Текст книги "Заступники земли русской"

ПОСЛЕДНЯЯ СЕЧА С ПЕЧЕНЕГАМИ

Союз братьев оказался прочным. Никогда больше не поднимали они мечей друг на друга и сообща выступали против неприятеля. Наступили счастливые дни благоденствия, посланные Руси за мужество и решительность во многих суровых испытаниях.

В 1025 году умер давний враг Болеслав Польский, и в землях его начался мятеж. Среди других поднялись и Червен с Перемышлем, не желавшие дольше сносить польское иго. Ярослав с Мстиславом пришли им на помощь и отняли эти некогда русские города у ляхов, а затем прошлись победоносным походом и по всей Польской земле, вернув себе забранные Болеславом в Киеве богатства.

Вскоре, укрепляя западные рубежи Руси, Ярослав велел заложить на берегу псковского озера город Юрьев, дав крепости этой название в честь своего христианского имени. Расположенный на самой границе Руси с воинственными литовскими землями, Юрьев должен был стать надежной защитой северо-западных русских областей.

Незаметно сменяя друг друга, в непрерывных заботах летели годы. В 1036 году, простудившись на охоте, умер Мстислав Удалой, оплаканный братом, семьей и доблестной своей дружиной.

В год смерти Мстислава, когда Ярослав отлучился в Новгород, чтобы посадить на княжение сына своего Владимира, вновь черной тучей налетели на Русь печенеги. Опустошив южнорусские земли, подошли они к Киеву и осадили его.

– Беда, княже, печенеги! Жгут деревни киевские, от стрел их не видим солнца! – задыхаясь от бешеной скачки, крикнул Ярославу киевский дружинник Данила, посланный гонцом.

Вскочил Ярослав. Скользнул с колен его отороченный соболем плащ.

– Вновь печенеги! И трех лет не проходит, чтобы не налетали они на наши земли, не грабили, не угоняли полоны! Пора навек покончить с недругом, да так, чтобы никогда больше не поднял он головы!

Загудел тревожно вечевой колокол. Заржали в конюшнях нетерпеливые кони. Простые новгородцы точили мечи, острили копья, вливались в рать княжью. Хоть и далеко от Киева Новгород, разделен болотами и топями труднопроходимыми, но и здесь слышны стоны земель южнорусских.

Вскоре собралась на Ярославовом дворе великая рать. Пришел туда со священниками новгородскими и епископ Лука.

– Благослови на брань, отче! – сняв шлем, обратился к епископу Ярослав.

– Благословляю вас на брань, братия, ибо не корысти ради та брань, но да ради спасения христианского!

Получив благословение, князь выступил против печенегов с новгородцами и варягами. Соединившись с киевской дружиной, вышли они за стены города и вступили в сечу с печенегами. Страшна, кровава была та сеча. Несколько раз победа склонялась то на одну, то на другую сторону. И все-таки разгромил Ярослав печенегов, заставив их обратиться в бегство. Конная дружина Ярослава преследовала ворогов и беспощадно била их.

Поражение печенегов было настолько полным, что с той поры навсегда прекратили они нападения свои на Русь.

На следующий год после той славной победы Ярослав заложил в Киеве Кремль и соборный храм Святой Софии Премудрости Господней. Заложен был храм на месте самой сильной сечи с печенегами, откуда поворотили разбитые кочевники коней своих.

– Да не забудут никогда потомки наши и все люди русские о пролитой крови отцов и дедов! Да живет бранная слава оружия русского в веках! – Голос Ярослава дрогнул, на глазах выступили слезы.

* * *

После смерти брата Мстислава все волости его, расположенные к востоку от Днепра, перешли к Ярославу.

– Княже, стал ты отныне единовластным правителем всей земли Русской! Да пошлет Господь тебе мудрость великую и долголетие во благо народу твоему! – обратился к князю знаменитый проповедник Лука Жидята, поставленный Ярославом епископом в верном своем Новгороде.

