Текст книги "Песнь Велиала"

Охотник на ведьм, психиатр и монах ехали по ночному городу в машине Марка. Путь их лежал в один из ночных клубов Москвы. По заверению отца Олега ехать им нужно было совсем в другую сторону, даже не в Москву. Монах утверждал, что всю жизнь кроме видений он ощущал еще чувство странной тяги к брату. Вместе им находиться было очень тяжело, и они даже чувствовали себя нехорошо. Но чем дальше они отдалялись друг от друга, тем больше их друг к другу тянуло, по крайней мере, отца Олега к Владу. Он просто чувствовал, знал, куда нужно пойти, куда повернуть, чтобы найти брата. Как говорил отец Олег, в детстве они даже в прятки так играли. В Москву же трое приехали из-за Берсерка. Он говорил, что раз Зодчий Теней хочет призвать Азатота, то ему определенно понадобятся ворота – не важно, призовет он демона или сам вторгнется на его территорию. Портал нужен будет, так или иначе. А чтобы помешать ритуалу, разрушить ворота между мирами, нужны некие вещи, которых у Тамплиера нет. Именно за ними и отправлялись трое.

– Так все же, куда мы едем? – в очередной раз спросил Марк. – В том, что в какой-то клуб, я понял. Там колдуны собираются?

– Не совсем, – возразил Берсерк. – Этот клуб, как и еще один московский, один петербургский и еще несколько в разных городах России принадлежит успешному бизнесмену по имени Артур. Помимо неплохого бизнеса, эти ночные клубы – прибежище, резиденция и коммуна всех вампиров, на которых не объявлена охота. Артур – их старейшина и самый сильный из вампиров, не нарушающих Запрета. А едем мы туда потому, что вообще вампиры – неплохие колдуны. А такие сильные вампиры, как Артур, всегда являются хорошими магами. А стало быть, у него, скорее всего, есть то, что нам нужно.

Парковка для автомобилей была полностью заставлена машинами, но Берсерк, не очень-то церемонясь, смело пристроил Ауди почти полностью на тротуар. Огромная неоновая вывеска короновала стену здания, именуя клуб «Дворцом». Развлекательный центр с пятью кинозалами, боулингом, бильярдом, двумя отдельными спортбарами и самим ночным клубом с лучшими танцполами, с самыми зрелищными стриптизами и рингом для боев смешанного стиля – был весьма прибыльным бизнесом. Многие звезды шоу-бизнеса посещали этот весьма респектабельный клуб, даже не подозревая, что за существа окружают их. Свое же истинное лицо вампиры обличали лишь на «закрытых вечеринках», которые бывали во «Дворце» весьма часто. И именно тогда ночи в клубе превращались в кровавую развратную вакханалию, проходившую, однако, без человеческих жертв. Сам Артур, будучи довольно крупным бизнесменом, для всех своих партнеров являлся темной лошадкой, тихой и таинственной, как смерть, и столь же успешной. Многие причисляли его к криминальному миру, хотя и столь же многие знали, что Артур далек от мафии как от луны.

Когда трое вышли из зеркального лифта, привезшего их на этаж, где располагался клуб, перед ними открылся широкий коридор. Он был выполнен в некоем сочетании средневекового камня и зеркал, что вместе с тяжелым красным потолком придавало коридору некий мистицизм и обманность. По стенам коридора висели тяжелые фонарные светильники, а у двустворчатой двери, окованной чугунной решеткой, стояли двое амбалов в черных костюмах и с рациями.

– В клуб нельзя, – преградил дорогу один из охранников. – Сегодня закрытая вечеринка строго по приглашению.

– Ты что, не узнал меня? – глухо бросил в ответ Берсерк и вопросительно кивнул. – Насколько я помню, мне открыты все двери во «Дворце».

– Да, – тяжело произнес вампир, явно сомневаясь и нервничая. – Но ведь ты не один. Я не знаю этих людей. К тому же… – охранник понизил голос. – Он – священник.

– Они со мной, – заверил Тамплиер. – Мне нужен Артур. Мы поднимемся к нему. Просто позвони ему и спроси разрешения пропустить нас. Давай.

