Текст книги "Львиное логово"

Сотни рабов-военнопленных, отрабатывающих свои семь лет каторги на стройках нового царства, пахали на совесть. Кормили неплохо, не обижали без причины, семейным даже царской почтой позволили весть переслать женам и детям. Жив, мол, и здоров. Малх даже предложил сатрапу Кермана привезти семьи лучших работников сюда, чтобы полезные люди остались работать в порту и после освобождения, и тот, подумав, согласился. Все равно понадобятся матросы и портовые грузчики, кладовщики и такелажники. Так чего новых людей искать, когда вот они. В результате рабы пахали… как рабы, и имели нулевую статистику по побегам. Правда, не сразу. Сначала были герои, но тело на кресте в местном климате разлагается не один месяц, а потому горячие головы быстро остыли.

Колонны рабов, которые двигались, как муравьи, разгружали камень, привезенный телегами с ближайших гор, и сбрасывали его в море. Длинная полоса мола с каждым днем все дальше уходила от берега, превращая захолустную дыру в будущий центр мировой торговли. Мол шириной в двадцать шагов уже начинало заносить песком, и недалек тот час, когда там поселятся самые неприхотливые кустарники, что пустят корни и навсегда сделают искусственную косу куском суши.

Параллельно в порту строили причалы на пять десятков кораблей и склады напротив каждого стояночного места. Лет пять, и порт будет готов полностью, в этом Малх был уверен. А первые корабли будут приняты уже в следующем году. Любопытные купцы из Синда и Шумера уже подплывали поближе, явно интересуясь ходом работ. Малх как-то несмело озвучил мысль, что неплохо бы дорогу до Аншана обустроить, раз такое дело, и снова встретил понимание сатрапа. Аншан находился прямо посередине между Бандаром и Сузами, между которыми было двести фарсангов, а это шесть недель пути для торгового каравана. Конечно же, нужен будет еще один порт в устье Тигра, оттуда везти товар в столичные Сузы куда ближе, не больше недели. А в Вавилон можно вообще подниматься по реке, перегрузив груз на местные плоскодонки. Малх довольно прищурился. Эх, обсудить бы с кем такие мысли, а то все один, да один. Родня в Сидоне и не знает, где он. Нет ему теперь ходу в Сидон. Ростовщики проклятые всю семью с торгов продадут, если он там появится, чтоб им вечно икалось, шакалам ненасытным. Да и демоны с ними.

Сюда, на побережье, с гор Южного Загроса везли дубовые лесины. Малх придирчиво осматривал каждое бревно, бракуя примерно половину. Тот лес, что ему не нравился, шел в стройку, а отборные экземпляры аккуратно, как драгоценность, ошкуривали и складывали под плотный навес, защищая от солнца и дождей. Два года, не меньше, дерево должно сохнуть в тени, теряя лишнюю влагу, иначе не корабль это будет, а лоханка рыбацкая, что рассохнется за пару лет. Ну да какие наши годы. Будут у персидского царя лучшие корабли на свете, или он не Малх-мореход.

Жилось ему тут замечательно. Четвертый разряд – это серьезно, по местным меркам. Выше только азат, судья и сам сатрап. Остальные издалека раскланиваться начинают, когда Малх по улице идет. Разве в Сидоне так было? Рядовой купец, каких там многие десятки. А тут он величина. Весь город вокруг порта строится, а он, Малх, в том порту главный. Вот так вот!

Дети его грамоте за казенный счет учатся. Тут, оказывается, если на государство работаешь, тебе привилегии кое-какие полагаются. Обучение детей немало стоит, а тут казна платит. По словам местных, когда персы сюда пришли, первым делом ростовщиков казнили, чтобы неповадно было. Очень он, Малх, такие поступки одобряет. Вот бы и сидонских ростовщиков на корм рыбам пустить. А вот даст единый бог, и дойдут войска великого-то царя до славного города Сидона. Уж тогда он, Малх-Мореход, порадуется. Хотя в Сидон не вернется уже, тут теперь его дом.

