Электронная библиотека » Дмитрий Галковский » » онлайн чтение - страница 30

Текст книги "Бесконечный тупик"


  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 17:38


Автор книги: Дмитрий Галковский


Жанр: Философия, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 30 (всего у книги 110 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]

Шрифт:
- 100% +
208

Примечание к с.15 «Бесконечного тупика»

Розанов … это почувствовавший себя Пушкин

Мережковский сказал, что Толстой и Достоевский это две дуги, выходящие из точки Пушкина и сольющиеся потом в ожидаемой личности Главного Русского Гения:

«Это – два до времени кажущиеся противоречивыми (Достоевский – дух и Толстой – плоть. – О.), на самом деле уже и теперь согласные пророчества ещё неведомого, но уже нами чаемого русского гения, столь же стихийного и народного, как и Пушкин, из которого вышли Толстой и Достоевский, но, вместе с тем, уже более сознательного, и следовательно, более всемирного – второго и окончательного, созидающего, символического Пушкина».

Что ж, возможно нечто подобное и произошло. И даже в современнике Мережковского. Или, может быть, в Набокове, «всемирном Пушкине». Только появление Розанова и Набокова вовсе не означало, как мечталось Дмитрию Сергеевичу, «создания храма русской, и в то же время всемирной, религиозной культуры». Наоборот, стало окончательно ясно, что русская литература представляла собой псевдохристианскую ересь, ересь, надо признаться, достаточно сложную, совершенную и играющую огромную роль в отечественной культуре. Но, к счастью, кончившуюся. Это, разумеется, не значит, что отныне целью литературы станет увеселение читающей публики, но считать целью литературы и итогом литературного процесса явление Богочеловека уже никому в голову не придёт. Более того, поскольку маятник качнется в другую сторону, я думаю, лет 50 над русскими писателями КАК СОСЛОВИЕМ будут смеяться (294), показывать пальцем. «Зарвались, господа хорошие». Только закончившие миф и вышедшие из него Набоков и Розанов не будут смешны. Уже потому не будут, что они-то как раз хорошо понимали смехотворность своего положения.

209

Примечание к №202

»…ну Ваганьково, так Ваганьково» (из письма Урусова Чехову)

Розанов писал в начале «Опавших листьев»:

«Что значит, когда „я умру“? Освободится квартира на Коломенской, и хозяин сдаст её новому жильцу.

Ещё что?

Библиографы будут разбирать мои книги.

А я САМ?

Сам? – НИЧЕГО.

Бюро получит за похороны 60 руб. и в «марте» эти 60 руб. войдут в «итог»

. Розанов умер в феврале.

210

Примечание к №192

русские всё время притворяются какими-то нациями

Евреи же – становятся. Розанов сказал:

«Еврей находит „отечество“ во всяком месте, в котором живёт, и в каждом деле, у которого становится. Он въязвляется, врастает в землю и в профессию, в партии и в союзы. Но это не фальшь, а настоящее. И везде действует легко (с свободою) и с силою, как родной. Он в высшей степени НЕ ЧУЖОЙ везде, со всеми. Общее предположение, что евреи ведь чужие – верно только в половине. В каком-то одном и таинственном отношении они и есть везде и всем чужие. Но столь же верно и неодолимо то, что они и близки, до „единокровности“, со всем. Отсюда проистекают некоторые мелочи, например, знаменитое „жидовское нахальство“, которого сами евреи не замечают и даже не понимают, о чём мы говорим. Нас поражает и мы не выносим, что в России они ведут себя и разглагольствуют „как мы“, а они и чувствуют себя „как мы“ и так говорят и ведут себя».

Еврей строит свой мир из элементов отчуждаемой культуры и через это данной культуре уродняется. Русский строит из своего мира культуру, псевдореальность, имитирующую характерные особенности той или иной нации. Способ существования русского не может быть русским, национальным. (226)Точнее, национальный способ существования и включает в себя потерю национальных элементов. Еврей – космополит, гражданин мира, русский – псевдополит. Он и на своей родине чужой.

Конечно, это слишком сильно сказано, но доля истины, и большая, тут есть.

211

Примечание к №201

Субъект, которому является таким образом расчленённая внешность, вынужден её внутренне достраивать.

Соловьёв писал:

«Так называемые „законы ассоциации идей“ суть лишь приемы памяти, а вовсе не мысли. Ими руководствуется ум или тогда, когда он случайно бездействует (например, в разговоре о пустяках), или тогда, когда он вовсе теряет способность мышления (например, при прогрессивном параличе мозга, один из верных признаков которого есть именно безотчётное подчинение внешним ассоциациям представлений) … всякая речь предполагается, как выражение определённой мысли, которая однако при отсутствии определённой воли, или намерения, оказывается не действительною, а только кажущейся мыслью».

Но ведь человек конечен. А следовательно, его мысли только и могут быть кажущимися. Он не может сказать «я знаю», а может сказать «кажется». Однако человек всё же протяжён во времени и пространстве, динамичен и поэтому может создать некую кажимость абсолютности. Тогда кажется, что он действительно «знает», действительно мыслит, действительно причастен вечности.

Во всех книгах Набокова привкус автобиографичности. Но, как правило, ничего общего между главным героем и автором нет. Высокая степень материализации достигается не за счёт истечения первичной интуиции, монозамысла, а за счёт мириад импульсов, ярких интуитивных вспышек, сложная комбинация которых, монтаж, создаёт иллюзию сотворённости. Это наиболее полная и, что самое главное, сообразная имитация божественного акта. Человек ловит отдельные божественные искры и создаёт свой мир.

Платой за подлинность является наступающая в известный момент потеря абсолютного понимания своего замысла. Он разрастается и начинает жить самостоятельной жизнью. Конечное «я» не в силах осмыслить создаваемое, и связь с произведением становится аналогичной. Зато для другого «я» созданное обладает возможностью выступать в виде конструкции, создающей «определённую волю или намерение».

«Действительная мысль» является мнением. Зато некоторое мнение может вызвать иллюзию действительности. А возможно, даже прикосновение к ней.

212

Примечание к №189

Поприщин это Батюшков.

Собственно среди персонажей русской литературы два великих сумасшедших: Поприщин и Иван Карамазов. Не является ли первый прототипом второго? Из поприщинских записок:

«Сегодня великий инквизитор пришёл в мою комнату, но я, услышавши ещё издали шаги его, спрятался под стул. Он увидевши, что нет меня, начал звать. Сначала закричал: Поприщин! – я ни слова. Потом: Аксентий Иванов! титулярный советник! дворянин! – Я всё молчу. – Фердинанд VIII, король испанский! (250) – Я хотел было высунуть голову, но после подумал: нет, брат, не надуешь! знаем мы тебя: опять будешь лить холодную воду мне на голову. Однако же он увидел меня и выгнал палкою из-под стула … Великий инквизитор … ушёл от меня разгневанный и грозя мне каким-то наказанием. Но я совершенно пренебрёг его бессильною злобою…»

Тогда Поприщин превращается в Иисуса Христа. Удивительно, что пародия предшествовала серьёзному тексту, что, следовательно, пародия была серьёзнее основы и что вообще литературный процесс развивался в России «наоборот».

213

Примечание к №203

в реальности у всех писателей … дуэли, но дуэли, так почему-то и не состоявшиеся

Частным ответвлением писательского мифа является тема невинного убиения русских писателей. Основы тут опять же заложил Пушкин. Сразу же после злополучной дуэли современники дали этому совершенно частному, совершенно личному, интимному событию соответствующую мегаломаническую интерпретацию. «Царское правительство убило нашего Сашу». После этого «царизм» убивал Лермонтова, специально заражал чахоткой Белинского, сбрасывал пьяного Гаршина в лестничный пролёт, доводил до самоубийства Надсона. Стоило какому-нибудь самому незначительному писателю дать самый незначительный повод для соответствующего умозаключения, как тут же подымался плач: «Нашего Ваню (Колю, Петю, Мишу) убили».

Столь оглушительная пошлость похорон Льва Толстого во многом вытекала из идеологического сбоя. При «отлучении от церкви», при «травле в печати» всё же считать смерть 82-летнего писателя, умершего от простуды на вершине своей славы, считать смерть эту «очередным убийством» (да ещё на фоне всем известных семейных дрязг) не получалось никак. «Гражданская скорбь» не получилась, выглядела фальшивой. Ведь по сути смерть Толстого вообще была счастливой. Глубокий старик, до конца дней своих сохранивший ум и бодрость духа, умер легко, без мучений. Чего уж тут особо убиваться. Даже для родных это горе – горе спокойное, светлое, мудрое. «Всем бы такую жизнь прожить, всем бы нам так умереть».

