Текст книги "Последний стожар"

Глава 6
«Тихая пристань»

Подъезжая к морю Каспийскому и не зная его, она вдруг заволновалась и всё расспрашивала пассажиров и проводников вагона: «Скажите мне, где здесь город Концырь, в котором не царь царил, не король королил, не князь княжил, а управляла во всех делах Маринка, дочь Кондалова? Она хошь и славилась вроде королевной, но была хитрая ведьма, Илью Муромца даже завлекла. Бессовестная была – так и называл её Глеб-князь, сын Володьевич».

А спутники на Марфу поглядывают, ужимаются, не зная, что живёт она в далеко утёкшем времени, в нескончаемой живой истории, уже окаменевшей для всех прочих: странна им старушка и чудна, и эти странные люди непонятны в свой черёд Марфе, и она дивуется, как это Концырь не знать: «Я хорошо помню, что Концырь где-то в этой местности. Может быть, он немного подальше, в странах арапских?»

Владимир Личутин. Душа неизъяснимая. Размышления о поэзии Севера

Они подходили, и дом-«Титаник» подплывал к ним, поблёскивая солнцем в окнах-иллюминаторах. Филат подкрался к антикварной лавчонке и остановился. За окном лавчонки были какие-то витрины и полки, старые книги. Перемещался человек в белом – не призрак, а вполне себе продавец с лицом хитрым и одновременно благожелательным. «Не хотите игрушку юлу? Немного ржавая, но раритет! А чашку с вензелем не хотите ли?» – «А сколько стоит?» – «А сколько у вас есть?»

Но всё это не было сказано, поскольку Филат в антикварный магазин даже и не заглянул. Вместо этого он спросил у Евы:

– Куда открывается дверь?

– Разве не видно, что на себя? – удивилась Ева.

– Это в магазин на себя. А для входа в «Тихую пристань» – от себя… Ну и рыжья, конечно, нужно иметь хоть на донышке. Не так, чтоб магзели унюхали, но хоть чуть-чуть, иначе дверь не пустит.

Стожар, выбрав деревянный, в виде гроздьев винограда, узор по центру, положил на дверь ладонь и театрально, неспешно толкнул от себя. И сразу дверь изменилась. Только что она была лёгкой деревянной дверкой с остеклением в четыре окошка, позвякивающей, с табличкой «Открыто» на двух языках – а теперь стала дубовой, тяжёлой, тесно, как сундук, окованной железными полосами и с одним узким, на бойницу похожим окошком.

Истёртые ступени вели в полуподвал. Там, при факельном освещении, мелькали неясные тени. Пенилось пиво в глиняных кружках, и ходила официантка в кокетливом чепце и короткой юбке. Ниже колен ноги официантки переходили в куриные лапы.

– Ой… – удивилась Ева.

– И нисколько не ой, а Клава! Мещерская болотница, – укоризненно произнёс Филат. – Милейшая женщина! Очень любит кошек. А вот собак терпеть не может, потому что ещё не научилась их готовить.

Уловив, что говорят о ней, Клава повернула голову и обворожительно улыбнулась. Лицо у неё было белое, красивое, губы алые и пухлые.

– Да, и ещё! – зашептал Филат, за рукав подтягивая к себе Еву. – Про хозяина забыл предупредить! Он мужик ничего. Ещё у купца Малюшина служил половым. С ним если по-хорошему общаться, он почти нормальный человек. Зовут Колотило.

«Почти нормальный человек» оказался огромным, разбойничьего вида мужичиной. Облачённый в кожаный фартук, он сильно смахивал на заплечных дел мастера. Лоб с палец шириной. Крохотные глазки спрятаны в глубинах заплывших скул. Когда появились Филат и Ева, кабатчик стоял за стойкой и грязной тряпкой протирал стакан, изредка для большей бактерицидности прыская в него гадостью для убийства мух.

«Выглядит этот Колотило лет на тридцать, хотя у купца Малюшина служил… Купец этот умер два века назад… И ещё старая семейная история с покусанными родственниками… – тревожно прикинула Ева. – Ой, мама…»

Трактирщик не очень обрадовался гостям. Его рука дёрнулась под стойку, но потом вынырнула и вяло помахала стожару:

– А-а, Филат! Сто лет – сто зим! И куда ты запропал?

– Отдыхал… – отозвался стожар.