– Ведаю я, отче, что за ноша лежит на плечах моих. Боюсь, не удержу ее: уж больно тяжела, – грустно отвечал Луке Ярослав.

Молча внимал ему Лука, удивляясь про себя, что великая власть не сделала князя чванным. Напротив, стал он еще мягче и радушнее, чем был прежде. Киевский двор его, как повелось со времен Владимира Святославича, всегда открыт был для проезжающих. По всей Руси и странам заморским разносили странники слух о щедрости и гостеприимстве русского князя.

Но, будучи милостив, умел князь Ярослав быть и грозен. В этом суждено было убедиться прогневавшим его грекам.

ПОХОД НА ЦАРЬГРАД

После крещения в Корсуни святого Владимира и последовавшего за тем крещения всего народа русского Русь долгие годы мирно жила с греками, соблюдая договоры, что писаны были еще при Олеге и Игоре. Первыми нарушили эти договоры греки. Повздорив с русскими купцами, затеяли они на торгу драку, убив насмерть одного русского, а другим нанеся увечья.

Узнав об этом, Ярослав пришел в большой гнев.

– Не дело нам прощать льстивым грекам такие обиды! Коли не накажем мы их, сегодня одного русича убили, завтра многих убьют, ибо скажут, что не ценят русичи крови товарищей своих.

Тотчас, не мешкая, собрал князь большое войско, посадил его на ладьи и отправил воевать Царьград.

Сам Ярослав был в то время в годах уже преклонных и потому вместо себя послал на греков старшего сына своего Владимира. Крепко обнял он сына, расставаясь с ним:

– Помни, Владимир, чье имя ты носишь. Не раз ходил дед твой на землю греческую войной, страшатся эллины одного звучания имени его. Не посрами же славного своего предка. Под начало даю тебе двух воевод опытных: Вышату и Ивана Творимича. Вверяйся им вполне во всех делах ратных.

Проведав, что русские готовят на них поход, греки всполошились:

– Что будет с городами нашими, когда придут русичи? Напрасно обидели мы купцов их. Пока не поздно, надо отговорить русичей от войны. Золотом откупимся от них.

Решив так, греки отправили к Ярославу послов с дарами, говоря, что не дело нарушать старый мир и начинать войну из-за такого пустяка, как убийство одного купца, однако русичи были непреклонны.

– Не продаем мы кровь свою! Так и скажите царю своему Константину, – отвечал решительно Ярослав, отправляя с бесчестьем гонцов греческих.

Поняв, что войны не избежать, царь Константин Мономах выслал свои войска и корабли к входу из Черного моря в Босфор. Там в небольшой гавани у маяка Искреста обычно останавливалась Русь.

Русские и греческие корабли, выстроившись цепью, неподвижно стояли друг против друга. Царь греческий Константин, желая выведать, сколько Русь привела с собой воинов, пустился на хитрость. К князю Владимиру был послан гонец с вопросом: «Скажи, сколько у тебя войска, и каждому дадим мы богатые дары».

Однако Владимир недаром был сыном Ярослава Мудрого. Легко разгадав хитрость греков, он ответил гонцу:

– Воинов у меня, сколько звезд на небе. Дары же свои оставьте себе. Скоро мы сами возьмем, что пожелаем.

Вскоре состоялась и великая битва русичей с греками. Лучшее из воспоминаний о ней оставил грек Псел, бывший придворным летописцем царя Константина Мономаха:

«Царь ночью с кораблями приблизился к русской стоянке и потом наутро выстроил корабли в боевой порядок. Русские, со своей стороны, снявшись, как будто из лагеря и окопа, из противоположных нам пристаней и выйдя на довольно значительное пространство в открытое море, поставив потом все свои корабли по одному в ряд и этой цепью перехватив все море от одних до других пристаней, построились так, чтобы или самим напасть на нас, или принять нападение. Не было ни одного человека, который, смотря на происходящее, не смутился бы душой; я сам стоял тогда около императора и был зрителем совершающегося. Однако никто не двигался вперед, и обе морские силы стояли неподвижно.