Немного растерянный, вампир поднес рацию ко рту и стал вызывать Артура, называя того Господином. Объяснив суть вопроса и получив разрешение впустить посетителей, охранник сказал:

– Заходи, Берсерк. Твои люди тоже могут войти. Только не отпускай их от себя и соблюдайте правила. Куда идти – ты знаешь.

Ничего не ответив, Тамплиер вошел в открытую вторым охранником дверь, и отец Олег с Марком поспешили за ним. Коридор еще продолжался несколько метров до того, как превратиться в четырехзальный клуб, залы которого были соединены галереями и подвесными мостками второго этажа клуба. И пока трое шли по коридору, Берсерк успел сказать:

– Здесь вампирская вакханалия проходит. Может быть мерзко, страшно, дико – как угодно. Ничего не бойтесь, идите прямо за мной. Что бы вам не говорили и не показывали, вас не тронут, по крайней мере, пока вы со мной.

Когда трое вошли в зал, Марк буквально впал в ступор от увиденного. Та мерзость и тот ужас творившегося там не поддавались никакому описанию, и даже самый болезненный извращенный ум едва ли мог выдумать всего там происходящего. Вообще залы были выполнены все в том же камне, зеркалах и пурпуре. Только на стенах висели факелы, а сами залы были двухэтажные, второй этаж которых был выполнен в виде кованых мостков и площадок. Тяжелая культово-хоровая музыка оглашала каменные залы, по полу стелился зыбкий туман с примесью наркотического порошка, и дьявольские отблески, вспышки и разноцветье дорогой светомузыки озаряли клуб. Но не это производило такое впечатление, по крайней мере, на Марка – не это. Вампиры были повсюду – на полу, на сцене, на столах, на мостках, в баре, на бильярдных столах… По сути, занимались они несколькими вещами – грязным сексом, употреблением наркотиков, всяческими извращениями и издевательствами – друг над другом и над животными (собаками и кошками). Одни придавались жуткому разврату – повсюду большими группами, друг с другом, не разбирая ни возраста, ни пола, с животными, с предметами. Другие кусали и терзали друг друга, животных, привязанных к столам, стенам, подвешенных на специальных цепях. И те и другие мазались кровью животных и кровью, налитой в специальные кувшины. Они пили ее, слизывали с самых гнусных мест и вытворяли такие вещи, что не укладывалось в голове. Вой бедных терзаемых животных глушила лишь сатанинская музыка, ровно как глушила она и стоны, рычания, смех и пыхтения вампиров. Жуткий запах стоял в залах, а наркотический дым, стелившийся по ногам, пряно кружил и вздергивал сознание, опуская его затем в круговерть дурмана. Страшные лица упырей, бескровные, с пустыми глазами, плясали перед троими свои демонические пляски. И стоило людям пройти мимо кого-нибудь из вампиров, как те скалились, хрипели, зияя окровавленными ртами, бросали богохульные проклятия, выделывали самые гнусные телодвижения. А иные даже почти кидались на троих, останавливаясь со страшными стонами и ломками в шаге от тех.

Надо сказать, Марку было нешуточно страшно и мерзко от всего увиденного. Отец Олег, войдя в клуб, старался не смотреть ни на какие из тех мерзостей, что творили упыри. Он только тихо молился, беспрестанно перебирая в руках монашеские четки с распятием и то и дело осеняя себя святым крестом. Именно отец Олег и вызывал у вампиров самую большую ярость и возмущение, хотя подойти к нему они не решались на то же расстояние, что и к Тамплиеру.

Пройдя два зала, Берсерк, а с ним психиатр со схимником, остановились у большой колонны, внутри которой на самом деле был лифт. Видимо, над дверьми лифта была камера, а сам лифт управлялся откуда-то еще, так как двери его сами открылись, а после лифт сам повез троих наверх. Когда зеркальные полукруглые двери его открылись, трое оказались непосредственно в покоях Артура. Это был огромный кабинет, совсем не обремененный даже чуть-чуть лишней мебелью. Выполнен он был все в том же стиле, хотя был более простым и строгим.

