Текст книги "Саша, привет!"

– Ну, почему бы и нет. Николай Степанович, спасибо за это предложение. Вот уж я не ожидал такого. Думал, меня все проклянут.

– Ну что вы, Сергей Петрович, о чём вы. Все же понимают, что это… Ну, абсурд, абсурд. Ладно, не будем сейчас об этом. Мы все всё понимаем. И мы все ценим вас как бесценного сотрудника. Простите за этот дурацкий каламбур.

– Спасибо большое.

– Я бы хотел, чтобы вы продолжали у нас преподавать. У нас всё равно всё сейчас переводится в онлайн, в зум этот. Вы бы ведь могли?

– Ну, в общем-то, да.

– Ставку мы за вами сохраним. Я похадатайствую, чтобы ещё и повысить вам. Сейчас появились новые возможности. Оформим вас как уникального эксперта. Это только от меня зависит, а ставка может быть в два раза больше. Вам надо только в бухгалтерию сейчас зайти и новый договор подписать. Ну, в общем, вы согласны?

– Ну… в общем, да.

– Сергей Петрович, ну вы как-то вяло реагируете! Радоваться надо! Не каждому сотруднику у нас такие условия предлагают! Я же знаю про эту вашу смертную казнь. Там могут не казнить до глубокой старости, человек может дожить до седин и умереть своей смертью. Говорят, там быстро привыкают и живут обычной жизнью. Будете преподавать, писать статьи, публиковаться. Приободритесь как-то, ну! Вы же учёный! И я, как вы видите, на вашей стороне!

– Спасибо, Николай Степанович. Спасибо. Я очень ценю ваше предложение. Мне, наверное, будет там легче… заниматься вот этим всем… пока не расстреляют. Спасибо.

– Сергей Петрович, голубчик, ну что вы так зацикливаетесь на этом вот «расстреляют»! Все мы когда-нибудь умрём. Что уж так убиваться.

– Ну, как вам сказать, Николай Степанович. Есть всё же разница.

– Да, Сергей Петрович. Да. Знаете, вы простите меня. Простите. Я был плох с вами. Не надо было мне всего этого говорить. Мне бы лучше помолчать, а я что-то разговорился. Сергей Петрович… Серёжа. Дорогой мой Серёжа. Простите меня, пожалуйста. Я вам ничего плохого не сделал, но просто простите меня, как человека, у которого всё хорошо. У вас всё плохо, а у меня всё хорошо, и вот простите меня, пожалуйста.

– Спасибо, Николай Степанович. Даже как-то не ожидал от вас.

– Серёжа, ну, в общем, я про дела вам всё сказал, а так больше нам вроде бы говорить не о чем. Простите, мне очень больно видеть вас. Вот таким – здоровым, крепким, цветущим. Умным. Ну ладно, давайте прощаться. Прощайте, Сергей Петрович, прощайте, прощайте.

– Да, Николай Степанович. Спасибо. До свидания. Вернее, да – прощайте.

Эпизод 13

Серёжа идёт пешком в Комбинат. Он решает пойти пешком, идёт через центральные районы Москвы. Майская Москва прекрасна. Серёжа подходит к неприметной двери в бетонной стене. Звонит в звонок. Да, слушаю. Это Фролов… Сергей Петрович. Я на СК.

Звонок отзывается открывающим звуком.

Серёжа входит. Коридор. Серёжа не знает, идти ему вперёд или не идти. Навстречу Серёже выходит бодрый человек, протягивает Серёже руку.

– Здравствуйте.

Серёжа отвечает, естественно:

– Здравствуйте.

– Давайте, проходите сюда. Так, так, сюда.

Окно регистрации. Бодрый человек говорит:

– Документы, пожалуйста. Извините, надо всё же соблюсти порядок.

Происходит оформление документов. Серёже вручают пластиковый пропуск.

– Ну, пойдёмте.

Идут по длинным светлым коридорам. Идут, идут и приходят наконец в кабинет бодрого человека.

– Располагайтесь, пожалуйста. Чай, кофе?

– Да… можно… чай… зелёный… без сахара. Хотя… какая теперь уже разница.

– Отлично. Светочка, принеси чай, зелёный, без сахара, и мне кофе, как всегда.

Бодрый человек некоторое время молчит. Серёжа тоже молчит.