Когда прошло уже много дней, тогда император подал знак двум из больших кораблей и приказал понемногу двигаться вперед против русских ладей. Большие корабли ровно и стройно вышли вперед, а сверху копьеносцы и камнеметатели подняли военный крик; метатели же огня построились в порядке, удобном для метания его.

Тогда большинство русских лодок, высланных навстречу, быстро гребя, устремились на наши корабли, а потом, разделившись, окружив и как бы опоясав каждый из отдельных больших кораблей, старались пробить их снизу балками, а греки бросали сверху камни и весла. Когда против русских начали метать огонь и в глазах у них потемнело, то одни из них стали кидаться в море, как бы желая проплыть к своим, а другие не знали, что делать, и в отчаянии погибали.

Затем император подал второй знак, и уже большее число больших кораблей двинулось вперед; за ними пошли другие корабли, следуя сзади или плывя рядом. Наша греческая сторона уже ободрилась, а русские стояли неподвижно.

Когда, разрезая воду, большие корабли очутились против самых русских лодок, то связь их была разорвана, и строй их рушился; однако некоторые из них осмеливались стоять на месте...»

С переменным успехом морское сражение продолжалось весь день и, хотя много русских ладей сожжены были хитроумным «греческим огнем» – нефтью, от которой полыхала уже вся морская поверхность, русичи крепко стояли против греков.

Возможно, бранная победа все же досталась бы русичам, более стойким, нежели греки, и не считавшимся со своими потерями, если бы к середине дня с востока не поднялся сильный ветер. Налетевший внезапно шторм раскидал строй легких русских ладей, которые были к тому же сильно перегружены воинами. Одни ладьи он потопил тут же, другие загнал далеко в море, третьи же разбил о прибрежные скалистые утесы. Для греческих же тяжелых кораблей шторм этот не был так страшен, и они легко переносили его.

Три четверти всех русских лодок утоплены были штормом, нанесшим войску князя Владимира куда больший урон, чем греки. Многие дни потом выбрасывало море тела утонувших русичей, с которых прибрежные жители обирали одежду и все, что можно было взять.

Ладья, на которой плыл князь Владимир, была перевернута волнами среди прочих. Владимир оказался в воде и чудом спасся, сумев справиться с волнами и подплыть к ладье воеводы своего Ивана Творимича.

Около шести тысяч русичей, спасшихся с разбитых своих лодок, оказались на берегу. Уцелевшие ладьи были перегружены воинами и никак не могли взять их. Нагие, промокшие, безоружные – оружие многих из них пошло ко дну вместе с лодками – стояли русичи на берегу и ждали решения своей участи.

У тех же, кто был на ладьях, щемило сердце, ибо знали они, что оставшихся на берегу товарищей ждет почти верная смерть от греков.

Видя этих брошенных на произвол судьбы воинов, воевода Ярославов Вышата воскликнул:

– Если я жив буду, то с ними, а если погибну, то с дружиной! Прощай, Владимир, прощай, Иван Творимич!

Сказав это, Вышата сошел со своей ладьи на берег и принял начальство над голодными и нагими русскими воинами.

Подойдя к самой воде, смотрели остающиеся на негостеприимном берегу русичи, как отплывают на Русь уцелевшие ладьи. Многие плакали, зная, что не суждено им больше увидеть земли своей.

Наутро после шторма греки выслали за русскими ладьями сильную погоню. Узнав о том, Владимир развернул свои ладьи и, вступив в бой, со славой разбил греков. При этом убит был один из греческих воевод и захвачены четыре больших корабля. После этого греки не решались больше преследовать русичей, и уцелевшие ладьи благополучно вернулись в Киев к Ярославу.

– Теперь уж точно вижу я, что не мы одолели русичей, но шторм, – сказал царь Константин, когда возвратилась к нему разбитая его погоня.

