Текст книги "Из Петербурга в Карелию"

Глава 5. О том, откуда начинается карельская земля

Люди в этих местах, да и в целом в Южной Карелии, появились очень давно – около девяти с половиной тысяч лет тому назад. Как я уже писал, в те времена и рельеф местности, и пути рек были совершенно другими. Даже погода была другой – теплее и мягче, – тогда Карельский перешеек покрывали дубравы и буковые леса. Происходило глобальное потепление, уходил ледник, за ним шли олени, а за оленями шли хищники – люди.

Доказательств человеческого присутствия на берегах Суванто и всей Вуоксы в столь далекие времена множество: здесь находят и орудия труда, и предметы быта. Возле Каменногорска, например, были найдены куски рыболовной сети, возраст которой насчитывает более девяти тысяч лет. Обнаружил ее в 1914 году финляндский археолог Сакари Пяльси в торфе, прекрасном консерванте для органических остатков, на глубине около метра. Она была связана из ивовой бечевки. Ее длина составляла чуть меньше тридцати метров, а высота – полтора метра. Поплавки были сделаны из коры сосны, а грузила – из камня.

Исследования захоронений показывают, что, вероятнее всего, первое население Карелии принадлежало к европеоидной расе. Это была эпоха мезолита, люди селились на берегах рек, умели делать примитивные жилища (сохранились только стоянки), каменные орудия труда, луки и стрелы. Эпоха мезолита длилась около полутора – двух тысячелетий.

Затем ее сменил неолит (V–III тысячелетия до н. э.). В этот период люди научились изготавливать глиняную посуду и обжигать ее. Жилищами были чумы, обтянутые оленьими шкурами, остатки жилищ находили на территории Карелии, в частности под Петрозаводском. В эти времена люди стали рисовать – появились петроглифы, с которыми мы не раз еще встретимся.

Во времена энеолита (середина III – первая половина II тысячелетия до н. э.), когда в Южной России получили широкое распространение изделия из меди, в Карелии по-прежнему предпочитали каменные орудия труда, охоту и рыболовство. Те же предпочтения оставались и в эпоху бронзы (до середины I тысячелетия до н. э.), здесь ее умели плавить (среди находок есть осколки тиглей), но изделия из бронзы широкого распространения не получили. А вот появление железных орудий труда все изменило…

В I тысячелетии до н. э., по мнению многих ученых, на территории Карелии, в том числе и на Карельском перешейке, жили саамы (лопари, лопь), ведущие кочевой образ жизни. Где-то с VI века началось заселение Карельского перешейка и Северного Приладожья другим народом, то ли с территории нынешней Эстонии через Финляндию, то ли из Юго-Восточного Приладожья. Версий существует много, и споры о том, откуда происходило заселение, когда точно это случилось и что за племена пришли в эти края, продолжаются и сейчас. Так или иначе, это были люди, умеющие работать с железом, строить деревянные дома, занимающиеся земледелием и скотоводством. Karja – по-фински домашние животные, возможно, от этого слова и произошло название этноса. Впрочем, и этот вопрос остается спорным: есть мнение, что источником является балтийское слово girja – горы, возвышенности, или германское слово harja – группа людей, или лапландское gaira – клин, шест. Русский язык переделал карьялов в корелов, а затем в карелов.

Исследователи сходятся в одном: прародина карельского этноса – берега Вуоксы и севера Ладоги. Кирьяла часто упоминается в скандинавских сагах. Так, например, согласно «Саге о Скьёльдунгах» легендарный конунг данов VII века Ивар Широкие Объятья пришел «на восток в Кирьялаботнар» (Карельские заливы), где начиналось государство конунга Ратбарда, и там погиб.

Кто тогда проживал на перешейке, не очень ясно, но битва происходила именно здесь. А Олаф Святой, живший в Новгороде в XI веке, согласно саге посещал и Финланд, Карьялаланд, Еистланд, Курланд.