Но мифы осуществляются. И вскоре русским писателям была предоставлена возможность в максимальной степени удовлетворить свои романтические потребности. И удовлетворить в максимально реалистичной, по-русски реалистичной форме. И в том числе и семье Толстого.

214

Примечание к №183

первые люди были марксистами, и умные марксисты заставили работать марксистов глупых

Марксизм есть форма воинствующего антиинтеллектуализма, РАЗОБЛАЧИТЕЛЬСТВА. (217) Что есть разоблачительство? – Редукция мира к низшим его проявлениям. Отсюда воинственность – мир понятен, прост. Следовательно, не менее просто его изменить. Как? При помощи дальнейшей, как говорил Макс Шелер, «игры на понижение».

Каков отпор со стороны «интеллектуализма»? Прямая полемика невозможна. Марксизм идёт на понижение и выигрывает. На упрёки в незнании гегелевской философии – упрёк в отрыве от масс и ношении дорогих ботинок.

Отсюда два вида борьбы. Первый – редукция абсолютная (когда человека за шиворот выводят, и в буквальном смысле). И второй – редукция параллельная. Вы говорите, что мировая философская мысль есть сознательная или полусознательная ложь в интересах «эксплуататорских классов». Превосходно! Но предположим теперь, что и марксизм является разновидностью вредительской философии. Возражение, что марксизм специально создан быть не может, так как призывает к разрушению создавшего его мира, легко снимается. Такая философия создаётся «на экспорт», для деморализации и уничтожения противника. (220)

Не нравится? Докажите обратное. Сам факт доказывания есть отказ от игры на понижение, а это крах философской основы марксизма. То есть марксизм – единственная философия, которая этого доказать не может. Отсюда простой вывод: ничем иным подобная система как идеологической провокацией и быть не могла.

Бескорыстие марксизма возможно. Но как недоразумение.

215

Примечание к №152

Дядя умер в 56 лет, нелепо, от грубейшей ошибки врача

У него было заурядное воспаление лёгких, а лечили его от инфаркта (зато бесплатно!) (237). Дядя всю жизнь жил «ложным генералом». Рисовал для души (так себе), а подзарабатывал, снимаясь статистом в кинофильмах. Чаще всего ему доверяли играть попов (нравились длинные волосы, борода). Играл попа в фильме «Сердце матери», снимаемом какими-то евреями по сценарию бывшего политрука детской колонии, полковника МГБ в отставке Зои Воскресенской (Рыбкиной). Ему дали 10 рублей, и он, внук потомственного священника, играл. А воспаление лёгких схватил, играя скомороха на массовке «Царя Салтана». Он умер уже, а фильм только вышел. Я смотрел в кино, а отец говорил: «Вот видишь, вон там – это дядя Георгий». И действительно, было видно благородное дядино лицо, совсем без грима. И дядя по снегу плясал, а отец в темноте плакал.

Как жил, так и умер – от ошибки, от опечатки. «Чихнули на лысину». Но в гробу лежала не опечатка. Я смотрю на фотографии его похорон, и у меня руки дрожат. Мистика. Все живые – актеры (и, конечно, больше всего отец, застывший у гроба в пародийно-скорбной позе: лёгкая сгорбленность, брови домиком, опущенные уголки губ – хотя переживал действительно очень глубоко). А дядя мёртвый – настоящий, подлинный. Это даже не «святые мощи», а мощь святости, жизни. Конечно, это не смерть. И вот если на фото это видно, то какое же сияние шло от его лица-лика тогда, на зимнем подмосковном кладбище? Потом рассказывали, что к гробу подходила масса незнакомых людей, все заглядывали, как во сне смотрели в засыпанный цветами гроб. «Кого хоронят? – Говорят, священника. – Кого? – Митрополита».

216

Примечание к с.16 «Бесконечного тупика»

Чтение его (Розанова) произведений смягчает и облагораживает мышление.

Предположим, вы прочли Соловьева и у вас сложилось определённое представление о его творчестве. Оно осязаемо, но не вполне ясно, не вполне выразимо. И тут Розанов о Соловьёве. В паутине пуант вы найдёте свой изгиб темы. (219) Это как цветная таблица с цифрами для выявления дальтонизма. В зависимости от уровня и характера поражения пятна складываются в совсем разные цифры. Идея наложится на «всейность» и станет явью. Это прорисовывает, высвечивает мышление. Вы как бы становитесь Розановым (222), мыслите с его физиологической яркостью и зоркостью. Но процесс усиления оборачивается далее и суровым уроком девальвации. Вдруг пятна начинают складываться и по-другому, в других комбинациях и цветовых сочетаниях. Картина оживает, вы, вовлечённые в игру, уже не можете остановиться, ибо и ваши собственные мысли, ваша собственная точка зрения охвачена и отчуждена Розановым. Наконец все розановские интерпретации Соловьёва сливаются, точнее, сливаются ваши впечатления от них. Душа разрыхляется, и сам Соловьёв ввинчивается в душу глубже, сильнее.

В конечном счёте что это такое? – Пробуждение личности. Можно ли научиться философии, читая Соловьёва, узнавая мысли Соловьёва по тому или иному поводу? – В очень незначительной степени. Розанов же только и занимается философской майевтикой. Читая его, узнаёшь свои мысли, познаёшь себя. То есть превращаешься в философа.

217

Примечание к №214

Марксизм есть форма воинствующего антиинтеллектуализма, разоблачительства.

В послесловии ко второму изданию «Капитала» Маркс пишет:

«Косноязычные болтуны германской вульгарной политической экономии бранят стиль и способ изложения „Капитала“. Литературные недостатки моего труда я сознаю лучше, чем кто-либо другой. Тем не менее в назидание и к удовольствию этих господ и их публики я процитирую мнение … русской критики … „Санкт-Петербургские ведомости“ в номере от 8(20) апреля 1872 г. между прочим замечают:

«Изложение его труда (исключая некоторые слишком специальные частности) отличается ясностью, общедоступностью и, несмотря на научную высоту предмета, необыкновенной живостью. В этом отношении автор … далеко не походит на большинство немецких учёных, которые … пишут свои сочинения таким тёмным и сухим языком, от которого у обыкновенных смертных трещит голова».

У читателей современной немецко-национально-либеральной профессорской литературы трещит не голова, а кое-что совершенно другое».

Эпиграф к полному собранию сочинений Маркса и Энгельса: «Ну а хули?» Только подразумевая этот хулиганский тон (небритая губастая харя со спичкой в углу рта), можно адекватно прочесть их произведения. Ставьте мысленно эту присказку после каждого абзаца, и многое прояснится.

И пускай. «Левое» естественно. Без «левого» нельзя. Где же вы видели общество без уголовников? У всякого народа есть левый народец. Таков закон природы. И где вы видели учёных без шарлатанов, писателей без порнографов и графоманов? Точно так же левые есть и в философии. Что ж. Иногда можно и так посмотреть на мир: «Ну а хули ты, мудак, выёбываешься? По ебальнику тебе, что ли, настучать?» Это даже, в известном смысле и до известных пределов, смешно. И Пушкин хохотал над Барковым. В любой стране, в любой философской культуре есть свои левые.

Но вот когда произведения второстепенного интеллектуального хулигана становятся краеугольным камнем культуры целого народа, и великого народа, народа со своей тысячелетней историей… А что значит «краеугольный камень»? Это универсум – то есть Маркс ещё «не понят», до него ещё расти и расти. С замиранием сердца говорят, что хорошо бы к XXI веку издать на русском его полное собрание сочинений, включить туда все апокрифы. Чего там! Ленин, который относится к Марксу так же, как к самому Ленину – Сталин, Ленин еще «не понят», ещё многое в нём недоступно и умонеохватно.

И собственно, злую шутку с русскими тут сыграла не столько их глупость (всему же есть пределы), а скорее неприятие Запада, ощущение своей непохожести. Было усвоено из западной культуры самое незападное, самое отрицающее Запад. Суть Маркса в редукции, во вредительстве. Пролетариат лишён собственности? Хорошо, ни у кого не будет. Разрушается семья? Хорошо, и не надо! Дети работают на фабриках? Отлично! Будут все дети от 9 до 12 лет работать в мастерских 2 часа в сутки каждый день; от 13 до 15 – 4 часа, а от 16 до 17 – 6 часов. И денег платить не надо. И т. д.