Кабатчик остро взглянул на него:

– Всяко бывает… Да ты не много потерял! У нас тут всё как в стиральной машине! Бум-бум-бум по мозгам. Вроде движуха какая-то есть, да всё на одном месте! – и он перевёл медвежьи глазки на Еву. Ева почувствовала, как её шляпку словно что-то потянуло вверх, но так и не смогло снять. Должно быть, хозяин пытался проникнуть под морок, но у него не хватило уровня магии.

– Это моя сестра… – сказал Филат.

– Похоже, сильно старшая сестрёнка! – кивнул кабатчик. – Я думал, Филат, ты с концами сгинул.

Возникло напряжённое молчание. Колотило посматривал на стожара, стожар – на Колотило. Затем кабатчик отвернулся и с подчёркнутой незаинтересованностью продолжил протирать стакан.

– Тебя тут маги Фазоноля искали, – сказал он.

– Давно?

– Да как ты сгинул – так и искали.

– Дело давнее, – быстро сказал Филат, красноречиво покосившись на Еву.

Хозяин прыснул дихлофосом сперва в стакан, потом на тряпку, а потом, подумав, ещё и на стойку.

– Что, сестрёнка твоя не в курсе, что тебя искали? Что ж… я в чужие дела не лезу… Рад, что ты целёхонек… Кровь не сок: коль много прольёшь – новой не нацедишь.

Густые брови стожара встали как иголки. Он явно чего-то ожидал от кабатчика. Колотило же вилял.

– Да-а-а, – продолжал кабатчик. – Трудные времена настали…

– А что так? Клиентов мало?

– Клиенты есть. Да вот с магией невесть что творится. Не заметил ещё? Зверьё по городу прям так и мечется, даже которое по сто лет в убежищах таилось… Червь трёхметровый мне в кладовой пол прокопал. Я его секирой – уйди, мол, – а он не понимает. Магия то до нуля проседает, а то такие скачки, что факел волшебный за час прогорит! А ведь обычно его на месяц хватало! – Колотило пригорюнился и, утешая себя, выпустил длинную струю дихлофоса по пролетавшей мухе. Муха, к крайнему изумлению Евы, была в платье и летела вместе с комариком в сапожках со шпорами и с короткой, как зубочистка, сабелькой. Обнаружив, что промахнулся, Колотило удручённо сплюнул в угол. – Совсем эти сказочники обнаглели! Думаешь, чего она здесь шастает? Прилетает на мою кухню яйца тайком откладывать! Пожужжит, потреплется о погоде, пива за весь вечер выпьет с напёрсток, копейкой медной расплатится – и улетит как приличная… А через недельку смотришь: из окорока их ещё штук пять вылезает. И все в сапожках! И все с бусами! Я им говорю: «Деньги давайте, ромалы!» А они мне: «А мы мамашу не просили нас рожать!» А сами уже на комариков глазом косят! – Кабатчик расхохотался. У него было два ряда зубов. Внешний ряд вполне себе обычный, а за ним – зубчатый, на пилу похожий, не слишком приметный снаружи.

– Колотило, – сказал вдруг Филат, понизив голос, – ты ничего не хочешь мне вернуть? Я ведь тебе кое-что в заклад отдавал. За десять магров.

Кабатчик сделал вид, что не расслышал, лишь вдвое быстрее заелозил тряпкой. Ева заметила, что он бросил косой взгляд за стойку. Там, в глубине, за неплотно задёрнутой шторой, таилась крохотная каморка без окон, а в каморке – тяжёлый железный шкаф. Замочная скважина на шкафу постоянно перепархивала с одного места на другое, всё время меняя свою форму и размеры.

– Колотило! – повторил стожар. – Заклад верни.

– Не могу. Я выбросил, – тихо ответил кабатчик. – Как тебя искать стали – выбросил. Чего думаю, связываться? Себе дороже!

– Куда выбросил? – недоверчиво спросил стожар.

– С мостика. В Магскву-реку. Течение быстрое. Не найдёшь, – ответил Колотило после небольшой паузы.

Оба помолчали. Стожар пристально смотрел на Колотило. Кабатчик продолжал елозить тряпкой.

– Да что ж стоять! – сказал он вдруг, поспешив сменить тему. – Старого друга угощаю за счёт заведения! Есть отличные чёрствые потравины! Салат из кислых окурков! Для ужасной прителкини – всё, что прикажешь!

Ева тревожно заёрзала.

– Чего-чего? – спросила она.

– Колотило когда-то жил в Чехии и любит чешские названия, правда, перевирает их. «Чёрствые потравины» – это, если я ничего не забыл, свежие продукты. «Кислые окурки» – огурцы, – рассеянно ответил Филат.

Он явно обдумывал ответ Колотило про мост и что-то пытался прочесть на лице кабатчика. Но, увы, взгляд увязал в наглой и непроницаемой физиономии Колотило как в тесте.

– А «ужасная прителкиня»? – спросила Ева.

Филат замялся:

– Не помню. Еда какая-то.

– Ну зачем же сразу еда? «Ужасная прителкиня» – красивая подруга… да ещё с рыжьём – что ещё надо для счастья хорошему человеку? – вместо него ехидно ответил кабатчик и щёлкнул пальцами. – Клава, проводи!

Возникла официантка – та самая мещерская болотница – и пошла впереди. При ходьбе она чуть ныряла вниз, будто приседала. Шла не глядя, но куриные лапы её с удивительной ловкостью огибали любые препятствия. Стожара и Еву она провела к маленькому столику, за которым, положив на него щеку, дремал какой-то тип. Типа этого Клава легко подцепила за шкирку и с силой, которую едва ли можно было ожидать от официантки, утянула за собой. Она и мужчину несла, и поднос с тарелками, да ещё и Еве подмигнула.

Потом исчезла, а через минуту появилась вновь. На подносе уже была жареная картошка с салом и огромная яичница. Судя по размеру желтка, яйцо было не куриное.

– Страусиное? – спросила Ева.

– Да нет – птеродактиля… Не любишь яйца птеродактиля, так принесу крокодильи. Но по мне, так они сегодня не ахти. Пересижены малость. В некоторых крокодильчики попадаются, – сообщив это довольно громко, официантка наклонилась к самому уху Евы и негромко добавила: – Шляпку поправь… И рыжьём не свети!

Филат поймал официантку за рукав.

– Не знаешь, куда Колотило дел мой заклад? – шёпотом спросил он.

– Настасья Доморад у него забрала… – быстро ответила болотница и сразу отошла.

Филат призадумался, покусывая губы. Ева бросилась поправлять шляпку.

– Я ж говорю! Клава свой в доску человек! А уж тебя-то и под мороком просветила! – восхитился Филат. – Эх! У меня родственник один даже жениться на ней собирался, но после раздумал. И не потому совсем, что она сказочница… Тут ведь вот какое дело! Женщина заботится о тебе, только пока ты на ней не женился. Пока город не взят, полководцы вечно обещают, что не станут его грабить. Мол, вы нам только ворота откройте, мы посмотрим и уйдём.

– У тебя, я вижу, большой опыт, – сказала Ева.

Стожар смутился и пальцем стал ковырять в солонке.

– Соль заземляет сглазы. Вдруг на мне сглаз какой, так я его обнулю, – сказал он.

– А по поводу того, что ты женщин ругал… – продолжала Ева. – Мой дед повторял, что человек обычно получает то, что ищет. Если ему встречаются одни жулики – значит, он их ищет.

– А чем занимался твой дедушка?

– Работал в зоопарке.

– В Магзо? – заинтересовался Филат. – Невероятно! И провести туда сможет?

– Дедушка умер. Сердце. А что такое Магзо?

Лицо у Филата погрустнело:

– Магический зоопарк. Поступить к ним на работу нереально. Если у тебя кто-то из сказочников в роду был, или прабабушка рыжьём баловалась, или в биографии что-то сомнительное…

– А посетить Магзо можно? – спросила Ева.

– Можно. Но там дикие системы безопасности. Так что если думаешь что-нибудь там поменять… – стожар осёкся и кашлянул. – Короче, помнишь, ты говорила, что если человеку встречаются одни жулики, то с ним что-то не так?

– Дедушка говорил.

– Вот! А теперь посмотри вокруг!

Ева впервые осмотрелась повнимательнее.