Часто упоминается Корела и в берестяных новгородских грамотах (некоторые даже написаны на карельском языке). Одна из грамот (предположительно 1066 г.) содержит запись: «Литва встала на Корелу». Корела упоминается в новгородской летописи 1143 года: «В то же лето ходиша Корела на Емь, и отбежаша 2 лоиву (корабля) бити». Частое упоминание этих мест в последующие годы связано с геополитикой – с одной стороны Швеция, с другой новгородские, а затем российские земли. И Карельский перешеек на долгие годы стал плацдармом для разрешения споров. Более подробно о ранней истории можно узнать на сайте Кирьяж[4]4
  http://www.kirjazh.spb.ru/karel.htm


[Закрыть] и в книге С. И. Кочкуриной «Корела и Русь»[5]5
  Кочкурина С. И. Корела и Русь. – Л.: Наука, 1986.


[Закрыть].

Уже в XII веке Карелия входила в состав новгородских земель, но при этом обладала некоторой автономией. Союз новгородцев и карелов значительно укрепился после принятия последними православия. В 1227 году в конце совместного похода новгородской дружины и карелов в землю Емь «князь Ярослав Всеволодичь, послав крести множество Корел, мало не все люди» (Лаврентьевская летопись). Некоторые исследователи утверждают, что крещение было абсолютно добровольным жестом.

Карельский этнос включил в себя и саамскую линию – саамы и карелы не только торговали, но и создавали смешанные семьи. Об этом, например, свидетельствуют карельская руна о Лемминкяйнене в городе Коле и саамская песнь «Пяйве-пойка».

Об общем предке финно-угорских народов говорит лингвистический анализ. Он показывает, что карельский, финский, вепсский, эстонский, ливский, водский, ижорский являются западной ветвью финно-угорской семьи языков, в основе которой лежит некий общий праязык. По мере расселения и смешивания народов возникли эти языки, как и собственно карельские диалекты: карельский, ливвиковский и людиковский. В городе Тарту в Эстонском национальном музее есть очень наглядная и красочная интерактивная экспозиция, посвященная финно-угорским этносам.

Глава 6. О великанах метелиляйненах, об острове Рус и о других версиях происхождения карельского народа

Есть мнение, что в VII–IX веках на Карельском перешейке уже существовало государство. Возможно, оно было и раньше. Многочисленные мегалиты, жертвенники, остатки крепостных сооружений, найденные под руководством археолога и крупнейшего специалиста по древнекарельской культуре Петера Теодора Швиндта (1851–1917), позволили предположить, что строителями были лопари (саамы) или даже сказочные великаны – метелиляйнены. В Приладожье существует легенда о том, что во времена, когда на небе была луна красного цвета, землю населяли эти великаны, ушедшие после прихода карелов «туда, откуда начинается день».

Сам Теодор Швиндт летом 1879 года собрал множество интересных преданий (перевод его книги «Народные предания Северо-Западного Приладожья, собранные летом 1879 года» есть в Интернете[6]6
  http://www.aroundspb.ru/history/theodor/legend.php


[Закрыть]). Одно, наиболее распространенное, повествовало о том, как «девушка-метелиляйнен случайно наткнулась в лесу на чужака, который пахал землю на лошади. Она побежала к отцу и все ему рассказала. Отец велел отвести его к тому месту и, увидев пахаря, сказал: “Нам придется уйти отсюда и оставить землю пришельцам”». В окрестностях Куркийоки (мы там окажемся через несколько глав) довольно много следов, которые можно приписать метелиляйненам: начиная от каменных валов и лестниц со ступенями, рассчитанными на шаг двухметрового человека, до громадных человеческих костей. В настоящее время собрано немало слухов и свидетельств о встречах с «Большим Белым человеком» на Карельском перешейке и в Северном Приладожье. Они, например, описаны в книге Юрия Шевчука «Удивительные и загадочные места Ленинградской области»[7]7
  Шевчук Ю. С. Удивительные и загадочные места Ленинградской области. Путеводитель. – СПб.: Инкерия, 2014.


[Закрыть].

Легенд, гипотез, предположений о древних обитателях этих краев множество. Путешествуя по материалам, я увяз в них, как в карельском болоте. Есть одна очень интересная гипотеза, подробно разработанная историком и географом Виктором Параниным, касающаяся происхождения Руси[8]8
  Паранин В. И. Историческая география летописной Руси. – Петрозаводск: Карелия, 1990.


[Закрыть].

