Текст книги "Шпилевое братство"

Фрагмент 38. Дистанционный шпиль

– Представляешь, Кристин, – объяснял я в «Вертепе» всю эту комедию, – Хвича плачет в Египте и умоляет прийти сюда. А зачем, не говорит. Родителями заклинает! Жалко его, обормота. И… на тебя хотелось посмотреть тоже.

– Сюда приходят на другое посмотреть. – Кристина принесла мне пиво. – У вас футбол один в голове.

– Ты не обобщай. «У вас!» Не у вас, а давай конкретно про меня. У меня…

И тут Хвичин звонок не дал мне развить мысль.

– Друг, ты уже спустился?

– Да. Вот сижу пью пиво.

– Дорогой, пиво потом выпей. Умоляю, спаси!

– Да чего надо-то?

– Смотри, слева от бара автомат стоял. Это мой автомат стояла.

– Хвича, тут сто автоматов. Чего ты вообще от меня хочешь? Говори, а не то выключу телефон.

– Играть хочу! – выкрикнул Хвича.

– Хвича! Ты там на солнышке тронулся, что ли?!

– Друг! Прошу! – взмолился Хвича и, наверное, встал на колени в далеком Египте. – Помоги! Или я здесь с ума сошла, – от волнения Хвича стал путаться в словах. – Я давала двести долларов. Помнишь, давала тебе? Ставь их и по кнопка бей, а я буду говорить, когда чтобы била.

– Хвича! Иди к жене, натри ее кремом от загара. А то совсем спятишь!

– Глеб, умоляю! – Хвича заплакал. – Я утопилась, если ты сказала нет.

– Очень хорошо, одним хачем в Москве меньше будет.

– Глеб! Христом Богом молю! Спаси!

– Хвича! Ты же хач, – удивился я, – ведь хачи мусульмане. Чего ты про Христа втираешь?

– Я – грузин. Грузин – христиане. Грузин – православные. Как вы. Грузин, как вы.

– Не-е-е, Хвича, ты нас, русских, с грузинами не мешай в кучу. Мы одно, вы другое… Ну ладно, так чего ты там хотел? Где твой автомат?

– Спасибо!! – заорал Хвича. – Мама дзарли, дорогой!

– Давай без криков, рассказывай быстрее, а то передумаю.

– Нет-нет, видишь в середине, на нем девушка красивая, с грудью большой, нарисован, видишь?

– Хвича, девушек без грудей не бывает.

– Она королева по-английски. Слово я не знаю, но знаю, что королева.

– Так… Так… А! «Warrior queen»? Вот, увидел.

– По соточке пойдем.

– Как скажешь.

– Вставил?

– Да, сразу тысячу.

– Бей.

– Пусто, Хвича.

– Сейчас, подожди-подожди. Минутку. Фарт не спугни.

– Жду. Все по твоей команде.

– Давай!! – Хвича чуть не устроил звуковой волной песчаную бурю на пляжах Шарм-эль-Шейха. – Ну что? Говори, Глеб!

– Чего разорался? Прошла линия – твоя взяла…

– Заправляй туда все деньги и лови фарт – ставь спичка!

– Какая спичка?

– Там нельзя кнопка на автомат ставить, поэтому ставь в щель спичка, чтобы сама нажималась все время.

Я попросил у отморозка, сидевшего за соседним автоматом, спичку, и тот сразу врубился, зачем она.

– Втыкать? – На такой решительный акт нужна была санкция Хвичи.

– Да, быстрей, пока есть фарт!

Спичка, наверное, была из дешевого коробка, поэтому Хвичины бабки были энергично профуканы. После того как уплыло три тысячи, Хвича решил поменять стратегию:

– Скорее убирай спичка! – заорал он мне в ухо.

А я от неожиданности дернулся и сломал спичку. Засевшая щепка никак не выковыривалась, и кнопка заблокировалась. Хвича бубнил в трубку, а я стал звать на помощь охранника. С помощью вилки спичку загнали еще глубже. Спасение пришло от Кристины – у нее нашлись маникюрные ножницы. Но слишком поздно – финансовые запасы Хвичи исчерпались.