Непрестанно отражая атаки греков, сопровождавших их на ладьях вдоль берега и осыпавших их стрелами, отряд отважного воеводы Вышаты дошел по побережью до Варны. Здесь их уже поджидала большая греческая рать. Полунагие, голодные русичи вступили в бой, но были разбиты и почти все полегли на бранном поле. Страдающий от ран воевода Вышата и с ним еще восемьсот русичей захвачены были в плен, приведены в Царьград и там ослеплены.

Неудачный поход князя Владимира нисколько не уменьшил значения Руси в Царьграде. Напротив, греки вновь убедились, насколько могучи и неустрашимы русские войска. Три года не оставлял Константин Мономах надежд заключить новый мир с Ярославом и был рад, когда мир этот наконец все же подписали.

По этому миру отважный воевода Вышата и восемьсот ослепленных русичей отправлены были на Русь, где встретили их с величайшим почетом.

БЛАГОДЕНСТВИЕ РУСИ

Летописцы недаром зовут годы правления князя Владимира и сына его Ярослава годами благоденствия Руси. Хотя многие скорби пришлось ей пережить, через многие испытания пройти, земля русская с каждым годом приумножалась и прирастала. Удачные походы совершены были на ясов, печенегов, литву, мордву, ляхов и венгров. Перемышль, Червен, Юрьев, земли ладожские прирастил Ярослав к славному своему княжеству. Сокрушены были печенеги, уничтожено грозное Хазарское царство.

Многие страны искали дружбы с Русью и рады были породниться с великим русским князем. Сам Ярослав женат был на Индигерде, дочери шведского короля Олафа, принявшей при крещении имя Ирины. Сестру свою Доброгневу выдал Ярослав замуж за Казимира, ставшего королем польским после Болеслава Храброго, сестра же самого Казимира стала женой сына Ярославова Изяслава.

Благонравная княгиня Индигерда подарила Ярославу шесть сыновей и четырех дочерей, которых воспитывал князь в скромности и христианской вере. С юных лет дети Ярослава обучались грамоте и делам государственным, что очень пригодилось им в дальнейшем.

Любимая дочь Ярослава Анна стала женой французского короля Генриха Первого и, овдовев, за малолетством сына своего Филиппа, долгие годы правила Францией. Впрочем, Франция в те годы была мала и не могла удивить привыкшую к величию Киева и могуществу Новгорода дочь Ярослава.

«Воистину малый город Париж, улицы в нем грязны и немощены. Не больше он окраинных крепостиц наших», – удивленно писала Анна отцу.

То, что русская княжна, ставшая французской королевой, ведала грамоту и письмо, сама решая государственные дела, поражало европейских монархов, многие из которых не умели даже подписать своего имени. Так супруг Анны Генрих Первый ставил напротив имени своего крестик.

Другая дочь Ярослава – Елизавета стала супругой норвежского короля Гаральда. Сначала Ярослав не соглашался отдать дочь свою Гаральду, так как тот сватался к ней, будучи в изгнании. Однако храбростью своей и доблестной службой Гаральд смягчил сердце Ярослава, и тот, поразмыслив, отдал ему Елизавету. Долгие века распевали норвежцы славные песни, которые сложил Гаральд в честь жены своей красавицы Елизаветы Ярославны.

Гостеприимный киевский двор князя Ярослава служил убежищем для многих несчастных государей и владетельных князей. Одно время жил у Ярослава Олаф, король норвежский, лишенный престола. Великодушный Ярослав, видя, что Олаф сидит без дела, хотел дать ему для управления небольшую область, но вскоре Олаф опять выехал в Норвегию, оставив на Руси сына своего Магнуса. Долго проживали в Киеве и дети английского короля Эдмунда, изгнанного из Англии датчанином Канутом Великим. Искали убежища на Руси и принцы венгерские Андрей и Левента, и не было им отказа.

Наконец, и варяжский князь Симон, изгнанный из отечества дядей своим Якуном Слепым, которого разбил некогда Мстислав, был принят Ярославом на русскую службу.