Ученых давно интересовал вопрос, почему в «Повести временных лет», когда описываются события до середины IX века, упоминаются ямь (емь), весь, другие народы, дающие дань Руси, но не корела, водь и ижора? Была предложена гипотеза о том, что Корела – это и есть Русь, потому и не могла платить самой себе дань. И остров Рус, упоминаемый в арабских источниках IX века, – не что иное, как Карельский перешеек, он в те времена был окружен водой со всех сторон: на севере – Вуокса, что некогда была широким Хейниокским проливом, на юге – Нева, на западе – Балтика, на востоке – Ладога.

И Ибн-Русте в «Дорогих ценностях», и Ал-Марвази в «Таба и ал-зайван» описывают остров, длина и ширина которого около трех дней пути, где сырой климат и топкие берега. Их описания вполне соответствуют Карельскому перешейку.

Согласно арабским источникам, женщины острова Рус носят на груди украшения, представляющие собой коробку с подвешенным ножичком. И в карельских захоронениях на груди у женщин были «овальные фибулы, к которым подвешивался ножичек в орнаментированных ножнах». Слова Ал-Марвази о том, что все мужчины – воины, также подтверждается повсеместным нахождением оружия в мужских могильниках. Более подробно об этом можно прочитать в статье историка и краеведа Людмилы Пашкиной[9]9
  http://www.priozersk.ru/1/text/0042.shtml


[Закрыть].

Тогда многое проясняется и по части генеалогии Рюрика, которая восходит как к скандинавскому Ивару Широкие Объятья, так и к словенским Буривою и Гостомыслу (см. статью Александра Шарымова «О Руси, варягах-русах и Рюрике Альдейгьюборгском»[10]10
  http://www.priozersk.ru/1/text/0013. html#ixzz64DNtjewQ


[Закрыть]).

Кстати, в Приозерске установлен памятный камень с надписью из летописи конца XVI – начала XVII века: «умре Рюрик в Кореле в воине, тамо положен бысть в городе Кореле…» Этот факт многими оспаривается, но почему бы и нет…

Мне же приятно думать о том, что Суванто – родина легендарного Вяйнямёйнена, сказителя, одного из главных персонажей карельских рун, ведь его второе имя – Сувантолайнен. Впрочем, в переводе с финского suvanto – заводь, длинное озеро, и озеро Суванто, ставшее для меня родным, лишь одно из одноименных озер, существующих в реальном или мифологическом мире.

Озеро Суходольское (Суванто). Залив Дятел

Глава 7. О знаменитых сказителях Карельского перешейка

Я неспроста только что вспомнил рунопевца Вяйнямёйнена – если его пребывание на берегах Суванто весьма спорно, то многие реальные рунопевцы жили в этих местах. Финские исследователи фольклора (уже после того, как знаменитый Лённрот, о нем пойдет речь в следующих главах, собрал «Калевалу») не раз наведывались и в поселок Саккола (ныне Громово) на берегу Суванто, и в Рауту (Сосново), о котором я уже писал. Здесь были собраны сотни рун и сказок. В этих местах замечательный фольклорист Вольф Неовиус встретил знаменитую сказительницу Ларин Параске, по-русски Прасковью Никитичну Никитину (1833–1904). Она была ижоркой, но вышла замуж за карела и переехала в поселок Палкеала в окрестностях Рауту. Впоследствии Неовиус записал от нее 1152 руны, 1750 пословиц, 336 загадок и множество причитаний. Как рассказывают, при первой же встрече он два дня подряд без остановки записывал ее песни. Благодаря ему бедная крестьянка обрела известность, и в 1890-х годах ее приглашали в Гельсингфорс (Хельсинки) и другие города Финляндии с концертами. Такие живописцы, как Э. Ярнефельт, Э. Нордлунд, Б. Лагерстам, писали ее портреты, а ее плачи записывал сам Ян Сибелиус. Однако:

 
лучше в стороне родимой
топкие топтать болота,
чем в чужом краю постылом,
по булыжным мостовым
проходить ущелья улиц…
 

Ларин Параске вернулась к себе в деревню, где последние годы своей жизни провела в болезни и нищете. В 1911 году Молодежное общество Южной Карелии на православном кладбище в поселке Палкеала (поселок ныне не существует, но кладбище осталось) установило памятник, на котором были выбиты слова:

 
небо рассыпает руны
дарит их весенний ветер
гонят их морские бури
волны их ко мне приносят…
 

За годы лихолетья он пропал, и в начале девяностых на ее предполагаемой могиле был поставлен новый гранитный памятник, восстановленный по инициативе местной жительницы Л. Д. Лайдинен. А в центре Хельсинки, на проспекте Маннергейма, можно увидеть отлитую в бронзе фигуру великой сказительницы.

В четвертом томе серии «Карельский перешеек – земля неизведанная»[11]11
  Шитов Д. И. Карельский перешеек – земля неизведанная. Часть 4.– СПб.: Интан, 2011.


[Закрыть] (тому, кто всерьез заинтересовался историей этого края, настоятельно рекомендую все книги этой серии) Дмитрий Шитов приводит еще несколько имен сказителей, живших на берегах Суванто и Вуоксы неподалеку от Кивиниеми. Самым известным из них был Матти Котти по прозвищу Домашний Епископ из деревни Котилла. По праздникам за кафедрой из кадки для теста, с обрывком чулка вместо пасторского воротничка он устраивал шуточные представления, на которые приходили жители со всей округи. Причем, как и Ларин Параске, он был блестящим импровизатором. Он пел на самые разные темы; большой популярностью, например, пользовалась «песня волчьей смерти» – история о том, как мужики увидели весной в озере Суванто трех плывущих волков и отправились за ними на лодках: дескать, убьем зверей и получим вознаграждение (волки и медведи в те времена были в избытке, и за их уничтожение полагалась награда). Но волками оказались вехи от зимней дороги.

Глава 8. Немного об истории поселка Кивиниеми и моста через протоку

Мы по-прежнему находимся возле протоки, соединяющей Вуоксу и Суванто. На южном берегу – поселок Варшко, на северном – Лосево. Раньше и по ту и по другую сторону был поселок Кивиниеми. Его история уходит в далекую древность – здесь жили и во времена неолита. Как я уже писал, Кивиниеми переводится с финского как Каменный мыс. В книгах Водской пятины 1567 года упоминаются несколько деревень на Каменке у озер Сванского и Вуоксы… Но, замечу еще раз, в те времена перемычка между озерами была шире, спокойнее и текла в противоположную сторону. И первый мост через протоку построили еще в Средние века. Он был возведен на тракте из Выборга в Корелу.

Ведь у Кивиниеми было очень выгодное расположение как с военной точки зрения, так и с торговой. Одно плохо – во время войн деревня страдала в первую очередь. Так, после взятия шведами Корелы в 1580 году состав деревни сменился: православные карелы ушли, а их место заняли лютеране финны. В 1616 году они построили здесь кирху. Поставили и шанцы на случай войны. В 1702-м, во время Русско-шведской войны, кирха была разрушена. Один из колоколов, утопленный местными жителями, обнаружили через сто с лишним лет, когда уровень воды в Суванто упал на несколько метров.

После этой войны поселок снова стал русским, и на южном берегу Кивиниемской протоки для контроля над судоходством и назло «надменным шведам» в 1741 году был построен форт – Кивиниемский шанец. Оставшиеся от этого укрепления валы сейчас находятся в лесу совсем рядом с новой железной дорогой.

В 1818 году каменного мыса не стало, вода полностью ушла. А в 1857-м, после взрыва перемычки, образовался гигантский порог, который мы видим сейчас. Строители рассчитывали, что вода, нашедшая выход, размоет горную породу, и течение станет спокойным, а протока – судоходной, но так не случилось. Для того чтобы перебираться с одного берега на другой, надо было снова строить мост. Первый, навесной, на цепях, построили в 1867 году. Затем, в 1882-м, привезли и установили изготовленный в Германии железный навесной мост. Цена его была достаточно высока, и, чтобы окупить расходы, на мосту соорудили ворота и стали брать плату за проезд и проход. Тарифы для пешеходов, для пешеходов с коровами, для велосипедистов и для повозок были разными. Жители волости Саккола, куда входил Кивиниеми, имели льготы и проход оплачивали сообща.