глава восьмая. Дела иудейские

Ашдод, центр одноименной провинции, Ассирия. В настоящее время – Ашдод, Израиль. Год 692 до Р.Х., месяц ташриту.

Древняя ханаанская равнина была заселена с незапамятных времен. Сколько живут люди на свете, столько они живут и на земле, населенной теперь народом филистимлян. Именно от них и стала она потом называться Палестиной. Хананеи, что столкнулись с пришлым иудейским народом, отступили, прижавшись к побережью. А там пришла новая напасть – народы моря. Их так и назвали – пилистим, захватчики. Кто они были, никто не знает. То ли выдавленные дорийцами греки, то ли критяне, то ли все вместе. Главным было то, что эти ребята умели выплавлять и закаливать железо, чему научились, когда громили Малую Азию. Они лихо правили боевыми колесницами, да так лихо, что весь восточный берег Средиземного моря превратился в горящие угли. Мечи народов моря не нужно было выпрямлять ногой после каждого удара, и это сыграло решающую роль. От Малой Азии и Хеттского царства до дельты Нила пылали города и деревни. Ни один город не устоял, некоторые сжигали даже дважды. Погром был настолько чудовищным, что на триста лет исчезла любая культура и письменность. И только Египет удержался, бросив против свирепых захватчиков все свои силы. Благодатная Дельта великого Нила, житница царства, опустела на многие годы. Жители ее либо погибли, либо ушли на юг. И только десятилетия спустя несмело, понемногу, египтяне снова заселили лучшие земли своей страны. Мелким княжествам, каким был Ашдод, повезло меньше. И в результате, от мужчин народов моря и ханаанских женщин родился народ филистимлян, что долго беспокоил библейских царей Саула и Давида. Походы великого правителя Саргона второго превратили эти земли в провинцию Ассирии. Мощное восстание, что было тут двадцать лет назад, привело к разрушению города и выводу населения во внутренние области Империи. Постепенно город отстроился заново, укрепления восстановили, и в Ашдоде началась обычная жизнь. Женщины нарожали новых сыновей, а те родили своих. И уже ничего вроде бы и не напоминало о дружеском визите царского отряда великого царя, после которого половина города умерла, корчась на кольях.

Соседний царь Езекия, который смог отстоять Иудейское царство, видно, был еще непуган, иначе сидел бы тихо, принося жертвы в своем Храме, который он изо всех своих невеликих сил пытался сделать главным в этой части света. Филистимлянам было начихать и на иудеев, и на их Храм, потому что они столетиями молились получеловеку-полурыбе Дагону, Баал-Зебубу (он же библейский Вельзевул) и Аштарт, куда же без нее. Женщины служили свою службу Богине, моля об урожае, в храме Баала душили младенцев во славу его, то есть, жизнь шла своим чередом, сопровождаясь неурожаем, сбором налогов и прочими привычными невзгодами. И все бы ничего, но видно единый бог, которому поклонялся иудейский царёк, окончательно лишил его разума. Справного войска Иудея имела от силы тысячи две, остальные – сброд, что недавно лепил горшки и мял кожу. И вот туда же, на Великого Царя войной пошли. Диво то какое. Ничтожный князек три провинции у великой Ассирии отобрал, где раньше Северное царство было, Израиль называемое.

Так думал евнух Тайта, сам из филистимского народа, усердной службой великим царям себе должность выстрадавший. Еще мальчишкой увели его воины в далекий Дур-Шаруккин, где евнухом сделали. Чем-то глянулся смышленый пацан дворцовому писцу, да и задница его глянулась, чего уж греха таить, и пошла карьера в гору. Вот так вот до наместника дослужился, куда уж выше для безродного евнуха. Будет он, Тайта, великим царям, как пес служить, потому что больше у него и нет никого.

Да вот войска у наместника шесть полусотен, что там той провинции. Ашдод и окрестности на три дня пути на север. А на юге – независимый филистимлянский же Аскалон, до которого рукой подать, час на коне. Одна надежда – земляков поднять. Помнят они иудейские копья и мечи, неизвестно кто хуже был, ассирийцы или иудеи. Когда народ Израиля в землю обетованную входил, их тут не то, чтобы сильно ждал кто-то. На тех землях, что иудеи себе взяли, жителей то и не осталось вовсе, тем еще зверьем захватчики оказались. Вчистую всех вырезали, одних девок пригожих оставили, чтобы новых иудеев рожали.