В воздухе повис здоровенный бассейн в форме огромного прозрачного сосуда. В бассейне плавали две русалки, и, серебрясь чешуёй, тянули к посетителям руки, выбирая тех, на кого неприметно показывал им хозяин. Тот, к кому протягивались их гибкие руки, ощущал сильное желание пить и есть и, подозвав Клаву, начинал заказывать самые дорогие блюда. Когда это случалось, русалки красноречиво посматривали на Колотило, а тот, слегка кивнув, отмечал что-то в блокнотике.

Порой обе русалки выныривали и начинали петь. Их плечи, лица и руки были так прекрасны, а голоса так призывны, что на глазах у Евы какой-то подгулявший маг забрался по лесенке и ласточкой нырнул в бассейн. Русалки мгновенно обвили его руками, утащили на дно, а спустя полминуты, когда маг почти захлебнулся, вытолкнули наружу. Тут же мага подхватили два голема-вышибалы и вышвырнули из трактира. Рассерженный маг пытался метать молнии, но у него почему-то не получалось.

– Видала? Все рыжьё у него русалочки подтибрили! Вот сказочницы! – восхитился Филат.

Недалеко от бассейна происходило нечто, что Ева поначалу приняла за пожар. Высокие рыжеватые сполохи озаряли потолок. Если глядеть со стороны – казалось, что над столом повис огненный шар с нечёткой границей. Ева хотела обратить на него внимание официантки, но тут Клава сама прошествовала в ту сторону своей куриной походочкой. Стабилизация у неё была как у танковой пушки! Вверх-вниз ныряла – а поднос и не думал дрожать: карточный домик и тот донесёт. Но сейчас на подносе были не напитки, а какие-то щепки – каждая в своей тарелочке.

– Там что-то горит! А она ещё и дрова понесла! – сказала Ева изумлённо.

Стожар цокнул языком:

– Да нет там пожара! Элементали огня собрались. Секреты у них какие-то. Видишь, в одно пламя сливаются? Это чтобы не подслушали.

– А щепки зачем?

– А чем, по-твоему, должны лакомиться элементали огня? Это щепки редчайших деревьев, многие из которых давно исчезли. У каждой такой щепочки собственные оттенки пламени. Для элементалей это деликатес.

Огненные люди приветствовали появление официантки возбуждённым треском. Когда она приблизилась с подносом, пламя на несколько секунд разделилось. Элементали были лишены чёткой формы, и каждый имел свой оттенок. Кто-то желтоватый, кто-то красный, кто-то почти белый. Красный элементаль, вдохновлённый вкусной щепочкой, воспламенил стул, и тот был немедленно – и с полнейшим хладнокровием – приписан к счёту.

Щепки догорели, и огненные элементали, вновь слившись в один шар, продолжили совещание. Изредка внутри шара что-то сердито вспыхивало.

– Спорят о чём-то… Никак не договорятся! – сказал Филат.

⁂

Напротив их столика был проход в соседний зал. Двери были открыты. За столом сидели трое. Первого Ева узнала сразу. Это был Албыч – единственный голем, когда-то имевший душу. Огромный, как скала, он нависал над столом. Плащ Албыча был распахнут, и в груди, внутри ледяного контура, зияла пустота.

Напротив Албыча помещался уголовного вида маг – высушенный, скелетообразный, покрытый мелкой сеткой татуировок. Изредка то одна, то другая татуировка оживала – становилась яркой и чёткой. Потом погасала, и немного погодя оживала другая. На голове у мага был шлем варяжского образца с опущенной личиной.

Наконец, третьим за столом сидел… сидело… хм… в общем, существо, составленное из трёх снежных шаров. Шары были рыхлыми, пористыми, синеватыми. Казалось, что они пытаются растаять, но что-то им не позволяет. Глаза скрывались за большими солнечными очками. Еве страшно было спросить у Филата, кто это, и она просто толкнула его ногой.

– А! – догадался стожар. – Тебя смутил снеговичок? Элементаль воды. Не знаю уж, почему он такой образ принял. Захотелось.

– А почему он такой нечёткий? От жары?

– Нет. Элементали полностью подчиняют себе воду. Все её состояния. Он и летом на пляже мог бы не таять. А что он так криво вылеплен – так элементали вечно так. У них запрет на повторение человеческого образа. Они его намечают, но никогда точно не воспроизводят. Видишь, как у него вылеплены нос и губы? И вообще элементали… – тут Филат понизил голос почти до предела, – они как рой пчёл или как огромный муравейник. Каждый обладает отдельным разумом, но может сливаться с другими.

