Текст книги "Кавалерист-девица"

XXIII

Нечего говорить о той радости, с которой встретили молодого князя Дмитрия Шустова в Райках.

От неожиданности с Анной Дмитриевной произошел легкий обморок – до того обрадовалась она сыну.

Княжна Елена тоже очень обрадовалась приезду брата.

Когда первый порыв радости прошел, князь Дмитрий познакомил мать и сестру с поручиком Александром Дуровым.

Старая княгиня приняла гостя очень радушно и ласково.

А Елена, пожимая руку Надежды Андреевны, с чувством проговорила:

– Вы друг моего брата, будьте и моим другом!

Молодой князь рассказал матери и сестре о благородном поступке Дурова.

– Мама, если бы не Дуров, я умер бы под убитой лошадью от истощения и потери крови; он спас мне жизнь, – с чувством проговорил князь, показывая на Надю.

Княгиня и Елена плакали, слушая рассказ Дмитрия, и, когда он окончил, Анна Дмитриевна крепко обняла Дурову и прерывающимся от слез голосом проговорила:

– Вы спасли мне сына, молодой человек, я в неоплатном долгу у вас – вы можете от меня требовать все что хотите.

– Княгиня, кроме вашего доброго ко мне расположения, мне больше ничего не надо.

– А я как брата вас обнимаю, – молвила княжна и тоже обняла и поцеловала Надю.

Дурову поселили в лучших комнатах дома; к ней приставили целый штат прислуги. Ласкам со стороны княгини и ее дочери не было конца.

Камердинером к Дуровой приставили старика Гаврилу; он был любимым слугой покойного князя Михаила Ивановича и за его смертью находился на покое.

Гаврила, в белом галстуке, в богатой ливрее с гербами, после ужина с канделябром в руках проводил Дурову до ее спальни.

Он поставил канделябр на мраморную тумбу и стал величаво в дверях.

– Можешь идти, – сказала ему Надя.

– Вы сейчас ляжете опочивать? – не трогаясь с места, важно спросил старик.

– Да, я устал с дороги.

– Так я подожду.

– Чего будешь ты ждать? – с удивлением и легким испугом спросила Гаврилу молодая женщина.

– Я помогу вам раздеваться.

– В твоей помощи, старина, я не нуждаюсь; я всегда раздеваюсь сам.

– Слушаю, – хмуро ответил старик, но из комнаты не выходил.

– Иди себе.

– А раздеваться?

– Я уже сказал тебе, что я сам разденусь.

– Слушаю.

– Так уходи же!

Настойчивость Гаврилы стала сердить Дурову.

– Этого нигде не видано, чтобы барин сам раздевался; на что же наши холопские руки? Моя обязанность снять с вас мундир, сапоги, отдать их чистить, а вас уложить в кровать и потушить огонь, – невозмутимо рассуждал старый слуга.

– Тысячу раз говорю, что я обойдусь без твоих услуг! – выйдя из терпения, крикнула Надя на старика.

– Слушаю, сударь.

– Уходи, уходи!

– Довольно странно… Как это вы, сударь, сами станете раздеваться?

– Уйдешь ли, упрямый старик?

– Да позвольте, сударь, ведь это непорядок!

– Если ты не уйдешь, я принужден буду жаловаться на тебя, – пригрозила Надя старому упрямцу.

Это помогло; он с достоинством поклонился Наде и не спеша вышел из комнаты. Дурова подбежала к двери и заперла ее на ключ.

«Ах, старый упрямец! Вот пристал! Я устала с ним говорить. Ах, боже мой, когда это все кончится? Когда я смело всем скажу в глаза: смотрите, я женщина, но это не мешало мне сражаться в рядах армии, быть храброй, заслужить чин и орден!»

– Когда придет это счастливое время? – задумчиво проговорила молодая женщина.

Послышался стук в дверь.

– Кто там? – недовольным голосом спросила Надя, думая, что стучит Гаврила.

– Ты не спишь? – послышался голос князя Дмитрия.

– Ах, это вы…

Она отперла дверь.

– Ты еще в мундире? А я думал застать тебя в постели! – входя в комнату, проговорил молодой князь.

– Я не привык рано ложиться.

– Не хочешь ли почитать? Наша библиотека к твоим услугам.

– О да, я люблю читать. В вашей библиотеке наверняка есть хорошие книги.

– Мой отец приобретал все выдающиеся сочинения.

– Я завтра же осмотрю библиотеку, с вашего позволения.

– Тебе, Дуров, не надо никакого позволения! Не забудь, что в доме моей матери ты желанный гость.

– Спасибо, князь.

Дурова крепко пожала руку Шустову.

– А что, Дуров, какое впечатление произвел на тебя здешний врач? – спросил князь Дмитрий у Надежды Андреевны.

Радугин был приглашен в княжеский дом на обед. Старая княгиня на этот раз сделала исключение и позволила его пригласить ради приезда молодого князя.

Дмитрий Шустов и Дурова познакомились с Радугиным за обедом.

– Он, кажется, хороший человек.

– Да, но только идеалист, немножко увлекающийся…

– Радугин хорошо образован?

– Да, он человек ученый. В Москве, говорят, у него была блестящая практика, масса пациентов, однако он все оставил – ради любви к простому народу.

– Это благородно…

– Да, но невыгодно, – с улыбкой проговорил князь. – Ну а моя сестренка какое впечатление на тебя произвела?

– Княжна Елена Михайловна очень умная и очень красивая девушка; скажу откровенно, таких красавиц я еще не встречал!..

– Будто?..

– Очень, очень красива.

– Не влюбись, Дуров.

– Немудрено влюбиться в такую красавицу! – вся вспыхнув, тихо проговорила Надя.

– Ага, покраснел! Ты уже успел влюбиться в мою сестренку! Смотри, брат, маман за тебя Елену не выдаст; она прочит ей в женихи какого-нибудь владетельного герцога.

Князь Дмитрий весело рассмеялся.

– Счастлив будет тот, кто вашу сестру назовет своей женой.

– А скажи, Дуров, ты влюблялся в кого-нибудь?..

– Я?

– Да, ты. Только говори откровенно.

– А разве это надо?..

– Что?

– Влюбляться-то?..

– Непременно.

– Даже непременно? – улыбнулась Надежда Андреевна.

– А то как же? Ведь в твоих жилах кровь, а не вода.

– Нет, князь, я ни в кого еще не влюблялся.

– Ну, влюбишься, непременно влюбишься!..

– Может быть. А теперь, знаете ли, князь, мне очень хочется спать.

– И отлично, ложись и спи, я удаляюсь…

Князь Дмитрий Шустов пожелал Дуровой покойной ночи и вышел из ее спальни.

– Наконец-то я одна! Теперь можно и отдохнуть! – радостным голосом проговорила Надежда Андреевна.

Она заперла дверь, быстро разделась, юркнула на мягкую перину под шелковое одеяло и скоро заснула.

XXIV

Скоро врач Радугин и князь Шустов сошлись между собой, даже сдружились. Это не могло нравиться старой княгине.

– Послушай, Мика (так называла Анна Дмитриевна своего сына), охота тебе возиться с этим лекарем – он такой грубый, – заметила как-то княгиня Шустова своему сыну.

– Мама, он умный и развитой человек.

– Все же он тебе не пара, и знакомство с ним советую оставить. Скажу откровенно: не нравится мне этот лекаришка.

– Вы несправедливы к нему…

– Может быть! Но мнения своего не переменю.

– Мама, а что вы скажете относительно Дурова? – спросил молодой князь.

– Прекрасный молодой человек, и притом дворянин; против твоей с ним дружбы, Мика, я ничего не скажу, – ответила ему княгиня.

– Хороший малый, добрый.

– Да, только, кажется, он нуждается?

– Есть отчасти.

– Ты бы, Мика, предложил ему денег.

– Разве можно!

– А почему же?

– Дуров горд, этим его можно обидеть.

– Надо сделать это поделикатнее. Только вот что меня удивляет, Мика, – это твоя с ним встреча в деревне; ведь ты говорил, что он сидел в заключении. И ты его освободил?

– Да.

– Но кто же его посадил и за что? Об этом ты спрашивал у Дурова?

– Спрашивал.

– Ну и что же?

– Он обещал как-нибудь рассказать все.

– И ничего не рассказал?

– Я больше у него и не спрашивал.

– Почему же, Мика?

– Я заметил, мама, что эти вопросы ему неприятны.

– Странно.

– И загадочно, мама.

– Очень загадочно. Надо постараться разузнать. Я расспрашивала Дурова про его родителей, и он отвечает как-то уклончиво. Я боюсь, Мика.

– Чего, мама?

– Не вышло бы какой-нибудь истории.

– Полноте.

– Кто знает! Нет, я все разведаю.

– Но как?

– Спрошу у Дурова.

– Он вам, мама, ничего не скажет.

– Должен же он ответить.

– Едва ли. Лучше, мама, вы не расспрашивайте Дурова, это может его оскорбить.

– Знаешь, Мика, что еще я подозреваю и что меня беспокоит? – тихо и как-то таинственно проговорила старая княгиня.

– Что такое?

– Мне думается, Дуров – не мужчина!

Последние слова Анна Дмитриевна проговорила шепотом.

– Этого еще недоставало! – Князь Дмитрий громко засмеялся.

– Ты не смейся! Ведь ходили же слухи, что в последнюю кампанию в рядах русской армии находилась не то девица, не то женщина, переряженная уланом.

– Это правда! Говорят, ее государь к себе потребовал, произвел в офицеры и разрешил ей служить под фамилией Александрова; но особенного значения и веры этому слуху я не придаю.

– Разве не могло это случиться?

– Едва ли.

– Бывали же примеры.

– Ну вот!

– А Жанна д’Арк?

– Да, но это другое дело; у нас, мама, не было и нет Орлеанских дев. Наши барышни не переносят не только пушечных, но и пистолетных выстрелов.

В тот же день князь Дмитрий, зайдя в комнату Надежды Андреевны, весело проговорил:

– Знаешь, Дуров, за кого тебя принимает мама?

– За кого?

– За женщину! Как это тебе понравится?

– Как так?

Дурова растерялась и покраснела.

– Удивляешься?

– Признаюсь!

– Мама вообразила, что ты – та самая женщина-рыцарь, которая храбро сражалась с французами.

– Неужели?

Надежда Андреевна притворно удивилась.

– Да-да! Вдруг ты – женщина! – Князь Дмитрий весело засмеялся.

Новость, сообщенная князем Дмитрием, заставила Дурову призадуматься.

«Видно, мне отсюда придется уехать. И чем скорее, тем лучше. А то со мной повторится такая же история, какая случилась в доме полковника. Станут подсматривать да подглядывать», – думала Надежда Андреевна.

На следующий день Дурова сообщила князю Дмитрию о своем решении уехать в полк, но молодой человек никак не соглашался отпустить приятеля.

– Нет, Дуров, и не говори! Не выпущу раньше как через месяц.

– Нельзя, князь, скоро кончится мой отпуск.

– Это ничего не значит, можно продолжить твой отпуск, – возражал Шустов.

– Как?

– Очень просто. Пошли рапорт о болезни. Радугин тебе подпишет.

– Едва ли Радугин согласится на обман.

– Это невинный обман. Кто им не пользуется!

– А все же, князь, обман.

– Что ни говори, а я тебя не скоро отпущу.

– Да не могу я. Мне надо ехать!

– Может, ты чем недоволен в нашем доме?

– Напротив, я всем-всем доволен.

– Зачем же хочешь уехать?

– Погостил – и будет.

– Послушай, Дуров, своим отъездом ты огорчишь, меня, очень огорчишь!

Волей-неволей, а пришлось Надежде Андреевне отложить свой отъезд.

Да и самой ей не хотелось оставить радушную княжескую семью: все к ней относились ласково, предупредительно.