Бодрый человек: Сергей… Петрович. Фролов. Хорошо. Я рад приветствовать вас в нашем Комбинате. Сразу скажу: здесь у нас ничего такого страшного нет, не бойтесь. Вот прямо первая для вас информация: не бойтесь. Всё хорошо. Расслабьтесь, настройтесь на лучшее.

– Да, спасибо. Я уже как-то постарался. Плоховато, конечно, получается.

– Да, с самого начала людям трудно. Это да. Я вас понимаю. Ладно. У нас сегодня с вами инструктаж. Давайте начнём, а там, дальше, многое для вас прояснится.

– Страшновато звучит слово «инструктаж».

– Ну, ничего страшного на самом деле. Тут у нас всё страшно только сначала, а потом ничего. В общем, я начну инструктаж, если вы не против. Не против?

– Да.

– Ну ещё бы. В общем, так. Как вам уже, кажется, известно, в стране введён режим Общей Гуманизации, в рамках которого возвращена смертная казнь. Ну да, можно, конечно, смеяться, издеваться. Но лучше не надо, особенно вам и в вашем положении. Возвращена смертная казнь по преступлениям в сфере морали и по экономическим преступлениям. Это вы, думаю, знаете.

– Ну, в общем, да. Странный какой-то закон.

– Странный? Можем его обсудить, если хотите. У вас есть такое право.

– Да я не то что хотел бы обсуждать. Просто странно. За убийство, изнасилование нет срока, а за вот это…

– Да, это на первый взгляд кажется странным. Но, как бы вам объяснить… Убийца, насильник – они уже как бы сами себя приговаривают к страшному наказанию, к нравственной смерти. Их нужно законом просто немного подтолкнуть к осознанию их проступков.

– Это немного смешно звучит.

– Не надо смеяться. Нарушения типа того, что допустили вы, простите, не хотел бы вас лично осуждать… так вот, такие нарушения у нас в обществе до сих пор считаются приемлемыми. Подумаешь, переспал с девушкой! И люди, которые такое допускают, даже гордятся этим, ходят, так сказать, гоголем. И коррупция тоже. Люди считают, что это нормально, гордятся этим! Типа, я делаю дела, я такой вот деловой человек, не то что вы все, лохи. Человек гордится своими экономическими преступлениями. И вот, чтобы как-то подчеркнуть недопустимость таких преступлений, сделать их более, что ли, выпуклыми, наше государство пошло на такие вот меры. А что делать.

– Более выпуклыми. Ну хорошо.

– Да, Сергей Петрович. Более выпуклыми. Сергей Петрович, я должен сейчас провести для вас экскурсию по нашему Комбинату. Пойдёмте.

Бодрый человек и Серёжа долго идут по странноватым светлым коридорам, приходят в ещё один коридор, очень светлый и широкий.

– Сергей Петрович, вот это, собственно, коридор, где когда-нибудь решится ваша судьба, вы уж извините за этот высокий штиль. Вы будете каждый день выходить на прогулку, вот отсюда и вон туда, и в один из дней… ну, вы понимаете. Но когда это будет, никто не знает. Вы сможете спокойно состариться и умереть своей смертью. А можете и не состариться и не умереть. Это уж как получится, как повезёт.

– То есть я вот так иду, и мне в спину стреляют, да?

– Ну, в общем, да. Вы ничего даже не заметите. Пулемёт разносит человека сразу в клочья, за полсекунды. Вы ничего не почувствуете. Гуманная казнь. Да правда, вы не бойтесь. Раз – и всё. Даже ничего не успеете почувствовать.

– Это я вот так буду каждый день ходить и спиной чувствовать, что сейчас стрельнёт?

– Ну да. Но, знаете, мы наблюдаем за приговорёнными. На самом деле очень быстро привыкают все. Будете ходить просто так, как с собачкой погулять. Привыкнете. Только первое время страшно. Ну, ну, не надо дрейфить! Это на самом деле фигня. Вы быстро привыкнете.

– А можно пулемёт посмотреть?

– Да, конечно, это ваше право. Вот, смотрите, вот сюда. Видите?

Серёжа видит подвешенный к потолку страшный на вид пулемёт. Несколько дул на круглой штуковине, судя по всему, вращающейся. Это очень угрожающая конструкция, на неё страшно смотреть. Пулемёт выкрашен в белый цвет.

– Это вот… он?

– Ну да. Будете каждый день видеть его по пути на прогулку. Но я вас уверяю, опять-таки, вы быстро привыкнете. Не будете обращать на этот пулемёт никакого внимания.

