Текст книги "Полный вперед"
Автор книги: Дмитрий Будинский
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Дмитрий Будинский
Полный вперед
документальная повесть
© «Ліра-Плюс», 2012
Совпадения событий, имен и названий с реальными – случайность.
Эпиграфом к повести использован отрывок стиха одесского поэта Ивана Рядченко.
Книга рекомендуется для широкого круга читателей.
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Той, что в нелегкий час печали,
Когда уходят корабли,
Вся остаётся на причале
У соблазнительной земли.
Иван Рядченко
Глава первая. «Нина Роуз»
Сигнал бедствия
Телефон зазвонил, когда утренний сон уже не такой крепкий. Не открывая глаза, я беру трубку и говорю почти автоматически на английском:
– Капитан.
– Доброе утро, это старпом. Мы получили сигнал бедствия. Поднимитесь, пожалуйста, на мостик.
– Доброе утро. Иду.
Я положил трубку, открыл глаза, сел на край кровати и подумал: «Что это было?» Смотрю на часы, вспоминаю вчерашний день, прошлую неделю, месяц, год…
Да, сейчас 7 часов утра, воскресенье. Я – капитан большого контейнеровоза «Веллингтон». Мы на полпути из Штатов в Китай. Шум вентиляции – в норме. Звук генераторов и главного двигателя – в норме. Слышу, что идем эконом ходом. Выглядываю в окно – наше судно спокойно и уверенно рассекает океан. Ни земли, ни островов не видно. Контейнеры дружно стоят там же, где и вчера. Маленькие кучевые облака разбросаны по всему небу и уходят далеко вперед и вниз за горизонт, огибая Землю. Они подсвечиваются бледно-розовым солнечным светом, который струится сзади. Ранним утром такая красота длится минут десять, когда солнце только вынырнуло из-под горизонта и светит на них снизу вверх. Солнце сзади, значит идем на Запад. Так и надо. Погода днем будет хорошая. Можно сегодня выкроить часок для загара.
Через минуту я на мостике. Старпом вручает телекс, полученный по Inmarsat-C. Читаю: действительно, тонут рыбаки, шесть человек. Американское рыболовное судно «Нина Роуз», длина 25 м. Машинное отделение залито водой. Просят помощи. Телекс отправлен Береговой охраной США с Гавайских островов и адресован всем судам в нашем районе. Похоже, что все серьезно. Вот влип… Мой капитанский стаж всего три недели… Я на испытательном сроке в компании. И тут на тебе. Спасательная операция.
Проверяю позицию. Мы прямо посередине Тихого океана, в пятистах милях к северу от Гавайев. «Нина Роуз» в восьмидесяти милях к северу от нас.
Может, еще пронесет? Может кто-то к ним ближе, чем мы, и наша помощь не нужна? Сколько слышал о спасательных операциях – еще ни одна не прошла на 100 % успешно. К тому же сегодня воскресенье. У меня были совсем другие планы.
Смотрю в радары, ищу другие суда, которые могли бы помочь рыбакам, но вокруг никого. Увеличиваю шкалу до максимальной, настраиваю чувствительность, увеличиваю длину и мощность импульса – всё равно никого. Проверяю автоматическую идентифицирующую систему – пустой экран.
– Tа-а-ак.… Не сработало.
«А может, их уже спасли? Или спасают прямо сейчас?» – не унимается мой внутренний голос. Может и спасли. Но вряд ли. Телекс пришел 10 минут назад. В радиоэфире тишина. Значит, никто их еще не спасает и мы, похоже, будем первыми. Игнорировать сигнал бедствия неэтично и просто недопустимо. На флоте за такое – позор и уголовная ответственность. Тем более, международную конвенцию SOLAS о спасении жизни на море никто не отменял.
Есть только один способ узнать наверняка, кто ближе всех к рыбакам. У береговой охраны должна быть информация обо всех судах в этом районе. Пока мы идем через океан, то тоже каждый день отправляем американцам в службу AMVER нашу позицию, курс и скорость. Так что я выбираю «звонок другу».
Беру трубку спутникового телефона. Набираю номер береговой охраны, который указан на телексе снизу. Один гудок, и сразу ответ.
– Береговая охрана США, вахтенный офицер. Здравствуйте.
– Здравствуйте. Это капитан контейнеровоза, позывной, название, позиция… Мы получили сообщение о бедствии. Находимся в восьмидесяти милях от тонущей «Нина Роуз». Подтвердите, пожалуйста, что мы – ближайшее судно на данный момент и что нужна наша помощь.
– Пожалуйста, подождите.
Я жду. Очевидно, офицер проверяет по своей базе данных наше судно. И что-нибудь еще. Через несколько секунд телефон опять оживает.
– Подтверждаю. Нужна ваша помощь в спасении людей. Просим Вас следовать к тонущим и ждать дальнейших инструкций. Мы послали к «Нине» самолет, который должен доставить рыбакам портативный насос для откачки воды.
– Хорошо. Вас понял. Планирую быть возле «Нины» через 4 часа. Да, еще, офицер, пришлите мне, пожалуйста, по телексу, требование береговой охраны участвовать в спасательной операции. Мне нужен документ на бумаге для моего фрахтователя. Прием.
– Вас понял. Требование отправлю. Конец связи.
– Конец связи.
Я положил трубку. Старпом вопросительно посмотрел на меня.
– Ну что там? Куда ехать?
– Поворачиваем на север, едем спасать рыбаков. Надо спешить. Разгоняемся до максимума. Полный вперед!
Детство
Я родился и вырос в Ужгороде, но в детстве каждое лето проводил у своей бабушки Вали в самом центре Одессы: между вокзалом, Привозом и пляжем Отрада. У меня в Одессе много родственников. Два маминых брата с семьями и бабушка жили в двух квартирах с одним общим огромным балконом в типичном одесском дворике на втором этаже. Балкон был обильно обвит виноградом. В центре двора тянулся к небу огромный орех. Летом он создавал приятную тень и уют. Все соседи были как родные. Половина двора – одесские евреи: Циля, Геня, Мифа… Мы часто ходили на море, а по вечерам я гулял с соседскими детьми.
Почти каждое воскресенье вечером мы с бабушкой и со всеми желающими родственниками ходили на одесский морвокзал провожать теплоход «Грузия», который уходил в Батуми.
Обычный человек (не одессит) никогда не поймет смысл этого ритуала. Вам же не придет в голову каждое воскресенье всей семьей провожать поезд № 82 Ужгород-Киев и махать отъезжающим пассажирам, выглядывающим из окон. А мы на морвокзале именно этим и занимались.
По Пушкинской или по улице Ленина неспеша, практически за полчаса, мы доходили до Оперного театра. Потом по Приморскому бульвару и Потемкинской лестнице попадали на морвокзал. Каждое здание на нашем маршруте было произведением искусства. А старые платаны подчеркивали красоту этих строений. Кто был в Одессе, знает, что центр города просто изумителен. Сейчас я с уверенностью могу сказать, что маршрут, по которому мы шли, – одно из красивейших мест на планете.
На морвокзале в воскресенье вечером собиралось много людей. Может, даже около тысячи. «Грузия» – красивое белое пассажирское судно – всегда отправлялось с одного и того же причала точно по расписанию. Мы вместе с провожающими стояли вдоль ограждения и махали пассажирам «Грузии». С расстояния в 50 метров невозможно определить, кто кого именно провожает. Я выбирал пассажира, который, как мне казалось, смотрел на меня, и, таким образом, прощался с ним. Когда судно выходило за Воронцовский маяк, люди начинали расходиться.
Потом, съев по «Пломбиру», мы возвращались домой той же дорогой. Сейчас я пытаюсь понять, зачем мы каждое воскресенье ходили на морвокзал? Рационального объяснения нет. Мне даже кажется, что половина провожающих тоже никого не провожала. Люди просто приходили смотреть, как красивое судно уходит из порта. Именно тогда мне захотелось, чтобы меня тоже так торжественно провожали. А потом еще более радостно встречали.
Вахта на бункеровщике
Мне было 8 лет, когда дядя Вова, мамин брат, взял меня с собой на суточную вахту на бункеровщик. В молодости дядя Вова был настоящим моряком и объездил весь мир. А теперь он работал в портофлоте.
Днем мы заправили топливом одно большое океанское судно на рейде Одессы. Я мог за всем наблюдать с мостика. Видел, как бункеровщик осторожно подходит к огромному судну. Как швартуется, как подсоединяют топливные шланги. И как происходит перекачка топлива. Пока судно заправлялось топливом, я старался его рассмотреть снизу вверх. Но из-за высокого борта почти ничего не было видно. Я пытался представить, откуда оно приехало и куда уйдет после Одессы. Может, в Америку? А может в Африку? На большее моей детской фантазии тогда не хватало.
После того как мы выдали всё топливо, наш бункеровщик отшланговался, отшвартовался и мы ушли на ближний рейд Одессы.
Вечером, когда мы стали на якорь, мне разрешили с экипажем искупаться в открытом море. Солнце уже садилось. Было тепло и почти безветренно. Моряки спустили лоцманский трап. Несмотря на то, что бункеровщик был в балласте, надводный борт небольшой, метра 3–4. Кто-то из моряков прыгнул в воду рыбкой прямо с борта. Я предпочел спуститься к воде по трапу. Дядя и моряки внимательно следили за мной с судна. Когда до воды осталась пара балясин, я остановился и посмотрел вниз. Волны омывали борт. Море поднималось и опускалось. Следующие несколько ступенек трапа оказывались то над водой, то под ней. Море было Черным в прямом и переносном смысле. Мне стало страшно лезть в пучину. Но деваться некуда. Публика смотрит. В то время я уже год как серьезно занимался плаваньем на «Спартаке» у Вадима Олеговича Колечко, поэтому в своих силах был уверен. Глубокий вдох, выдох, вдох, большой шаг назад, и я в воде. Когда вынырнул, то понял, что течение меня сносит от трапа вдоль борта в сторону кормы. Пара гребков – и я опять возле трапа. Значит, ситуация под контролем и можно не бояться.
В тот вечер меня поразила зыбь. Это такие большие волны, которые есть только в открытом море. Когда видишь зыбь с судна, то не обращаешь на нее внимания. В открытом море она есть почти всегда. Да, красивые волны, но не более того. Но когда оказываешься в воде среди этих волн, то понимаешь, что человек в море – букашка. Каждая волна в сотни раз сильней любого человека. И тогда проникаешься к этой силе уважением.
Например, когда в зоопарке смотришь на тигра в вольере, то испытываешь только интерес, любопытство и восхищение этим прекрасным животным. Нет никакого страха. Но если ты в цирке в первом ряду, и на арене выступают тигры, то чувство уже немного другое. А если развить тему дальше и представить, что ты случайно оказался в вольере с тигром один на один, то это уже будет третье чувство, совсем не похожее на первое. Хотя тигр один и тот же.
Так у меня получилось и с зыбью.
С гребня волны я мог хорошо видеть и людей, которые плавают в нескольких десятках метров от меня, и весь борт бункеровщика. Но через мгновенье, опустившись с гребня всего на метр, я оказался в яме, из которой видно только небо и обступившие меня черные волны. Когда смотришь на них снизу вверх, они кажутся огромными горами. Вот на меня идет следующая волна. Она легко меня подхватывает и поднимает на метр. И я опять на вершине Мира и вижу всех, кто плавает вокруг.
Через несколько минут я привык к волнам и был поглощен только катанием на них. В Ужгороде в Комсомольском парке моим любимым аттракционом всегда были веселые горки. Кстати, они до сих пор работают и прилично выглядят. Сейчас уже мои дети с удовольствием на них катаются. Так вот, катание на волнах было похоже на катание на веселых горках. С гребня я делал пару мощных гребков кролем и быстро съезжал с волны в яму. Потом чуть медленней меня поднимала следующая волна. Затем я опять пару секунд быстро греб вниз, чтобы разогнаться, и потом опять подъем на следующую волну.
Когда моряки начали по одному подниматься по трапу на борт судна, я понял, что купание закончилось, и тоже поплыл к трапу.
Ужинали мы все вместе в самой настоящей кают-компании. Необычный интерьер, круглые иллюминаторы, телевизор, холодильник, окошко на камбуз… Всё компактно и очень удобно.
Ночевал я в ту ночь в каюте на втором ярусе двухэтажной койки. Я взобрался на нее по узенькому трапу. Койка раза в два шире и мягче, чем полка в поезде. Край ложа огражден высоким бортиком.
Восьмилетнему ребенку это всё было очень интересно. Даже сейчас, через 30 лет я помню всё до мельчайших подробностей.
Еще в тот день меня особенно поразила артелка на судне. Артелка – это такое место, в котором много полок с разнообразной едой и можно брать всё, что хочешь. Я столько сгущенки даже в магазине не видел. Дядя Вова уловил мой взгляд, и через мгновенье у меня в руках оказалась банка сгущенки с двумя отверстиями.
Представляете, 1984 год, СССР… А у меня целая банка сгущенки. Правда, я ее там же и опустошил, за пару минут одним залпом. Вот тогда-то я окончательно решил стать моряком.
Разумеется, не из-за сгущенки…
Мореходка: поступление
За время учебы в мореходке я убедился в одной очень важной вещи. В «Мастере и Маргарите» Булгакова один из персонажей, Иешуа, называл всех людей добрыми. Даже охранников, которые его били. Из-за этого на него многие смотрели как на идиота. В одном из диалогов с Понтием Пилатом Иешуа объяснил, почему считает всех людей добрыми. Не знаю, кто как, но я его слова «услышал». За 6 лет, проведенных в экипаже, я убедился, что Иешуа прав. Разумеется, всегда бывают исключения из правил. Я тоже встречался с законченными отморозками. Но в основной массе 99 % людей – добрые. Доказательством тому является наш кубрик.
5 курсантов оказались вместе в одной комнате на 6 лет не потому, что выбрали друг друга. Просто в списке курсантов нашего взвода я был первый по алфавиту, Вова – второй, Ваня – третий, Андрей – четвертый и Алексей – пятый. На первом курсе в первый же день мы друг друга еще не знали и нас заселили в кубрики просто по списку. Дальше всё получилось само собой. Мы действительно объединились в хорошую команду и жили своей группой, защищая и оберегая друг друга на протяжении всех шести лет. Недостатка в экстремальных ситуациях у нас не было. Получается, что пять случайно подобранных юношей оказались стопроцентно совместимыми.
Так что любой встречный на улице при совпадении «благоприятных» условий может стать вашим лучшим другом. В каждом человеке заложено всё необходимое для этого.
Прошло 20 лет. Мы живем в разных городах, но продолжаем общаться и дружить до сих пор.
Алексей приехал в Одессу с севера Украины. Женат. Сейчас работает капитаном.
Вова из Измаила. Самый терпеливый, рассудительный и дружелюбный из нас. С морем завязал после участия в сложной спасательной операции, в которой сам чуть не погиб. Сейчас работает в лоцманской службе. Женат.
Ваня тоже из Измаила. Закончил Академию с красным дипломом. Ваня может починить всё, что угодно. Он тоже капитан. Женат.
Андрей родился и вырос в Кишиневе. В душе экстремал. Во время учебы добровольно прошел курс водолазной подготовки. Закончил Академию с красным дипломом. Недавно научился управлять легкомоторным самолетом. Женат. Сейчас работает капитаном.
Иногда между нами возникали лингвистические разногласия. Например, что такое соус и как правильно называется тушеная картошка с мясом. Оказывается, во всех регионах Украины это блюдо называется по-разному, хотя и готовится одинаково. Кроме того, никто из них не знал, что такое камион, то есть фура, и гомбовцы – очень вкусное венгерское блюдо. Но во всем остальном мы были очень похожими: октябрята, пионеры, потом курсанты.
Андрей рассказал нам технологию рождения корабля в бутылке. А я гордо сообщил, что целый год собирал ракетный катер в судомодельном кружке нашего Дворца пионеров. Они удивились, что в Ужгороде есть такой кружок.
Да, есть. Мы даже участвовали в нескольких соревнованиях, включая республиканские в Луганске. Нашу судомодельную команду возглавлял уникальный человек Цмур Юрий Йосипович. Его любимыми хобби были судомоделизм и туристические многодневные походы. Когда он рассказывал нам о красотах Камчатки и Сахалина, было ясно, что он обязательно вернется туда снова. Такой восторг и азарт редко можно увидеть в глазах жителей спокойного провинциального Ужгорода. И, действительно, после летних каникул Юрий Йосипович рассказывал нам о новых походах, в которых он побывал со своими друзьями прошлым летом. Мне очень хотелось пойти с ним в настоящий поход, но я понимал, что это невозможно.
Главное, я осознал тогда, что есть люди, для которых жизнь – это не только работа. Но и путешествия, и всё, что душе угодно.
Мореходка: первый курс
На первом курсе мореходки мы были «духами бесплотными». Нам даже не разрешалось носить морскую форму. Первый год – только рабочая одежде и «гады» (грубые рабочие ботинки). На груди на левом кармане у каждого курсанта был написан порядковый номер. Очевидно, так сделано для того, чтобы мы именно заслужили военно-морскую форму.
В сентябре было посвящение в курсанты. Потом два месяца карантина, учеба, наряды, зачеты сессии. Всё в бешеном темпе. Карантин – это строгий режим, когда все курсанты должны жить в экипаже-общежитии и даже одесситы. В армии такое называется «учебка». Я был постоянно очень голодным. Каждые выходные ходил в увольнение в гости к родственникам, где бабушка Валя очень вкусно меня кормила. Тем не менее, за время карантина я похудел на шесть килограммов, хоть до этого толстым и не был.
После карантина, длившегося сентябрь и октябрь, одесситы ушли из экипажа жить домой. Кое-кто из иногородних переселились в съемные квартиры. А наша пятерка осталась в экипаже. Здесь были свои преимущества. Во-первых, нас кормили. Неважно как, но зато три раза в день. Во-вторых, после занятий мы ходили в бассейн. Он находился на территории экипажа. Такие бассейны я видел только по телевизору, когда смотрел серьезные соревнования. Даже сейчас, через 20 лет, в Закарпатье нет ни одного подобного бассейна. Он был крытый, пятидесятиметровый, с дорожками и с вышками в три, пять и десять метров. Внизу, под водой, даже было несколько больших окон, очевидно, для тренеров и судей синхронщиц и прыгунов с вышек. Бассейн, действительно, был правильный во всех отношениях. У нас к нему был свободный доступ. В-третьих, экипаж был создан для курсантов и он просто стал нашим домом на 6 лет. Не было причин из него уходить и искать что-то лучше.
Каждое утро после завтрака в 08:00 было построение на плацу и подъем государственного флага. Весь взвод должен был присутствовать, включая одесситов. Наш ротный командир за этим строго следил. Практически всегда весной и осенью, когда не было дождя, после подъема флага и торжественной речи начальника организационно-строевого отдела, нашего «отца родного», музыкальный взвод играл марш «Прощание славянки» и мы строем, отдав честь государственному флагу и начальству, колонной шли через Дюковский парк в учебные корпуса. Отдам должное музыкальному взводу – лучше них «Прощание славянки» еще не сыграл никто. Это была их фирменная вещь, которую они исполняли без единой фальшивой ноты уже 50 лет. Взвод состоял где-то из тридцати курсантов-музыкантов разных курсов, с первого по шестой. Шестикурсники выбывали – первокурсники приходили. Все 6 лет, пока я учился, музвзвод ни разу не подвел. Каждое утро они стояли отдельным квадратиком в углу плаца и провожали нас на занятия своей музыкой. Барабанщики наотмашь барабанили. Трубачи изо всех сил дули в трубы. Дирижер, старенький ветеран в военно-морской форме самоотверженно дирижировал и сиял от счастья, когда ребята действительно хорошо играли. Жители окрестных домов, наверное, по нашему маршу сверяли часы.
Для кого-то из курсантов эта ежедневная процедура была банальной, утомительной и ничего не значащей. Но я всегда шел на утреннее построение с удовольствием. Приятно быть одним из тысячи курсантов, идущих куда-то строем.
Первая плавпрактика
В первую плавпрактику Вова и Ваня ушли из Измаила на судах Дунайского пароходства. Андрей получил распределение на парусник «Дружба». А мы с Алексеем попали на учебно-производственное судно «Профессор Кудревич».
Посадка на судно была в Ильичевске в середине августа 1994 года. Изначально рейс планировался на две-три недели в Сирию и назад, чтобы успеть к началу учебного года. Но после выхода из Ильичевска нам сообщили, что груз был перепродан и судно направляется в Португалию. Наш рейс получится дольше, чем планировалось. На сколько дольше – нам не сообщили.