– А позови-ка мне Ясмах-Адада, – сказал наместник рабу, смиренно стоявшему рядом.

– Да, господин, – сказал раб, не подняв глаз.

Вскоре командир кисира, отдельного воинского подразделения, приписанного к провинции Ашдод, явился к наместнику. Он кивнул ему, как равному, и сел за стол. Тайта поморщился, но проглотил явную дерзость. Все-таки, воин ему нужен сейчас больше, чем он воину. Старый солдат, с изрезанным морщинами лицом, был одет в простую тунику, штаны и воинские сапоги, несмотря на жару. На широком поясе висел короткий и узкий железный меч, по моде, заведенной воинами Царского отряда. В густой бороде мелькала обильная проседь, но взгляд был острым, а руки и плечи по-молодому могучими.

– Что делать будем, Ясмах-Адад?

– Биться будем, что ж еще? – удивился тот.

– А ты шестью полусотнями собрался царя Иудеи сдержать? Самарию вон не удержали.

– А ты что предлагаешь? – набычился воин. – Сдаться? Или бежать в Дамаск? Ты как хочешь, а я лучше в бою погибну, чем на колу.

– Ополчение думаю собрать и гонца слать в Дор, Тир и Дамаск. Надо войска объединять и отпор иудеям дать. А иначе и не выйдет ничего. Сбежим, как трусы – смерть, в бою погибнем – тоже смерть.

– Рискованно черни оружие давать, – задумчиво произнес Ясмах-Адад.

– Выбора нет. В Ашдоде запремся и обороняться будем. А ты со своими пойдешь на соединение с кисиром из Дора. А там, глядишь, и из самого Дамаска войска подойдут. Продержимся, пока великий царь придет.

– Дело говоришь, – нехотя признал командир, – пусть наконечники для копий куют. Это мясо все равно ничего не умеет, будет в такое же мясо острой палкой тыкать.

– Тогда из своих гонца в Дор пошли. Пусть город к обороне готовят, а мы тут всех мужиков вооружим, кого сможем. И полусотню лучников мне оставь, я без них город не удержу.

– Добро, пошлю гонца. Точно сам город защитишь?

– А куда деваться? Иудеи – единобожники, они тут всех под нож пустят. Так людям и скажу. Вот ведь смех, народ Ашдода, что Великий Царь казнями усмирял, теперь его город защищать будет, – невесело сказал Тайта.

– Ага, очень смешно сказал, я обхохотался, – с каменным лицом ответил Ясмах-Адад и пошел отдавать распоряжения. Он-то как раз то восстание очень хорошо помнил, лично бунтовщиков на колья пристраивал.

– Ну надо же, а евнух то удивил, – думал Ясмах-Адад. – Тут даже те, у кого яйца есть, трусят. А он вон чего задумал. Глядишь, и правда сможет город отстоять. Помоги ему Ашшур.

А Тайта сидел и думал, как же ему быстро оружия наделать. Ведь лучших мастеров по железу, что на все побережье Верхнего моря славились, проклятые персы сманили. Он, Тайта, об этом узнал только тогда, когда караваны с семьями кузнецов за горизонтом скрылись. И великому царю он об этом не сообщил, жить то всем хочется, даже евнухам без роду и племени.

В то же время. Иерусалим. Иудейское царство.

Первосвященник Натан проводил благодарственные жертвы в великом Храме. Впервые за сто с лишним лет народ и земля Израиля в одной длани окажется. Правда, народ не весь как раз. Ассирийцы за последние годы столько людей угнали, что из двенадцати колен Авраамовых десять исчезли, как будто и не было их никогда. Говорят, в Вавилоне многие осели, и по тамошним городам помельче, когда Великий царь за непослушание Двуречье карал. Ну да ладно. Бабы еще нарожают, одно поколение, ну два, и заселится бывшее Северное царство послушными людишками, которые в единого Бога Яхве веруют. Оно, может, и лучше, что тех еретиков Саргон с Синаххерибом отсюда выгнали. Пусть в Вавилоне идолам поклоняются, не нужны они тут. Десятками резали баранов жрецы Храма, сжигая священное мясо на жертвеннике, что назывался Мицбах ха-ола, и радовался Бог Яхве, видя такое благочестие.