– Трудно на такую штуку не обращать внимания.

– Это вам сейчас так кажется. Ну ладно, давайте как раз пройдём по этому коридору, не бойтесь, пулемёт не выстрелит. Давайте посмотрим место ваших прогулок.

Серёжа и бодрый человек долго идут по коридору и выходят в прекрасный парк. Он расположен прямо посреди города. Дорожки, деревья, кусты, всё очень красиво. По дорожкам ходят немного странные люди. В их облике нет ничего странного, но, когда смотришь на них, первое слово, которое напрашивается при их виде, – странные. Они не обращают никакого внимания на появившихся Серёжу и бодрого человека.

– Вот, здесь вы каждый день будете гулять.

– Правильно ли я понял, что прогулка будет возможной только после прохождения под пулемётом?

– Да, совершенно верно. Все эти люди именно так получают право на прогулки в этом, согласитесь, прекрасном парке.

Серёжа видит странного вида людей, меланхолично прогуливающихся в парке и совершенно никак не коммуницирующих друг с другом.

Серёжа идёт по дорожке парка, доходит до паркового ограждения. За не очень убедительным забором (легко перелезть, перепрыгнуть) – обычная московская улица, по тротуару ходят люди, по проезжей части ездят машины, автобусы, трамваи.

– А если я захочу убежать? Вообще, если я не приду в этот ваш Комбинат? Уеду куда-нибудь? Что будет?

– Ну что вы как маленький. Что будет, что будет. Если убежите из Комбината, то через пару минут задержим и вернём обратно. Камеры, слежение по расположению телефона, ну, обычное дело. Если просто попытаетесь убежать, не являясь в Комбинат, тоже быстро обнаружим. Можно включить работу системы «Доброе возвращение», вы сами к нам прибежите и попроситесь, чтобы мы вас обратно приняли. Это, знаете, такое воздействие… да вы наверняка читали. У человека единственное чувство, единственное желание остаётся, абсолютно доминирующее, – вернуться туда, откуда убежал.

– М-м, это интересно. Я слышал, конечно, про что-то такое. А если человек попытался бежать и его поймали, что ему будет?

– Ну вы прямо как будто собираетесь бежать. Немного не ожидал от вас. Если человек пытался бежать, его задержали и вернули в место заключения, то ему ничего не будет. Стремление к свободе признано нашим законодательством естественным стремлением человека. Это не наказывается. Срок не добавляется.

– Какая-то неожиданная гуманность.

– У вас просто есть предубеждение. Новая система гуманна. Ладно. Давайте я вам ваш номер покажу.

Серёжа и бодрый человек некоторое время идут по коридорам, потом оказываются в уютном коридоре гостиничного типа, с многочисленными дверями. Бодрый человек сверяется с электронным ключом, открывает дверь.

– Ну вот, вэлкам. Ваш номер.

Нормальный гостиничный номер. Широкая кровать, рабочий стол, много розеток, санузел с удобной душевой кабиной.

– Вот, будете здесь жить. Посмотрите, всё устраивает? Жалобы есть? Пожелания, может, какие-то?

– Да нет, нормально всё вроде. А тут можно с компьютером?

– Да, конечно. Мы выделяем каждому заключённому персональный компьютер с безлимитным интернетом, но, если хотите, можете со своим компьютером прийти. Всё можно, всё. И можете как угодно общаться.

– Прямо вот никаких ограничений нет? Фейсбук, инстаграм, ВКонтакте, ютьюб?

– Да, пожалуйста, пользуйтесь любыми сетями, любыми сервисами. По телефону можно звонить куда и кому угодно. Никаких ограничений. Я же говорю, мы стараемся по возможности гуманизировать процесс.

– Гуманно. Надо же.

– Да, Сергей Петрович, гуманно. Мы стараемся. Ну, наверное, можно считать нашу экскурсию оконченной. Приходите… покажите мне ваш буклет… да… приходите, заселяйтесь, будем с вами тут жить. Да не бойтесь, это не так страшно, как вы думаете. Приободритесь! Вот сюда, пожалуйста, вот сюда. Давайте, до свидания. Как сейчас говорят, хорошего дня.

Эпизод 14

Серёжа, не очень трезвый, но в целом в нормальном состоянии, приходит в свою пока ещё квартиру. Серёжа не очень ловко снимает с себя обувь, это сопровождается грохотом. Серёжа снимает с себя верхнюю одежду. Серёжа входит на кухню. На кухне сидит его (пока ещё) жена Света с ноутбуком.