– Хвича, блин, спичка сломалась, автомат заклинило, и деньги закончились.

– Дай взаймы! – взмолился Хвича и, по-видимому, снова пал на колени.

– Не дам. – Во мне опять воспрял национализм. – Иди, Хвича, передохни немного. Успокойся. В Москве отыграешься.

– Сволочь нефартовая, – обозлился Хвича. – Небось выиграла, а меня разводила.

– Пошел в задницу, – спокойно послал я Хвичу и дал отбой.

Он, наверное, тут же успокоился и отправился к семье. Пошпилил человек и сразу ожил, готов получать мирские радости в прежнем объеме – радоваться солнышку, детскому смеху и улыбкам белобрысых немок топлес.

– Хвиче – Хвичево, а мне пиво и больше ничего.

– Ты с утра много пьешь.

– Кристина, мне простительно. Стресс. А стресс надо снять.

– Проиграл?

– Наоборот, в полном порядке. Там другое…

– Так ты точно больше ничего не будешь?

– Нет, неохота. Пойду посплю. Вечером приду. Ты будешь вечером?

– Да, до двенадцати, – коротко сообщила Кристина и стушевалась.

– Зайду. Посплю и обязательно зайду. Я же тут рядом живу. Вот, в первом доме… Поболтаем вечером.

Оставил уйму чаевых. Может, купит себе тушь для ресниц и хорошую помаду. Кристинка славная. Только мало за собой следит.

Фрагмент 39. Штаб-квартира антисексуалов

В «Вертепе» заботливо создан сугубо мужской мир, продуманный до мелочей. Абсолютное безделье, инфантильность, пиво (для оригиналов и особо серьезных – чай и кофе), рассеянное бесперебойное курение, мат-перемат.

После выходных в любом приличном офисе мужчины в галстуках от Brioni рассказывают холеным товарищам, как в уик-энд раскрутили шикарную деваху и сколько потратили на обольщение. А в «Вертеп» народ приходит с победными квиточками. Народ либо выпучивает глаза и, захлебываясь, сообщает подробности «доезда» на последних секундах, либо со спокойствием расписывает, насколько все ставки были продуманы и как все складывалось по сценарию с самого начала.

В любом случае квитанцией с «доехавшим» экспрессом здесь можно произвести больший фурор, чем бахвальством о случайной связи, скажем, с Ксенией Собчак. Впрочем, в «Вертепе» вряд ли знают, кто она такая. Для побед на любовом фронте нужно тратить время. А тратить время на ерунду шпилеру в ломак. Гораздо приятнее обсуждать официанток, находящихся в пределах видимости. Но только тогда, когда мяч выкатится в аут или за линию ворот. Полное отсутствие какой-либо ответственности! Скоро все мужчины переместятся сюда. А работать будут одни женщины. И хачей еще желательно заставить… Всяких беженцев. Пусть вкалывают, скоты! Правда, они, наоборот, ни фига работать не хотят…

У всех хачей вокруг «Вертепа» палатки – лаваш, шаурма и прочая жратва. У некоторых даже есть отделы в небоскребе прямо над «Вертепом», и там за них торгуют русские девчонки. Когда все просадят, поднимутся на несколько этажей, обчистят свою же кассу – и вперед, снова в бой. Шпилить, шпилить! Вот подонки! Если «Вертеп» закроют, они, наверное, со скуки займутся терроризмом. Иначе с ума сойдут без шпиля. А я не сойду. Я смогу стать другим. Я смогу ухаживать за девушками. Попробую быть галантным. Стану шутить. Делать подарки.