Во внешнем и внутреннем дворе Храма толпился народ, привлеченный невиданным зрелищем. Даже деды уже не помнили, когда иудейский народ вместе жил, и единому Богу молился. Помнят вот, как царь Израиля Иоас Храм разграбил. Где теперь колено Ефремово, к которому тот царь принадлежал? Нет его, сгинуло. Видно, покарал нечестивцев великий Яхве. А священный град Иерусалим нерушим стоит, и войско ассирийское под ним сгинуло от болезней. Все молитвами царя и пророка Исайи, святого человека, неукротимого в вере своей.

А царь Езекия, что из своего дворца по крытой галерее в Храм входил, уже возгордился безмерно, уже новым Давидом себя почувствовал, и Соломоном в одном лице. Вся земля обетованная в его кулаке оказалась, перебили ассирийские гарнизоны его воины. Теперь лишь бы персы не обманули. Потому что если так, то сдирание кожи для царя Езекии подарком небес покажется. Лют великий царь Ассирии на расправу. А пока все как задумано идет. Все земли народа Израиля захвачены, и уже положил глаз иудейский царь на города филистимлян, которые когда-то царь Давид под свою руку брал. Тогда у его царства свой собственный порт будет, а это уже очень и очень серьезно. Тут уже не божьи дела начинались, тут большими деньгами пахнет. Филистимлянское пятиградие – это лучшее железо и морская торговля, Галаад – лучшие бараны и кони, а Генисаретское озеро – рыба отличного качества. И вот уже рядом Дамаск, Библ, Тир и Сидон. И все караваны, что из Египта в Вавилон идут, ему, царю иудейскому, пошлину платить будут, которую сейчас в Ашдоде собирают. Нет, он царь Езекия мудр. Богу-богово, а людям-людское. Все свои мечты царь осуществит, особливо если новый зять поможет.

А пока стоял царь на столбе, который назвался Амуд, и взирал на море из черных голов, которые с надеждой смотрели на него. Кто-то смотрел прямо, кто-то прятал глаза. И читалось в тех глазах: А не подвел ли ты, царь, нас под ассирийские мечи? А то кровью заплачет Иерусалим после твоих подвигов.

Но царь был спокоен. Не может его будущий зять подвести, он же единым Богом клялся. А пока его воины занимали земли древней Самарии, ломая и круша храмы ненавистных демонов, Баала и Аштарт.

В то же время. Бейт-Эль, провинция Самария, Ассирийское царство. В настоящее время – Бейт-Эль, Израиль.

Городишко Бейт-Эль, непонятно с какого бодуна известный нам как библейский Вефиль, стоял в дне пути от Иерусалима. Там всего-то по прямой четыре фарсанга было. Хлипкие укрепления воины царя иудейского взяли с налету, тут даже ассирийского гарнизона не было. Солдаты рассыпались по дворам, ногой открывая двери в низкие глинобитные хижины с плоской крышей. Из домов потащили немудреную утварь и упирающихся женщин. Жечь город команды не было, свое всё же, а с баб не убудет. Истошные крики насилуемых женщин – привычная музыка для любой войны, и тут она звучала в полную силу. Нескольких мужчин, что пытались вступиться за жен и дочерей, прирезали походя, и они лежали на глазах своих детей, глядя на небо, откуда строго смотрел великий и справедливый иудейский Бог, во славу которого все это и творилось.

Командир воинов Рахамим (милосердие-ивр.), получивший такое имя, вероятно, в шутку, милосердным не был вовсе. Его жестокое сердце радовалось битвам, а мольбы несчастных его не трогали. У него был жесткий приказ. Воины перетряхнули эту дыру, подняли каждый камень и притащили к нему на суд человека, что приносил жертвы идолам, и служительницу Аштарт, на которую указали перепуганные горожане. Ведь сказал мудрый левит, что знает Закон:

У Меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их; ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них. (Втор. 32:35)

И вот этот день наступил. Охваченных ужасом жителей древками копий вытолкали на пустырь. Мужчины обнимали рыдающих жен, а малые дети стояли, уткнувшись носами в пыльные подолы матерей. Пять сотен жителей города смотрели, как посланник царя вершит суд над теми, кто делал мерзость в глазах Господа.

– Назови себя, – спросил Рахамим служителя Баала.

– Я Таби, самаритянин, кирпичник.

– Ты приносил жертвы идолам. Ты будешь отрицать это?

– Я приносил жертвы богам, которым молился мой отец и отец моего отца, и его отец тоже. И мой царь молился им же, тут нет преступления, великий господин.

– Ты отрекаешься от своих ложных богов, которые и не боги вовсе, а демоны?

– Как же мне отречься, если мои предки поклонялись им сотни лет?

– Тогда ты виновен. Приговор – смерть!

Горожане испуганно зашумели. Тут, в Самарии, по таким обвинениям можно было любого к смерти приговорить. Да что в Самарии, прошлый царь иудейский Ахаз весьма даже Баала почитал и жертвы ему приносил. Нынешнего царя Езекию тесть с толку сбил, уж очень красноречив и убедителен был иудейский пророк Исайя.

– Взять его. – Рахамим приметил печь для обжига извести, где горел огонь. Пережигание известняка на древесном угле шло три дня, а значит жар там был, что надо. – В печь суньте слугу демонов. Огонь очистит его от греха.

– Господин, пощадите! Я ничего не сделал! Господин, я отрекусь! Пощадите! – через минуту крики о пощаде закончились коротким воплем, который быстро затих.

– Теперь ты, тварь! Имя?

– Мицра, господин, – ответила та, трясь всем телом.

– Ты служила демонице Аштарт. Ты будешь отрицать это?

– Я служила богине, великий господин, но так делала и моя мать тоже. Мы молили ее об урожае! Я не развратница, я верная жена своему мужу.

– Какая же ты верная жена, раз отдавалась незнакомцам за плату? – захохотал Рахамим. – Ты блудница, что брала деньги, продавая свое тело.

– Господин, – взмолилась та, – эти деньги я не брала. Это священные деньги, они шли в храм. Я не блудница, пощадите.

– Так ты отдавалась незнакомцам или нет?

– Да, господин, – опустила та голову, – так требовала служба богине. Ведь если так не делать, земля не будет родить. Пощадите, добрый господин, я же не делала ничего плохого.

В толпе раздавались рыдания. Тут не было женщины, что не служила бы службу в храме Аштарт, повязав голову веревкой. И все они плакали, в страхе.

– Ты блудница, это доказано. Да и ты сама, служительница мерзкой демоницы, не отрицаешь этого. Ты знаешь Закон?

– Я не знаю, господин. Мы не из этих мест. Мои отец и мать из Сирии. Их пригнали сюда воины великого царя.

– И говорит Закон:

Да не будет блудницы из дочерей Израиля, и да не будет блудника из сынов Израиля.

Если кто будет прелюбодействовать с женой замужнею, если кто будет прелюбодействовать с женою ближнего своего, да будут преданы смерти и прелюбодей, и прелюбодейка, – закричал Рахамим. – Люди! Какое наказание Закон предписывает для прелюбодеев?

– Побивание камнями, – несмело сказали из толпы.

– Ну-ка, каждый взял в руки камень, – приказал воин царя. И сам взял его первым.

Жители, понукаемые солдатами, брали в руки камни и стояли, опустив головы. Женщины тряслись от ужаса, ведь они знали несчастную.

– Смерть блуднице! – заорал человек, имя которого было «Милосердие» и метнул камень. Тот попал женщине в грудь, и она упала.

– Бросайте, все бросайте! Кто не бросит, встанет с ней рядом! – орали воины.

Горожане сначала несмело, а потом все сильнее и сильнее стали кидать в свою бывшую соседку булыжники, что валялись под ногами. Вот камень попал ей в ногу, и она схватилась за нее, пытаясь унять боль. А другой попал в глаз, почти выбив его. Гигантская опухоль закрыла половину лица, превратив симпатичное лицо в уродливую маску. Когда пролилась первая кровь, толпа осатанела. Камни сыпались градом, почти засыпав несчастную. Она еще была жива, когда избиение закончилось, но никто больше не подошел к ней, оставив ее на милость Яхве, что строго взирал с небес на дела детей своих.

– Больше, чтобы тут никаких жертв Баалу и Аштарт. Если нарушите приказ, все узнаете гнев великого царя. Вы поняли меня, ничтожные крысы? Молите великого Яхве, что я не мстил за разорение Храма вашим царем, кровью бы умылись у меня.

И отряд воина Рахамима пошел дальше, дабы нести свет истинной веры заблудшим жителям бывшего Израильского царства. А жители эти и не из народа Израилева были вовсе, а волей великих царей Ассирии со всех концов света приведены в эту землю. Но кого это интересовало, если на кону были морские порты и пошлины от вавилонских купцов.

глава девятая, где ассирийская армия пошла непривычным путем

Вавилон, Ассирийское царство. Год 692 до Р.Х., месяц кислиму.

Великий царь Синаххериб, царь четырех сторон света, заслушивал доклад нового Абаракку, который прямо из кожи лез вон, чтобы не остаться без оной. Звали нового вельможу Набу-шар-уцур, и он был весьма и весьма неглупым человеком, но небогатым и незнатным. Знатные и богатые всеми силами пытались уклониться от великой чести занять высшую государственную должность. Но новый Абаракку был честолюбив, и готов был рискнуть. Рядом сидел старший сын Ашшур-надин-шуми, одетый в пеструю накидку по вавилонскому обычаю, который почтительно уступил свое резное кресло на возвышении. Тут же находились главные вельможи царства – Глашатай царя и Великий виночерпий, который отвечал за пищу, которую подавали к столу государя. Впрочем, он и воином был изрядным, что и показал при Кише, выстояв первый день в серьезном меньшинстве, ожидая основное войско. А контроль над кухней и едой для царской семьи был знаком высочайшего доверия. На такую должность только преданнейших слуг ставили. Великие цари им жизни свои вверяли.

Вавилон встретил великого царя со сдержанным любопытством и затаенным страхом. Царь ненавидел местную знать, и вавилонские вельможи об этом прекрасно знали. В прошлый свой визит он казнил десяток знатнейших горожан, а остальных просто ограбил, лишив половины имущества. Тысячи людей были убиты, переселены или уведены в рабство. Вавилон был наводнен иудеями и сирийцами, которых пригнали сюда насильно, и это безумно раздражало местных жителей. Тупая деревенщина месяцами ходила по великому городу, раскрыв рот, пока, наконец, не привыкала к его красотам. Иудеи, что кичились поначалу своим Храмом, быстро заткнулись, увидев зиккурат Мардука, а ученые коэны стали проникаться тысячелетней мудростью, что веками копилась тут. Впрочем, купцы были скорее за умеренную власть великих царей, им не нужны были войны. А отважные ассирийские львы полностью контролировали путь от Вавилона до Египта, сделав его сравнительно безопасным. А что еще надо торговому человеку? Правда, персидский царь, говорят, еще строже порядок навел, но тут Вавилон, и он пока принадлежит Ассирии.

Другая мощная сила, жрецы, горой стояли за власть Синаххериба. Они персов боялись куда больше, а потому очень быстро нашли общий язык с новым царем Ашшур-надин-шуми, который оказался весьма здравым человеком. И сейчас царь Ассирии и царь Вавилона обсуждали ситуацию в Иудее и Самарии.

– Государь, мы получаем сведения из столицы этого ничтожного персидского выскочки, что хитростью захватил земли империи. Они планируют в начале весны вторжение в провинцию Урук, и хотят отторгнуть ее. Пока мы видим конные отряды, которые патрулируют левый берег Тигра, но их не становится больше. И это вызывает сомнения. Величайший, такая большая война неизбежно должна вести к увеличенным заказам стрел, копий, доспехов. Должны свозить зерно к границе, собираться обозы…Но ничего этого нет.

– Что ты хочешь сказать? – подался вперед Синаххериб.

– Я думаю, это очередная хитрость персов, повелитель. Они не станут нападать, но вступили в сговор с иудеями, в надежде отвлечь наше внимание. Они потеряли много воинов в войне с саками, им нужно время восстановить силы. Впрочем, как и нам.

– Тогда что за сведения ты получаешь из Суз?

– Повелитель, я верю только своим глазам. Любая война – это прежде всего еда, кони и оружие. Если этого нет, то нет и войны. А это значит, что наш шпион либо уже не наш шпион, либо его просто дурят, как маленького ребенка.

– Хорошо, – удовлетворенно откинулся в кресле великий царь. – Стоило содрать кожу с двух Абаракку, чтобы третий начал работать как следует. Я доволен тобой, – обрадовал он внезапно вспотевшего вельможу.

– Благодарю, великий государь. Но я думаю, идти на Иудею всеми силами крайне неразумно. Персы могут ударить в спину.

– Что думаешь, сын мой? – спросил Синаххериб царя Вавилона.

– Я полагаю, Абаракку прав, отец. Может быть, послать вавилонян? А царский отряд останется здесь. Если они победят, то получат добычу и будут преданы нам. А если их там потреплют, то Вавилон станет слабее, и это тоже неплохо. Мы потом пришлем свои войска, и наведем порядок. В любом случае, в западных провинциях будут наши воины, и это приведет в чувство финикийцев и сирийских князей.

Великий царь обдумал предложение. А ведь старший сын то молодец. Истинным правителем становится. И Вавилон непокорный в кулаке держит. А то со всех сторон ему про Асархаддона в уши льют. Как будто он, великий царь, будет баб и евнухов слушать. Вон старшие сыновья Арад-белит и Арда-Мулиссу уже волком смотрят. Того и гляди, скоро резать друг друга родные братья начнут. Или его, великого царя, сначала убьют, а потом между собой грызню устроят. Сколько раз так было.

– Да будет так. Десять тысяч вавилонян и кисир из царского отряда в тысячу человек. Своих воинов беречь, пригодятся еще, – приказал великий царь.

– Государь, – почтительно сказал сын. Если послать их обычным путем, через Каркемиш, то войску придется идти не менее двух месяцев. Если собрать караван из верблюдов с водой, то за месяц можно пройти насквозь Сирийскую пустыню, и выйти на Дамаск.

– Это очень рискованно, – сказал Великий виночерпий. – Там живут только страусы и дикие ослы. Ну, и арамеи-кочевники. Можно идти неделями и не встретить воду. Повелитель, мы можем потерять всю армию в этой войне. Одна песчаная буря, и все погибнут. Это будет небывалый поход, государь.

– Пусть идут через пустыню. Там будут вавилоняне, я готов рискнуть.

Двумя неделями позже. Вавилон.

Почтенный купец Син-или расторговался с хорошей прибылью, и уже скоро караван должен был пойти назад, в Аншан. Несмотря на всю вражду между Ассирией и Персидским царством, торговля не затихала. Никому даже в голову не приходило обрубить кровеносную артерию, по которой текли деньги. Как иначе в Вавилон попадут индийские специи, если весь восток принадлежит персам? И как в Персию попадет финикийское стекло, если дорога оттуда идет через Ашшур и Вавилон? Так что война войной, а торговля торговлей. Тем более, что Вавилон как-никак отдельным царством был, со своими законами. Поначалу Син-или беспокоился, не ищут ли его после той историей с князем Укки, но после казни двух подряд Абаракку, эта история прочно ушла на дно, будучи погребена под ворохом новых проблем. Никому тут, он, скромный купец, был не интересен.

Син-или одним из первых снарядил караваны в Манну, благо пошлин внутри персидского царства не было, и пригнал оттуда коней на продажу. В Мидию, за лошадьми же, поехал его старший сын, проходя через владения звероподобных киммерийцев, о чем раньше и подумать было невозможно. Наместник четвертой сатрапии туго знал свое дело, и на новых землях было безопасно. Коней хорошо брали в Сузах, где формировались новые отряды катафрактов, но этого было мало. Син-или хотел наладить поставки железа из Урарту и Каркемиша, но сделать это напрямую было невозможно, великий царь не разрешал. Почти все железо скупал он сам, либо получал его в виде дани. Говорят, в его дворце в Дур-Шаруккине, склады до потолка завалены слитками из этого металла. Син-или аккуратно интересовался у знакомых купцов по поводу поставок, но пока никто не рисковал ввязываться в контрабанду стратегического товара. Тут почтенному купцу не подфартило, но вот в другом – еще как. На рынке была суета. В город шло местное ополчение во главе с вавилонской знатью. Они скупали фляги, кожаные бурдюки и большое количество верблюдов. Изумленные торговцы спрашивали друг друга о причине столь необычных покупок. Ответ появился быстро. Отряд вавилонян шел на подавление мятежа в Иудее, и путь его будет пролегать через Сирийскую пустыню. Это было неслыханно. Никогда великий царь не слал в походы вавилонское войско, и никто и никогда не ходил через великую пустыню, где кроме кочевников и людей-то нет на недели пути. Воины были злы, а командиры – просто в ярости. Если бы с ними не шла полная тысяча отборных ассирийских бойцов, то войско взбунтовалось бы, считая, что их ведут на верную смерть. Проводники из арамеев запросили неслыханные деньги, и при этом не давали гарантии, что в колодцах по дороге будет столько воды, чтобы хватило такой прорве людей и животных. Скорее не так, они давали гарантию, что воды на такую прорву людей точно не хватит.

Купец размышлял. Скорее всего, эта информация была очень ценной, а это значит, ее нужно доставить в Сузы незамедлительно. Тут серьезной наградой пахло. Слышал он как-то, что одному купцу так налоги за целый год простили. Денег столько сэкономил, что роскошную свадьбу для сына закатил и писаную красавицу ему в жены взял, отдав царский калым. Ему тогда весь базар завидовал. Налоги в персидском царстве, конечно, очень высокие, тут ничего не попишешь. Но зато взяток нет, а это тоже деньги. И грабежей на дорогах нет, а значит охраны куда меньше. А это еще деньги, и немалые. Так что, как ни крути, государство те налоги до последней монеты отрабатывает, грех жаловаться. Хороший царь правит, дай ему здоровья светлый Ахурамазда.

– Мазай! – позвал купец перса-охранника. Тот подскочил, почтительно склонив голову.

– Слушаю, господин.

– За сколько в Сузы сможешь доскакать?

– За десять дней, если на двух конях, господин.

– Если в неделю уложишься, десять сиклей серебра получишь.

– Уложусь, – сверкнул глазами перс. – Кони покрепче нужны, мяса вяленого, чтобы на ходу есть, два кожаных бурдюка и колчан стрел. Тигр на бурдюках переплыву тогда.

– Все получишь, – уверил его купец. – В Сузах пойдешь прямо к сиятельному Хутрану…

Перс проглотил слюну. К самому сиятельному по доброй воле никто не ходил, но мысль о десяти сиклях грела душу.

Мазай скакал день и ночь, стараясь сберечь коней в бешеной гонке. Останавливался он только для недолгого сна или чтобы дать отдых лошадям. Те были куда менее выносливы, чем парень, выросший в горном кочевье. Он ел на ходу и даже справлял на ходу малую нужду. Пару раз отстреливался из лука от лихих людей, что попытались пойти ему наперерез. Тигр он, помолившись светлому Богу, переплыл на надутых бурдюках, как его научили при походе в Манну. И вот он дома, на левобережье. Отсюда до Суз рукой подать, пару дней всего.

Подскакав к резиденции Надзирающего за порядком, он почти свалился с коня, покрытого хлопьями пены, и прохрипел: