Текст книги "Остаточные явления"

– А вы тоже натурал? – посмотрела она и добавила– жалко не синие.

– Это тот, кого вы ждете? Брюнета с синими глазами?

– Вообще-то, это генетическое уродство– рассмеялась она.

– Да, не урод, уж простите. А чего вообще, ждете?

Она щелкнула орешком, бросила скорлупу в мешок и тихо произнесла: «Когда Апостол Андрей пойдет по воде».

Чтобы разрядить это недоразумение, оттеснить Апостола в её глазах и повысить собственный рейтинг, я решил наконец-то узнать её имя.

– Как вас зовут?

– Отгадайте!

– Даже не знаю.

– Ладно, даю подсказку. На «А».

На мгновение я напрягся.

– Анфиса?

– Нет – засмеялась она.

– Меня зовут Алина – сказала она и встала с колен, отряхнулась и протянула мне пакетик со скорлупой.

– А меня, Дима

– Это тебе Дима– сказала она насмешливым тоном. Я взял пакет, расценив этот жест, как продолжение нашего знакомства.

– Мне пора. – и пошла к выходу. Я дал ей пройти вперед, чтобы рассмотреть ее сзади. Двигалась она, как уставшая танцовщица, качая бедрами, заметала следы недавней страсти. Проходя мимо гостиницы, я, между прочим, показал ей место своей будущей работы. Она удивленно спросила о роде моего занятия здесь, и я поделился сокровенным. Она отнеслась с пониманием этого дела, как женщина не утруждавшая себя даже мыслями о нем, но уважающая любое созидательное действие мужчины, которое приносит деньги в дом.

– О! – протянула она и засмеялась.

– Надеюсь, увидимся. Теперь ты знаешь где я… Она улыбнулась в ответ, повернулась, махнула хвостом и исчезла за поворотом.

Потянуло к далеким берегам, туда, где стоит маяк моей разлуки, освещающий истертый в памяти телефонный номер– код моего сердца. И я его набрал. В трубке раздался жизнерадостный визг родного голоса. Я сообщил ей о своем местонахождении, а она о своем. Нас отделяло море. Ее голос в одном моем ухе плавно переливался в другое, забитое морским прибоем, соединялся в невообразимый дуэт родственных стихий и распадался в моменты обоюдного затишья, как будто она там, на другом берегу знала, когда ударит следующая волна. А может она мне их и посылала?

Проснулся я без будильника, в семь. Смел остатки вчерашнего ужина, натянул ботинки и пошел на работу. Дойдя до двери ресторана, изменил направление и спустился к пляжу. Море еще досматривало сон, и никто из присутствующих не решался нарушить его мерного дыхания. Был штиль.

Старички прогуливались взад вперед по бережку, останавливались, чтобы еще раз потянуться и сделать пару приседаний. Дышало здесь все глубоко. Я выступил первый. Вошел в воду, нырнул и вынырнул. Обернувшись на берег, заприметил девушку на шпагате и мужчину сидящего на её плечах. Меня приободрила такая расстановка сил на земле, и я вышел из воды чуть ли не со стоиком.

Работал без свойственного мне при этом задора, то и дело, отвлекаясь на расхаживающие тела отдыхающих. Я не предполагал, что близость моря так пагубно влияет на трудовую дисциплину. И вообще не понятно, как можно жить здесь и работать, когда кругом все кайфуют. Вышел на перекур и пожалел, что бросил курить. В мою сторону шла Алина. В короткой синей юбочке, едва прикрывающей задницу, с шикарными ногами и белозубой улыбкой на все её личико, убеждающей меня в том, что я еще могу понравиться таким вот красоткам, хоть и осознаю собственную опасность для них, так как не наблюдал вагины возле себя вот уже лет семь.

– У тебя красивые ноги – бросил я вместо приветствия, чем взял ее врасплох.

– Да, я вообще ничего! – засмеялась она.

– Вы все так говорите, но тебе я поверю. Возьмешь меня с собой, конфетка?

– Ты же работаешь?

– Ах, да – опомнился я и проводил её задницу, наверняка, тяжелым взглядом до поворота. Утер слюну и вернулся к работе.

К шести часам я закончил и откланялся. По пути домой зашел в разливочную. Там мне налили вина. Заодно перекинулся парой фраз с девушкой, стоящей на розливе. Её звали Марина. Заведением этим владел ее отец, а она зарабатывала здесь на прокладки, да помадки. Признав во мне будущего завсегдатая и не только, была со мной учтива и проста. Я взял еще стаканчик и побрел к себе, к наблюдательному пункту, цементной плите, находившейся на горе, откуда открывался вид на город и розовый закат, тонущий в синеве моря, и сидел там до самой ночи, периодически спускаясь за очередным стаканом. Было часов двенадцать, когда из-за зарослей, покрывавших гору, выросла чья —то фигурка. Это была Алина.

– Ты что, потерялась?

– Это же я хочу спросить у тебя.

– Я живу здесь.

– Прямо здесь, на этом камне – засмеялась она.

– Ну, почти.

– Так мы с тобой соседи получается. Я живу вон в том доме – и показала на дом, утопающий в розовых кустах с ионическими колоннами. Он был самым красивым на этой улице и я проходя него постоянно себя спрашивал, кто здесь живет.

– Ах, вот кто живет в этом доме. Моей маме в нем посчастливилось, только попроситься в туалет.

– Ха, ха, ха! Да, дом красивый.

– Значит ты приезжая?

– Ага. Я из Архангельска, но целый год прожила здесь, в городе, так что можно сказать, что я местная.

– А что можно здесь делать целый год?

– Работать, как и все люди. Или ты меня принял за другую?

– Я тебя принял.

– Я работала в пансионате, юристом.

– О! Крутая телочка.

– Ха, ха, ха! Ты на долго здесь, Дима?

– А пока все вино не выпью – и показал ей пустой стакан. Судя по тому, как ты лихо выскочила из кустов, тебе знакомы все ходы и выходы здесь. Надеюсь, ты устроишь мне маленькую экскурсию по городу?

– Как будешь себя вести.

Так мы просидели еще пару часов за беседой ни о чем. Выяснилось, что она когда – то работала девушкой по вызову, но это все в прошлом, а в настоящем – она как-будто была не против, но как полагается таким скромницам не совсем готова к счастью с единственным и неповторимым.

Я проводил Алину до калитки и уже отрезвевший направился к себе. «Все не так уж и плохо» – подумал я и лег в свою влажную от ожидания пастель. Долго не мог заснуть, возбужденный недавней встречей, перебирал в памяти всех тех красоток, с которыми делил ложе. Их оказалось не так уж много, но все они были исключительными и своевременными для меня. И вот в их число входила эта смешливая блондинка. Странно как-то – стоило мне о ней подумать, и она появлялась ниоткуда, как зубная фея. Кто она? Вздрачнул и вырубился.

Проснулся рано, около шести и подумал, не пойти ли мне на рыбалку. Вспомнить детство. Дошёл до того места, где можно купить это удовольствие. Там уже мужики, борясь с утренним похмельем, спускали на воду лодку. Спрашиваю:

– Почем нынче рыбалка?

– Пятьсот – ответил хозяин лодки, и я сажусь в неё. Мне дают удочку и я уже счастлив, как никогда. Заплываем на метров семьсот от берега и кидаем удочки. Со мной еще один любитель, в сером. Он грузно смотрит на меня, как на соперника и я, чтобы разрядить повисшую над нами напряженность и сбить его спортсменский настрой запускаю дезу:

– Я в первый раз на рыбалке, – мужики растаяли от такой откровенности и полились рассказы с привкусом рыбного маринада. А в это время, в пятидесяти метрах от нас, бодрым кролем плыл другой спортсмен, в непонятную сторону, вдоль берега или даже по диагонали. Вот чем на самом деле нужно заниматься – подумал я, вскользь, закидывая в очередной раз удочку.

Вернулись с уловом бычков. Зачем– то посчитали. Я поймал тридцать шесть, мужик чуть меньше, и, наверное, это количество вогнало его в краску.

Я же шел по пляжу с гордо поднятой головой, до конца не веря в свой первый серьезный улов, мысленно проецируя свою удачу на будущие жизненные свершения – в этом я уже не сомневался. Все сомнения подмыты волной. Остается только рухнуть. Явить себя миру – свои подранные портки, натянутые на подрамник, с запахом или без, живопись то все равно остается.

Она уже растянулась на песке и грела спинку. Бог потрудился над ней.

– У тебя классная задница – отметил я вместо приветствия. Она с довольной улыбкой перевернулась на спину. На ней был светло-желтый купальник, скромно обтягивающий её упругости.

– А ты что не на работе?

– Зов плоти.

– С кем это так у тебя?

– Да вот рыбки изловил с утра – показывая на пакет с рыбой, сказал я. Алина изменилась в лице, нахмурилась и было ясно, что она от этого не в восторге – как добытчик, для неё я не прокатываю.

– Что с ней делать будешь?

– Пожарю, наверное.

– Не ешь эту рыбу– сказала она, серьезным тоном, граничащим с напряжением, которое стремилось перерасти в крик.

– Ладно, не буду.

– Обещаешь?

– Да!

– Давай уже, иди от сюда, нечего тут трясти.

– Я еще не разглядел тебя как следует. Знаешь, у меня одинаковые с тобой коленки. – Коленки были действительно одинаковыми. Она посмотрела на мои волосатые ноги.

– И что это должно означать? – засмеялась она.

– Мы должны быть вместе, а для начала прикоснуться к друг-другу своими коленками, почувствовать, так сказать, родственность коленочных душ. Для этого, ты же понимаешь, я должен лечь на тебя. – Сказал я совершенно серьезным голосом, как врач лечащий неизлечимый недуг сердца. Она громко рассмеялась.

– Мне кажется, что тебе уже пора. Ты на солнце перегрелся – не утихала она.

Мне действительно было пара. Программа – минимум– на сегодня сделана. Я чувствовал себя расслаблено в компании с этой женщиной, что было недопустимо в моем плачевном состоянии кармана. В нем была только сотня. Только мороженное купить и того не хватит.

– Ладно, увидимся, – сказал я и ушел в поле.

Справившись с одним объемом работ, заказчик предложил другой и я расслабился. В благодарность, отдал ему весь свой утренний улов. Стер пыль со своей не охоты, одел свою кепочку и приступил к работе. Через полчаса подоспели бодрые маляры. Что-то стали размешивать и вскользь интересоваться, создавая вокруг себя фон собственного беспристрастия, как к моим трудам, так и к собственным. Обычное дело на стройке – финишировать с открытым ртом.

Появился человек в синем. Расхаживался взад вперед и что-то говорил под нос. Настороженно смотрел по сторонам и улыбался в поисках чего-то. Цепкими глазами стал рассматривать столы и стулья, бережно так, по-хозяйски гладил шероховатую поверхность дубового изделия. После чего он подошел ко мне и протянул руку. Я пожал его крепкую руку без имени. Простое рукопожатие без адреса. Так здороваются наверное, бомжи или родственные души, когда-то потерянные во времени, нашедшие друг друга, но забывшие имена, адреса и пароли – с застывшей вопросительной улыбкой – «я тебя знаю?». Через минуту в дверях показался еще один. Мужчина, лет пятидесяти пяти с коротко стриженой бородой. Он направился к нам. Тоже был очень приветлив, но держался как-то растерянно среди окружающего нас хаоса.

– А ты что тут делаешь? – будто не видя спросил он.

– Камень кладу.

– А, да вижу. И как?

– Нормально. Что-то выходит.

– Говорят ты тоже, того – художник?

– Да.

– Мы значит коллеги с тобой?

– Тоже пишете?

– Да, случается, но сейчас мы вот эти стулья красить будем между делом, – бородатый махнул в сторону стульев. По их разговору я понял, что не хватало какого-то Сани и он возник в дверях. Посасывая конфетку, принялся радовать всех своим могучим рукопожатием. Круглолицый, светловолосый здоровяк. Его можно было назвать жирдяем, но для жирдяя он слишком хорошо ориентировался в пространстве, был подвижен и легок, как майский шмель, тут же начал тарахтеть. Мне стала надоедать эта возня с новыми лицами, и я вышел на воздух. Увидел Алину. Она позвала меня по имени, и из её уст, мое имя показалось мне незнакомым. Достала пакетик и вручила мне.

– Вот, угощайся, это пирожки.

– О. здорово, спасибо – и засунул пирожок в рот – оказался с капустой. Когда ты успела?

– ну ладно, я спешу. Пока.

Я встретил Алину поздно вечером, когда допивал остатки тяжелого дня. Напился я основательно и к штурму был готов. Она была в черном вязанном кардигане, от которого исходило странное тепло, только что погашенной лампы.

– А ты мощный – сказала она и я как-то сразу поздоровел и озадачился собственным смыслом.

– Я знаю, во мне шестьдесят два килограмма живого веса, с костями и жилами.

– Пойдем – сказала она решительным тоном, показывая рукой на темную улицу, поднимающуюся в гору, – пойдем, буду тебя насиловать.

– Как все просто, оказывается.

Подошли к большему дому с освещенным окном, походившим чем – то на гигантского кролика с желтым глазом, затаившегося в зарослях и ждущего беды. Мы тоже чего-то ждали друг от друга, стояли и слушали наши дыхания. Вдруг подул ниоткуда ветер, разогнав нерешительность и, как только я созрел и сделал шаг к Алине, кролик погасил свой глаз и пошел дождь. Дождь зарядил острыми каплями в землю, бурлящими потоками смывало всякие надежды на дальнейшие любовные похождения. Я забежал в чей-то покрытый мраком открытый гараж.

– Давай сюда!

– Нет, я домой, промокла вся. Пока. – Она скрылась, а из моего давно забытого телефона раздался звонок. Это могла быть только она.

– Здравствуй, родная! Это твой дождь? – Она засмеялась. Потом что —то стала говорить, но из-за ливня, гремевшего по жестяной крыши гаража, я едва мог что-то расслышать. Ударил гром – связь оборвалась и только растущие лужи волшебными пузырьками закипали перед глазами.

Утро следующего дня я встретил безрадостно, с ощущением вселенской потери. Это могло означать только одно – Алина уехала. Она предупреждала меня, что скоро уедет, но не сказала когда. Проходя мимо её дома и не обнаружив какой-либо жизни, я точно утвердился в своих опасениях. Она уехала без слов и слезных прощаний. Я снова остался один на весь мир и город этот мне стал отчего-то ненавистен. К тому моменту, когда я подходил к пляжу, созрела осторожная плотная мысль. Нужно плыть. Вспомнил совет отца о пластиковой бутылке, что «с ней не утонешь». Тут же нашел бутылку, запихнул в неё паспорт и нырнул. Вода приняла как-то холодно. Плыл медленно – притягивал и отпускал игривым брасом, сосредоточенно уткнувшись в горизонт. Солнце подгоняло сзади и я запряженный им, таял с каждым преодоленным метром, отказываясь и забирая все пережитое и не дожитое на этой земле, врывался в даль. Упирался я не долго. Проплыв метров триста почувствовал холод во всем своем упрямом теле. Все – таки море было велико даже для моих мыслей о его покорении. Холодом было охвачено не только тело, но и ум оторванный от земли. Не привычное для него состояние, но это же такая удача для подобного дела, сродни написанию картины. К открытому космосу нужно привыкать. Я развернулся.

Вышел из воды в потерянном состоянии. Как – будто провинился перед кем-то очень большим. И его давно уже нет. Ушел, плюнул и ушел, а я остался с этим плевком на все свою соленую физиономию наедине с туземцами этого города. Мне оставалась только работа в утешение, хотя рабочее настроение было подорвано. Коллеги как-то подозрительно на меня засматривались. Еще бы, я был в великом загрузе. Провалил дело и не с кем поделиться. Так получилось, что я выплыл на чужой берег и сам для себя стал далеким и чужим. И даже солнце грело по-особому.

На обед я пошел домой. Зайдя на кухню обнаружил там своих соседок: мать и её десятилетнюю дочь. Я испросил у них кухонный нож и взялся за дело. Порезал салат, сварил пару яиц и сосисок. Сел за стол.

– Вы откуда? – аккуратно спросила женщина.

– Я из Питера – произнес я, на что девочка закатилась истерическим смехом. Должно быть, что-то в моем виде или мой голос приводил её в восторг. Мать одернула дочь и продолжала:

– Так там же до границы не далеко. Ближе, чем здесь.

Я на мгновение замер от такого открытия и произнес в ответ:

– Конечно ближе – Похоже, мы с ней думали об одном и том же. Женщина засуетилась и произнесла, поднимаясь со скамьи:

– Ладно, кушайте, не будем вам мешать. Пошли, Света.

Я чувствовал себя, как рассекреченный разведчик, которого наконец-то вывели на чистую воду. После стольких лет подрывной работы у станка, в каменоломнях, меня идентифицировала, какая– то домохозяйка, любительница женских детективных романов. В горле застряли яйца.

На следующий день я пошел искать себе новое жилище. И я его нашел. Оно врастало в зеленую гору. Хозяйкой была пышногрудая Наташа, в зелененьком халатике. Улыбалась мне скромненько, приглашая в свои зеленые кущи. Она отворила дверь и я попал в маленькую голубую комнатку, от стен которой веяло холодком, а по углам разгуливали стаи прозрачных мокриц.

– Беру – сказал я.

– Есть еще одна. Посмотрите?

– Нет, беру эту– Меня привлекало соседство с мокрицами. Хоть какая-то живность перед глазами. И я заселился в этот же день.

Открыл глаза, пробежался по стенам и наткнулся на миролюбивую стаю мокриц. Их нордическое безразличие ко всему соседствующему действовало на меня успокаивающе, как холодный чай с мятой, задавая тон вдохновенному утру. Я вышел из своего склепа во двор. Солнце силилось. Было семь. Тишина. Кусты малины, сторожившие эту тишину, стояли изгородью вокруг участка, зазывая в свой малиновый рай, но я не отзывался. Если зайти в неё можно и не выйти. Потом скажут еще, «какой у нас прожорливый жилец оказался». Выйдут на утренний моцион, а я тут, в кустах, весь малиновый, за обе щеки, завтракаю. Я только сполоснулся в рукомойнике, стоящем в кустах. Освежил в памяти вчерашний день неудачного заплыва, посмотрел в маленькое зеркальце, поправил редеющую шевелюру. В этом зеркале было место только для двоих и я мысленно видел ее отражение, выглядывающее из-за моего плеча. Так она улыбалась мне своей еще не проснувшейся улыбкой вот уже лет десять и девять из них в холостую: я смотрел в зеркало, и не находя её рядом, думал о своей лоховской доле без неё. Прошла вот уже неделя, как я слышал её смех в последний раз, и я завишу от этого смеха, как от жизненно важного наркотика, день за днем требуя его дозы. Её дозы не хватает мне, и я не знал, что придумать, как уйти от пламенеющей боли своей. Только в море. Но и море играло со мной, как и все вокруг, превращая каждый Божий день в прогулку на чертовом колесе. Поэтому не нужно ни чего придумывать. Все придумали за меня. Разноцветные кабинки на каждый день, только видишь из них одни и те же картинки, один и тот же вид сверху.

По пути на работу я вспомнил о той недописанной мной картине. Я был слаб для неё. Она раздвигала ноги, пыталась мне что-то показать, а я зассал. Испугался своего мира, предчувствуя его ложную оболочку, которая могла обратиться в войну с губительными последствиями для моего психического здоровья. Язык живописи материален. Что там я мучаюсь в догадках? Может, если бы я дописал её, весь ужас тогда и закончился для меня или бы начался новый, более интересный. Я поселился бы в своем лабиринте основательно или нашел из него выход с тяжелой дубовой дверью. Я открыл её, и выход оказался входом будущего ресторана в немецком стиле, над интерьером которого я работал последние две недели. Здесь кипела иная жизнь: смесь пыли, пота и лакокрасочных испарений, сдобренная и взрыхленная живым русским матом. Мужики уже работали, а я слонялся между делом и вопросом, куда еще приложить руки? Все вроде бы сделано.

Я зашел на рецепцию, примыкавшей к ресторану гостиницы. Там хозяйничала длинноногая Наталья. Очаровательная брюнетка с похмельной тревогой на лице и сороквторым размером ноги. Она напоминала мне мою норильскую подругу, тоже Наташу с такими же роскошными ногами, только та работала моделью в меховом салоне на Невском, а эта раздавала ключи, в отеле, у Черного моря. И та и другая были для меня не достижимой роскошью. Ростом не вышел.

– Две недели тут околачиваюсь под вашим носом и до сих пор не знаю, как вас зовут девушка – слукавил я.

– Наташа.

– Я догадывался. А меня Дима.

– Ты откуда такой, Дима– спросила она насмешливо.

– С Питера я.

– Да, заметно. Там все немного того.

– Да, болота.

– Чего, чего

– Да говорю, город на болоте построен, вот и чахнем все дружно.

– Кофе будешь?

– Не откажусь.

– Я тоже там жила какое– то время.

– Да! – протянул я

– Да! – вытянула Наталья.– Уехала.

– Что так?

– Надоело.

– Сбежала значит.

– Ха, ха, ха. Печеньки будешь?

– Буду– отозвался я, немедля на угощение, уже привыкший, что меня каждая встречная женщина хочет подкормить, вероятно, видя во мне редкий вымирающий вид. И я, чтобы выжить, ловлю любую возможность ухватить кусочек чего– нибудь вкусненького из женских рук. Вот только женским телом я незаслуженно обделен. Только – печеньки. Наташа нервозно копошилась за рецепцией, вероятно, вспоминала прошедшую ночь. Кому-то незаслуженно дала или хотела похмелиться – почесывала кончик носа своими длинными и острыми коготками. Красивая женщина сомневалась.

– Тебе долго еще здесь?

– Все только начинается, Наташа. Хочу спросить: нет ли у тебя на примете, какой-нибудь работёнки не пыльной и рядом с морем, чтобы никто не доставал.

– Такая работа большая редкость.

– Да, мечта интроверта. – Сам не знаю, зачем я спросил её о работе. Нужна ли она мне, эта работа? Так, поддержать утихающий разговор. Ведь она уже подкормила, может перепадет что– нибудь ещё, женщина все таки украшает иногда мужчину.

Я допил кофе и глядя ей в глаза произнес:

– Теперь я знаю, как вас зовут, Наташа. Спасибо за печеньки. Не дали умереть ранним утром.

Она засмеялась и это все что мне нужно было от неё– забрать её заразительный смех туда, где пока не смеются.

На пороге в ресторан столкнулся с одним из маляров.

– О, – не ожидая меня увидеть, воскликнул он – я думал, ты уже закончил.

– Не со всем. Есть еще работа для енота. Тут еще швы нужно пройти, а потом чистка предстоит. Самое ужасное.

– А насколько договорился, если не секрет.

– Двести пятьдесят.

– Я меньше семисот бы и не тронулся. Да, вляпался ты в историю.

– Выбирать не приходиться. Вы заказчика давно знаете?

– Да! Он нас периодически приглашает. Вот эту гостиницу мы тоже делали.

– Срубили бабла небось?

– Да так.

По их цветущему виду на лицах, было видно, что ребята не парились особо. Все у них пучком. Меня то заказчик попросту съел с потрошками моими доморощенными. Нашел дурака рукастого, а я и рад стараться. Но ничего не поделаешь, договор – есть договор. Работа уже не доставляла мне прежней радости, и вопреки всем запретам я искал момента поскорее смыться на пляж.

К часам трем я с художниками созрели для мороженного. Самый доступный продукт для поддержания тонуса. Брали, что по проще, да по дешевле, без извилистых форм. Только я один из нашего худсовета сомневался в выборе. Какое на этот день? Серебряное или золотистое? Что случиться со мной и с геополитической картиной мира после съеденного? Обертка, этот долбанный фантик имел для меня колоссальное значение.

Мороженное «ГОСТ» – классическое сочетание: красное, белое, черное. Для работающего гостя, как для меня, самое подходящее, но выдавать ГОСТовские результаты на радость местным аборигенам я не намерен. Есть «Фараон» – сделаю одолжение ментам, чего гляди, столкнусь с ними, когда буду отливать на чью– нибудь грядку и они на свой счет поставят галочку по раскрываемости преступлений за текущий месяц. Есть «Картошка» – это же «Бульбаши» – белорусы, что-то им перепадет, но не сегодня. Вчера пробовал, оно самое дешевое и самое вкусное, все в шоколаде, и когда ешь его, вся моя бредятина на мгновение пропадает скорее всего в самой Белоруссии и окрашивается потерянным, белым цветом еще не тронутого холста. Попробую то и другое с минимальным отрывом пока меня не признали полезным гостем для местной общественности, пока не сойдет фараонова спесь и не прорастут картофельные пряди на моём белорусском челе, если верить далеким предкам. Эскимо в серебряной обертке, его лунное сияние я оставлю на вечер, когда потеряю бдительность ума и отойду ко сну, свободным от душных бредней прошедшего дня, с «Лунной сонатой» на слуху и обглоданной деревянной палочкой во рту вместо соски. Ну, а «Магнат» мне не по зубам. Он с орешками и для него нужно избыточное честолюбие и деньги, хотя это мороженное и есть тот правильный выбор, уравновешивающий моё душевное состояние со всей геополитической и экономической картиной мира.

– Ну, бери уже, Димон – поторапливали коллеги.

– Сейчас, сейчас – дрожаще продублировал я.– «Фараон» пожалуйста. Раскрываю его, кусаю и думаю не произойдет ли чего с Египтом или на худой конец с Украиной – съедаю замороженный мир целого народа.

Синий взял тоже «Фараона»

– Не буду больше брать его, тут орехов полно, зубы уж не те – морщился синий, хотя зубы у него были большие и ровные, как у настоящего южанина. Бородатый уплетал эскимо в серебристой фольге, времен «Старика Хотабыча». Выстроились в шеренгу, по старшинству. Охлажденные, уткнулись в синеву моря, для которой каждый из нас наверняка выбрал бы свою краску, чтобы рассказать о его пределах и своем сухопутном томлении.

– К вечеру будет шторм —сказал бородатый —Вон уже… Собирается войско.

Для меня это значило, что я сегодня останусь на берегу и значит нужно искать себе развлечение на суше.

– На том берегу Турция?

– Да, Турки живут.

– И сколько километров до них?

– Где-то 360. А еще, правее, Болгария. Там жизнь – мечтательно заключил бородач – и недвижимость там недорогая.

После работы: изможденные, потные и вонючие – решили пройтись по злачным местам. Винца попить. Мудрый бородач от ранних вливаний отказался, сославшись на еще какие-то дела. Остался я, да взбодренный синий, не терпевший поскорее углубиться в вина. Долго ходили по городу, выбирали место. Синий тревожно смотрел по сторонам, осторожно переходил дорогу, сомневаясь в правильности перехода и вообще, чем-то был взволнован. У меня сложилось впечатление, что он вообще в первый раз выходит в свет.

– Давай уже здесь – указывал я на очередную разливочную.

– Нет, здесь нас наебут, да и потом я знаю эту бабу за стойкой, она разбавляет водой.

– Тогда здесь – показываю на холодные интерьеры голубого цвета заведения и жду от синего ответной реакции.– здесь я с маман своей дегустировал.

– И как, нормально? – не доверял синий – ну, ладно давай здесь, – согласился наконец он – дальше все равно ничего нет.

Эта фраза местного синего, безответственно брошенная им в пропасть, слегка меня напрягла. Я действительно представил, что там, дальше – ничего нет, мы сидим на краю. Там, дальше, пустота – вина нет, женщин нет, только одинокие виртуальные магнолии своими лампочками-цветками освещали асфальтовую дорогу в никуда. А раз это так, то единственное, что нас оберегало от края и попыток сорваться в этот обманчивый путь – разговоры о том, чего в данный момент действительно не хватает – о женщинах. Ввиду своей не опытности в этом вопросе, наш разговор приобрел одностороннее движение, я только успевал вворачивать одобрительные знаки на его пути и сглатывать слюну, выделявшуюся от похотливых откровений ловеласа-затейника. Он советовал брать телку и идти с ней на горную речку.

– Тебе на речку нужно. Барышни там сами раздеваются– поведал синий. Я сидел и слушал о его очередном похождении, как последний задрот, мысленно представлял себя зрителем, случайно оказавшемся в кустах, и он все никак не унимался, расширяя мой кругозор.

На земле я заметил брошенные брошюры с воззванием к господу от свидетелей Иегова. Мне вспомнился брат, который был бы не в восторге, увидев это.

– Они тоже здесь орудуют – показал я на землю.

– А, эти то, да. Саша плотник из них же.

И я рассказал о своем счастливом брате. Он выслушал и глубоко задумался. Все-таки недоставало женщин и мы оба это понимали, поэтому синего потянуло домой.

– Найди себе барышню – напоследок сказал он и ушел. Я взял еще стаканчик и пошёл к себе, цепляясь озабоченным взглядом за женские задницы. Уже сидя на ступеньках своего прибежища вкушал черную ночь и запивал ее красным, отгоняя от себя еще один день без моей женщины. Подул свежий ветерок и я почему – то вспомнил о матери. На пороге показалась она в скромном халатике с голубыми цветочками.

– Добрый вечер. Это вы мой сосед?

– Да. Это вы принесли с собой свежий ветерок?

– Она улыбнулась, обнажив на щеках маленькие ямочки.

– Как вас зовут?

– Я – Дима.

– Я – Оля.

Я чуть не подавился вином на ее имени. Ей было на вид лет тридцать семь. Самый сок, правда, слегка забродивший. Она с любопытством принялась меня разглядывать. Да уж, было на что посмотреть.

– А как вы устроились? Можно посмотреть на вашу комнату.

– Хотите сравнить, кому повезло больше. Пожалуйста – и я отрыл свою дверь, пропуская её вперед. Она сразу уселась на мою кровать, оголив свои ножки до задницы, проверила на прочность, слегка на ней попрыгав.

– О, у вас лучше – глядя мне в глаза, произнесла Оля и загадочно улыбнулась.

– Да, у меня еще тут животные кое-какие обитают, мокрицы. Вон ползут. – и показал на стайку.

– Она быстро поднялась и вышла из моей каморки.

Её призыв не сработал на меня. Проблема в том, что её звали так же, как мою мать. У меня было много Ольг, но эта почему-то, как-то по-особенному смотрела на меня, с материнской заботой в глазах, которой я не видел даже у своей матери. И еще этот подозрительный ветерок не выходил из моей головы. Мать всегда приносит свежий ветер в мою пустыню, при чём, этот ветерок, как правило, сопровождается криком неудовлетворенности чем-либо. Поэтому я всегда настороженно относился ко всем Ольгам, пугающим мое сознание одним только своим именем.

Первого кого я встретил на следующее утро, был маленький сынок хозяйки Наташи.

– Как тебя зовут малыш?

– Артем – ответил он уверенно, хотя ему было лет пять. Я же в его годы еще сомневался в представлении своего имени незнакомцам. Он взял меня за руку и потянул в малинник, сорвал ягоду и предложил мне. Я отказался, но он настаивал на том, чтобы я попробовал, и это показалось мне очень странным. И тут хотят подкормить и подкрасить. А может он меня спасал от чего-то? От голода.

Я почти ничего не ел в эти дни, разве, когда совсем прижмет. Ходил есть в столовую и в кафе при гостинице, где работал. Я чередовал их посещение по настроению. Один день столовский борщ с котлетами, в другой жиденький супчик с лапшой и непонятный гуляш в гостиничном кафе. Я не уточнял и не спрашивал, что ем, чтобы не ввергать свою голодную душу в новые противоречия. Делят. Пусть делят, только не влезают мне в голову. Но они лезли не только в неё, но и в мой желудок. Каждый раз, после очередного похода в столовую, гостиничный персонал смотрел на меня с рентгеновским подозрением, уличая во мне чужеродную массу. Наш. Нет, не наш. А все потому, что я красился– с необычайной быстротой и легкостью, дерзко менял местоположение, занимая должное место на картине мира и всего порядка, как в голове, так и в желудке. Не желая быть не тем, не нашим, не иным, не вашим, ни кем бы то ни было еще, только собой. Роковую роль играла моя белесая фамилия– как белый холст готовый принять на себя цветовой удар. Я так давно не писал, не смешивал краски, что все вокруг меня занялось этим делом, забирало у меня мою работу, соперничая в мастерстве со мной же. Сочетания цветов и их оттенки – все это имело здесь какое-то значение и свою игру, и для её природной красоты я был слеп. Единственным, что мирило меня с собой и со всем этим земным бредом, было море – слезы земли и всепрощающего неба.