– Ну как? Как тюрьма? Посмотрел, ознакомился?

– Ну, так. Нормально, в принципе. А ты что имеешь в виду? Какой-то тон у тебя… Такой.

– Да нет, ну мне же, как простому обывателю, далёкому от смертной казни и от всего этого, интересно же, как там всё у вас, больших серьёзных личностей, происходит.

– Издеваешься. Ну давай. А меня ведь скоро расстреляют.

– Да нет. Ты извини. Ну, я просто хотела спросить. Как там оно у них всё?

– Ты так говоришь, как будто меня уже нет, как будто я уже расчеловечился.

Света вдруг протягивает руку, гладит по лицу Серёжу. Встаёт, подходит к нему, целует в губы.

– Зря ты изменил мне. Ты хороший парень, но всё как-то изменилось, не могу ничего с этим поделать. Как-то всё обрушилось. Извини. И с этой твоей смертной казнью… Какая-то страшная нелепость… Я теперь ничего не могу с этим сделать. Хочу помочь тебе, и не могу. Хочу спасти тебя, и не могу. Знаешь, есть такое стихотворение. «Встретить хочу тебя, и не могу. Потому что обман – это не шуточки на лугу».

– Да, знаю. Анна Логвинова. Хорошее стихотворение.

– Да, точно. Вот как-то так. Ты меня прости.

– Мне ещё несколько дней нужно будет у тебя перекантоваться.

– Да, давай, конечно, без проблем.

– Спасибо.

– Ну вот там давай располагайся.

– Света.

– Да.

– А может быть, мы…

– Нет, Серёжа, давай всё же нет.

– Ладно.

Эпизод 15

Серёжа приходит на смотровую площадку на Воробьёвых горах. Стоит, оглядывается, смотрит на туристов/смотрящих. Ходит туда-сюда. Наконец к нему подходит красивая девушка. Это та девушка, которая присутствовала на судебном заседании.

– Здравствуйте, Сергей Петрович, – произносит девушка.

– Здравствуйте, Илона. Я немного удивлён вашим этим фактически вызовом.

– Сергей Петрович. Я… Я не знаю, как вам сказать. Я ещё в суде сказала, что не виню вас. Я в суде сказала, что всё было… мне очень мерзко произносить эти слова, но… по взаимному согласию. Как-то мерзко звучит. Мне мерзко писать и говорить это, как будто это могло быть без моего согласия. Этого не могло быть в принципе. И для меня было оскорбительно, что люди обсуждали эту ситуацию, как будто она могла состояться без моего согласия, вот это самое мерзкое, думаю, вы понимаете.

– Да, Илона, это я понимаю.

– Ну хорошо.

– Ну вот и славно. Давайте посмотрим на величественный пейзаж Москвы, а потом меня через какое-то время расстреляют.

– Да, давайте посмотрим. Зря говорят, что Москва некрасивая.

– Конечно, зря. Москва – это ЛГЗ.

– Что такое ЛГЗ?

– Это лучший город Земли. Была такая советская песня.

– Ну, я соглашусь. Может, ещё Питер?

– Да вы ничего не понимаете в городах. Ну какой Питер? А впрочем, да, и Питер.

– А Киев?

– Да, вечный город Руси. Я его когда-то любил. Но с некоторых времён перестал. Хотя красивый, конечно.

– Ну вот.

– Да.

– Сергей Петрович.

– Да.

– Я хотела сказать.

– Да, говорите, конечно. Если хотели.

– Сергей Петрович, я люблю вас. Я не хотела, чтобы это всё так вот получилось.

– Да, я понимаю. Смотрите, а ведь они сейчас нас тоже контролируют.

– Да, Сергей Петрович. Я… не знаю… вы меня простите или нет…

– Ну что вы. Я вас прощаю. Не парьтесь так сильно об этом. Вам-то что? Вы себя ведёте очень благородно для жертвы.

– Сергей Петрович, ну какой жертвы.

– Ну как. Моей жертвы. Но, знаете… думаю, нам надо уже как-то прекращать. Я вам очень благодарен. Вы хорошая девушка, умная. Надеюсь, у вас всё будет хорошо. А у меня всё будет плохо. Меня скоро расстреляют. Но это не вы виноваты. Это так сложились обстоятельства. Ну и ладно.