И, может, долго бы прогостила она в Райках, если бы один случай не заставил ее ускорить свой отъезд.

XXV

Однажды утром графиня Анна Дмитриевна, чувствуя себя не совсем здоровой, не пошла пить кофе в столовую, а приказала принести к себе в спальню.

Старая княгиня имела обыкновение пить чай или кофе с книгой в руках.

Занятая чтением, она не слыхала, как вошел старик Гаврила, чем-то очень встревоженный.

– Ваше сиятельство! – громко проговорил он, желая обратить на себя внимание.

– Ах!.. Ты напугал меня, старик.

– Простите, ваше сиятельство.

– Разве так можно?.. Ну что тебе, говори…

– Казус случился, ваше сиятельство.

– Какой там казус?

– Неслыханный-с…

– Да сказывай, что такое.

– Смею доложить вашему сиятельству, что господин Дуров есть не мужского пола.

– Что? Что такое?

Анна Дмитриевна широко раскрыла глаза от удивления.

Хотя она и находила, что ее гость, молодой поручик Дуров, «существо странное и непонятное и похож скорее на женщину, чем на мужчину», но еще нетвердо была уверена в своей догадке.

– Ты с ума сошел, старик!

– Никак нет-с, ваше сиятельство, истинную правду дерзаю докладывать вам.

– Но с чего ты взял?

– Дозвольте доложить вашему сиятельству все по порядку-с.

– Только поскорее и покороче, а то начнешь рассказывать чуть не с Адама.

– Изволите видеть, ваше сиятельство, я человек старый, можно сказать, вырос при княжеском дворе; почитай, без малого полсотни годов камердинером служил – умел потрафлять не только господам поручикам, но и генералам заслуженным, которые бывали в гостях у вашего сиятельства; все много были довольны…

– Послушай, Гаврила, к чему ты все это мне говоришь?

– А вот изволите ли видеть, ваше сиятельство…

– Я ничего не вижу, а только слышу твою болтовню.

– Дозвольте объяснить-с.

– Только без предисловий,

– Слушаю-с.

И старик Гаврила начал рассказывать. «Казус», или происшествие, которое рассказал Гаврила княгине Анне Дмитриевне, сводился к следующему.

Во время отсутствия князя Дмитрия и княжны Елены (они получили приглашение в Москву на один из великосветских балов) Надежда Андреевна поехала прокатиться с Радугиным в санях, запряженных тройкой. В ее полное распоряжение отдана была в Райках целая конюшня; тройка была лихая, конями управляла Дурова. Она страстно любила бешеную езду. По хорошей снежной дороге кони неслись вихрем.

– Доктор, вы любите лихую езду? – спросила она у Радугина.

Голос ее дрожал, лицо раскраснелось от мороза, глаза сверкали.

– Да, люблю, но только страшно.

– Чего вы боитесь?

– Я не привык к такой езде.

– А что может быть лучше нашей русской тройки? Летишь, как ветер буйный, дух захватывает, голова кружится…

За темнотой Надя не заметила ухаба, не смогла вовремя остановить бешено мчавшихся лошадей. Вдруг почувствовался толчок, и Радугин и Дурова были выброшены из саней.

Лекарь отделался испугом и легким ушибом, а Надя ударилась головой о дерево, одиноко стоявшее на дороге, и впала в беспамятство.

Умные лошади стали.

Радугин бережно уложил бесчувственную Надю в сани и, правя лошадьми, тихо поехал обратно в усадьбу.

Вернувшись в усадьбу, он с помощью слуг внес молодую женщину в ее комнату. Оставив здесь одного только Гаврилу, он занялся приведением в чувство Нади.

Первым делом надо было расстегнуть мундир и ослабить пояс.

Удивлению Радугина не было предела, когда молодой гусар оказался не мужчиной, а женщиной.

Гаврила тоже немало удивился.

– Вот так штука – вместо гусара-то гусарша оказалась! – проговорил старый камердинер.

– До времени ты молчи, Гаврила, никому не говори, – посоветовал старику Радугин.

– Зачем молчать?.. Я должен об этом необычайном казусе донести.

– Кому еще?

– Ея сиятельству.

– Зачем?

– Как зачем?

Старик даже удивился.

– Да так. Зачем ты будешь доносить? Кто тебя просит?

– Да ведь ее сиятельство, княгиня Анна Дмитриевна, должна знать.

– Почему же должна? – сердито спросил лекарь.

– Потому что ее сиятельство здесь полная хозяйка и всенепременно должна знать, что в доме происходит, – ответил старик.

Их спор продолжался бы еще долго, но слабый голое очнувшейся Надежды Андреевны заставил их замолчать.

– Где я? – слабо спросила Надя, переводя свой взгляд с Радугина на Гаврилу.

– Успокойтесь, вы дома.

– У меня страшно болит голова.

– Я положу вам на голову компресс, и будет легче.

Компресс со снегом освежил голову Дуровой; боль стала утихать.

– Припоминаю: я катался с вами, доктор, выпал из саней и ударился головой, кажется, ведь так?

– Так, так. Только меньше говорите и не волнуйтесь.

Надежда Андреевна посмотрела на свой расстегнутый мундир и голосом, полным отчаяния, проговорила:

– Боже, вам все известно…

– Да-да, но вы не волнуйтесь, прошу вас.

– И мне, господин офицер, теперь известен ваш пол… – промолвил старик камердинер.

– Хорошо! Довольно! Можешь уйти! – возвышая голос, проговорил Радугин.

– Зачем я пойду? Я должен здесь находиться, – ответил Гаврила.

– Я приказываю тебе!

– Приказывать мне вы не можете.

– Вон, говорю тебе! – прикрикнул на старика лекарь.

Волей-неволей пришлось Гавриле подчиниться его требованию; проклиная в душе лекаря, старик вышел.

– Ах, какое несчастье! Теперь всем будет известно, что я женщина, – чуть не плача, проговорила Дурова.

– За себя я даю вам слово: я никому не скажу, но упрямый старик наверняка расскажет.

– Да-да, Гаврила не утерпит… Всем будет известно! Боже, какое несчастье!

– Успокойтесь, право, нет никакого несчастья, – утешал Надежду Андреевну Радугин.

– Доктор, я уеду.

– Куда?

– В полк.

– Полноте… Что вы?

– Мне больше здесь нельзя оставаться.

– Куда вы поедете? Вы больны.

– Я здорова, только немного болит голова.

– Вам надо поправиться.

– Поймите же – мне больше здесь в доме нельзя оставаться.

– Почему?

– Пойдут насмешки, колкости.

– Кто посмеет?

– Если не княгиня, то ее люди.

– Поверьте, никто не осмелится даже малейшей колкостью задеть вас. Вы достойны похвалы и уважения. Я слышал о вашем геройстве на войне, о вашем самоотвержении… Вы – краса и слава наших русских женщин! Вы не синий чулок, не кисейная барышня… вы – герой! – с воодушевлением проговорил молодой врач.

– Спасибо, спасибо вам!

Надежда Андреевна крепко пожала руку Радугина.

– Пусть только кто осмелится оскорбить вас!

– А все-таки здесь в доме я больше не останусь.

– Так я свезу вас к себе, в больницу. Через два-три дня вы можете ехать куда хотите.

– Вот и хорошо! В больнице мне будет спокойнее, чем здесь.

– Утром я за вами приеду.

– Нет-нет, везите меня сейчас.

– Но ведь теперь ночь, – возразил Дуровой лекарь.

– Что же, до больницы недалеко – прикажите запрячь лошадей, и поедем.

Сколько Радугин ни советовал Надежде Андреевне отложить поездку до утра, она не послушалась.

Пришлось ему ночью везти в больницу пациентку.

Едва только лекарь и Дурова съехали с княжеского двора, как половина дворни уже знала, что представляет собою Дуров.

С большими прикрасами дворовые делились этой свежей новостью друг с другом.

– Слышал? – спрашивал один лакей другого.

– Что?

– А про гостя, про офицера?

– Ничего не слыхал.

– Офицер-то оказался ведь не мужчина.

– А кто же?

– Баба!

– Ври больше!

– Чего врать! Хоть сам спроси у Гаврилы Наумыча. Каталась она, да головой, значит, хватилась о дерево и в беспамятство пришла; ее стали оттирать снегом. Ну и того, увидали…

– Неужели правда?

– Говорю, хоть сам спроси.

– Чудо, братец мой, вот так чудо!

– Уж не ведьма ли она? – вступил в разговор третий лакей.

– Вона, выдумал.

– Разве не бывает; если не ведьма, то непременно оборотень.

– Ври!… Разве ведьма или оборотень пойдет в церковь? А офицерша-то не раз в нашей церкви бывала.

Против этого довода лакей, уверявший, что Дурова оборотень, не знал, что возразить.

А на следующее утро старик Гаврила, как мы уже знаем, все подробно рассказал княгине Анне Дмитриевне.

Услышав, что Дурова в больнице, старая княгиня послала своего камердинера узнать о ее здоровье. Надежда Андреевна поблагодарила княгиню за участие и сказала, что ей много лучше.

На самом деле она чувствовала себя почти совсем здоровой и стала собираться в полк.

– Неужели вы решили сегодня же ехать? – спросил у Дуровой Радугин.

– Решила, доктор.

– Но вы еще слабы.

– Напротив, я чувствую себя прекрасно! Своим быстрым выздоровлением я обязана вам… Спасибо, спасибо вам!

Надежда Андреевна крепко пожала руку молодого врача.

– Куда спешите? Пожили бы с нами.

– Довольно, погостила.

– Неужели вы не заедете проститься с княгиней.

– Не заеду, доктор…

– Но ведь это…

– Вы хотите сказать – невежливо… Знаю… но что же мне делать? Появись я в княжеском доме, на меня будут показывать пальцами, расспрашивать… А это для меня та же пытка… Княгине я напишу письмо, извинюсь… Она добрая, простит меня. Я очень рада, что нет князя Дмитрия; если бы он был здесь, не так бы легко мне было уехать.

Радугин больше не стал останавливать Дурову; он хорошо знал, что это ни к чему не поведет.

До Москвы Надя наняла пару деревенских лошадей. Из Москвы она решила ехать на перекладных.

Сборы Дуровой были непродолжительны. Радугин хлопотал вместе с ней, помогая ей укладываться. За своими вещами, которые оставались в княжеской усадьбе, Дурова послала еще ранним утром.

Прощаясь с Радугиным, Надя в задушевных словах благодарила его за участие.

Радугин далеко проводил кавалерист-девицу и, пожелав ей счастливой службы и чинов, вернулся к себе.

Его ожидал Гаврила, посланный княгиней к Наде с предложением вернуться в усадьбу.

– Она уже уехала, – ответил посланному Радугин.

– Куда? – спросил Гаврила.

– В Москву. А оттуда в свой полк.

– В полк? – удивился старик.

– Да, в полк.

– Ну и чудеса! Бабы стали в солдатах служить… Ох, видно, скоро конец света… пойти доложить ее сиятельству.

Когда старик-камердинер известил княгиню Анну Дмитриевну об отъезде Дуровой из Райков, княгиня заметно обрадовалась и весело проговорила:

– И хорошо сделала: меня и себя избавила от неприятных объяснений. Я очень рада, что она уехала. Теперь я снова спокойна.

– Это точно, ваше сиятельство, госпожа офицерша произвела у нас немало беспорядков, – учтиво заметил старик Гаврила.

Он был зол на Радугина и на Дурову.

– Ну… это ты врешь, Гаврила. «Госпожа офицерша», как ты называешь нашу гостью, ровно никаких беспорядков не произвела. Мы ей многим обязаны… Ты, кажется, старик, забыл, что она спасла от явной смерти князя Дмитрия Михайлыча! – строго проговорила старая княгиня.

– Виноват, ваше сиятельство! – только и нашелся проговорить камердинер.