Сто пятьдесят курсантов жили на нижней палубе в кубриках по шесть человек. В каждом кубрике – по 3 пары двухэтажных коек, умывальник, рундуки и пара иллюминаторов. Душ и туалет были общие «на этаже». Правый борт – наш, а на левом жили курсанты Ростовской мореходки.
Каждый курсант первого и второго курсов должен был два дня в неделю работать на палубе, дважды стоять на вахте или в наряде и два дня в неделю заниматься учебой. Организация была четкая, дисциплина строгая. С нами в рейсе были несколько наших преподавателей, которые это организовывали и контролировали.
После Португалии УПС зашел в Мергеру – пригород Венеции. У всех курсантов была возможность посетить этот уникальный город. Тогда я по достоинству оценил преимущества своей будущей профессии.
После Мергеры мы поехали в Грузию, в порт Поти.
Была уже осень. Штормило. По вечерам после трудового дня мы обычно играли в карты или в шахматы в своих кубриках, или что-нибудь читали. Двери всех кубриков были всегда открыты настежь. Мы ходили в гости друг к другу и зависали по интересам.
В один из таких вечеров на нашей палубе было довольно душно и накурено и мы держали иллюминаторы открытыми. Был уже поздний вечер.
В какой-то момент мы внезапно услышали громкий крик «Блин!». Его крикнули очень громко и одновременно несколько курсантов в самом дальнем конце коридора. Если честно, они крикнули другое нелитературное слово, но «Блин» – наиболее созвучное с ним, которое можно написать в книге. Мы переглянулись: что-то случилось?
Через секунду «Блин!» крикнули другие голоса, тоже в дальнем конце коридора и тоже синхронно. Еще через секунду немного ближе «Блин!». Мы отложили карты, замерли, внимательно вслушиваемся и ничего не понимаем. Опять «Блин!», еще ближе. Я встал из-за стола и пошел в коридор, чтобы узнать, что же там происходит. Снова громкое и дружное «Блин!» – совсем близко и через совершенно одинаковые промежутки времени. Я уже понял, что кричат из носовой части коридора, и это «Блин» приближается к нашему кубрику. Уже из соседнего кубрика кричат в один голос «Блин!». Мы совсем ничего не понимаем, у всех удивленные или испуганные лица, и вдруг в наши оба открытых иллюминатора бьет волна! Мгновенно залило всё: стол, карты, пол, койки… Все, кто сидел за столом, разумеется, тоже мокрые. Возле иллюминатора еще был магнитофон, который сразу замолчал… И мы все в один голос орем «Блин!». И сколько было кубриков до конца коридора, столько раз еще раздавалось дружное «Блин!». Мы терпеливо дослушали все «блины» до конца, а потом всех 80 курсантов обуял дикий смех… Минут 10 мы хохотали и не могли успокоиться. Сбежались преподаватели, курсанты с другого борта. А мы все хохочем и ничего не можем объяснить.
В Поти мы стояли у причала две недели с 1 по 15 ноября. Цена мандаринов и хурмы на базаре была 1 доллар за 15 килограммов. Это не опечатка: действительно, мешок мандаринов можно было купить за 2 доллара. Столько этих фруктов я никогда в жизни не ел. Каждое утро свободный от вахты курсант нашего кубрика шел на базар и покупал на 1 доллар полный рюкзак мандаринов и хурмы. Вечером, когда мы выносили ведро с мусором на корму в мусорный контейнер, в нем была только кожура мандаринов.
В Одессу мы вернулись во второй половине ноября. Когда УПС пришел в порт – лужи были замерзшими. Курсанты выходили с судна в шортах и рубашках с короткими рукавами. Некоторые родители встречали своих чад с теплыми вещами. Ведь изначально мы должны были сходить в Сирию и вернуться в конце августа. С тех пор, куда бы я ни ехал, у меня всегда с собой куртка, шапка, шарф и перчатки.
Этот первый рейс казался мне очень долгим. С одной стороны, дальние страны, путешествия, веселая компания курсантов. Но, с другой стороны, я очень скучал по дому и по своей девушке. Я звонил домой, отправлял телеграммы, но от этого легче не становилось. Я постоянно думал о Ксюше.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