Кроме войн, которые вел Ярослав для защиты и укрепления русской мощи и славы, много сил положил он на укрепление порядка и устройство внутренних дел в Русской земле. Ведая любовь Ярослава к сооружению церквей и монастырей, киевляне называли его «хоромцем», то есть охотником строить.

Еще князь Владимир Святославич отдал триста отроков в учение книжное, взрастив впоследствии из них мужей государственных и священнослужителей. То же самое сделал и сын его Ярослав. Следуя примеру отца своего, собрал он в Новгороде триста детей, взятых у священников и старост, и отдал их учиться книжному и церковному просвещению.

Кроме того, не довольствуясь теми книгами, что были до сих пор на Руси, велел Ярослав всюду отыскивать книги и привозить их из других земель. Взяв множество книг на славянском языке у болгар, он велел переписать их и рассылать по церквям православным для служения. Кроме того, много переводилось при нем и книг греческих, причем переписчики сидели часто в терему самого Ярослава, поощряемые князем.

Пораженный такой любовью Ярослава к книжному просвещению, летописец отмечает:

«Подобно тому, как если б кто распахал землю, а другой посеял, а иные стали бы пожинать и есть пищу обильную, так и князь Владимир распахал и умягчил сердца людей, просветивши их крещением; сын его, Ярослав, насеял их книжными словами, а их теперь пожинают, принимая книжное учение. Велика бывает польза от него; из книг учимся путем покаяния, в словах книжных обретаем мудрость и воздержание; это реки, напояющие вселенную; в книгах неисчетная глубина, ими утешаемся в печали; они узда воздержания».

При Ярославе писан был и первый свод законов русских под названием «Русская Правда», укреплявший на Руси законы государственные.

Стараясь походить на отца своего, старший сын Ярослава Владимир, сидевший в Новгороде, долгие годы строил собор Святой Софии, подобный по красоте своей киевскому, и, почив, был погребен в корсунской его паперти.

Ревностью к вере отличалась и супруга Ярослава Индигерда, в крещении Ирина. Приняв перед смертью пострижение с именем Анны, она почила с миром и была погребена рядом с сыном своим Владимиром. К тысячелетию крещения России мощи князя Владимира и княгини Анны, прославленные своим нетлением, положены были в серебряные раки. Православная церковь причислила князя Владимира и княгиню Анну к лику святых.

«ВОТ ОТХОЖУ Я ИЗ ЭТОГО СВЕТА ДЕТИ МОИ!»

В 1054 году князь Ярослав стал слабеть и ощутил приближение смерти. Страшась, чтобы смерть его не вызвала в земле Русской распрю, как случилось то после смерти отца его Владимира Святославича, собрал Ярослав к себе всех детей своих и обратился к ним:

– Вот отхожу я из этого света, дети мои! Если будете жить в любви между собой, будет с вами Бог. Он покорит вам всех врагов, и будете жить в мире; если же станете ненавидеть друг друга, ссориться, то и сами погибнете, и погубите землю отцов и дедов ваших, которую они приобрели трудом своим великим. Так живите же мирно, слушаясь друг друга; свой стол – Киев поручаю вместо себя старшему сыну Изяславу. Святославу даю Чернигов, Всеволоду – Переяславль, Игорю – Владимир, Вячеславу – Смоленск. Помогайте обиженным, не оставляйте вдовиц и малых детей, храните землю Русскую как святыню великую, и не оставит вас Господь, как не оставлял он меня!

С благоговением внимали умирающему князю сыновья его и, хотя не сумели впоследствии жить по воле его, сохраняя мир на Руси, запали им глубоко в сердце слова отца их.

Вскоре, 19 февраля 1054 года, причастившись и исповедавшись, князь Ярослав мирно почил на руках своего любимого сына Всеволода.

Тело его в гробнице из светлого мрамора положено было по правую руку от алтаря в соборном храме Святой Софии в Киеве.