Хозяин «Дворца» встречал гостей, стоя к ним спиной, созерцая в огромное окно великий, древний ночной город. Облачен он был в брюки и длинный неклассический сюртук. Вид у Артура был внушительный, хотя осознали это Марк и отец Олег лишь тогда, когда вампир повернулся к ним лицом. Роста выше среднего, худой, с довольно смуглой, изрезанной морщинами кожей и седоватыми волосами. Лицо вампира было сухим, несколько усталым. Запавшие щеки, заостренные черты, бледная, сухая кожа, тонкие губы… Но что придавало ему незабываемый вид, так это его глаза. Свои черные очки он держал в руке, увенчанной длинными, но не безобразными ногтями. И глаза его ничто не закрывало. Было ясно, что упырь был абсолютно слеп, так как глаз его вовсе не было. Две изуродованные шрамами глазницы зияли перед вошедшими, лишь частично прикрытые веками. Видимо, кто-то когда-то давным-давно вырезал ему оба глазных яблока, и это был явно не хирург. Вел себя вампир очень степенно и, как показалось Марку, достойно.

– Что привело тебя во дворец? Никто из нас не нарушал Запрета, – говорил вампир неторопливо, словно зная себе цену. Голос его был глубокий, хриплый, какой-то «внутренний», полу рычащий. Говорил он не злобно, но сам его голос разливался по сознанию каким-то неведомым первобытным и мистическим страхом. – Ты знаешь. Тебе здесь не рады. Ты приходишь забирать наши жизни. Но сегодня я этого не позволю. Мы не нарушали запрета.

– Не нужно речей, Артур, – ответил Берсерк, выйдя из лифта, но не приближаясь к стоящему около окна упырю. – Я забираю ваши жизни, когда вы забираете человеческие. Но сегодня я пришел с миром. Ты поможешь мне в одном деле.

– Неужели? – сипло проговорил вампир, повернувшись лицом к своим гостям. – Что-то я не припомню случая, когда вы помогали нам.

– Это потому, что вы – порождение зла, – ответил Берсерк совершенно холодно. – Вы пьете нашу кровь.

– Волки тоже едят овец, – втянув носом воздух, покачал головой вампир. – А люди не только разводят овец, чтобы есть, но и охотятся на волков ради удовольствия. Мы такие же, как и вы, только, увы, люди считают, что никому не позволено быть выше их! А ведь, по сути, все должно быть наоборот…

– В отличие от других твоих братьев, ты был гораздо умнее, – сухо сказал Тамплиер. – Ты смог понять, что единственный путь – это путь мира с людьми. Мирок, который ты создал – просто утопия.

– Утопия? – иронично произнес Артур и подошел почти вплотную к троим. Походка и движения его были уверенные, будто он и не видя знал, что происходит вокруг. – Как можешь ты судить об этом, человек?

Внезапно Марк заметил, как все вокруг как-то поменялось. Вроде бы, все было как всегда, но одновременно совсем иначе. Не изменившись ни в чем, стены одновременно стали словно живые и объяснить или описать это было невозможно. Каждый камень, каждая вещь, каждое колыхание воздуха было словно живым, мыслящим и осознанным. И особо Марка привлекла луна в окне. Все еще круглая, словно блюдце, необычайно огромная, низкая и кроваво-красная. Такой луну Драгомиров видел всего несколько раз. Но сейчас все было еще привлекательнее и таинственнее. Луна словно разговаривала с Марком, так сладко, порочно, таинственно и беззвучно. Она манила своим багровым холодом, звала, приковывала. Невозможно было описать чувства и было ясно, что что-то колдовское и сакральное таится за ними. И сам город, стрелявший в ночь дробью огней, показался Драгомирову совсем иным. Не темным, пустынным и страшным, а шевелящимся, до предела знакомым и словно вывернутым наружу. Не понимая своих чувств, Марк словно знал все обо всем в этом ночном городе, видел и чувствовал всех его обитателей, знал, где они, и что они есть. И какое-то странное, мистическое, сексуально-тлетворное, сладостно-мучительное, блаженно-болезненное, упоенно-злобное и запретно-сладкое чувство разливалось по всему его сознанию и телу. Но тут же все истлело, обратилось и поменялось. Стены стали серые и глухие, словно заперев Марка в остроге своего мертвого камня. Луна выцвела и истлела, изливая с высот своих мертвенный, одинокий холод и наполняя душу безотчетной пустой злобой. И город за окном словно погасил свои огни, возводя к пустому черному небу цитадели слепых стен. Теперь он был похож на безводную пустыню с мертвой, потрескавшейся землей, хотя внешне, вроде бы, не изменился. Такой пустой, такой чужой, такой злобный и беспощадный, город вызывал лишь страх и ненависть. Сам воздух вокруг Марка словно бы стал туманом, тоскливым и холодным. И страшное чувство метастазами своими разъедало все тело и дух Марка. Первородный страх загнанного ягненка, беспощадное и необратимое одиночество, чувство ничтожества и отвергнутости, неистовая слепая злоба, ненависть, перерастающая в садизм, жуткое запретное желание и безудержная зависть разрывали Драгомирова в клочья…

