Текст книги "Золотой иероглиф"

Дмитрий Дубинин
Золотой иероглиф

Оксане – с любовью и благодарностью

Предисловие

Не стоит кривить душой, говоря, что точно так все и было. С другой стороны, если описывать произошедшие события точно так, как это случилось в действительности – значит нагонять на читателя скуку, а поступать подобным образом, вполне понятно, я не имею абсолютно никакого права.

Пожалуй, с этим бы согласился приезжавший в Новосибирск из Саппоро по линии одной из организаций породненных городов молодой поэт-любитель Дзюэмон Котомура, по профессии – железнодорожник. Однажды он рассказал мне несколько интересных историй о тех современных японцах, в которых даже в третьем тысячелетии живет неистребимый и почти совершенно не понятый европейцами самурайский дух. «В этой стране, – говорил Котомура о Японии, – ничто не умирает и не исчезает. Я не слышал, чтобы где-либо еще так мирно уживались высочайшие проявления прогресса с традициями, на первый взгляд кажущимися невероятно архаичными».

Не берусь судить, понял ли я досконально сущность этого духа (да и понять, как известно – значит упростить!), к тому же и сам Котомура проявляет к культуре и истории России едва ли не больший интерес, чем к культуре и истории собственной страны, а многое я воспринял именно с его слов. Во всяком случае, нашу литературу Дзюэмон знает очень хорошо; он любит цитировать поэтов «Серебряного века», далеко не со всем творчеством которых знаком я (особенно, как я заметил, Котомуре нравится Велимир Хлебников, и его он называет «самым японским из всех русских поэтов»). Но это я так, к слову.

И все же, будучи человеком из той страны, где к наследию веков относятся бережнее, чем едва ли не в любом другом государстве мира, Котомура является патриотом в лучшем смысле этого слова. Один из главных героев романа, Сэйго Такэути, во многом «списан» именно с Дзюэмона, которому также присущи определенный авантюризм в решениях, серьезное отношение к даваемому слову и зачастую малопонятный юмор.

Кстати. Разумеется, Такэути должен говорить по-русски не так складно, как это получается у него в беседах с Андреем Маскаевым и другими героями книги. Эта, пожалуй, одна из немногих неточностей, на которое, может быть, читатели посмотрят сквозь пальцы. Потом, оформление документов для выезда за границу в реальной жизни, как правило, происходит куда сложнее и дольше, чем в романе. Наконец, клана под названием «Акатацу» в японской мафии нет и никогда не было, как и не существовал в действительности и пилот-смертник Кивата Дзётиин.

Зато многое из того, что неазиатам часто кажется безнадежно устаревшим, косным и даже попросту нелепым, происходило и происходит сейчас в действительности. Думаю, не зря обычный гражданин страны Восходящего Солнца Дзюэмон Котомура говорит, что Япония – это страна, в которой ничто не умирает и не исчезает.

Часть 1. Злой дух

Глава I

Что есть презентации – благословение, или же сущее проклятие нашего времени? Об этом я лениво раздумывал, когда приходил в себя после пирушки, устроенной в центре муниципальном культурном центре «Хоккайдо-Сибирь»… Или наоборот, «Сибирь-Хоккайдо», если я, конечно, не ошибаюсь. Приходил я в себя отнюдь не дома, а, черт возьми, в квартире, по супружеской терминологии, посторонней женщины. Само по себе это, конечно, было не так уж и плохо, учитывая тот момент, что Танька все еще находилась в командировке, но вот голова трещала, будто я выпил вчера не меньше литра неочищенного самогона.

Нет, конечно, я выпил, но относительно немного; да и повод был, что называется, лучше не придумать – Игорь Сорокин, мой компаньон, генеральный директор общества с конкретно ограниченной ответственностью, наконец-то добился для нашей фирмы статуса совместного предприятия… Не так-то просто было все это устроить, но Игорь молодец. Правильно он сделал, ничего, что теперь три четверти основных фондов будут принадлежать этому японцу, зато стабильность и надежность Игорь нам обеспечил… Но и горазды же эти азиаты русскую водочку кушать! Правда, не все. Годзи, ихний босс, по-моему, даже к рюмочке ни разу не приложился. Зато другие двое, как и сам представитель фирмы «Токида» в Новосибирске, как его… Сэйго Такэути, называвший себя русофилом и неплохо говоривший по-русски, глушили родимую не хуже, чем мы…

Пожалуй, оно все ничего, и не первая презентация с выпивкой случилась в моей жизни, надо надеяться, и не последняя, вот только то, что я отправился после нее не домой, стало, наверное, ошибкой. Но, принимая во внимание отсутствие Татьяны, вполне закономерной. И вообще – горбатого, надо полагать, действительно лишь могила способна исправить, да и то сомнительно. По крайней мере, проверять, насколько эта пословица верна, мне пока что не хочется.

Идти поутру домой, ожидая неминуемого и все же довольно привычного скандала, а по появлении пред очи пусть неформальной, но практической супруги выслушивать соответствующую случаю тираду – дело одно. Заведомо знать, что Татьяна появится не раньше завтрашнего вечера и потому идти спокойно, не испытывая угрызений совести – другое. Но когда подходишь к незапертой двери квартиры и обнаруживаешь следы приехавшей раньше времени супруги – это уже нечто совершенно особенное.

…Мое вынужденное знакомство с отдельными представителями милиции поневоле научило некоторым тонкостям поведения в подобных обстоятельствах. Заметив, что между дверью и косяком имеется неширокая щель, я не стал хвататься за ручку и врываться внутрь, а всего лишь аккуратно, через носовой платок (который надо было немедленно выбросить, поскольку пятна губной помады на нем как нельзя лучше уличали меня в прелюбодеянии), взялся за краешек дерматиновой обивки, чуть выступающий за габариты двери, и потянул на себя. Одного взгляда оказалось достаточно: посреди прихожей валялась одна из двух сумок – та, что поменьше, с которой Татьяна поехала в тот город, откуда мы не так давно были вынуждены слинять… Отсюда частично просматривалось все простое убранство кухни и единственной комнаты нашей квартиры, чистоту и порядок в которых ценой неимоверных усилий поддерживала моя «гражданская супруга». Но то, что я увидел сейчас, заставило подумать о справедливости закона неубывания энтропии – замкнутая система всегда стремится к хаосу. Проще говоря, состояние внутренней обстановки вызвало невольную о том, что во время моего отсутствия в доме устроила оргию ватага шимпанзе.

Я три раза крикнул «Таня!», ощущая похмельную боль в затылке. Тишина.

Новости, однако… Я взглянул на часы. Без четверти восемь. Пятница. Не тринадцатое, но денек явно еще тот… Зазвонил телефон. Дудки! Еще не хватало входить сейчас внутрь.

Но надо позвонить куда следует. Мобильник я себе не завел, хорошо понимая, что для женатого (пусть даже граждански) человека – это средство не связи, а привязи.

Соседи, живущие по обе стороны от нашей квартиры, уже убежали вкалывать на свои заводы, да и вообще – домашних телефонов у них пока нет… Вот разве что за четвертой из выходящих на площадку дверей кто-то сейчас находится…

Мне не очень хотелось звонить в эту квартиру: там жила полусумасшедшая дамочка лет тридцати пяти с такой же, как она, дочкой, зачатой явно после хорошей пирушки. Эта тетенька постоянно таскалась к моей жене, беря «на часок» то мясорубку, то шило, то еще какую-нибудь дребедень, которую потом не приносила обратно, и Танька, когда нужная вещь срочно требовалась в доме, посылала меня за ней к соседке. Та страшно радовалась моим визитам, но искала взятые вещи очень долго; то вставала на табурет, то нагибалась, заглядывая под стол, а ношеный халат застегивала лишь на среднюю пуговицу, и потому я волей-неволей обращал внимание на ее отвислую грудь и кривоватые ноги, чем соседка постоянно пыталась меня соблазнить. Если добавить к этому почти постоянный перегар, от которого можно было окосеть, находясь в сотне метров от нее, то ничего удивительного, что эти попытки всегда оказывались более чем тщетными. На подобное создание я мог бы залезть лишь после полугодового воздержания и принятых внутрь граммов шестисот-семисот.

Она оказалась дома, одетая, как всегда, в застиранный халат с минимальным количеством пуговиц. Перегара на этот раз я не ощутил. Мы поздоровались: я, соблюдая деловитость, она, как всегда, кокетливо.

– Позвонить можно? – осведомился я. – Не могу в квартиру попасть.

– Конечно, – откликнулась соседка (черт, как же ее звать-то?) и пригласила пройти.

– Здрасьте, дядя Андрей, – промяукала ее бедолага-дочь.

– Привет-привет, – рассеянно отозвался я.

– А я слышала, как к вам сегодня ночью приходили, – вдруг сказала девочка. Я насторожился.

– Ночью? – переспросил я. – Во сколько?

– Не знаю. Темно было. Я голоса слышала, потом что-то стукало.

– Ну, может быть, примерно, помнишь? В час ночи? В пять утра?

– Откуда я знаю, – развела руками девчонка. В свои без малого тринадцать лет она все еще училась в третьем классе школы для олигофренов и, насколько я знал, не умела определять время по часам…

– Ей это приснилось, – встряла мамаша. Она поставила телефонный аппарат на тумбочку и села рядом в кресло, закинув ногу на ногу.

– А вы сами ничего не слышали? – спросил я, стараясь, чтобы мой взгляд не падал на голые ляжки. Тем более, что смотреть на них с похмелья, да еще после проведенной бурной ночки с красивой и жутко страстной женщиной было тошно вдвойне.

Соседка повела плечами.

– Я хорошо сплю, – произнесла она, изо всех сил стараясь вложить в эту фразу двусмысленность.

Я промолчал и стал набирать номер. Разумеется, не 02 – там обычно долго копаются, а напрямую – нашего райотдела.

– Ограбление, – сказал я без долгих предисловий. – Частная квартира, адрес… И исчезла хозяйка… Говорит хозяин. Да. Фамилия моя – Маскаев… Мас-ка-ев. Да… Андрей Николаевич.

Когда мы уже несколько лет жили с Татьяной вместе, завод, где я трудился в отделе снабжения, стал понемногу испускать дух. Пришлось уволиться, вытрясти

из администрации немного денег, оформить загранпаспорт и, подобно тысячам себе подобных, мотаться за тряпьем в Китай. Через полгода я открыл «точку» на барахолке и купил подержанные «жигули».

Скоро начались наезды. Нет, не рэкетирские – с этой ордой я умел ладить, тем более, что у меня почему-то всегда было немало хороших знакомых среди местной гопоты. Словом, три шкуры «контролеры» с меня драть не стали, ограничились одной, да и то не в полной мере… На меня наехала моя бывшая жена Валя Лоскутова, на которой я когда-то имел несчастье быть женатым. Она раньше получала от меня не так много (сколько может зарабатывать в наше время простой инженер?!), но вдруг вспомнила про алименты и подняла бучу. Я знал, что она живет, не будучи расписанной, с породистым бультерьером и не слишком чистым на руку следователем, который катается на «форде» и совсем не торопится с усыновлением нашего с Валькой отпрыска, а посему сделал вывод, что моя бывшая супруга просто захотела «восстановить справедливость»… Лучше уж разрешала бы мне пусть изредка, но проводить время с сыном!

Через своего сожителя она добилась-таки того, чтобы меня однажды взяли к ногтю и заставили зарегистрироваться как частному предпринимателю. Что я и был вынужден сделать.

Как и следовало ожидать, мороки у меня стало больше, а денег меньше – козе понятно, что в нашей стране заниматься легальным бизнесом, не имея близких друзей в руководящем звене мафии и правоподавительных органов – дело дохлое. Валька могла радоваться – алименты, которые ей стали переводить, оказались раз в пять меньше тех отчислений, что я платил ей добровольно.

Словом, чем дальше, тем все увереннее я катился к разорению. Но свернуть бизнес окончательно и «эмигрировать» в Новосибирск мне пришлось по другой причине.

Меня принялись натурально выдавливать из города. Сперва какая-то скотина облила аккумуляторной кислотой еще не распакованное тряпье на складе, которое нужно было как можно скорее продать; потом она же (или, может быть, другая) перебила все стекла в машине, а после этого Таньку стали донимать анонимными звонками, угрожая насилием над ее личностью. С подобным я уже сталкивался, когда пытался посредничать в торговле медью, но сейчас за меня взялись куда как серьезнее. Я практически свернул бизнес, продал гараж и тачку, но эти сволочи не унимались; то камень в окно прилетит, то на двери напишут что-нибудь относительно моего пребывания на том свете в самом ближайшем будущем. А то и относительно Танькиного пребывания в тех же самых краях и в то же самое время.

Таню можно было понять; она многого натерпелась за те годы, что жила со мной: и длительные отлучки без объяснения причин, и нередкие выпивки вне дома, а то и неприятности из-за моих делишек… Пару раз она почти что застукивала меня на другой женщине, но, поскольку и сама, в свою очередь, не являлась ангелом с нимбом вокруг белокурой головки, то эта пара случаев как-то не оказала существенного влияния на наши дальнейшие отношения. Тем более, что как мои, так и ее походы «налево» со временем вроде бы прекратились. А незадолго до этих наездов мы даже подали заявление в соответствующую инстанцию, но так и не дождались результата – пришлось уезжать. Тем не менее, с той поры я настолько свыкся с мыслью, что у нас настоящая семья, что иначе, как женой, Таньку не называл. И плевать мне было на отсутствие свидетельства о браке.

Но по причине вышеупомянутых наездов я оказался для Тани очень опасным жизненным спутником, а посему, после долгих и тяжелых разговоров, было решено уехать. Причем обоим: расставание никак не входило в наши планы; слишком уж много соли слопали мы вместе… Что ж, я считал, что оценил подобный поступок по достоинству, хотя, если подумать, у Таньки, как и у меня, не было ничего и никого, что могло бы держать нас в этом городе подобно мертвому якорю.

Новосибирск я выбрал потому, что знал его неплохо – учился здесь в Водном институте на дневном отделении. Итак, однажды мы с Татьяной купили билеты на поезд и… Не знаю, пусть это звучит достаточно смешно, но в какой-то момент я понял, что чувствуют эмигранты, отправляясь в новые места. Во всяком случае, наши билеты тоже были взяты только в одну сторону.

– Так вас ограбили? – недоумение на лице этой курицы казалось вполне искренним.

– Похоже на то, – процедил я.

– А… Танюша? Она ведь куда-то уехала?

Танюша… Хотел бы я знать, где она сейчас находится…

Я молча пожал плечами и спросил:

– Вы имеете в виду – в командировку, три дня назад?

– Ну, значит в командировку… Наверное, когда я в понедельник, кажется, столкнулась с Таней на площадке. Я хотела попросить четвертинку хлеба в долг, но Таня явно куда-то спешила с двумя сумками сразу, на ходу извинилась и сказала: «Не сейчас, Зоя, мне надо бежать, машина ждет».

Зоя, значит. З. О. Я. – «Змея Особо Ядовитая»… И любопытная – обиделась, что Таня «не поставила соседей в известность насчет своей командировки». Но правильно, машина Татьяну ждала – это я тачку поймал, чтобы отвезти ее на вокзал; не в гортранспорте же трястись супруге менеджера?

– Вы случайно, не обратили внимания, никто к нам вчера не приходил?

Змея Особо Ядовитая потупилась, увидела свои голые ляжки и попыталась прикрыть их полами халата. Впрочем, от этого движения картина скромнее не стала. Скорее, наоборот.

– Не обратила внимания… Или просто не запомнила… Вы знаете, я иногда вспоминаю подробности не сразу. Может, ближе к вечеру вспомню.

Нет, соседку можно выносить только в малых дозах. Даже трезвую.

Я поблагодарил и поднялся.

– Милиция еще же не приехала, – заметила Зоя.

– Ничего. Встречу у подъезда, – сказал я, думая, успею ли добежать до киоска и купить пива. Водка вечером и шампанское ночью – не самый лучший в мире коктейль, даже если пьешь водку на фуршете с доброжелательными японцами, а шампанское – в постели с обворожительной переводчицей…

С Игорем Сорокиным я познакомился в армии. Он был моим «дедом» и обучал меня обслуживанию капризных сервомеханизмов пусковой установки, поскольку, по разумению комроты, именно мне Сорокин должен был сдавать дела, уходя на дембель.

Армейские традиции – дело суровое. Сорокин не скрывал своей радости, что на смену ему кидают не какого-нибудь горца-джигита, а недоучившегося инженера, который отличает аккумулятор от стабилизатора, но это не мешало ему время от времени проводить со мной «воспитательную работу». Однажды, уже ближе к его дембелю, я пообещал Игорю, что не поленюсь после службы приехать в гости и порвать его физиономию на британский флаг. Обещание свое я сдержал, но драка окончилась довольно быстро – моя злость за полтора года стала какой-то бледной, а Сорокину, надо полагать, тоже не слишком хотелось воевать. Посему мы хорошенько спрыснули встречу, да так, что нас обоих потом подобрала хмелеуборочная машина и доставила прямиком в вытрезвитель.

А когда мы с Татьяной приехали в Новосибирск, обменяв квартиру и начав все с нуля, новая встреча с бывшим сослуживцем во многом решила мою судьбу. Поначалу, правда, лишь в отношении работы. Игорь Сорокин, работая на Новосибирском химзаводе, отпочковал от вялодышащего предприятия кооператив, который с течением времени реорганизовал в закрытое акционерное общество. Нисколько не сомневаясь в успехе своего дела, он затеял производство всевозможных лаков и красок, что при тотальном дефиците в период конца перестройки позволило ему развернуться и даже открыть собственный цех.

Однако, его идея насчет выпуска фирменной продукции быстро закончилась пшиком. Рынок постепенно заполнился, и граждане с куда большей охотой покупали широко разрекламированную «Тиккурилу», чем почти никому не известную краску с торговой маркой «Коршун».

В то время, когда Игорь стал работать в убыток, я уже трудился в его фирме несколько месяцев. Мы оба пахали как негры на плантации, он – будучи генеральным директором, я – в качестве менеджера, и лишь изредка позволяли себе расслабиться за рюмкой чая – либо он приходил с женой ко мне, либо мы с Татьяной навещали квартиру Сорокиных.

Производство красок мы почти свернули и взамен стали реализовывать чужую продукцию. К сожалению, в торгово-закупочный бизнес мы кинулись поздновато, и если бы не случайно встретившаяся мне бывшая однокурсница, дело для фирмы могло кончиться плохо.

Строго говоря, однокурсницей моей Лена Кирюшина была всего лишь год, обучаясь в одной группе со мной судоводительской специальности. Впрочем, насколько я знал, Лена вовсе не горела желанием получить диплом инженера-водника, чтобы потом несколько лет стоять за штурвалом самоходной баржи в воняющей соляркой робе, или сидеть в прокуренной диспетчерской какого-нибудь грузового порта, расположенного у черта на рогах. Вообще, она собиралась поступить в университет на филфак и специализироваться по восточным языкам, но не добрала, кажется, всего лишь одного балла, а в «водник» поступила, чтобы не терять времени и заодно попытаться оказаться на практике в Амурском пароходстве – попробовать проникнуть, пусть ненадолго, в Японию или, хотя бы, в Китай.

Девчонкам несколько проще выкручиваться в период между школой и последующими занятиями – парни должны лавировать чтобы увильнуть от военкомата. Потому что если уж суждено загреметь в армию, то надо сделать так, чтобы это произошло не в самый неудобный момент… Я, кстати, в точности повторил скороговорку: лавировал, лавировал, да не вылавировал: в горьковский «водник» я попасть не сумел, потом удрал на Иртыш, а оттуда меня через систему рабфака направили в Новосибирск, откуда я и загремел-таки на срочную службу, не успев толком начать учебу на втором курсе… Что касается Лены, то не попав с первого захода в универ, она решила поступить в Водный институт, куда наплыв был не слишком велик – отсутствие военной кафедры и перспектива служить рядовым прельщала не многих парней-абитуриентов. Лена всеми правдами и неправдами попала на судовождение, где женского пола всегда оказывались считанные единицы.

В отличие от меня она жила с родителями, но познакомился я с ней в общаге, на дискотеке. Мы с ней тогда несколько раз потанцевали, потом я сделал попытку затащить ее в свою комнату, но Ленка сыграла в неприступность. Впоследствии я понял, что она тогда не играла – через пару недель я имел удовольствие услышать в постели ее девичий писк, плавно перешедший в женский. Удовольствие это было тем более полным, что до Ленки у меня не было ни одного подобного случая. Дальнейшие наши отношения были недолгими, но довольно бурными. Ейный папаша, сам напоминающий не то китайца, не то японца, полушутя-полусерьезно называл меня «зятьком», да еще я случайно услышал, как ее мама сказала кому-то: «Кажется, они нашли друг друга. Я слышала, что если у двух людей одинаковые глаза, то им будет хорошо вдвоем».

Не стану утверждать, что эта фраза меня сильно задела – связывать себя брачными узами мне тогда абсолютно не хотелось, но мы с Ленкой действительно были чем-то похожи друг на друга. Наши отцы имели явные азиатские корни.

Не знаю, Ленкина ли внешность тому причина, но, как я уже говорил, она увлекалась культурой стран Юго-Восточной Азии. Еще в школе Кирюшина изучала китайские иероглифы, знала несколько японских выражений и, казалось, понимала, о чем говорят между собой населяющие общагу немногочисленные корейцы и вьетнамцы. Поскольку мы тогда крепко дружили, то и я поневоле приобщился к отзвукам Ленкиного увлечения, а однажды даже притащил ей сувенир, который в свое время выклянчил у своего бати. Это была бамбуковая лакированная трубочка, видимо, довольно древняя, с выжженными на ее поверхности иероглифами. Отец говорил, что эту вещицу ему презентовал какой-то китаец, когда батя в молодости работал на судах Амурского пароходства и волей-неволей общался с коллегами-китайцами, ходившими по Амуру на утлых пароходиках, из которых практически все носили название «Ветер с Востока» и отличались только номерами. Вот капитан одного «Ветра с Востока» и подарил бате эту штучку в обмен на что-то исконно русское: то ли набор матрешек, то ли бутылку водки…

Я попросил Лену перевести иероглифы, но она сказала, что не понимает их начертания, а спустя какое-то время в наших отношениях что-то произошло – то ли ей перестало нравиться мое поведение, то ли еще что… Словом, мы начали то и дело серьезно ругаться, и Ленка порой более чем прозрачно намекала, чтобы я отстал от нее. Дело как раз шло к летней сессии, для особо успевающих студентов готовилась первая ознакомительная практика на судах с заходом в порты Японии (куда как раз и стремилась мадемуазель Кирюшина больше, чем кто-либо на потоке). Я же, находясь в некотором расстройстве, плохо отработал зачеты, с опозданием вышел на экзамены и даже завалил самый главный по тем временам – «историю КПСС». Ну, а с такими показателями я не то что на Японию – вообще на «ознакомиловку» не мог рассчитывать, и меня, как и других «отличившихся», закинули в так называемый «стройотряд» – всю летнюю навигацию я таскал на горбу мешки и ящики в Осетровском порту Ленского пароходства за гроши. И находил юмор только в каламбуре – пока Лена купалась в Японском море, я купался в Лене.

Потом меня забрали в армию, мы написали друг другу по три-четыре бестолковых письма, и все… На какое-то время я позабыл о существовании Лены Кирюшиной, возможно, даже и не узнал бы ее, даже столкнувшись нос к носу, но не зря говорят, что любое создание слабого пола никогда не забывает своего первого мужчину и при случае радо вспомнить грешное прошлое. И не только вспомнить.

К тому моменту, когда прибыли мрачные люди в милицейской форме, я уже частично справился с похмельным синдромом. Сержант по требованию старшего оперативника пригласил понятых, среди которых оказалась и Змея Особо Ядовитая, после чего мы все прошли внутрь квартиры.

Первыми в комнату заглянули милиционеры, но почему-то замешкались на пороге. Я попытался протащить свой взгляд через их плечи, и натурально обомлел: у дальней стены, привязанная к креслу и с обмотанной каким-то тряпьем головой, сидела женщина, находящаяся явно без чувств; судя по знакомой одежде, это была не кто иная, как Татьяна.