Текст книги "Кавалерист-девица"

XXVI

Немало удивились князь Дмитрий и княжна Елена, когда, возвращаясь в Райки, они повстречались на дороге с Дуровой.

– Дуров, ты ли? – с удивлением воскликнул молодой князь, выходя из своего экипажа.

– Я, князь. Здравствуйте и прощайте.

– Что это значит? Куда ты едешь?

– В Москву, а оттуда в полк.

– Но почему же ты не подождал нас?

– Я рассчитывал заехать с вами проститься, я думал застать вас в Москве, – оправдывалась Надежда Андреевна.

– Вернемся, Дуров?

– Нет, князь, спасибо. Мне надо торопиться в полк.

– Но зачем же вы едете на крестьянских лошадях? Разве у нас в конюшне не нашлось для вас лошадей и экипажа? – заметила княжна.

– Мне, княжна, не захотелось беспокоить вашу матушку, – несколько смутившись, проговорила Надежда Андреевна.

– Странно! Удивляюсь, как мама решилась вас отпустить.

– Ваша мама еще спала, когда я уехал.

– Так вы и не попрощались с ней? – спросила княжна Елена.

– Мы простились с вечера, – солгала молодая женщина.

– Все это, право, как-то странно.

– Да вернись же, Дуров, погости у нас хоть еще несколько дней. Я и сестра тебя просим.

– Не могу, князь.

Сколько ни упрашивали Дурову князь Дмитрий и княжна Елена вернуться в усадьбу, она осталась непреклонной и, простившись с ними, отправилась в Москву.

– Послушай, Дуров, в Москве остановись в нашем доме! – крикнул ей вслед Шустов.

– Спасибо, князь.

– Весь дом к твоим услугам.

– Спасибо, спасибо!

Вернувшись в Райки, князь Дмитрий и его сестра первым делом обратились к матери с вопросом, почему Дуров поспешил с отъездом. И когда княгиня объяснила им причину, молодой князь и княжна были просто поражены.

– Неужели Дурова и есть та героиня, которая своим мужеством и храбростью удивляла всех? – спросил князь Шустов.

– Видно, она.

– Что же, мама, вы ее не остановили? – проговорила Елена.

– Я и не знала, когда она уехала. Впрочем, подробности об отъезде этой необыкновенной женщины вы узнаете от лекаря.

– От Радугина? – спросила у матери княжна, меняясь в лице.

– Да, он все знает, он ее и провожал.

В тот же день в княжескую усадьбу был приглашен лекарь Радугин.

Князь Дмитрий и княжна Елена засыпали его вопросами о Дуровой.

Радугин удовлетворил их любопытство и рассказал им подробно все случившееся с Надеждой Андреевной.

Молодого врача оставили обедать.

Анна Дмитриевна под предлогом головной боли не вышла в столовую, а обедала у себя в уборной.

Она все продолжала сердиться на «лекаришку», который только и умеет лечить баб и мужиков.

Без княгини за обедом было веселее; Радугин был большой мастер рассказывать анекдоты и смешил княжну.

По окончании обеда князь Дмитрий взял какую-то книгу и, зевая, стал ее перелистывать.

Радугин начал рассказывать Елене о Дуровой, хвалил ее, выставляя ее идеалом женщин; говорил он и о святости ее подвига.

Красавица-княжна все это слушала с неудовольствием.

– Уж не влюблены ли вы? – покраснев, спросила она в порыве ревности.

– В кого?

– А в эту феноменальную женщину?

– В таких женщин не влюбляются, княжна.

– Почему?

– Их только уважают и прославляют.

– Вот как!

– Эти великие женщины не от мира сего.

– А мне думается, доктор, что вы влюблены в Дурову, – принужденно засмеявшись, проговорила Елена.

– Да, княжна, я влюблен – только не в нее, – тихо ответил ей молодой врач, наклоняя голову.

– Простите за нескромный вопрос: кого же вы любите?

– Девушку чудной красоты.

– Можно узнать, кто она?

– Нет, княжна.

– Стало быть, это секрет?

– Да, и большой.

– И она любит вас?

– Не знаю… Думаю, что нет.

– Почему так?

– Кому, княжна, я нужен?

– Не говорите так, вы нужны многим.

– Больным я нужен, и больше никому, – печально проговорил молодой врач.

– Кто знает!

– Кто меня полюбит? По правде сказать, и любить меня не за что!

– Вы безжалостны к себе, доктор.

– Ну что я такое?

– Вы приносите пользу другим, жизнь ваша не бездельна. Вы живете не для себя одного.

– А все же полюбить меня нельзя. Вы спросите, княжна, почему? Отвечаю вам: модных фраз говорить я не умею, ногами шаркать тоже не мастер, блестящего мундира, как видите, не ношу.

– Неужели только за одно это любят? – насупив свои хорошенькие бровки, спросила Радугина Елена.

– Почти.

– Хорошего же вы мнения о нас.

– Я не о вас, княжна, говорю.

– Стало быть, я исключение и не принадлежу к тем милым барышням, которые любят комплименты, светский лоск и красивые мундиры.

– Да, исключение.

– Однако, оставим об этом говорить… скучно!

– А я бы просил вас, очень просил бы… – робко начал Радугин.

– О чем?

– Вы, княжна, желаете знать, кого я люблю?

– Если это тайна, не желаю знать.

– Для вас у меня нет секретов!

– Ну так скажите, только осторожнее – не услыхал бы брат.

– Он спит.

– Неужели?

И действительно, князь Дмитрий, сидя в спокойном кресле, тихо спал; роман, который он читал, усыпил его.

– Теперь можете говорить: Мика спит, он не услышит нашего разговора.

– Люблю я, княжна, чудную девушку.

– Об этом вы уже говорили.

– Она аристократка.

– Вот как!

– Как видите, княжна, по одному уже этому я не могу надеяться на взаимность и…

– Вы говорите глупости, – перебила его Елена.

– Как?

– Любовь не разбирает происхождения; вы, вероятно, знаете это сами.

– О, если бы это было так!

– Да-да, доктор.

– Княжна, благодаря вашим словам я, как утопающий, хватаюсь за соломинку… Я… я скажу вам, княжна, кого я так страстно, безумно люблю!

– Кого?

– Вас, княжна… – тихо, по значительно проговорил Радугин и сам испугался своих слов.

Елена вспыхнула от удовольствия.

– Простите мне, княжна… Вы молчите? Мои слова вас оскорбили.

Молодой врач взял руку Елены и стал покрывать ее жаркими поцелуями.

– Княжна, скажите мне хоть одно слово.

– После, не теперь и не здесь, – взволнованным голосом проговорила красавица и, больше не сказав ни одного слова, вышла из столовой, оставив в недоумении Радугина.

– Фу, однако, я славно всхрапнул. А где же Елена? – просыпаясь и вставая с кресла, спросил лекаря молодой князь.

– Княжна вышла.

– И оставила скучать вас одного?

– Я не скучал.

– Представьте, доктор, а мне сейчас снилась эта необыкновенная Дурова: будто мы с ней в сражении делаем чудеса храбрости. Чуть ли не вдвоем с ней у французов какую-то неприступную крепость забрали. Ведь приснится же этакая чушь…

Князь Дмитрий весело засмеялся.

– Чего не приснится после сладкого и сытного обеда.

– Однако пойдемте, доктор, ко мне в кабинет пить кофе и поболтать.

XXVII

Невольно вырвавшееся у Радугина признание в любви испугало его самого.

Может ли он, лекарь, бедняк без имени, без положения, рассчитывать на взаимность, полюбив аристократку-красавицу?

И даже если княжна и чувствует к нему взаимность, то ее мать, гордая княгиня, разве согласится назвать его мужем дочери, своим зятем?

Да и сама Елена захочет ли княжеский титул променять, из княжны сделаться женой лекаря?

«И зачем я признался ей в любви? Как это у меня сорвалось с языка? Да, сколько ни мечтай, а уехать отсюда мне придется».

Так думал молодой врач спустя несколько дней после своего признания.

Легкий стук в дверь заставил его выйти из задумчивости.

– Кто там? – спросил Радугин, подходя к двери.

– Это я-с, – послышался лекарю знакомый голос.

– А, Феня! Войди.

В комнату к Радугину вошла молоденькая и хорошенькая дворовая девушка Феня, любимая горничная княжны Елены.

Она низко поклонилась Радугину и, подавая ему маленькое письмо в изящном конверте, тихо проговорила:

– Вам-с.

– От кого? – взволнованным голосом спросил у молодой девушки лекарь.

– От ее сиятельства.

– Неужели от княжны?

– От них-с.

Радугин дрожащими руками разорвал конверт и с жадностью прочитал следующие написанные рукой княжны строки:

«Завтра утром приходите в наш сад, я буду кататься с гор».

Подписи не было, но, несмотря на это, счастливый Радугин понял, от кого письмо.

– Ответа не будет? – спросила Феня и при этом лукаво улыбнулась.

– Передай, Феня, на словах княжне такой ответ: «Будет исполнено». Поняла?

– Как не понять-с… доложу-с. Я пойду-с.

– Это вот тебе.

Счастливый Радугин дал Фене два серебряных рубля на орехи.

– Благодарю покорно-с.

Феня ушла.

Радугин стал с нетерпением ждать завтрашнего утра.

Вот настал счастливый для влюбленного день. Он поспешил на свидание.

Каждую зиму в огромном княжеском саду устраивались для княжны высокие снеговые горы.

Когда был жив князь, то с гор катались на разукрашенных санях многочисленные его гости.

Князь любил русские игры и развлечения: на Святках и на Масленице он устраивал в своем саду катание с гор под доморощенный оркестр.

Со смертью старого князя Шустова крепостные музыканты были отпущены в Москву на оброк, но катание с гор было оставлено в неприкосновенности.

Когда Радугин вошел по расчищенным дорожкам в сад, то увидал массу гостей, состоявшую преимущественно из молодежи.

Катание с гор было начато. В саду царило полное веселье, шум, смех и визг неслись оттуда.

Елена, счастливая, веселая, с раскрасневшимся от мороза лицом, подошла к Радугину и, протягивая ему свою маленькую ручку, сказала:

– Наконец то!.. Я думала, вы не придете.

– Ваше приглашение, княжна, доставило мне огромное удовольствие.

– Вот как… Вы любите кататься с гор?

– Да, княжна.

– И не боитесь?

– Чего же бояться?

– Я и сама люблю… Летишь, дух захватывает, голова кружится… и страшно и приятно. Я буду кататься с вами! Давайте руку и пойдем.

Радугин и Елена несколько раз прокатились с гор вместе. Княжна, взбираясь на крутизну горы, под руку с Радугиным, что-то тихо ему сказала. Что именно – для всех осталось тайной, только от этих слов необычайное счастье разлилось по лицу молодого врача.

Вернувшись в свою холостяцкую квартирку, Радугин заплакал. Но это были слезы радости.

XXVIII

Князь Дмитрий Шустов по истечении срока отпуска уехал в Петербург, где находился его полк.

В Райках потекла жизнь по-старому.

Княгиня Анна Дмитриевна почти всякое утро проводила со своим главным управляющим, который являлся к ней с докладом.

Княжна Елена днем рисовала, а по вечерам читала. Про Дурову почти забыли – только в людской еще не забыли кавалерист-девицу и толковали о ней на все лады.

Молодой врач Радугин с прежним рвением относился к своим обязанностям. Мужики и бабы полюбили его, охотно у него лечились и приносили к нему своих больных детей.

Слава его, как опытного и искусного врача, все росла и росла. Пациентов у него было множество.

Соседние помещики завидовали княгине, что у нее есть такой доктор, который успешно лечит «от всех болезней».

Радугину предлагали более выгодные условия, но от всех предложений он отказывался.

Ему хорошо жилось в Райках. Да и мог ли он теперь уехать из княжеской усадьбы, когда узнал, что Елена его любит.

Как осчастливила она молодого врача, ответив на его пылкую любовь любовью!

– Вы ждете от меня ответа? – тихо спросила княжна Радугина во время катания с гор.

– Вы подали мне надежду, княжна.

– Вы меня любите?

– Княжна!..

– Я вас тоже… люблю… – еще тише проговорила княжна, бросив любовный взгляд на счастливого Радугина.

– О, счастье!..

– Про нашу любовь никто не должен знать, понимаете ли, никто. Надо ждать; время придет, и тогда…

– Придет ли, княжна, это счастливое время?

– Придет непременно.

– О, если бы это было так!

– Так и будет. Надейтесь.

Этими словами и окончился их разговор.

Княгиня Анна Дмитриевна, несмотря на то что все расхваливали Радугина, своего мнения о нем не переменила и в дом свой его по-прежнему не приглашала.

Среди многочисленных дворовых княгини Шустовой выдавалась ее любимая горничная, которую звали Улитой. Это была ворчливая, капризная старая девка и притом большая сплетница; несмотря на то что сама княгиня благоволила к Улите, дворовые просто ненавидели ее и боялись.

Улита была «ходячая газета»: она знала все, что делается в княжеской усадьбе и во всем, кажется, мире.

Всякое утро Улита, одевая княгиню Анну Дмитриевну, сообщала ей дворовые и деревенские новости, разумеется, с большими прикрасами.

Княгиня иногда слушала свою любимую горничную, иногда приказывала ей замолчать.

Кроме того, Улита была необыкновенно хитра и догадлива; она сразу догадалась, что у княжны Елены с Радугиным происходит что-то необычайное.

Ни княжны, ни Радугина Улита не любила.

Княжну не любила она за то, что Елена презрительно к ней относилась, не слушала ее сплетен, а молодого врача – за его грубое с ней, с любимицей ее сиятельства, обращение.

«А лекаришка-то, верно, с нашей недотрогой царевной играет в шуры-муры. Непременно так – надо последить. Вот бы хорошо подслушать ихний разговор да все и доложить ее сиятельству. И досталось бы в ту пору лекаришке и княжне. Послежу, может, что и выслежу», – решила Улита и стала тщательно следить.

Во время катания с гор она видела, как княжна Елена под руку с Радугиным взбиралась на гору, как сели они в сани.

Обо всем этом старая дева не преминула довести до сведения Анны Дмитриевны; во время катания с гор княгиня чувствовала себя несколько нездоровой и не выходила из дома.

Следствием этого доноса было то, что Анна Дмитриевна обратилась к дочери с выговором:

– Элен, ты компрометируешь себя.

– Чем, мама? – удивилась княжна.

– Ты каталась с этим лекарем?

– Что же из этого?

– А то, что надо быть разборчивей и не позволять себе фамильярности.

– Мама, какая же это фамильярность, если я каталась с гор с Радугиным?

Бедная княжна чуть не заплакала.

– Разве ты не нашла посадить кого другого с собою в сани?

– Я, право, мама…

– Чтобы ничего подобного в другой раз не было! Могли заметить другие. Бог знает что подумают!

– Пусть думают, мама, что хотят.

– Ты не должна, Элен, так рассуждать, – строго сказала дочери старая княгиня.

– Мама…

– Довольно.

– Мне можно уйти? – спросила у матери Елена с глазами, полными слез.

– Постой. Я нахожу нужным запретить тебе всякие разговоры с лекарем. Понимаешь?

– Как, мама? Я не должна с ним ничего говорить?

– Да… я этого требую

– Но, мама…

– Без всяких «но»! Ты слышала, что я сказала, и можешь теперь идти к себе.

– Мама…

– Пожалуйста, без возражений.

– Стало быть, мама, вы и в больницу запрещаете мне ходить?

– Разумеется.

– А как же, мама, больные!

– Предоставь их попечению Радугина – он ведь так хорошо умеет лечить мужиков и баб.

Последнюю фразу княгиня проговорила не без ехидства.

И вот, выполняя приказание матери, княжна принуждена была прервать всякие отношения с молодым врачом; ей запретили ходить в больницу, где она всегда с ним встречалась. Елене оставалось теперь только переписываться с Радугиным.

И княжна стала с ним, хотя и изредка, переписываться.

Феня, горничная княжны, очень искусно носила письма от княжны к доктору и получала от него ответы. Первое время эти письма имели совершенно деловой характер – в них ни слова не было про любовь. Елена спрашивала у Радугина про больных, сколько их и как он их лечит.

Далее переписка получила другой характер. Радугин описывал княжне свою жизнь, свое одиночество.

Как ни искусно Феня доставляла эти письма, Улита тоже не дремала. Ей показались подозрительны частые отлучки Фени из усадьбы.

Старая дева стала за ней следить.

Как-то раз едва Феня вышла из ворот усадьбы, как следом за ней вышла и Улита.

Любимица княгини стала издали следить, куда пойдет Феня.

Больница находилась на краю села, и Улите пришлось идти задворками, иначе ее могла заметить Феня.

Увязая в снегу, старая дева проклинала свою «собачью должность», хотя ее, конечно, никто и не посылал следить за Феней.

Выглядывая из-за угла крайней избы, Улита видела, как Феня вошла в больницу.

– Ага, так я и знала! Подлая девка, видно, к лекаришке письма от княжны таскает. Надо скорей домой, доложить ее сиятельству.

Улита поспешила в усадьбу и о своем подозрении сказала княгине.

Анна Дмитриевна страшно встревожилась и приказала, как только вернется Феня, сейчас же привести ее к ней.

Улита встретила Феню у ворот и со злорадной улыбкой спросила:

– Где гуляла?..

– А тебе что за дело? – бойко ответила Феня.

– Мне-то, знамо, нет дела, а вот ее сиятельство изволили спрашивать про тебя, потаскушку.

– А ты не лайся, старая ведьма!..

– Пойдем-ка к княгине.

– Что же, вот сниму шубейку и приду.

– Нет, пойдем так, ее сиятельство приказали; а не пойдешь, силою поведут, – пригрозила злая Улита.

Феня побледнела. Она догадалась, что ее, видно, заметили и будут обыскивать, а у нее в кармане лежало письмо Радугина к княжне.

– Я сейчас, только сниму шубейку.

– Иди, говорю, не то позову людей.

Пришлось Фене покориться. Испуганно переступила она порог княжеской уборной.

– Куда ходила? – сурово спросила Анна Дмитриевна, зорко посматривая на молодую девушку.

– В село, ваше сиятельство.

– Зачем?…

– В больницу-с, – нашлась что ответить Феня.

Княгиня взглянула на Улиту.

– Разве ты больна? – спросила она у горничной.

– Так точно, ваше сиятельство-с.

– Что же у тебя болит?

– Грудь-с.

– Ты ходила советоваться с лекарем?

– Так точно-с.

– Только за этим?

– Только-с, ваше сиятельство!

– Не врешь?

– Смею ли я врать перед вашим сиятельством!

– Посмотрим. Улита, обыщи ее.

– Ну, раздевайся! – закричала на Феню старая дева.

– Как, неужели здесь? – Феня побледнела.

– Чай, слышала, что приказать изволили их сиятельство.

Феня повиновалась.

Первым делом Улита засунула руку в карман платья молодой девушки, с торжествующей улыбкой достала запечатанное письмо и передала его княгине.

– Чье это письмо? – грозно спросила дрожавшую от страха Феню Анна Дмитриевна.

– Не знаю-с.

– Не знаешь?

– Виновата, ваше сиятельство-с… простите…

Феня с плачем упала на колени перед княгиней.

– Интересно, прочитаем.

Анна Дмитриевна сорвала конверт и стала читать.

Письмо было такого содержания:

«Княжна! Вы не поверите, как я скучаю, не видя вас так долго. Я мучаюсь, но не теряю надежды и верю вашим словам. Я несколько раз приходил к вам в дом, лакеи не пускали меня далее передней – ваша матушка что-то против меня имеет… Что делать – живу одной надеждой, надеждой на наше счастье».

Подписи не было.

– Это лекарь писал? – спросила старая княгиня, окончив чтение.

– Не знаю-с.

– Врешь, мерзавка, знаешь!

Звонкая пощечина заставила молодую девушку быть откровеннее.

– Лекарь писал? – повторила свой вопрос княгиня.

– Они-с, – глотая слезы, ответила бедная Феня.

– И часто переписываются они?

– Нет-с.

– Улита, прикажи ей обрезать косу, одеть в посконный сарафан и в скотницы негодницу отправить, – повелительно проговорила старая княгиня, показывая на плакавшую Феню.

– Слушаю-с, ваше сиятельство. Ну ты, пойдем.

– Простите, ваше сиятельство, помилосердствуйте.

Феня хотела упасть к ногам княгини и просить ее о помиловании. Но злая Улита этого не допустила, и бедную девушку насильно увели.

XXIX

Княгиня была возмущена поступком своей дочери и Радугина.

«Вести любовную переписку – и с кем же? С каким-то лекаришкой. Княжна Шустова – и лекарь из духовного звания!.. Боже, что скажут, когда узнают об этом! Надо принять крутые меры. Хорошо еще, что их отношения окончились одной глупой перепиской».

Анна Дмитриевна недолго думая послала к Радугину записку, в которой приказывала ему немедленно выехать из больницы; другими словами – просто-напросто отказывала ему от места в довольно грубой форме.

К записке приложены были следуемые Радугину деньги.

Радугин был поражен и удивлен; он никак не ожидал отказа.

«За что? Что такое я сделал? Неужели моя переписка с княжной тому причина? Может, мое письмо или письмо княжны перехватили. Надо узнать, постараюсь увидать старую княгиню – спрошу, за что мне отказано. И в такое время, когда у меня на руках целая куча больных. Ну, допустим, я виноват. Но чем же виноваты больные? Ведь с моим уходом они останутся без помощи. Не могу же я их оставить на произвол судьбы. Пускай княгиня пригласит другого врача – я сдам ему больных и тогда уеду со спокойной совестью. А княжна? А моя к ней любовь? Что делать? Как быть?» – задавал себе вопросы молодой врач.

Он отправился в княжескую усадьбу; там его не приняли. Радугин написал княгине письмо, в котором говорил, что оставить больных в настоящее время он не может. На его длинное письмо старая княгиня ответила очень коротко: «О больных не беспокойтесь, к ним будет приглашен другой врач; постарайтесь уехать скорее».

Волей-неволей пришлось Радугину, во избежание большого скандала, поторопиться с отъездом.

В день своего отъезда он в последний раз посетил больницу и простился с больными; те при расставании с любимым доктором не могли скрыть своих слез. Все больные крепко его любили и глубоко уважали.

Молодому врачу перед отъездом хотелось если не придется увидать княжну, то хоть написать ей несколько строк на прощание.

Но от этой мысли пришлось Радугину отказаться. Елена сидела в своей комнате под замком.

Княгиня, перехватив письмо Радугина к Елене, приказала Улите запереть княжну.

Улита в точности исполнила приказание и ключ от Елениной комнаты вручила ее сиятельству.

Старая дева торжествовала – ее недруги были наказаны.