Голос Артура прозвучал зыбко и холодно, развеяв без следа колдовское наваждение:

– Был ли ты среди нас, чтобы судить о нас? Видел ли ты этот мир глазами вампира? Знаешь ли, что мы чувствуем, испив нектары жизни? Ведаешь ли, каков голод вампира? Ни одно колдовство и наваждение не передаст это чувство человеку. Утопией ты называешь существование в мире с ненавистными нам существами. В нашей «утопии» мы не пьем кровь собак и свиней, не пьем «донорские консервы». Там мы вгрызаемся в живую плоть, терзая и мучая ее, там мы пьем горячую кровь, в которой жизнь еще прости пощады…

– Довольно, – не громко, но властно приказал Тамплиер. – Когда тебе надоест это существование, можешь променять его на жизнь твоих братьев, чьи сердца я пронзил своим атемом2727
  Вообще, общеизвестное убиение вампира осиновым колом, согласно фольклору, не является единственным. Согласно народным поверьям, освященный меч, кинжал, лопата могильщика, серебряная пуля или кол также уничтожают вампиров.


[Закрыть]. Я буду тем, кто заберет твое мертвое существование.

– Когда-нибудь у тебя будет шанс на это, – пообещал Артур. – Люди уже убивали меня, точнее думали, что это так, – вампир поднес палец к глазам. – Только ни у кого не получилось. Даже у двух храбрых паладинов, забавы ради вырезавших мне глаза, – Артур страшно улыбнулся.

– Но пока ты мне не враг, – переменил тему Берсерк. – Помоги мне.

– Я не стану помогать тебе, – покачал головой Артур и снова отошел к окну. – Ты в моем доме и смеешь мне приказывать? Не делай этого.

– Ты знаешь про колдуна по имени Зодчий Теней, – словно не обратив внимание на предостережение вампира, продолжил Тамплиер. – И, возможно, тебе известно, что он хочет призвать великого Азатота. Мне нужны камни и печати, которые не позволят открыть Врата.

– Ты забыл? – спросил Артур, не поворачиваясь. – Я – вампир, мне не очень много дела до человеческой расы. Хотя то, что задумал Зодчий Теней, принесет большие изменения в этот мир. Возможно, я и помогу, если ты хорошо меня попросишь.

– Паладин Ордена Падшего Во Имя никогда не склонится перед нежитью и не станет нежить умолять, – твердо ответил Берсерк. – Не гневи меня, вампир. Помоги мне в этом деле, – голос Тамплиера звучал как-то угрожающе.

– Или что? – оскалившись, улыбнулся Артур, повернув голову через плечо.

– Ты хочешь поспорить со мной, вампир? – голос охотника на ведьм звучал уже грозно и предостерегающе.

– А хочешь ли этого ты, человек? – страшно прорычал вампир, и сердце Марка затрепыхалось, словно тряпка на ветру. – Не забывайся, смертный. Я – Господин! Я хожу по этой земле вампиром уже шесть веков, пять с половиной из которых я пил вашу горячую кровь.

Теперь слова и голос вампира звучали действительно страшно и угрожающе. Казалось, сам нечеловеческий голос Господина искажал сущность пространства злой властью и силой своей.

– Дай мне камни, или шестого века ты не переживешь, – неистово зарычал Тамплиер, и голос его прозвучал еще более грубо и страшно, чем когда-либо.

Все, что произошло дальше, было словно в страшном кошмарном сне. Сам воздух, сами стены и пол – все мгновенно переменилось в комнате. Все словно бы стало истрепанно-ветхим, исказилось, сгнило. Серый воздух заколыхался и мистические непонятные заклинания едва слышно опутали все вокруг, будто сотни голосов шептали на ухо какие-то жуткие, неясные слова.

Как-то неправдоподобно медленно вампир подпрыгнул в воздух метра на два. Расставив руки со скрюченными пальцами в стороны, он на секунду застыл в воздухе. Лицо его было абсолютно белым, ровно, как и губы. Рот его был искажен в нечеловеческом оскале. Мертвенно-бледный, Артур словно излучал тьму вокруг себя. Секунду спустя, вампир резко опустился вниз, сильно ударив правой ногой в пол, как-бы топнул, приземлившись. Мощный удар ноги проломил кусок пола, и трещина тут же разошлась по всему полу, разделив ноги Берсерка и широко их раздвинув. В следующее мгновение вампир, словно левитируя, моментально подлетел к Тамплиеру. Колдовской шепот и оцепенение нарушали лишь слова святой молитвы «Да воскреснет Бог». Причем, звучали они как-бы издалека, извне, но все больше крепли и прояснялись. Молитву читали Берсерк и отец Олег вместе.

В следующий миг все словно истлело и провалилось, и Марк обнаружил, что комната стала прежней. Вампир стоял сзади Тамплиера, обхватив его за плечи и склонившись над его шеей. Рука Берсерка была заломлена назад, и острие кинжала касалось груди вампира, четко по сердцу. В другой руке Тамплиер держал пистолет, заблаговременно заряженный серебряными пулями с распятиями на них.

– Не искушай меня, человек, – прошептал Артур на ухо охотнику на ведьм.

– Не угрожай мне, вампир, – ответил Берсерк.

– Я дам тебе то, что тебе нужно, человек, – отходя, промолвил вампир. – Но больше никогда не приходи ко мне за помощью. В следующий раз я не буду говорить, а пролью на тебя свой гнев.

Господин подошел к одной из стен, отворил дверцу сейфовой консоли, искусно замаскированную под очередной облицовочный камень и набрал код. Механизм щелкнул, и дверца большого стенного сейфа отворилась. По сути, сейф этот представлял из себя целый маленький чулан, в котором Артур хранил все самое ценное. Зайдя внутрь на несколько секунд, вампир вышел с маленькой шкатулкой сферической формы из полированного черного оникса. Господин протянул шкатулку Берсерку, и тот открыл ее. Внутри находился великолепный черный камень карата на четыре, сверкающий, безупречной классической огранкой.

– Черный бриллиант, заговоренный мной лично три века назад, – произнес упырь с некой гордостью и восхищением самим камнем. – Он ломает любые ворота между мирами, рушит любые руны и ритуалы для воздвижения таких врат, попадая в окружения таковых. Теперь уходи, смертный. И больше никогда не возвращайся…

– Я благодарю тебя, – довольно сухо произнес Тамплиер. – Ты помог мне и можешь быть уверен, моя нога не переступит твой порог, пока вы не прольете нашу кровь. Прощай.

Берсерк уверенно развернулся и пошел к лифту. Марк и отец Олег последовали за ним.

Глава четвертая
Следы на песке

Спальная комната Драгомирова была холодной и пыльной. Самая сокровенная семейная комната, прежде такая теплая, дорогая и умиротворенно-блаженная, уже давно была для Марка пустой, одинокой и лишь хранящей болезненные до слез воспоминания. Кровать давно уже была слишком широкой для Драгомирова, а холодная простыня вокруг Марка каждое утро резала его сердце словно ножом. Все вокруг, все в этой проклятой квартире, все в этом проклятом несправедливом мире было слишком связанно с его родной, любимой Викой, чтобы доставаться лишь ему. И Марк ненавидел этот мир, и особенно ненавидел сам себя, за свое ничтожество, за то, что ничего не может исправить…

Полоска фонарного света из высокого окна делила кровать и всю комнату поперек на неравные части. Безнадежные немые слезы стояли в глазах Марка, и он молча лежал, не в силах заснуть в своей постели, чтобы скорее скоротать тяжелую, страшную ночь. Отец Олег и Берсерк спали в других комнатах. Внезапно Марк почувствовал, как вся тяжесть, вся боль, все одиночество и страдание мягко и бесследно испарились из его уставшей души. Сразу стало легко и беззаботно, и так спокойно, словно никогда ничего страшного не происходило в его жизни. Слезы и те иссякли в его глазах, и какое-то светлое чувство согрело и осветило Марка изнутри.

– Не грусти, Марк. Отдай свою печаль мне, я приму твою боль и разделю с тобой твое одиночество, – мягкий голос звучал столь же доброжелательно, как и тогда, под стенами монастыря. И голос этот, словно сам собою излечивал от страданий и тягот.

– Ты… – начал Марк, но голос перебил его.

– Увы. Ты прав. Я, как и Иисус, могу исцелять и помогать одним только словом. Но, увы, я известен только тем, что якобы искушаю и лгу, неся лишь злобу и ненависть. Надеюсь, хотя бы ты вспомнишь меня не таким…

Силуэт тихо встал со стула в углу комнаты и прошел к окну. Фонарный свет не попал на его лицо, но бледное лунное сияние хорошо осветило демона. Печально отрешенный, бледный. Молодое, красивое лицо его смягчала чуть-чуть рассеянная улыбка. А глубокие, очень добрые серые глаза смотрели прямиком на луну, мечтательно и очень печально.

– Странно, правда? – обернувшись к Марку, спросил демон. – Дьявол, и как сын Божий – Иисус. А ты тоже веришь, что Христос был сыном Божьим? Ты ведь знаешь, конечно, что некоторые секты не принимают догмы, принятые на Никейском Соборе и считают Иисуса лишь пророком… Да ведь и не разобрать человеку на самом деле, где истина, а где ложь. Ведь все – суета сует, как говорил Екклисиаст, и это – истина. Все мы обмануты тем или иным. И меня оболгали и могли оболгать и самого Иисуса Христа, все – суета в этом мире и дело рук людей… Хотя, конечно, Иисус – есть сын Божий, ведь так? Все мы дети Господа единого, все.

– Тебя сложно понять, – признался Марк, сев на постель. – Ты говоришь словно бы и за и против. Скажи прямо – кто был Христос?

– Что есть слова в мире лжи и мистерий, – вздохнул силуэт. – Что проку в обрывке истины посреди Вселенной заблуждений и веков путаницы. Нет проку в правде и для тебя. Изменится ли твоя вера в Бога, если я назову Иисуса пророком? Ведь не Иисус обманул бы тебя, а церковь, люди, мир, стоящий словно воздушный замок. Или окрепнет твоя вера, если я подтвержу Евангелие? Вопрос ведь даже не во всем этом. А в том, что веры у тебя нет, как никогда и не было.

– Нет, – возразил Марк, смотря в лицо демону. – Я верю в Бога, определенно.

– Конечно, не веришь, – печально покачал головой демон. – Ты знаешь, что он есть. Это не то же, что верить. К тому же, ты никогда не понимал главного смысла и главной идеи этой веры. Всепрощение, любовь к своим врагам… Иисус бы заповедовал тебе возлюбить того пьяного водителя, который даже не остановился, сбив твою жену. Я никогда этого не понимал до конца, увы. Что здесь есть добро? Ответить добром на зло, поощрив зло тем самым? Прости, что завел эту тему. Я знаю, что ты со мной в этом согласен. А может все гораздо проще? Может быть, просто опять виной всему обман и мистерия людей, писавших книги и собиравших соборы?

– Что ты этим хочешь сказать? – настороженно и увлеченно спросил Марк.

– Что этот мир – есть вуаль и суета сует, – отвернувшись к окну, сказал демон. – Ты всего лишь человек. Открыв все тайны мира, я обдеру все тени с грешной земли. А свет без тени может и спалить. Иными словами, пока ты не готов. Быть может, не станешь готов никогда. А я не хочу вредить тебе. Ведь я просто философ, а не повелитель зла.

– А не просто ли ты интригуешь меня? – почему-то смутился Марк. – Я же никогда не был действительно верующим, никогда не отрицал сверхъестественное. А, стало быть, меня вряд ли шокирует узнать, например, что в действительности «эпос о Гильгамеше»2828
  «Эпос о Гильгамеше» – древнеассирийская поэма, в которой повествуется о неком Утнапиштиме, спасшемся от Великого Потопа на судне. Когда через шесть дней и семь ночей вода сошла, Утнапиштим высадился на горе Ницир.