За один и четыре я нравлюсь Кристинке. И за два и один – она ко мне сегодня придет. Ведь она четко сказала, что работает до двенадцати. Ее никто за язык не тянул. А если она сама это вякнула, то, значит, специально. Следовательно, она сама не прочь. Нет, даже, пожалуй, за один и восемь – она будет со мной. Было бы здорово! Она в очках и без макияжа выглядит старомодно. Как будто из пятидесятых годов. Вроде недотроги. Подарю ей завтра духи. Chanell № 5. Как раз для нее – классика!

– Ты любишь классику?

– В каком смысле? – удивилась Кристинка.

– Ну… я имею в виду стиль.

– Стиль чего?

– Ну так, в общем, стиль.

– Одежда, что ли?

– Да, и одежда тоже.

– Я как-то не задумывалась. Что у меня есть, то и ношу. Мне не до выбора.

– А если бы выбор был, что бы носила?

– Чего выдумывать? Если бы да кабы…

– Ну помечтать-то можно.

– Ну можно.

– И что?

– Что что?

– Что носила бы?

– Я бы… носила… Я бы носила шляпы.

– Шляпы?

– Да, такие… знаешь, с большими полями. Черную – обязательно. И еще красную.

– С перьями?

– Нет, Глеб, какие перья? Я бы хотела модные шляпы. Как у аристократии. И еще… Шпильки! Шпильки обязательно. Длинные юбки…

– Эй, – заорал какой-то незнакомый хач из угла под плазмой, – официантка, поди сюда! Виски давай.

Вот тварь! У себя в ауле поорал бы. Пусть своим бабам приказывает, а не русским. Я его вообще не видел здесь ни разу. Кто он такой? Я хотел пойти в угол и как-то придумать, чем задрать хача, но Кристина быстренько просекла фишку:

– Не надо, пожалуйста. А то меня выгонят с работы. После двенадцати я с тобой, – тихо шепнула она, – а сейчас… Извини!

– Мне тогда тоже виски. Пятьдесят. Со льдом. И без колы.

Футбол совсем не катил. Я даже не понимал, кто играет. У хача закончился матч. Кажется, неудачно. И он пошел шпилить на автоматах. За Хвичу. Спускать то, что Хвича сейчас не может спустить. Желание мстить притупилось. Зато появилось другое желание… У Кристина, впрочем, тоже. Когда у конторы наметился пересменок и проигравшийся народ схлынул, она позвала меня откуда-то из-за двери офиса. Я там не был никогда – кодовый замок отделял шпилеров от той сказочной территории, где придумывались, утверждались и печатались на бумаге коэффициенты.

Попав на сокровенную территорию, я даже не успел оглядеться, потому что Кристина прижала меня к стене и поцеловала. У нее был необычайно мягкий и горячий рот. И от него так приятно пахло. Почему у мужиков во время разговора оттуда обычно воняет, а у девушек во рту так сладко? Кровь во мне взбунтовалась от поцелуев и выпирала самым энергичным образом. Кристина чувствовала это и прижималась все крепче и крепче. Ближе и ближе. Я так давно не целовался, совсем потерял контроль над происходящим. Тут и виски еще… Повело меня. Кристинка с обидой продышала мне в ухо неожиданный упрек:

– Я все время хотела тебя. А ты, дурачок, сидел и пялился в свой футбол.

– Иногда и в хоккей, – робко возразил я.

– Ты что, не видел, как я на тебя смотрю? Что ты мне нравишься? Не видел?

И тут я прозрел! И я попытался все немедленно повернуть вспять:

– Пошли ко мне!

– Нам вместе нельзя выходить – меня сразу уволят. Тут можно через подвал прямо к тебе в дом попасть. Давай за мной!

Она открыла дверь в подсобку – я чуть не грохнулся, потому что ступеньки начинались прямо от порога. Там ничего не было видно, и я шел на голос Кристины. Вернее, на ее шепот. Сначала дополнительным ориентиром служила белая блузка Кристины, а потом стало настолько темно, что мне уже ничего не служило. Даже собственные глаза. Их можно было закрывать – все равно от них толку никакого. Пусть отдохнут.

Фрагмент 40. Апостольский шпиль

Голос Кристины вообще пропал. Ни слуху – ни духу – ни смеху. Только темень. Кромешная. Я малость покричал, потом шел на ощупь, а затем решил остановиться, замереть и прислушаться… Может, по шуму пойму, где «Вертеп», выберусь и вернусь за Кристиной уже с людьми и со светом. Хотя если так поступить, то ее могут выгнать – она в рабочее время ушла с клиентом в подвал. Но лучше вылететь с работы, чем умереть в темноте. Я просидел несколько минут и ничего не услышал. Либо в «Вертепе» по неведомым причинам полностью замерла жизнь, либо я ушел слишком далеко от «Вертепа», и мне не слышно, как там веселятся. Снова поорал… Результат не побаловал новизной. Попал в ловушку! Конечно, попал – за один и шесть. Кристинка все подстроила. Меня здесь закрыли, влезли в квартиру… А там ничего нет. Напрасно лезли. Ну компьютер, ну полторашка долларов кешем. У меня там пусто, как в «Луже» на матчах «Торпедо». И вот за эту мелочевку пропадать…

Мне даже выть захотелось. Но вместо этого я обшарил стены вокруг себя. Отчаяние ушло, нагрянула задумчивость. Я находился среди острых, необработанных камней, то есть не в подвале. Это строили не из плит и цемента, а выдолбили! Даже порезал палец слегка – облизнул его, почувствовал солоноватость крови. Кровь заставила действовать. Решил продвигаться вперед. Куда-то же надо идти! Почему бы не вперед – по-моему, хорошее направление. Хотя разобраться, где здесь вперед, а где назад, не получилось бы даже у рака. Передвигаться… Медленно… По стеночке… И периодически кричать. Крики получались неубедительные. Вялые… Лаз сужался, и я пополз на четвереньках. Полз минут пять и понял, что сделал глупость. Раз через эту нору я еще не пролезал – значит, я ползу по направлению от «Вертепа» – удаляюсь от него все дальше. Возвращаться обратно задницей вперед – совсем пропащее дело!

И в ту секунду, когда я уже хотел признаться себе, что я даже не тупиковая ветвь на теле человечества, а просто-напросто спиленная и выброшенная, в этот самый момент я услышал голоса. Не поверил сначала, поэтому не крикнул. И правильно – ведь неизвестно, кто это. Может, преступники, которых Кристинка привлекла, чтобы грабануть мою квартиру. Они залезли ко мне, все взяли и сейчас спускаются в подвал, чтобы удавить. Надо потерпеть и прислушаться… Они совсем рядом!.. Даже светлее, кажется, стало… Это мужики… Говорят на непривычном языке… По-арамейски!

Факел полыхнул прямо перед моей физиономией и осветил большой грот. Я заметил их – они заметили меня!.. И мы дружно вскрикнули. Напротив – человек десять. Все обмотаны какими-то занавесками, с хип-повскими сумками через плечо, рожи самые что ни на есть отчаянные, бородатые и патлатые. Секунду-другую они не знали, что бы такое сотворить по поводу нашей встречи. А я в этом отношении полностью зависел от них, потому что застрял и не мог двигаться назад. Движение вперед они могут истолковать как угрозу. Так что я, лишенный возможности маневра, с ужасом наблюдал за их реакцией. Главарь банды указал на меня и выкрикнул что-то непонятное. Непонятное для меня, а его подручный мгновенно схватил приказание на лету, сиганул ко мне и сунул к носу острие меча. Главарь резко спросил:

– Ты кто? Немедленно отвечай! Ты римлянин?

– Нет, я москвич.

– Это из северных колоний?

– Нет, ближе к центральной части России.

– Ты служишь наемником?

– Я… нигде не служу. Официально безработный.

– Ты нищий?

Этот вопрос привел меня в замешательство. Полгода назад он бы вызвал приступ депрессии, а сейчас даже возмущение разыгралось, но учитывая мое положение… Соврать не получится – я нормально одет. А признаться, что есть деньги, – так приставят ствол, поведут домой и оберут дочиста. Поэтому ответил уклончиво:

– На пропитание хватает.

– Так кто ты такой? На каннаима не похож. Ты служишь римлянам? Говори правду! – повысил голос главарь и даже топнул ножкой.

– Ни к каким римлянам я отношения не имею… Просто человек.

И тут меня сразила страшная мысль. Ведь все стены в конторе были в барельефах из античной жизни. А что, если главарь, спрашивая, служу ли я римлянам, намекает на то, что я хожу в «Вертеп»?

– Как ты попал в этот вертеп? – тут же прочитал мои мысли грозный следователь.

Пропал я! Пал жертвой войны букмекеров за клиентов.

– Я… Финал Лиги чемпионов. Друзья из «Нефтюга» затащили в «Остров сокровищ». Ну… заранее пришли. Время было… Все решили ради интереса поставить. Не ради выигрыша, а чтобы смотреть весело было. Чтобы поболеть. Я взял два «одинара» – «Манчестер» и «верх». Меня народ жалел в конце, а потом у меня на последней минуте два «доезда». И после этого я стал ходить в «Остров», потом в «Метлу». А когда рядом с домом открыли «Вертеп», то я сразу туда. Чтобы никуда не ездить.

Кажется, отмазался… Все помолчали. Потом тот, что с мечом, повернулся к главарю и сказал:

– Учитель! По-моему, он одержим бесами.

– Без сомнения! – горячо согласился главарь. – Но тогда мы должны попытаться помочь ему. Опусти меч. Как тебя зовут, чужеземец?

– Глеб.

Меня тронула смена настроения главаря, и я повнимательнее вгляделся в него, пока он обсуждал с товарищами диковинность моего имени. В его густых вьющихся волосах пробивалась седина, но слегка – основным фоном все равно был черный. Борода была совсем поседевшей, раздвоенной. Несмотря на полумрак пещеры, был заметен его румянец. Румянец, как у правильных подростков из букваря. Он постоянно поджимал губки и кривил маленький ротик, когда мои ответы казались ему туманными. И вообще походил на ребенка из школьного спектакля, которому приклеили бороду и насыпали пудры на волосы. И все они были в странных длинных прикидах. За два и один – артисты.

– Меня зовут Иоанн. Я милостью Божьей апостол Господа нашего Иисуса. А это мои братья.

Я понял, что это тот самый Иоанн с Апокалипсисом, про которого Юрок рассказывал, и в связи с этим обстоятельством чуть не описался от страха и восторга.

– Написал я, а он пребывал в Духе, видел все внутренним оком, – неожиданно ввязался в разговор единственный безбородый парень, стоявший за Иоанном.

– Пресвитер Иоанн! – взвизгнул апостол. – Умерь гордыню.

– При чем тут гордыня, учитель? Я сказал чистую правду, – оправдывался пресвитер. – Ты же не умеешь писать.

– Опять дерзишь, брат Иоанн. Господь велел почитать старших, а ты?

– Я еще как почитаю, учитель, – испугался пресвитер, – ты для меня закон во всем.

– И опять ты заблуждаешься, – уже более миролюбивым тоном заговорил апостол. – Для тебя не я законом должен быть, а благодать Господа. И вспомни Писание, что там сказано? Не называйте никого учителями… Так зачем ты идешь в Иерусалим, чужеземец? – вспомнил обо мне апостол.

– Я хотел пробраться домой из «Вертепа» через этот подвал. Я был с девушкой. Такая красивая… Правда, волосы растрепанные. Не следит за ними. Вы ее здесь не встречали?

– О женщина, сосуд греховный, – грустно запричитал Иоанн. – И ты, юноша, увлекся похотью очей? Бойся, слышишь, бойся Господнего гнева! Смотрите, братие, – обратился он к присутствующим, – вот во всей полноте козни Вельзевула, его действие на наивную и некрепкую душу!