Так окончил земной свой путь славный князь Ярослав Владимирович, печальник и радетель отчизны нашей.

ВЛАДИМИР МОНОМАХ

НОВАЯ НАДЕЖА

Год 6600-й от сотворения мира (от Рождества Христова 1092) черным выдался на Руси. После страшного неурожая сделался голод, открылся мор. Лишь гробовщикам раздолье – в одном Киеве-граде продали они 7000 гробов за четыре месяца, а сколько православных без гробов в землю легло да в Днепре сгинуло – того никому не ведомо.

Лето выдалось и того хуже – засуха. До чего полноводен Днепр, и тот отхлынул от берегов, обнажил пороги. О маленьких речушках и ручейках и говорить нечего. За все лето трех капель дождя не выпало. Растрескалась земля, обесцветилась.

Запылали сосновые боры, загорелись торфяники – в воздухе постоянно висел горький удушливый дым, от которого солнце казалось сизым.

К зиме ожидали сильного голода. В Киеве побирушки базарные голосили: «Ратуйте, православные, конец света грядет!» Шептались по углам вездесущие странницы: «У вас еще что, хоть живы, слава те, Господи, а вон в Друцке и Полоцке что творится, что деется! Сказывают, днем и ночью скачут там на конях беси, уязвляют незримо граждан – и падают те замертво в ту же ночь».

А ближе к концу лета стали поговаривать об ином. Будто как выехал старый князь Всеволод Ярославич на охоту, упал возле него с небес огромный огненный змей. Хвост очертил, зашипел, растворился. Все того змея видели: и псари, и сокольничии, и дружина.

Говорили в городе надежные люди:

«Скверный то знак: видать, помрет князь скоро. Уж и здоровьем слабеть стал. На кого оставит нас? Хорошо бы на Владимира Всеволодовича Мономаха, сына своего, а коли Святополку достанемся, то быть худу».

После всех этих знамений на Руси стали ждать беды, и беда пришла, не минула. В ту же зиму захворал старый князь Всеволод – любимый сын Ярослава Мудрого – и преставился 13 апреля, едва успев вызвать к себе для прощания сыновей своих Владимира и Ростислава.

Горько оплакав родителя, Владимир и Ростислав похоронили князя в Киеве рядом с отцом его Ярославом, в соборе Святой Троицы, как сам Ярослав некогда предсказывал.

«Что сотворим теперь, брате мой старший? Не стало отца нашего возлюбленного. Некому отныне поучать нас», – со слезами обратился к Владимиру брат его Ростислав.

Не только Ростислав ожидал теперь от Владимира решения. Вся Русь находилась в растерянности. Точно вдовица горькая, ждала она нового своего суженого, надеясь втайне, что будет им князь Владимир Всеволодович. Иначе хлебнут они горя со Святополком... Печальное это имя для Руси, кровавое. Произнесешь его – и встает в памяти Святополк Окаянный, что поднял руку на братьев своих Бориса и Глеба...

И все надежды Руси обратились к Владимиру, которого любила Русь за открытое сердце, бескорыстие и мощь бранную.

* * *

Владимир Всеволодович, прозванием Мономах, родился в 1053 году за год до кончины Ярослава Мудрого. Сказывала нянька, любимым внуком был он у Ярослава. Не раз, де, старый Ярослав брал крошечного Владимира на руки и, прижимая к груди, призывал на него благословение Божие.

Говорил будто он внуку:

– Помни, крещен ты в честь прадеда своего – князя Владимира. Будь же достоин памяти его и имени его. Придет время, и, знаю, вся Русь ляжет на твои плечи. Не урони ее! Сохрани и пронеси с честью.

Правду ли говорила нянька или нет, да только Мономах достоин был своего великого деда.