[Закрыть] был прототипом предания о Ное, или что пирамиды в Гизе возведены атлантами или инопланетянами, или что-либо еще…

– Возможно… – мягко улыбнулся демон, но улыбка эта почему-то показалась Марку скорее мудрой и даже страшной, нежели доброй. – Возможно, что тебя и не обескуражит самая разоблачительная правда про предание о Ное, Утнапиштиме, шумерском Заусурде, предупрежденном о потопе богом солнца Уту, или о боге Вишну, предупредившем человека (Ману) о потопе и велевшем взять по паре всего живого и растительного на свой корабль. Возможно, тебя не поразит истина о предназначении и элементарном секрете пирамид Гизы, или комплекса Теутуакано. Возможно, ты примешь как нечто простое карту и предназначения дольменов, Стоунхенджа, идолов острова Пасхи. Возможно, ты примешь правду об Атлантиде и цивилизации атлантов, познаешь истину Шамбалы*… Познаешь несуществующий Город Столпов Ирем, побывав, однако, в котором Альхазред написал Некрономикон. Быть может, ты сможешь принять затерянный Эдем, охраняемый херувимом с огненным мечом. Может быть, ты сможешь постигнуть таинство простоты черных и белых дыр, червячных проходов в космосе, познаешь бесконечность Вселенной, постигнешь простоту загадочных НЛО и квакеров. Возможно, ты сможешь даже принять существ, делящих с нами эти миры, или постигнуть тайны Древних, увидев Темные Звезды… А, быть может, нет. Но даже не это имеет главное значение. Важно то, что ты не сможешь смириться и принять всей правды, как бы ты этого не желала. Потому, что правда куда более проста и далека от любой догадки людей, нежели можно это представить. По крайней мере, пока ты не захочешь принять ее, как не захотел бы принять то, что абсолютно все те загадки и тайны, которые тебя когда-либо волновали, все теории и догадки не имеют и малейшего отношения к элементарной правде мира. Ты не захотел бы принять истину, как не захотел бы узнать, например, то, что умерла отнюдь не твоя жена, а ты сам. Что, к примеру, нет ни добра, ни зла, а есть один лишь единый закон, что солнце, земля, любимые тобой люди – есть ничто иное, как плод твоих мечтаний и субъективных представлений. Ты не захотел бы узнать правду, как не пожелал бы узнать, что нет и никогда не было ни Бога, ни меня – демона, ни людей, ничего другого, а был один лишь ты – всемогущий и вечный, создающий каждый раз для себя самого миллиарды событий и персонажей, но не ведающий, как управлять своей силой, – демон на секунду умолк, а потом печально продолжил. – Я прав? Увы. А ведь, быть может, что-то из того, что я сказал и есть великая истина… Или часть правды содержится в каждом сказанном мною слове… Или каждое из них так же далеко от действительности, как далек от нее известный тебе мир.

– Твои слова дали мне больше вопросов, нежели ответов, – признался Марк. – Ты насторожил меня и обеспокоил. Теперь сомнение будет моим спутником почти в каждом деле. Но я хотел тебя спросить…

– Ш-ш-ш… – прижал палец к губам демон. – Ты слышишь, как поет луна в ночном небе? Прости, что я обеспокоил тебя, – демон приблизился к Марку и положил ладонь ему на голову. Рука демона словно бы и не коснулась Марка, будто бы лишь передав ему нечто доброе и напоминающее мягкое колыхание теплого ветра. – Сейчас все твои тревоги и сомнения уйдут. Ночь в самом разгаре. И кавалькады духов проносятся над нашими домами. Не будем им мешать. А об остальном поговорим потом. Не бойся, я не покину тебя, не обману, не предам. Я приду, когда тебе станет тяжело, и меня не нужно просить или звать. А сейчас ты уснешь. И ни тревога, ни тоска, ни боль, ни воспоминания не потревожат тебя. Ты уснешь благодатным сном, отдохнешь, наберешься сил. И никакие тревоги не проберутся в твои сны, я даю тебе слово. Отдыхай и не бойся ничего…

Голос демона звучал мягко-мягко, доброжелательно, заботливо, но в то же время чуть-чуть печально. Мысли Марка окончательно очистились от тревоги и тяжести, и он мирно, блаженно и благодатно-спокойно заснул. И сон его не тревожило ничего, как если бы тот стерегла его любимая и безвозвратно ушедшая Вика…

Двадцать годами раньше. Теплое, хотя и не жаркое июньское солнце пробивалось сквозь легкий, хотя и довольно плотный тюль большого окна. Само окно было настежь распахнуто, и занавески колыхались под дуновением теплого тихого ветра. Откуда-то с улицы, возможно, из окон соседнего дома, доносились звуки работающего телевизора, вещавшего какие-то новости. Новости мешались с цоканьем чьих-то каблуков по асфальту и мутным рычанием проезжавших машин. Но ничего из этого не могло заглушить пения каких-то невидимых птиц и громкого щебета воробьев на тополях, высившихся за окнами. В просторной спальне было свежо и свободно, в комнате не было ничего лишнего. И только одежда и нижнее белье, разбросанное повсюду и пустая бутылка водки, видимо, полуразлитая на стол, нарушали гармонию пустоты. Широкая кровать была вся смята, одна из четырех подушек вовсе валялась на полу. На кровати лежали двое. Девушка лет двадцати трех, красивая, стройная, с безупречными формами, изящными ногами и средней длины темными волосами. Лицо ее было очень красивое, хотя несколько вызывающее. Рядом с ней, полуобнимая ее левой рукой, на спине лежал парень. Темноволосый, с короткой стрижкой и шрамом на подбородке. Его рельефные, несмотря на худощавость, живот и грудь покрывала татуировка, изображавшая свальный грех демониц. Вальяжно возлежа на кровати, парень небрежно курил, стряхивая пепел чуть ли не на саму кровать.

– Рос, милый, – говорила девушка, обвивая того ногами. – Не кури так. От кровати будет пахнуть, а Сергей уверен, что я не курю.

– Послушай, котенок, – ответил Рос. Я же не твой Серега. Я делаю то, что мне нравится и не спрашиваю разрешения. Я думаю, что ты что-нибудь придумаешь насчет запаха.

– Рос! – обиженно насупилась Катя и отстранилась от него. – Ты – нахал!

– Это тебе и нравится, – ответил Рос и, грубо придвинув к себе свою любовницу, небрежно и развязно ее поцеловал. Затем затушил окурок об язык и бросил его на пол комнаты. – Потом подберешь!

– Я тебя хотела спросить, – словно стараясь сменить тему, заговорила Катя. – Твое прозвище – Рос – что оно означает?

– Это сокращение, – объяснил парень. – От слова росомаха. Росомаха – самый агрессивный и необузданный зверь в природе. Несмотря на его некрупные размеры, ни один хищник не рискует связываться с ним.

– Это на тебя похоже, – улыбнулась девушка, водя пальцем по его груди. – Ты такой… Росомаха… Такой сильный, обожаю тебя.

– Еще бы. Все девки так мне говорят. Ты меня тоже порадовала.

– Ой, Рос, – вдруг встрепенулась Катя. – Тебе уходить надо бы. Муж вечером со своего чемпионата приедет, а мне еще все убрать надо.

– Приберешь, – бросил Рос. – Покрутишься и справишься. Ночью же справлялась. А я устал и хочу спать. Так что не доставай меня, котенок.

– Рос, – повторилась Катя, как-то растянув это слово. – Если Сергей нас с тобой застанет, то в первую очередь не поздоровится не мне.

– Я напуган, – усмехнулся Рос, закуривая еще одну сигарету. – Он у тебя супербоксер, или как?

– Он – серебряный чемпион Европы по метанию молота, – как-то заносчиво и бойко ответила девушка.

– О-о-о, – закивал головой Рос. – Ну, раз серебряный, то я, пожалуй, еще полежу. Был бы золотой – пришлось бы в окно прыгать.

– Рос! – заволновавшись, нервно повысила голос Катя. – Поднимайся! Сергей нас обоих в дугу согнет, ты его не знаешь! – девушка встала с кровати и обиженно добавила. – Дурак…