Кивиниеми превратился в крупный поселок: по Суванто и Вуоксе ходили небольшие пароходы, обеспечивая пассажирские и грузовые перевозки. В 1917 году через протоку построили железнодорожный мост. Он был сожжен через год, и на его месте воздвигли новый, металлический.

А поселок продолжал расти. К 1939 году в Кивиниеми работала войлочная фабрика, судоремонтные и автомобильные мастерские, маленький лимонадный завод. Здесь было все, что необходимо для городской жизни, – две школы, госпиталь и ветеринарная лечебница, аптека, парикмахерская, почта, гостиница и даже ипподром, где помимо конных соревнований проходили знаменитые Кивиниемские ярмарки.

Порог считался заказником, разрешение на промышленный лов рыбы стоило довольно дорого, но окупалось с лихвой – семгу и сига до революции поставляли в лучшие рестораны Петербурга, а после – в Хельсинки и Стокгольм.

На любительский лов тоже требовалась недешевая путевка, но, невзирая на это, множество рыболовов даже издалека приезжало сюда на выходные. Сейчас ловля рыбы на пороге запрещена – только в озерах, но в лихие девяностые весь берег был усеян рыбаками. Мой друг, заядлый рыбак и замечательный поэт Владимир Кучерявкин, гуляя по берегу протоки, попросил на несколько минут у одного из местных браконьеров снасть. И тут же вытащил довольно крупного сига. А вечером публике, отдыхавшей у нас на даче, преподнес следующее стихотворение, озаглавив его «На смерть сига»:

 
Гремит, как ураганы, быстрая река.
Гремят внизу и бьются в стенку гости.
Глотает воду каменная глотка.
И на столе, как серп, блистает водка
И проницает грудь до самой кости.
Но погоди, отдышимся пока.
Шуми, шуми в ушах, безумная река.
 
 
Кто гибким телом быстро воду режет,
Вот на столе, и очи сохнут под луной.
Ах, сиг взовьется над рекой крылатой рыбой,
Заглянет в душу сумрачно, как небо,
И захрипит в лицо мне: «ангел мой».
Но две холодные губы шевелятся всё реже,
И сердца затихает тонкий скрежет.
 

Но вернемся к мостам. Во время Зимней войны 1939 года мосты были разрушены, а поселок почти полностью уничтожен. Потом, в период затишья между войнами, мосты восстановили. В 1941-м, при отступлении советских войск, снова взорвали. Затем снова восстановили. В 2015 году был построен новый железнодорожный мост через Вуоксу. Ещё год назад можно было забраться на его фермы, откуда открывался потрясающий вид на протоку и на озера. А в 2018 году появился новый автомобильный четырехполосный мост, со спуском на смотровую площадку с видом на валы Лосевского порога.

Если по старому железнодорожному мосту перейти с южного берега на северный, а затем свернуть вдоль берега направо, можно увидеть один из пулеметных ДОТов (ДОТ Ki3) линии Маннергейма, сдержавшей наступление Красной армии в декабре 1939 года. Но, прежде чем рассказывать об этой линии и о Зимней войне, хочется рассказать о человеке, чьим именем названа эта линия.

Глава 9. О том, как Густав Маннергейм из хулигана превратился в прилежного курсанта, стал одним из лучших российских генералов, а затем – финским регентом

рисунок

Карл Густав Эмиль Маннергейм, или Густав Карлович Маннергейм, родился в 1867 году. Правда, в первые годы его жизни никто не догадывался, что он станет одним из выдающихся людей России и Финляндии: и говорить начал поздно, и учился так себе, и хулиганил почем зря. Было в кого – отец Густава, поэт, переводчик и актер Карл Роберт, был горазд на эксцентричные выходки.

Но в один прекрасный момент Густав, уже после того, как из престижного лицея он попал в дешевый кадетский корпус, взялся за ум. Он хотел учиться, а затем и служить в столице империи – Петербурге. И для этого стал чуть ли самым дисциплинированным учеником. Соблазнов и преград было множество. Общительный, видный парень под два метра ростом любил покутить и пользовался успехом у женщин.

Но в итоге он таки поступил в Николаевское кавалерийское училище, закончил его и, уже в начале 1891 года, стал кавалергардом. Кавалергардов называли «паркетными» воинами, но здесь в мирное время можно было сделать карьеру. Женившись на богатой невесте, Анастасии Араповой, Маннергейм получил в приданое имение с конюшнями и увлекся коневодством. Он сам на своих лошадях участвовал в скачках, причем неоднократно становился победителем. Дважды он получал призы лично из рук императрицы. А в 1897 году, оставшись офицером кавалергардского полка, занял должность в Управлении придворных конюшен.

Дальнейшие годы прошли в светской жизни, ссорах с женой, романах, лечении травмы, полученной на скачках, командировках от Конюшенной части и прочих делах. В 1904-м жена с дочками уехала в Париж. А барон, привыкший жить на широкую ногу, залез в долги и уже было впал в отчаяние… Но тут началась Русско-японская война.

По словам самого будущего маршала, именно война подтолкнула его вперед. Подполковник Маннергейм проявил себя как храбрый и умелый офицер. Под его руководством, например, драгуны в результате стремительной атаки спасли из окружения целую дивизию. Переболев лихорадкой, уже в чине полковника, с тремя тунгусскими сотнями он прошел полтысячи километров и с тыла, со стороны Монголии, успешно атаковал японцев.

Но не Маннергейм покорил Азию, она покорила его до самых сердечных глубин. Уже в 1906 году по заданию Генштаба он под видом шведского путешественника идет из Ташкента через Кашгар, вдоль границы пустыни Такла-Макан до Пекина, по пути составляя карты и отмечая детали, важные для ведения военных действий. Зашифрованные под личную переписку сообщения Маннергейм посылал отцу в Финляндию, а тот переправлял их в Петербург. За два года он проехал верхом около четырнадцати тысяч километров и в Пекине написал отчет в полторы сотни страниц, предоставив план возможной военной операции в Китае. В целом итоги экспедиции составляют два увесистых (научных!) тома. Среди его находок были уникальные – например, написанный квадратным монгольским письмом буддийский текст XIII – середины XVI века. Маннергейму удалось повидаться с тибетским Далай-ламой Тхуптэном Гьяцо, жившим в Китае под контролем властей. Тот с нетерпением ждал вестей от русского царя. Как пишет Маннергейм в мемуарах, не имея ни поручения от царя, ни подарка, он вручил Далай-ламе свой пистолет, сопроводив словами, что в такие времена «даже святому человеку чаще требуется пистолет, чем молитва». «Пистолет» сработал. В 1913 году Далай-ламе удалось вернуться на родину и создать независимый Тибет, но уже в 1951-м тот снова был занят Китаем.

Далее – блестящие военные операции в Первой мировой, где Маннергейм уже был генерал-майором, а затем – революция, которую он не принял, а уж правительство большевиков просто возненавидел лютой ненавистью.

В декабре 1917 года генерал-лейтенант русской армии Карл Густав Маннергейм снова оказался в Гельсингфорсе – столице только что получившей независимость Финляндии. В то время в Финляндии уже вовсю формировались отряды самообороны шюцкор (от швед. skyddskar – охранный корпус, suojeluskunta – финск.). Военная подготовка проводилась не совсем открыто, официально это были пожарные команды и спортивные секции. Но впоследствии шюцкор стал основой регулярной Белой финской армии. Шюцкору противостояла Красная гвардия – отряды рабочих и крестьян, а также солдаты российской Красной армии и матросы Балтфлота. Маннергейм возглавил Белое движение, сумел подавить революцию в стране и оттеснить Красную гвардию за ее пределы. В этой войне многие историки склонны обвинять Маннергейма в излишней жестокости…

Уже будучи регентом Финляндии, он выдвигал идею похода на Петроград и изгнания оттуда большевиков. Маннергейм считал, что финская Белая армия могла бы помочь русской спасти мир от большевизма. Он лично знал всех лидеров Белого движения, но ни Колчак, ни Деникин на его предложение не откликнулись. И он ушел в общественную деятельность и в путешествия: создал Союз защиты детей, стал председателем финского Красного Креста. На своем автомобиле в 1923 году он объехал Алжир и Марокко, попал в аварию, чуть не потерял ногу, но не потерял страсти к путешествиям. Он охотился на тигров в Индии, затем побывал в Бирме, Сиккиме, снова вернулся в Африку.