– И чем больше этих частиц, тем элементаль умнее? – спросила Ева.

– Вроде бы да. Но этот далеко не гений. С чего бы его потянуло в картишки на рыжьё играть? Вон, тощий банк держит…

Ева вгляделась. В руках у высушенного мага была колода карт. Прямо перед ним стоял маленький тёмный сосуд кубической формы. Временами внутри сосуда вспыхивала крупинка живого золота.

– Классический фараон. Он же штосс. Помнишь, Германн у Пушкина играет?

– Тройка, семёрка, туз? – вспомнила Ева.

– Точно. Играют двое. У кого колода – тот банкомёт. Второй – понтёр. Третий просто сидит и ждёт своей очереди. Понтёр ставит на какую-то карту. Банкомёт раскладывает колоду на две стопки. Если карта понтёра легла налево от банкомёта – выиграл понтёр. Если направо – то банкомёт.

– И вся игра? – удивилась Ева. – Но это же просто!

– Как сказать. В обычном фараоне главное – чтобы банкомёт не оказался шулером. Для этого принимают все меры. Каждую игру меняют колоды. В некоторых случаях колода прибивается к столу гвоздями. Когда играли в Зимнем дворце, банкометом нередко была сама Екатерина Вторая. Предполагалось, что она-то не будет метить карты.

– Иголкой?

– Иголкой, перстнем, ногтями… разные варианты… И не будет подставных колод. Но тут не обычный штосс, а магический! Здесь предполагается, что КАРТЫ ИЗВЕСТНЫ ВСЕМ. Колода для каждого игрока прозрачна как стёклышко. Все наперёд знают, какая карта выпадет налево, а какая направо. И тут уже идёт глубина анализа, как в шахматах. Оба понимают, что противник попытается повлиять на колоду. Я знаю, что ты повлияешь на колоду магией А, тогда я повлияю магией АВ, ты – магией АВА, я – АВАС, ты – АВАСВ, но я отклоню её, переделав в магию АВАСВА, и так до бесконечности… Чтобы всё учесть, нужен ого-го какой опыт! Знаешь сказку про курочку? Её хотят утопить в колодце – а она выпивает весь колодец. Бросают в жаркую печь – а она заливает её водой из колодца. Вот это магический штосс! Банкомёт, видишь, даже шлем против подзеркаливания надел, но сомневаюсь, чтобы ему это помогло. – Голос Филата в очередной раз изменился. Теперь это был мужской глуховатый голос, составленный из отдельных слов-горошин.

А потом точно таким же мерным глуховатым голосом голем Албыч произнёс:

– Твоя – карта – бита! – Сказав это, он глиняным пальцем подтолкнул к банкомёту пиковую десятку.

Банкомёт тупо уставился на карту. По всем его расчётам, выпасть должна была не она.

– Дай отыграться! Мне будет плохо! Я казначей! Я проиграл всё рыжьё нашего клана!

– Нет, – произнёс голем. – Нет – души – нет – сочувствия.

Тяжёлой рукой Албыч взял со стола тёмный сосуд и опрокинул его содержимое себе в горло. Золотистый свет залил горло голема, коснулся его груди, добрался до ледяного человека и впитался в лёд.

Маг в шлеме вскочил, пытаясь выхватить у Албыча сосуд. Голем отбросил его руку:

– Правила – известны. Играю – один – раз – и – сразу – на – всё. Теперь – уходи, – выкатывая слова, произнёс он.

Маг поплёлся к двери. В дверях он остановился, повернулся и, вскинув руку, яростно выкрикнул:

– Сдохни, глиняный болван! – На запястье у него вспыхнул тяжёлый браслет. Мелкие черты лица мага запрыгали, носик заострился. Браслет стал алым, потом вишнёвым. Маг занервничал. Что-то пошло не так. Ещё мгновение – и от браслета потянуло гарью. Маг завопил и, обжигаясь, стал его срывать.

– Мы – играли – на – всё, – напомнил Албыч и кивнул хозяину. Вышибалы выкинули скулящего мага за порог. Албыч повернулся к элементалю. – Если – не – передумал – продолжим!

Снеговик из трёх шаров не передумал. Сосуд наполнился вновь, и игра продолжилась.

– Он уже больше века так… Играет сразу на всё. Отыгрываться не даёт… – завистливо зашептал Филат.

– А если проиграет – тогда что? – спросила Ева.

Хотя она спросила это тихо, голем услышал её из соседнего зала. Поднял тяжёлую голову и пророкотал:

– Тогда – я – расколюсь. Но прежде – я – исполню – предназначение.

– А какое твоё предназначение? – спросила Ева шёпотом.

– ТЫ, – ответил Албыч.

Дверь, ведущая наружу, распахнулась. Свет, дробясь, запрыгал по ступенькам. Вошли девушка с кукольным лицом, мужчина с опалённой кожей и толстыми, как проволока, волосами и бесформенный человек-куб, похожий на кляксу, выплеснувшуюся из чана с протоплазмой.

«Пламмель и Белава! А третий явно телохранитель!» – узнала Ева и, словно и её могли узнать, уткнулась в свою тарелку.

Глава 7
Горгулья

Мы, современные люди, подобны карликам, устроившимся на плечах гигантов (древних), и поэтому мы можем видеть больше и дальше, чем последние. И это не благодаря остроте нашего зрения или могуществу нашего тела, а потому, что нас подхватили и подняли на высоту, свойственную великанам.

Бернард Шартрский

Пламмель и Белава прошли к столику, над которым повис огненный шар элементалей. Здесь между элементалями и Пламмелем состоялся разговор, хоть и молчаливый, но, если можно так выразиться, на повышенных тонах. Несколько раз Пламмеля окутывал огненный шар. Внутри шара что-то вспыхивало. Всякий раз после нахождения в шаре лицо Пламмеля выглядело совершенно красным, сердитым, с внутренними алыми трещинами, как незастывшая вулканическая магма. Одежда дымилась и тлела, лишь рыжие огненные волосы ничуть не страдали.

Ни малейших следов ожогов на лице Пламмеля Ева не замечала. А вот девушка, пожалуй, удовольствия от общения с элементалями огня не получала. Довольно скоро, сопровождаемая телохранителем-протоплазмой, она отошла к бассейну, где плескались русалки.

– Что-то у них не складывается. Пламмель их в чём-то убеждает, а они от него чего-то требуют… – шепнул Еве стожар.

Он явно нервничал. Не ограничиваясь натянутой на глаза бейсболкой и капюшоном, он извлёк булавку и поспешно заколол её в воротник. Головка булавки имела форму мышиного черепа с камешками в глазницах. Внешности она не меняла, морока не создавала, но вот с памятью того, кто в упор глядел на обладателя булавки, начинало что-то твориться: он через мгновение забывал, как тот выглядит. Опять смотрел, напрягался, чтобы запомнить – и снова этот человек выскальзывал из памяти, как мокрое мыло.

– Морок нельзя накладывать надолго, а то прилипнет! – пояснил Филат. – Слышала фразу «Маска прилипает к лицу»? Нет-нет, не срывай шляпку!.. Пару часов в день – это нормально. А вот если б неделю подряд проходила – точно стала бы бешеной бабкой.

– А твоя булавка?

– Булавка дело другое.

– А какие у Пламмеля дела с элементалями огня? – спросила Ева. Она внезапно забыла, как её собеседника зовут (Филипп, Филимон, Фи… Фи… Финист?), и это её смущало.

– Смотри не прямо на меня, а на моё отражение в чашке! – подсказал стожар. – Вспомнила, кто я?

– Да… Ты… ты…

– На отражение в чашке! – повторил он терпеливо. – На меня не надо!

Ева послушно уставилась на чашку.

– Отлично. Неудобно, зато с такой защитой нас даже подслушать толком нельзя… Хоть в любви признавайся!.. Какие дела с огневиками? Пламмель – единственный маг, которому доверяют элементали огня. Они народ замкнутый, сами по себе, но Пламмель для них свой… Да ты его самого видишь? Волосы, кожа? Он наполовину человек, а наполовину… Говорят, один из огненных элементалей в момент смерти передал ему свою силу…

– Зачем?

– Не знаю. Думаю, не просто так. Что ещё сказать про Пламмеля? Вспыльчивый, горячий. Кличка Ясень Перец, но лучше его так не называть.

– А волосы у него почему такие?

– Огненные и толстые? Огненные – это от элементалей огня. Будь они просто белковыми цепочками – свернулись бы от жара. А почему как проволока… это значит либо Пламмель сам слился с кем-то из первых, либо получил магию от Фазаноля, который слился с титаном. Так что с магией у него проблем нет и силы колоссальные. Но когда сливаешься – начинается дикая побочка. Волосы и много чего ещё…

«А у тебя почему такие брови?» – хотела спросить Ева, хотя и чувствовала, что правду ей не ответят.

– Почему ты помогал Фазанолю? – спросила она, по-прежнему глядя не на Филата, а в чашку.

Стожар вертел в руках солонку. Высыпал из неё соль, разравнивал её тонким слоем и рисовал на соли зубочисткой. Рисунки его были стремительны и точны. У каждого лица или предмета он подмечал две-три главные черты, которые и создавали этот предмет, передавая самую сущность и отделяя его от тысяч других лиц и предметов. Стожары – великие и терпеливые созерцатели. Внимательное наблюдение со временем рождает жадный интерес к жизни. Как может быть скучно человеку, для которого в каждом цветочном горшке или в пролетающей моли – бесконечность неповторимой Вселенной, всех деталей которой не вычерпаешь и за столетие?

– Это длинная история, – сказал Филат, когда Ева уже не ждала ответа. – Я завалил одно дело. Магзели меня накрыли. Мама, выручая меня, ушла по магии в минус. Никогда нельзя уходить по магии в минус. Это кредит, выдаваемый мгновенно, но совершенно изуверский. Лучше сдохнуть с голоду или проковыривать бетонную стену ложкой, чем брать магический кредит. Запомни это, раз уж ты теперь с нами…

– И что было дальше?

Зубочистка начертила маленький дом на окраине леса. Просто покосившуюся крышу и пару деревьев. Этого хватило, чтобы воображение дополнило всё остальное.

– Мама сильно болела. Магический кредит – это не банк, который продаёт твоё имущество, и даже не амбалы с дубинами… В конце концов, банк можно как-нибудь надуть, а амбалов поколотить их же дубинами… С кредитом же это не прокатит. Магический кредит сам возвращает себя, выпивая из человека силы, высасывая его как водоглот. Тут уж стожар ты или нет – никакой разницы. Из-за этого отрабатывать кредит пришлось мне… А что я мог? Щенок почти… Все рыжьё, которое я добывал, шло на погашение этого кредита. Чем больше ты выплачиваешь – тем больше ты можешь платить и, следовательно, тем больше ты должен… Не ищи справедливости! У магического кредита своя логика… А однажды на пороге у нас вырос Пламмель и предложил работать на Фазаноля…

– И вы согласились?

Зубочистка Филата нервно заскользила по соли. Появился женский профиль – женщина выглядела строгой и сильной, но вместе с тем незаметно улыбалась.

– Пришлось. Фазаноль как-то уладил вопрос с кредитом. Мама выздоровела, но мы оказались у него в долгу. И вскоре он потребовал отдачи долга. Он дал маме поручение, связанное с нырком в Теневые миры. И там ещё Албыч был каким-то боком с этим связан. Правда, не знаю каким… – Стожар быстро взглянул в соседний зал и торопливо опустил глаза, зная, что трёхконтурные големы уровня Албыча всегда уловят направленный взгляд, даже если он нацелен им в спину.

– Она не говорила тебе, в чём состоит задание?

– Нет. Но накануне вскользь упомянула, что, если сделает то, чего требует Фазаноль, мы уже ничего не будем ему должны и сможем с ним порвать. Но мама не вернулась…

– Она погибла? – тихо спросила Ева.

Филат неловко шевельнул плечом:

– Не знаю… С Теневыми мирами всё очень сложно. Никто даже не знает, сколько их. Это как сон, внутри которого бесконечная череда других снов… Но есть правило. Если маг не вернулся оттуда через полчаса – он не вернётся уже никогда… А мама не вернулась. Изредка Фазаноль намекал, что мог бы вернуть маму, если я кое-что для него сделаю… Но, когда я выполнял задание, он обманывал и требовал чего-то ещё… – Стожар энергично провёл рукой, стирая всё, что начертил на соли. Начерченный мир, только что такой реальный, исчез. Теперь на столе была просто соль.

Перестав разглядывать Пламмеля, Ева с любопытством уставилась на его спутницу. В трактире они не казались ей такими страшными, как в электричке.

– А девушка кто? – спросила Ева.

– Разве по волосам не видно? Русалка.

Ева недоверчиво взглянула на Белаву. Та стояла у стеклянной чаши, и её зелёные, на водоросли похожие волосы были такими же, как у русалок в чаше. И голубые огромные глаза, и маленький алый ротик.

– Разве она русалка? А где же хвост?

– Она бывшая русалка. Маги давным-давно научились готовить трансформирующее питьё. Три глотка отвратительной жижи – и у тебя прекрасные ноги. И это сказки, что русалка ступает по траве, как по ножам, изрезая кожу в кровь… Но характер у русалок, как бы деликатнее выразиться, сложный… помесь актрисы в амплуа инженю-наив – не путай с инженю-кокет! – и рыбы-барракуды.

Две русалки из чаши, долго завлекавшие очередного бедолагу, заманили его в воду и вытолкнули на поверхность едва живого и, разумеется, с пустыми карманами.

– Да… Хорошую спутницу избрал себе Пламмель! Русалка и маг огня… Пара будет много, – задумчиво сказала Ева.

– Он-то выбрал, но Белава пока нет. Хотя и стала ради него человеком, но замуж за него идти отказывается… Вот Пламмель и бесится!

Белава стояла у стеклянной чаши и с выражением, которое невозможно было определить, смотрела на русалок.

– Тут вот какая история! Просто чтоб ты поняла… – пояснил стожар. – Обычная русалка, которая с хвостом, в конце жизни превращается в морскую пену. Тут Андерсен всё правильно описал, наш был человек. Одно мгновение – и только пена на волнах. У неё нет души и вечности, но нет и боли. Хорошая ты русалка или дурная, топила ты корабли или спасала тонущих моряков – никакого значения не имеет. Ты всё равно превращаешься в пену. Но зато свои триста лет русалки живут весело.

– А русалка, ставшая человеком?

– Тут сложнее. Души у неё по-прежнему нет. Но она приобретает часть души того мужчины, за которого выходит замуж, и потом разделит с ним его вечность. А вечность не морская пена. Она может быть очень разной. Пламмель – человек опасный, душа у него не райское облако, и Белаву это смущает…

Огненный шар полыхнул три раза подряд. И сразу съёжился до прежних размеров.

– Ругаются… Сильно недовольны Пламмелем. Эх, узнать бы, что они ему говорят! – шепнул Еве стожар.

– А можно?

– Узнать-то можно. Только осторожно… – Филат воровато огляделся. От их столика до места, где элементали огненным шаром окутали Пламмеля, было довольно большое пустое пространство. Манипуляций стожара оттуда наблюдать не могли.

Филат быстро придвинул к себе едва горящую свечу и поправил залипший в воск фитиль. Огонёк как живой потянулся к элементалям. Кстати, к ним же тянулись все без исключения огоньки «Тихой пристани» – даже коптящие языки висящих по стенам факелов.

– Я сейчас суну палец в огонь, – тихо сказал стожар. – Мне будет не особенно приятно, но я смогу слышать, о чём они говорят. Я буду шёпотом это повторять, но сам не смогу запомнить ни слова. Так уж устроена эта магия… Ты должна запомнить и мне пересказать.

Ева пообещала, и Филат сунул палец в огонь свечи. Несколько мгновений он просидел, низко наклонив голову, а потом забормотал сквозь сцепленные зубы:

ОГНЕВИКИ. Какая высота Эвереста?

ПЛАММЕЛЬ. Что-то около десяти километров.

ОГНЕВИКИ. А какая глубина у Марианской впадины?

ПЛАММЕЛЬ. Тоже, кажется, десять или одиннадцать.

ОГНЕВИКИ. А какой у Марианской впадины провал на дне? И какой у Эвереста скол на вершине?

ПЛАММЕЛЬ. Понятия не имею.

ОГНЕВИКИ: Оба ровно по двести сорок четыре метра! Если взять Эверест и освободить его от всех наносов и снега, то им как пробкой можно заткнуть Марианскую впадину!.. Не надо было вам её злить! А теперь её уже не успокоишь! И ты хочешь, чтобы мы не вмешивались?! Это касается ВСЕХ! И элементалей, и сказочников, и людей!..