С юных лет привык он к походам военным, куда ходил с отцовой дружиной по поручениям Всеволодовым. Грозный воин, не знавший страха в бою, был он милостив к побежденным и заботлив о простом ратнике. В битве Мономах не терял головы, не обращался в паническое бегство, а, сотворив молитву, первым кидался на врага впереди своей дружины. В то же время не был он сторонником войны напрасной, беспричинной, войны ради войны – и всегда заключал мир, когда нужно было это земле Русской.

Выступив в поход, Мономах никогда не надеялся на воевод, не предавался много ни питью, ни еде, ни сну. В любое ненастье, вставая перед станом, он всегда сам наряжал сторожевую охрану. Распорядившись же, ложился спать среди воинов, не снимая оружия. Проезжая по землям русским, не давал он дружине и слугам бесчинствовать – ни в селах, ни на нивах.

«Нет того хуже ничего, чем если будут проклинать нас», – говорил он сыну Мстиславу, сидевшему в Новгороде.

Никогда в жизни своей Мономах не считал денег, но раздавал их обеими руками всем нищим и сирым, кто ни попросит. В то же время казна его никогда не пустовала, поскольку со щедростью сочетал он рачительность. Не давая алчным казначеям запустить руки в свой кошель, Мономах лично присматривал за всем достоянием своим.

Набожность же князя поражала даже иноков. Говорили они:

«Особым благодатным даром наделен Владимир Всеволодович, дай Господь ему долгих лет жизни. Когда в церкви молится, то просветлен ликом и слезы обильно текут из глаз его».

Дар благодатных слез сохранился у Владимира с юности и во всю жизнь его. По свойству русской души своей не считал он постыдным перед лицом рати искренне плакать от всей полноты сердца, возлагая упование на помощь Господню и молясь о душах тех, кому суждено пасть в бою. Помолясь же, надевал он шлем и обрушивался на врага.

По описанию летописцев, Владимир был красен лицом, невелик ростом, но крепок и силен; глаза у него были большие, волосы рыжеватые и кудрявые, лоб высокий, а борода широкая и густая.

* * *

Когда похоронили Всеволода, часть дружины киевской и брат его Ростислав стали говорить Владимиру: «Сядь на стол Киевский! Люб нам ты. Встанем за тебя».

Но на это Владимир отвечал им:

«Не могу я сесть на стол ваш, хоть бы и хотел. Сами ведаете, что по закону русскому не я князь ваш, но Святополк. Уступлю ему стол отца моего. Не стану сеять на Руси рознь и смуту ради своей корысти».

В те годы, славные и одновременно тяжелые для нашей земли, существовал обычай лествичного восхождения, сохранившийся издревле. По лествичному восхождению, много бед принесшему Руси, на золотой Киевский стол садился не старший сын умершего князя, но следующий по старшинству брат его либо, если самого брата не было в живых, старший сын этого брата.

И вот по этому обычаю Киевское княжество должно было отойти к Святополку Изяславичу, старшему сыну почившего князя Изяслава, приходившегося братом покойному Всеволоду. К печали всей земли нашей, Святополк по личным качествам своим был достоин стола Киевского куда меньше Мономаха.

Был Святополк хоть и храбр, но завистлив, заносчив, доверчив к клевете и чрезмерно корыстен. Воля его не отличалась твердостью, и, веря наушникам, совершал он поступки, от которых впоследствии страдала вся земля Русская.

Разумеется, Владимир Всеволодович знал цену Святополку, вместе с которым рос и чьим ровесником был, но понимал и то, что, если сядет на стол Киевский в обход своему двоюродному брату, то неминуемо вызовет это раздор.

И потому, уступив Святополку Киевский стол, Мономах отбыл с тяжелым сердцем в свою вотчину. Заехав в придорожную часовню, поставил он свечу и, встав на колени, долго молился:

– Благодарю тебя, Боже, что дал ты мне силы совладать с искушением. Великий грех лег бы на душу мою, если из-за моей корысти пролилась бы кровь русская. Душа моя, как будешь изнемогать, вспомни: много ли взяли отец и мой дед, когда легли в гроб? Лишь то с ними осталось, что сделали они для души своей.