– Сергей Петрович, да, я понимаю. Простите, хотела у вас спросить. Сергей Петрович, вы меня любите?

– Илона… трудно ответить на ваш вопрос. Если бы мне предстояла долгая счастливая жизнь, я бы что-то придумал, что-то ответил на ваш сложный вопрос. Но поскольку я скоро буду казнён, буду расстрелян из пулемёта, знаете, это не совсем обычно – быть расстрелянным из пулемёта, то я скажу – трудно сказать, Илона, трудно сказать. Вот мне трудно будет жить и умереть и жить после смерти с таким ответом, и вы тоже живите с таким вот неопределённым ответом – трудно сказать.

– Сергей Петрович…

– Да, Илона. Давайте обнимемся. Вы хорошая девушка.

– Сергей Петрович… Сергей Петрович… я…

– Да, Илона, да, спасибо, пока, пока.

Эпизод 16

Серёжа и Света смотрят ночью фильм «Бангкок Хилтон». Действие доходит до расстрела девушки-наркодилерши. Её ставят и привязывают к столбу. Перед ней стоит противотанковый пулемёт. Пулемёт наводят на привязанную жертву, фиксируют. Между ней и пулемётом устанавливают бумажный экран, чтобы жертва не видела, как в её сторону вылетают пули из пулемёта. Гуманность. Хотя она бы и так ничего не заметила, какая разница. Это ведь доли секунды. Но всё равно – гуманность, гуманность. У пулемёта есть оператор, человек, который приводит пулемёт в действие, фактически палач. Какой-то тайский парень. Наверное, служащий тюрьмы, получает повышенную зарплату. Там ещё есть какой-то высокий чин, генерал или ещё кто-то в этом роде. Он распорядитель казни. Генерал, или кто он там, делает жест рукой, тайский парень-палач тоже делает жест рукой, двигает какую-то штуку вперёд, и пулемёт стреляет, и нам, кинозрителям, показывают, как бумажный экран, отделяющий пулемёт от девушки, разрывается в клочья.

Девушка, наверное, тоже разрывается в клочья. Ну так, по логике.

Света и Серёжа обсуждают фильм и конкретно эту сцену. Света говорит:

– Да, пиздец.

– Типа, да.

– У них там, в Таиланде. Это вообще. Дикая страна.

– Типа, да. Но у нас, видишь, тоже.

– Да. Мы тоже дикая страна.

– Прикинь, меня тоже так.

– Серёжа.

– Меня тоже так расстреляют.

– Серёжа. Ну да. Но не совсем так.

– Да, есть отличия. Без бумажного экрана.

– И не в лицо, а в спину.

– Да, действительно. Света, умеешь ты подбодрить.

– И у тебя будет ещё неизвестность.

– Да.

– Ну вот.

– Будем ещё смотреть?

– Как хочешь. Знаешь, чем закончилось?

– Там эта австралийская девушка вроде выбирается из всех невзгод.

– Да, этой суке ничего не делается. Её спасают эти героические англосаксы. Эти, блядь, пидорасы без страха и упрёка. Ну а как ещё. Как же ещё может быть.

– Да ладно, нормальные вроде ребята.

– Давай что-нибудь другое посмотрим.

– Да, давай.

Эпизод 17

Серёжа прощается с Москвой, которую он очень любит, как всякий коренной москвич. Серёжа не придумывает ничего лучшего, чем начать прощание с Москвой с прихода на Красную площадь. Он приезжает на станцию метро «Площадь Революции» и приходит на Красную площадь, как дурак. Стоит, как идиот, на Красной площади, смотрит на всё вот это. Серёжа долго стоит на Красной площади и смотрит на неё, на сооружения, которые её окружают, – Кремлёвскую стену, Мавзолей, храм Василия Блаженного, ГУМ, Казанский собор, Исторический музей. Натурально, как дурак, как идиот, вращается вокруг своей оси, поворачивается, смотрит вокруг. Потом перестаёт вращаться и просто неподвижно смотрит на Спасскую башню. Это и правда самый красивый объект Красной площади. Серёжа смотрит, смотрит. Смотрит пристально. В какой-то момент Серёже начинает казаться, что вся площадь становится красной. Всё становится красным – и брусчатка, и собор Василия Блаженного, и люди на площади, на Красной площади, которая стала полностью красной. Серёжа смотрит на всё это, и ему, кажется, становится нехорошо. К Серёже моментально подходит полицейский. Здравствуйте, старший лейтенант Лебеденко, как вы себя чувствуете? Врача не нужно? Нормально, да? Правда нормально? Ну смотрите. Давайте тогда идите вон туда, вон, видите, на Ильинке, есть скамеечки, вот идите туда, посидите. Если помощь нужна будет, обращайтесь.

Серёжа плетётся на Ильинку, садится на скамейку. С Серёжей ничего не происходит. Серёже уже хорошо. Да и плохо ему не было. Серёжа осторожненько перебирается через Красную площадь к другому её концу, то есть, получается, к Манежной площади. Переходит через длинный подземный переход к началу Тверской улицы. Выходит на поверхность, идёт вдоль Тверской улицы. Серёжа отмечает про себя полную отшибленность чувств. Он ничего не чувствует. Ему как бы всё равно. А раньше ведь он чувствовал. Серёжа очень быстро понимает, что всё дело в его жизненных обстоятельствах, в предстоящей ему смертной казни. Тут получается интересная и странная мысленная конструкция: Серёжа хотел прогуляться по Москве и в то же время не помнить о смертной казни. Как оказалось, это невозможно. Так не получится. Это не работает. Человечество в этом смысле то ли обманывалось, то ли просто хотело дополнительно поглумиться над приговорёнными. Ну вот эта, знаете, старая английская традиция – типа, человека ведут на казнь и позволяют ему заходить в попутные кабаки и выпивать в каждом по рюмке. Но это так себе милость. Это, по сути дела, дополнительный способ помучить человека.

Серёжа стоит на Пушкинской площади и беспомощно озирается. Он понимает, что он сейчас в последний раз видит всё вот это. Дом с магазином «Армения», дом с «Галереей Актёр» (её, кажется, уже нет – или есть), памятник Пушкину, здание «Известий», здание Английского клуба вдали, начало Тверского бульвара. Серёжа не знает, что ему надо делать и чувствовать в этой ситуации и в этом месте. Он долго стоит, молчит, смотрит. Он вдруг думает и осознаёт приход мысли: всё же главное место в Москве – это вот здесь, на Пушкинской площади. Там, на Красной, – главное сакральное место, а просто главное место, место, вокруг которого вращается вся жизнь, – это вот здесь, это Пушкинская площадь, Пушка, как когда-то говорили, но сейчас давно уже не говорят. Ну, может быть, есть ещё пара мест – Новокузнецкая, Чистые пруды. Там тоже жизнь ощутимо завихряется. Серёжа думает: может быть, сейчас поехать туда или пойти (ведь рядом).

Серёжа представляет себе, как он тупо стоит на площади рядом с метро «Тургеневская» и смотрит на бывшее здание ВХУТЕМАСа и на нынешнее здание театра Et Cetera, и ему становится не очень хорошо, и он решает не посещать напоследок самые оживлённые места Москвы.

Хотя… Есть некоторый смысл в том, чтобы дойти или доехать до Чистых прудов. Лучше дойти. Серёжа идёт по бульварам. Лето, хорошая погода, и на бульварах хорошо. Как же хорошо на московских бульварах, думает Серёжа. Какое же это хорошее место. В этом месте мысль Серёжи тупеет, упирается в тупик. Возможно, это связано с общей тупиковостью его жизни, с тем, что он больше никогда не сможет посетить эти благословенные места. Да, он ловит себя на некоторой тупости, тупиковости мышления. Некуда думать. Ну да. А что. Чего же ты хотел.

Тем не менее у Серёжи остаётся ещё время для очень длинной прогулки по Москве и даже по Московской области. Хотя Серёжа не фанат Московской области (а зря), и дело ограничивается Москвой.

Серёжа легко преодолевает крутой подъём Рождественского бульвара (здоровье у Серёжи хорошее, вот какая ирония судьбы) и выходит к Чистым прудам. Серёжа ждёт на конечной остановке трамвая. Ему хочется, как в детстве, покататься на трамвае. Серёжа помнит, как он с мамой катался на трамвае А, как мама рассказывала, что это раньше был самый главный московский трамвай. Серёжа с мамой приезжали или приходили на конечную остановку трамвая А, ждали, садились в трамвай и ехали. Чистопрудный, Покровский, Яузский бульвары, Новокузнецкая улица, переехать Садовое кольцо, Павелецкий вокзал. И за вокзалом – кольцо, трамвай делал круг вокруг церкви, там было совсем тесно, трамвай задевал деревья и почти задевал церковь и выезжал обратно на Дубининскую улицу и полупустой ехал к Чистым прудам, и эта поездка вызывала у Серёжи восторг, восторг.

Сейчас нет этого маршрута.

Хотя почему нет. Маршрут А остался, никуда не делся. Просто он теперь не разворачивается на том, старом кольце вокруг церкви у Павелецкого вокзала. Теперь он поворачивает к Павелецкому вокзалу и идёт дальше, до Новоконной площади.

Серёжа дожидается трамвая А, садится в него, оплачивает проезд при помощи карты «Тройка». Терминал сообщает, что на карте «Тройка» осталось ещё 386 рублей. Серёжа думает: надо будет оставить Свете.

Серёжа доезжает до Новоконной площади. Это конечная. Тут рядом Калитниковский пруд. Тут рядом Скотопрогонная улица, на которой он всегда хотел побывать, но так и не побывал. А сейчас как-то не хочется на ней бывать, потому что Серёжа чувствует некоторую близость своего положения и положения скота, который гнали по Скотопрогонной улице на бойню (станция «Бойня», Микояновский мясокомбинат).

Серёжа едет обратно, до Чистых прудов, выходит из трамвая А, ждёт, дожидается трамвая 39 (в его детстве набор маршрутов здесь был такой же: А, 3, 39, он запомнил это на всю жизнь). Серёжа садится в трамвай 39, едет по довольно интересному маршруту до метро «Ленинский проспект», выходит, переходит на станцию МЦК «Площадь Гагарина», садится в поезд МЦК и едет.

Серёжа едет и думает: на хрена он вообще решил ехать и прощаться с Москвой? Зачем это всё? Он сейчас не чувствует по отношению к Москве вообще ничего. Это просто часть убивающей (убившей) его реальности. Сейчас это не Москва, которую он всегда, с детства до дрожи любил, а часть реальности, которая приговорила его к смерти. И прощание получается чем-то вроде прощания с предавшей тебя и осудившей тебя на смерть матерью, как-то так.

У станции «Белокаменная» Серёжу почти затошнило. Если ехать против часовой стрелки, там можно увидеть аккуратненький выход со станции, аккуратненькую дорожку параллельно путям, дорожка обрывается, аккуратные фонари заканчиваются, и всё, и всё, и всё.

Серёжа решил проблему привычным способом. Доехал до следующей станции, купил в магазине пару бутылок виски (Red Label, проверенный вариант, хотя часто подделывают), выпил. Стало гораздо легче, но и менее ярко. «Ростокино», «Ботанический сад», «Владыкино». Поездил ещё. Выпил. Поездил. Выпил. Поездил. Выпил. И ближе к ночи вернулся домой.

Эпизод 18

Серёжа входит в свою (пока ещё) квартиру. Света, как обычно, сидит на кухне за ноутбуком. Серёжа не очень пьян, так, слегка. Это та мера опьянения, с которой он приходил домой почти всегда. Серёжа раздевается, разувается. Света, как обычно, не обращает на него внимания, пока Серёжа не входит в кухню.

– Свет, привет.

– Привет.

– Чего делаешь? Такая прям сосредоточенная.

– Да так, ничего особенного. Да какая, собственно, разница. В твоём-то положении.

– Да, Света, ты никак не могла не сказать о моём положении.

– Ну а что. Твоё положение вот такое, извини. Я не виновата.

– Да, Света, естественно. Конечно.

– Ну а что.

– Ну да.

– Видишь, конфликт исчерпался. Как просто. Ура.

– Да, типа, ура.

– Ну как? Где был? Попрощался со столицей?

– Ну, так. Погулял сначала.

– На Красной площади, небось, был? Всем известно, что Земля начинается с Кремля, да?

– Ну… да, был на Красной площади.

– Всегда восхищалась твоим вкусом.

– Света, вот знаешь… когда тебя скоро расстреляют, из пулемёта… немного другой вкус формируется. Эти вот штучки все интеллигентские становятся неважными.

– Да, понимаю. Хочется припасть к силе, которая тебя приговорила к смерти.

– Света… Да, от тебя… ладно, даже не знаю, что сказать.

– Ну да. Что я бессердечная сука.

– Не я это сказал.

– Да, это наша давняя проблема – приходится многое говорить за тебя. Ну ладно. В конце концов, действительно, надо уважать твою потенциальную мёртвость. Ну и как? Как Москва вообще?

– Какая же ты всё-таки сука. Тварь.

– Ну ладно, забудь, забей. Расскажи про Москву.

– Что тебе рассказать?

– Ну… ты же сегодня прощался с Москвой? Расскажи, как она. Тем более что она каждый день меняется. Может, я чего-то нового не знаю.

– Света, у тебя просто офигенный вопрос к человеку, которого скоро казнят смертной казнью.

– Серёжа, ну я понимаю, но ты тоже, знаешь, не парься так сильно. Все мы помрём когда-нибудь. Не строй из себя вот этого… Из мировой литературы.

– Ну да. Ну вообще. Ты, Света, конечно… Ладно, не хочу ругаться в моём положении.

– Да-да, Серёжа, это правильно, ругаться – грех. Надо всерьёз задуматься о своей посмертной судьбе.

– Блядь… Ну блядь… Ты, конечно, вообще.

– Да ладно, Серёж. Ну я так… Ты же знаешь, начну шутить – остановиться не могу. Ну расскажи, как ты съездил.

– Ну как. Сейчас смеяться будешь.

– Не, не, честное слово. Не буду. Я вся серьёз.

– Ну, я же говорил, сначала съездил на Красную площадь.

– Да, зря я обещала не смеяться. Хотя да, собственно, ты же сам сказал. И я сама это предполагала.

– Ну да.

– Но я же и не смеюсь. И что там, на Красной площади? Я как-то давно не была, примерно с рождения.

– Нормально.

– М-м. Ну, отлично. И что ещё?

– Пошёл потом на Пушкинскую.

– Да ты оригинал.

– Да, я вот такой банальный человек.

– И что там, на Пушкинской? Пушкин не переехал?

– Света… ну вот зачем ты сказала мне рассказывать?

– Ну, прикольно.

– Нет, не переехал.

– Ну а дальше чего?

– Да ничего, Свет. Так.

– Обижаешься на меня?

– Нет, чего обижаться. Ну, то есть да.

– Ну хорошо.

– Да, охренительный разговор.

– А что, надо, чтобы «милый, я не представляю жизни без тебя! Вся моя жизнь – это ты!»? Вот это всё? А ты бы меня утешал?

– Ну а что, было бы прикольно.

– Вот все вы такие.

– Ну а что. Было бы прикольно, если бы ты хотя бы год не выходила бы замуж и не трахалась бы ни с кем, а потом уже… как получится. В этом есть что-то.

– Ты, наверное, думаешь, что после твоей смерти… или как там, казни… да, после твоей казни я пущусь во все тяжкие, буду блудить направо и налево? Да нет, в мои планы это не входило. Считай, что обещаю тебе: год траура соблюду. Ни с кем ничего.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– А что ты смотришь?

– Угадай с трёх раз.

– Фильм.

– Да, точно. В проницательности тебе не откажешь.

– Да, я такой. А какой?

– Что какой? Ты какой?

– Какой фильм?

– Ну как тебе сказать. Ну, такой. Там некоторые действующие лица совершают некоторые действия. Если обобщить, то в рамках экрана дёргаются световые пятна.

– А. Ну да.

– Цветовые пятна разных цветов.

– Да, спасибо, это важное уточнение. А то я думал, что там чёрные пятна наскакивают на белые.

– Ну нет, что ты. Кино с тех давних пор ушло далеко вперёд. Пятна стали цветными, и стало гораздо интереснее.

– Ну ещё бы.

– Ладно, я спать.

– Я завтра… пойду, туда.

– Да?

– Хороший вопрос. Ну, да.

– М-м. Ну, рано или поздно это должно случиться.

– Вот завтра – это рано или поздно.

– Блин. Блин.

– Да, рано или поздно это должно случиться. Ты очень мудро сказала.

– Не издевайся.

– Ладно, не буду.

– Ну правда. Ну чего ты.

– Правда, не буду больше издеваться.

– Сходить с тобой?

– Да зачем?

– Ну… проводить.

– В последний путь, типа? Но я в процессе последнего пути ещё буду живой.

– Ну вот, живого провожу.

– Живого в последний путь? Это красиво.

– Блядь. Вот в этом вся твоя филология, всё твоё преподавание. Прицепиться к какому-то слову и начать его раскручивать, искать в нём дополнительные смыслы.

– Ну, чем богаты, тем и рады.

– Короче. Могу проводить, если хочешь.