после этого государь предложил отцу Иоанну отдохнуть и что он его еще позовет. О. Иоанн, взявши голову больного в свои руки, сказал: “Прости, царь” (т. е. “прощай, царь”), – и вышел из комнаты, совершив еще краткую молитву в одной из соседних комнат» [99]99
  Там же. С. 21–22.


[Закрыть].

То есть двое не связанных друг с другом мемуаристов – Джунковский и вел. кн. Николай Михайлович – сообщили, что пастырь держал голову умиравшего царя, а Вельяминов пропустил эту деталь. Зато и Вельяминов, и великий князь указали на то, что император дал понять священнику, чтобы тот оставил его, в то время как Джунковский прямо об этом ничего не сказал.

По-видимому, в данном случае все трое правы – протоиерей покинул дворец за какое-то время до кончины императора. Свидетельства указанных мемуаристов о последних часах жизни Александра III вызывают доверие еще и потому, что все трое буквально слово в слово воспроизвели разговор Александра III с Вельяминовым, который состоялся после ухода о. Иоанна и где-то примерно за час до кончины императора. Когда Вельяминов стал массировать царю ноги, что несколько облегчало его страдания, а все остальные вышли из комнаты, чтобы не мешать выполнять эту процедуру и не смущать больного, государь сказал врачу: «Видно, профессора меня уже оставили, а вы, Николай Александрович, еще со мной возитесь по вашей доброте сердечной»[100]100
  Воспоминания Н. А. Вельяминова об императоре Александре III. С. 307.


[Закрыть].

Джунковский передал тот же самый разговор, снабдив его некоторыми подробностями, пропущенными Вельяминовым: «В половине второго вошел профессор Вельяминов. Государь взглянул на него и сказал: “А профессора уж от меня отказались?” – и, посмотрев на него пристально, прибавил: “Только вы не теряете надежды”. Вельяминов ответил, что положение не так плохо, что все профессора рядом и тоже не теряют надежды. Императрица тоже все успокаивала (то есть в изложении Джунковского разговор происходил не с глазу на глаз, а в присутствии Марии Федоровны. – Д. Л.). Тогда государь сказал: “Да ведь я знаю, что вы все по доброте говорите, а между тем все кончено» [101]101
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. С. 325.


[Закрыть].

А вот по описанию вел. кн. Николая Михайловича, Вельяминов делал последнюю процедуру царю без посторонних: «Все, даже ближайшие, вышли». И далее мемуарист передал все ту же фразу Александра III, которую тот сказал врачу[102]102
  Николай Михайлович, великий князь. Указ. соч. С. 24.


[Закрыть], – буквально слово в слово, как это воспроизведено у Вельяминова (что неудивительно, если принять во внимание, что врач в своих воспоминаниях неоднократно цитировал великого князя, хотя в данном конкретном случае именно он обладал истиной в последней инстанции, так как слова были обращены к нему и никого больше не было в комнате).

Каким бы ни было отношение Александра III к о. Иоанну Кронштадтскому прежде, нет никаких сомнений в том, что перед самой кончиной император стремился как можно чаще видеться с пастырем и причащаться у него, а не у своего духовника. И переломной в этом отношении стала годовщина спасения царской семьи во время катастрофы под Борками[103]103
  Не исключено, что и до 17 октября Александр III был все же расположен к кронштадтскому священнику. Такой вывод можно сделать на основании одного события, непосредственным свидетелем которого был Заварзин. Сразу после прибытия в Ливадию о. Иоанна его посетил командир 16-го Стрелкового полка в сопровождении мемуариста. Офицеры попросили о. Иоанна отслужить молебен о здравии императора в расположении их части. Во время разговора в комнату, где шла беседа (это было у настоятеля храма в Ливадии, ее хозяин находился тут же), вошел Победоносцев. Примечательно, что обер-прокурор расцеловался с кронштадтским пастырем, а местному священнику только пожал руку. Далее Победоносцев обратился к прибывшему в Ливадию о. Иоанну со словами: «Великая княгиня Александра Иосифовна пригласила вас приехать, чтобы помолиться у одра больного государя. Скажите, батюшка, выздоровеет ли государь?» О. Иоанн ответил обер-прокурору: «Неисповедимы пути Господни, и не мне, скромному иерею, знать Его святую волю». См.: Заварзин П. П. Указ. соч. С. 28–29. Вряд ли Победоносцев стал бы задавать о. Иоанну столь откровенный и деликатный вопрос при посторонних, а тем более столь демонстративно по-разному приветствовать обоих священников, если бы знал, что император не благоволит к кронштадтскому пастырю. Вельяминов процитировал фрагмент приведенного отрывка из воспоминаний великого князя и полностью согласился с ним: «очень ослабевший больной, потерявший уже свою волю, уступил настояниям» названных Николаем Михайловичем представительниц императорской фамилии, которые, в свою очередь, «достигли этого через императрицу, вероятно, глубоко веруя, что молитвы отца Иоанна могут привести к чуду». И далее врач развил эту мысль: «Говорили, что на этот раз отец Иоанн произвел на государя очень хорошее впечатление, но я не сомневаюсь, что бедный больной, исстрадавшийся и совершенно ослабевший, просто легко поддался внушению этого бесспорно умного и хитрого человека, обладавшего большим даром внушения не только больным, но и многим здоровым, но слабовольным и нестойким лицам; ему же, отцу Иоанну, его приближение к любимому народом царю в последние дни его жизни принесло неисчислимую пользу, до крайних пределов увеличив его популярность в народе». См.: Воспоминания И. А. Вельяминова об императоре Александре III. С. 305–306.


[Закрыть]. Вел. кн. Николай Михайлович, размышляя о таком изменении в отношении государя к знаменитому протоиерею, задавался вопросом: «Сделал ли царь это по собственному почину или нет?» И уверенно отвечал: «Я почти смело могу сказать, что нет». Мемуарист упорно усматривал причину изменения отношения Александра III к пастырю во влиянии со стороны вел. кн. Александры Иосифовны и ее дочери, королевы эллинов, этих «двух очень достойных личностей, но в этом случае немного потерявших самообладание», которые «добились так или иначе, чтобы царь призвал к себе отца Иоанна еще раз»[104]104
  Николай Михайлович, великий князь. Указ. соч. С. 15–16.


[Закрыть].

Приведенное мнение, помимо своей оценочной однозначности и безапелляционности, которые свидетельствуют о, как минимум, сдержанном отношении мемуариста к о. Иоанну Кронштадтскому, важно еще и тем, что автор прямо указал: 17 октября император принял пастыря во второй раз, первый раз встреча состоялась в понедельник 10 октября, когда и была произнесена царем вежливо-сдержанная фраза: «Делайте, как знаете». А спустя всего лишь неделю – прямо противоположное отношение государя к протоиерею, которое зафиксировал даже явно не симпатизировавший последнему Николай Михайлович, который заметил, что 17 октября священник произвел на царя «очень хорошее впечатление»[105]105
  Николай Михайлович, великий князь. Указ. соч. С. 16.


[Закрыть].

Еще более яркое в эмоциональном отношении предсмертное обращение Александра III к о. Иоанну Кронштадтскому записала в своем дневнике вел. кн. Ксения Александровна: «Вы святой человек, вы праведный, Господь вас любит и принимает все ваши молитвы, и весь русский народ вас боготворит». Дочь императора также подтвердила, что пастырь покинул умиравшего незадолго до его кончины по настоянию последнего: царь «попросил о. Иоанна отдохнуть и прийти позже»[106]106
  ГАРФ. Ф. 662. Оп. 1. Д. 7. Л. 130 об.


[Закрыть].