Положение мое было совсем паскудное. Вперед я ползти боялся – вдруг апостолу что-нибудь не понравится и он велит кокнуть меня. И в то же время постоянно казалось, что за задницу того и гляди укусит неведомый хищный зверь. Короче, пора было делать выбор… И я решился в пользу Иоанна и его друзей.

– У меня нет оружия, – сказал я и попытался выкарабкаться.

– Э-э, да ты застрял! Дай мне руку, – предложил апостол и потащил с неожиданной для такого пожилого человека силой.

Я свалился в грот и тут же принялся отряхиваться.

– Тебе не стоит идти туда, – указал апостол в сторону одного из проходов, – лаз ведет в город. Мы пришли как раз оттуда. Но в Иерусалиме ужас! Этот город, где Содом и Египет и где Господь наш распят, этот город обречен. Там люди копаются в помойках, надеясь найти хоть крупицу съестного. Там от голода матери поедают детей, там разбойники стали властителями человеческих душ. Не пройдет и двух лун, – Иоанн закрыл глаза, словно готовясь перейти на стихи, – и Бог отдаст Иерусалим на растерзание язычникам. Римляне снесут храм, который сделался храмом золотого тельца. И посему ангел Господень повелел мне покинуть землю опустошения. И идти…

– Не ангел, а мы жребий бросили, – перебил апостола любитель точного изложения фактов пресвитер Иоанн. – Монетку бросили, – тише добавил он под укоризненным взглядом тезки-апостола, выдернутого из мира видений. – А я был против, и не я один, – уже совсем шепотом закончил пресвитер. – Если уж страдать, то до конца. Только претерпевший до конца спасется.

– Пресвитер! Ты от праха земного и совершенно не желаешь различать знамения с Небес. Умей во всем происходящем увидеть духовное. В падающей монетке можно и нужно узреть перст Божий! О, доколе буду с тобой мучиться, племя неразумное и жестоковыйное!

– Так вы тоже шпилеры?! – отряхнувшись, я вступил в беседу, выудив актуальное для меня – монетку для жребия.

– Опять бесы не дают тебе спокойно жить, – укоризненно заметил апостол.

– Да при чем тут бесы?

Меня начала раздражать его привычка постоянно третировать меня и юного пресвитера дурацкими бесами. Но тут же раздражение сменилось преклонением… Гениальная догадка прошпилила все мое нутро и заставила откашляться, потому что слюна выступила во рту и от волнения я забыл, как ее сглатывать. Я вспомнил, как Юрок утверждал, что апостол Иоанн видел будущее, даже написал Апокалипсис – про конец света. И сейчас он тоже влегкую переносится сквозь время – стоит ему только зажмуриться. А если он, особо не напрягаясь, может по будущему, как на метро кататься, то ему узнать результат того же «Маккаби» – плевое дело. Все равно что мне в лайвскор залезть. Тем более «Маккаби» тут под боком играет – из их епархии.

– Апостол Иоанн! Миленький! – Для подкрепления эффекта я упал на колени. – Прости меня, чушка бездуховного и грешника повапленного, – с языка летели неведомые слова. – Молю тебя, учителя благодатного, скажи мне, открой тайну будущего: как «Маккаби» в две тысячи пятом году сыграет в квалификации Лиги чемпионов? Хайфа – это здесь, рядом с вами, тут – в Израиле.

– О чем ты, безумный?

– Да о футболе.

– Что за странное слово?

– Это же игра. Ты должен знать, если видишь будущее. Две команды, одиннадцать на одиннадцать…

– Что такое ко-ман-да?

– Ну, коллектив людей. Много людей. – И тут до меня доперло, как объяснить. – Вот у вас, апостолов, тоже команда. Вас же было двенадцать? Да? Я в книжке про Леонардо да Винчи об этом читал. Было двенадцать, потом Иуда предал. Его на фиг. Выгнали! Дисквалификация. Пожизненная. Вот как раз и осталась футбольная команда – одиннадцать игроков. И столько же у соперников. И еще мяч у вас. Мягкий. Шар! Такой круглый. И ворота… Ну, апостол, понимаешь, о чем я?

– Чего ты хочешь от нас?

– Ну так что? Может, взять «чистый» «Маккаби»?

– Всякий имеющий надежду на Бога очищает себя, так как Господь чист. А твое чело испачкано – оно загажено испражнениями торжествующих бесов, – мрачно изрек Иоанн.

– Ну не счет, так хоть «верх» или «низ» будет? А?

– Мы от вышних – от горних. Ты от нижних – от дьявола.

– Почему вы не хотите мне помочь?! Я отдам половину выигрыша в детский дом. Хоть про угловые скажите! Ради всего святого! Умоляю! Ну, апостол, дорогой, родненький! Ну вопроси ангела угловых? – Я решил ублажить Иоанна привычной ему терминологией. – Узнай, он тебе не откажет. Сколько будет угловых?

– У угловых нет ангелов, – жестко отрезал Иоанн. – У твоих угловых лишь бесы. Господь сглаживает углы, и кривое деалет прямым.

Я отряхнул колени. Унижаться дальше не имело смысла. Апостол безжалостен!

– Учитель, – обратился к Иоанну пресвитер, – к чему ты тратишь драгоценное время на этот сосуд греха? Брось его и пойдем скорее. Не ровен час услышатримские лазутчики. Нас ждут братья в Эфесе. К чему метать бисер перед свиньями?

– Се – человек! – нравоучительно заметил Иоанн. – Человек, а не свинья. Хотя в нем и затемнен образ Божий. Но он в нем все-таки есть… Где-то там, внутри. Он еще сам об этом не догадывается. Но ты, наверное, голоден? – вдруг участливо встрепенулся Иоанн в мою сторону. – Дайте ему краюху хлеба.

– Учитель, – вступил в разговор ученик, который не поднимал глаз и застенчиво переминался с ноги на ногу, – ты готов отдать последнее злобному язычнику. Он, может, шпион… Заслан римлянами. А у нас хлеба только на два дня. Сейчас все вокруг разорено – в селениях нет ни крошки. А ты так расточителен.

– Кто-нибудь еще думает так же, как он? – поинтересовался Иоанн.

– Да, мы согласны с братом Фомой, – закивала патлатая братия.

– О безумцы! Если вы будете святы, то Господь даст всего в избытке: и хлеба, и воды, и сыра, и меда. Вы – жестоки. Вы ближнего своего готовы смешать с золой и пылью! Но кто знает, где в Царстве Небесном окажетесь вы и где он? Может, вы, находясь в геенне огненной, будете просить его смочить палец и коснуться ваших клеветливых языков, чтобы унять адский жар? Кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет.

– Мы знаем, куда идем, – в Эфес.

– О род развращенный! – застонал Иоанн. – Светильник души есть око. Может ли слепой вести слепого? Не оба ли упадут в яму? Превозношением занимаетесь, непутевые. А я вот вижу, как он дойдет до пропасти, а потом преобразится. Вы не видите, потому что лукавый законопатил ваше внутреннее око. А ведь этот чужеземец знает о том, что я написал Апокалипсис. Читал ли ты его? – участливо обратился ко мне Иоанн.

– Нет, но мне вкратце пересказывали его содержание, – соврал я.

– О, тогда у тебя будет возможность получить огромную духовную пользу. Пресвитер Иоанн, дай ему один из списков. На греческом – его лучше знают в империи.

– Учитель! Что ты делаешь?! У нас осталось всего два пергамента. Я так кропотливо переводил, переписывал. Я вложил в него столько труда. И ты готов отдать его этому необрезанному блуднику…

– Ах, вы так? Тогда я именем Господним приказываю отдать чужеземцу список, а не то я…

У меня создалось впечатление, что апостол Иоанн специально говорил наперекор. Из детского чувства противоречия. За один и семь – из противоречия. Проверяя их терпение. А они вовсю загалдели и заартачились. Некоторые сделали такое телодвижение, как будто собираются рвать на себе одежды. Но шантаж не прокатил… Иоанн дожидался, пока все утихнут, скрестив руки на груди и обиженно выпятив губки.

– Если так, то идите в Эфес одни, а мы с чужеземцем остаемся здесь, в вертепе. Я не хочу быть вашим наставником. Ваш наставник – дьявол.

– Учитель, я только…

– Я не желаю слушать оправдания. Покайся, а потом уже будем с тобой разговаривать.

– Учитель, мне не в чем каяться.

– С гордыни начинал и сатана.

– Прости, учитель, но…

– Прощаю. Отдай ему пергамент! Тот, что на греческом.

– Но, учитель, у нас тогда вообще не останется свитка с переводом!

– Делай, что говорю!

Пресвитер Иоанн нехотя (за один и девять – не смирившись внутренне) извлек из-за спины две здоровенные палки, на которых рулонами была накручена жесткая бумага, и протянул мне.

– Дай ему и тубу. Подумай сам, как он понесет Апокалипсис в руках?

– Хорошо, учитель, как ты скажешь, так и будет.

Пресвитер дал мне тубу из кожи с крышкой и на ремне, чтобы носить ее за спиной. Она отдаленно напоминала футляр для хорошего дорогого виски.

– И кусок хлеба дайте…

– Учитель, может, ограничимся только духовной пищей?

– Не-е-е-ет, – топнул ножкой в изящной сандалете апостол Иоанн, – обязательно дайте ему кусок хлеба. А то я не поведу вас в Эфес!

– Даю-даю, учитель, только оставайся с нами. Куда же мы без тебя пойдем? Никто, кроме тебя, не знает глаголы вечной жизни и путь в Царство Небесное. Прости нас, мне было жалко своего труда.

– Несмышленые! Это к вящей славе Господней! – уже снисходительно укорил свою ребятню апостол. – А тебе, чужеземец, советую сдаться римлянам. В этом нет никакого греха, ибо они представляют законную власть, данную нам от Бога. Мои соотечественники подняли бунт не ради веры, а ради гордыни. Римляне это понимают и рады принять раскаявшихся. Иди вот этим узким туннелем. Он выведет тебя к их лагерю. А мы пойдем проповедовать от края земли и до края.

– У земли нет края, апостол. На это даже с минус десять ставки не принимаются.

– Опять бесы гордыни побуждают тебя нести околесицу, но это все временно… Вообще все временно… Только любовь вечна!

– А почему ты сам не сдаешься римлянам?

– Потому что это станет задержкой в нашем пути.

Святые братья ждут нас в Эфесе. Они давно ждут. Мы терпели до последнего. Вся община уже перебралась в Пеллу. Намного раньше. А мы ждали чуда – не уходили. Пока знамение, – тут Иоанн покосился на пресвитера, – пока знамение Божье не указало нам, что город не удержится и по пророчеству Иисуса нам следует его оставить. Не пройдет и двух лун, как город, побивающий пророков и отвергший Спасителя, этот город падет перед царями земными и обратится в прах и пепел.

– Хорошо, сдамся римлянам. Спасибо вам. Хотя, конечно, вы могли бы меня осчастливить по-настоящему, но не захотели – про «Маккаби»…

– Запомни, счастье внутри тебя. Никто со стороны тебе его не даст. Понял?

– Понял. Прощайте!

– До встречи в Небесном Иерусалиме, – весело выкрикнул Иоанн и повел своевольную ватагу в широкий проход.

И тут я сообразил, что пожал руку такому успешному во всех отношениях мужику! Знаменитому! Суперстару! Все его слушаются. Знает наперед, что будет. Настоящая историческая личность. Про таких в учебниках и научных трудах пишут. Он даже покруче Ленина. Да он вообще круче любого, кого я знаю. Даже, наверное, круче Абрамовича. Теперь, после того, как он мне руку подал, такой фарт попрет! Вместо Кристины я провел ночь с апостолом Иоанном. Нехилая замена!