Это остроумно. Как памфлет. Вроде «Скромного предложения относительно детей ирландских бедняков» Свифта, в котором он призывал есть детей. Конечно, Свифт писал это несерьёзно, а Маркс – серьёзно. Но важно, как это воспринимало общество. Достаточно всерьёз, буквально, Маркса (как мыслителя) восприняли только у нас.

218

Примечание к №173

и русские чего-то не понимают в Шагале. Даже наверняка

Историк Костомаров, украинец по национальности, ругал «московский период» русского государства. Достоевский на это возразил, что он «любит роль Москвы в русской истории», и заметил:

«Чтоб быть русским историком, нужно быть прежде всего русским».

Это, конечно, не означает, что украинцы, поляки, евреи или французы «не имеют права» заниматься русской историей. Достоевский говорил о том, что они не могут быть русскими-историками. Француз может быть историком России даже не в смысле «француза, специализирующегося по русской истории», а и в смысле «француза, живущего в России и занимающегося историей России» (или хоть Франции). Но русским он не станет никогда. Он не имеет права написать: «Мы отразили в 1812 году нашествие Наполеона». Соответственно, наиболее плодотворными его занятия русской историей будут в области чистой фактографии или при соотнесении русской истории с историей своего народа. ОЦЕНКИ из уст такого человека для русского не существуют. ОЦЕНИВАТЬ свою историю русский может только сам. Разумеется, это верно и для любого другого народа. Но особенно болезненно эта проблема переживается именно на русской почве. Ни один другой народ не был так заворожён чужими оценками своего существования.

Еврей Венгеров писал в Брокгаузе о только что умершем Страхове, что в 90-е годы вокруг него образовался «ряд молодых поклонников» (в их числе, кстати, Розанов), которые

«старались создать Страхову репутацию одного из крупнейших русских мыслителей вообще и выдающегося критика в частности».

Русские «старались создать репутацию», а еврей – не дал. В нормальном государстве подобного рода оценки могли бы быть лишь личной проблемой их автора. Венгеров вполне имел право на собственное мнение о русском духовном процессе, о приоритете в нем той или иной личности. Но лишь в рамках статьи «Венгеров».

Кстати, последняя написана исключительно корректно. Ни одной оценки – одни факты.

219

Примечание к №216

В паутине пуант вы найдёте свой изгиб темы.

Творчество Розанова это попытка абсолютного порождения. Попытка создать всё. То есть это творчество как таковое и, следовательно, – совершенно бессодержательное. Ведь максимальный объём порождения означает минимум содержания. Но зато Розанов охватывает всё. Охватывает вас целиком, и человек, попадая в творческий объём розановщины, как бы обретает его дар, немножко тоже становится Розановым.

220

Примечание к №214

Такая философия создаётся «на экспорт», для деморализации и уничтожения противника.

О сущности немецкого социализма наивно и поэтому прозорливо сказал Герцен:

«Все немецкие революционеры – большие космополиты, они преодолели национальную точку зрения и все исполнены самого раздражительного, самого упорного патриотизма. Они готовы принять всемирную республику, стереть границы между государствами, но чтоб Триест и Данциг принадлежали Германии. Венские студенты не побрезгали отправиться под начальство Радецкого в Ломбардию, они даже, под предводительством какого-то профессора, взяли пушку, которую подарили Инсбруку».

И далее:

«При этом заносчивом и воинственном патриотизме Германия, со времени первой революции и поднесь, смотрит с ужасом направо, с ужасом налево. Тут Франция с распущенными знамёнами переходит Рейн – там Россия переходит Неман, и народ в двадцать пять миллионов голов чувствует себя круглой сиротой, бранится от страха, ненавидит от страха и теоретически, по источникам, доказывает, чтоб утешиться, что бытие Франции есть уже небытие, а бытие России не есть еще бытие».

Но тут логично в теории пойти дальше. А немцы народ логичный. (223)


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 | Следующая
  • 4.2 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации